Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
зг внезапно блеснула крупная
чешуя в коричневых разводах, и кто-то истошно завопил:
"Змея!" В следующее мгновение этот человек под напором
могучего течения опрокинулся на спину и стал тонуть. Мистер
Стэлко, менеджер из "Лирика", постарел на десяток лет,
когда, пытаясь найти тонувшего под водой, с испугом
обнаружил, что его ладонь легла на скользкое, стремительно
несшееся мимо него в вихрях взбесившейся воды гибкое
вытянутое тело диаметром не менее бревна. Мистер Стэлко
онемел и одновременно испражнился жидким в штаны, но когда
он наконец нашел в себе силы исторгнуть из легких крик,
чудовищное земноводное уже исчезло, унесенное разливом на
c+(fk Братона.
Где-то рядом с нами раздался женский крик, и мама
сказала мне:
- Обожди.
Кто-то приближался к нам с громким плеском, неся высоко
над головой масляную лампу. Капли дождя, ударявшие в
раскаленное стекло лампы, с шипением превращались в пар. Это
была женщина, негритянка.
- Помогите мне, умоляю! - крикнула нам она.
- В чем дело? - торопливо спросила мама и направила
фонарь, которым снабдил нас док Пэрриш, прямо в испуганное
лицо молодой негритянки с широко распахнутыми в ужасе
глазами. Я впервые видел эту женщину, но мама узнала ее:
- Нила Кастиль? Это ты?
- Да, миссис, это я, Нила. А вы кто?
- Ребекка Мэкинсон. Когда-то я читала твоей матери
книги.
Должно быть, это было задолго до моего рождения,
сообразил я.
- С моим отцом несчастье, миз Ребекка! - запричитала
Нила Кастиль. - Должно быть, у него сдало сердце.
- Где он?
- В нашем доме! Вон там!
Нила, вокруг талии которой бурлила вода, указала рукой
в темноту.
- Он не может подняться!
- Я поняла, Нила. Успокойся.
Моя мама, воплощение ужаса перед силами природы в
человеческом облике, мгновенно и удивительно превращалась в
само спокойствие, как только находился кто-то, кого
требовалось успокаивать. Это, насколько я понимал, было
частью существа любого взрослого, но уразуметь это мальчишке
было не дано. В минуты опасности мама могла проявить
качества, которых нет и не было в деде Джейберде: храбрость
и отвагу.
- Веди нас, Нила, - сказала моя мама молодой
негритянке.
Вода уже врывалась в двери домов Братона. Дом Нилы
Кастиль, как и большинство других домов в Братоне,
представлял собой вытянутую в длину одноэтажную щитовую
лачугу. Мы медленно продвигались вслед за Нилой. Вокруг нас
бурлила вода. Как только мы вошли в дом, Нила позвала:
- Гэвин! Я вернулась!
В свете масляной лампы Нилы и маминого фонаря мы
увидели чернокожего старика, бессильно раскинувшегося в
кресле, с ногами по колени в воде. Вокруг плавали газеты и
журналы. Худющие руки старика сильно стискивали рубашку на
груди возле сердца, его черное, как эбонит, лицо было
искажено болью, а глаза были плотно зажмурены. Рядом с
креслом, держа старого негра за руку, стоял маленький
мальчик, лет семи-восьми, тоже темнокожий.
- Мама, дедушка плачет, - сообщил он Ниле Кастиль.
- Я знаю, Гэвин. Папа, я привела людей. Нила Кастиль
поставила лампу на столик, стоявший рядом с креслом.
- Ты слышишь меня, папа?
- 0-о-ох-х-х, - застонал старый негр. - На этот раз
меня крепко прихватило.
- Сейчас мы поможем вам подняться. Оставаться в доме
опасно, нужно выбираться наружу.
- Нет, дорогуша.
Старик покачал головой:
- - Ноги.., отказали.
- Что же нам делать? - спросила Нила, в ужасе взглянув
на мою мать, и я увидел, как в глазах у нее блестят слезы.
Река уже вовсю осваивалась в домике Нилы. Снаружи
грохотал гром, и комната то и дело озарялась вспышками
молний. Если бы это представление было частью телевизионного
шоу, сейчас наступало самое время для рекламы, Но в
настоящей жизни нет места паузам.
- Нам нужно инвалидное кресло-каталка, - сказала моя
мама. - Где нам его раздобыть?
Нила ответила, что у них кресла-каталки нет, но они
несколько раз брали кресло взаймы у соседей и, она почти
уверена, оно стоит у них на крыльце.
- Кори, ты остаешься здесь, - сказала мама и вручила
мне масляную лампу. Наступил мой черед быть храбрым, хотел я
этого или нет. Мама и Нила ушли я унесли с собой фонарь, а я
остался в комнате вместе с маленьким мальчиком и беспомощным
стариком.
- Я Гэвин Кастиль, - сказал негритенок.
- А я Кори Мэкинсон, - ответил я.
Нелегко заводить знакомство, когда ты стоишь по пояс в
бурлящей коричневой воде и мигающий свет жалкой лампы не
может разогнать тьму в углах.
- А это мой дедушка, мистер Букер Торнберри, - объяснил
мне Гэвин, ни на мгновение не отпуская руки старика. - Ему
нездоровится.
- Почему вы не вышли наружу вместе со всеми?
- Потому, паренек, - ответил мне мистер Торнберри, с
трудом приподнимая голову, - что это мой дом. Мой дом. И я
не испугаюсь какой-то проклятой реки.
- Но все ушли из своих домов, - заметил я. Все,
находившиеся в здравом уме, хотел сказать я.
- За всех я не отвечаю, они могут драпать, если им так
хочется, - отозвался мистер Торнберри, в котором я почуял то
же необъяснимое и непробиваемое упрямство мула, которым
отличался мой дед Джейберд, Сказав это, старик скривился от
нового приступа боли. Он медленно закрыл и снова открыл свои
темные слезящиеся глаза и уставился на меня. Его лицо
казалось черепом, таким было оно худым.
- В этом доме умерла моя Рабинэль. Прямо здесь. И я
тоже не собираюсь отправляться умирать в больницу к белым
людям.
- Но ведь вы т собираетесь умирать? - с тревогой
спросил я его.
Казалось, старик несколько секунд обдумывал мой вопрос.
- Я хочу умереть в своем собственном доме, - наконец
ответил он.
- Вода вес прибывает, - проговорил я. - Если не
поторопиться, то можно утонуть.
Старик осклабился. Потом повернул голову и посмотрел на
маленькую черную ручку внука, сжимавшую его ладонь.
- Деда водит меня на мультики! - сообщил мне стоявший
уже по горлышко в воде Гэвин, прикованный к большой черной
руке. - Обычно мы смотрим "Веселые мелодии".
- Багса Банни, - подхватил старик. - Мы любим ходить на
старину Багса Банни и его дружка-заику, что похож на свинью.
Верно, внучок?
- Верно, сэр, - отчеканил Гэвин и улыбнулся. - И скоро
мы пойдем на мультики опять, верно? Верно, деда?
Мистер Торнберри ничего не ответил. Гэвин не собирался
отпускать его руку ни за что.
И тогда я понял, что такое настоящая смелость. Это
когда ты любишь кого-то больше самого себя.
Вскоре вернулись мама и Нила Кастиль с креслом-
каталкой.
- Тебе просто нужно пересесть в него, папочка, -
принялась упрашивать старика Нила. - Мы отвезем тебя туда,
куда, говорит миз Ребекка, приезжает грузовик и всех
забирает.
Мистер Торнберри глубоко и натужно вздохнул, на
несколько секунд задержал вдох и только потом выдохнул.
- Проклятие. - прошептал он. - Старый мотор у старого
дурня.
На последнем слове его голос чуть дрогнул.
- Сейчас мы вам поможем, - сказала ему мама. Мистер
Торнберри кивнул.
- Ладио, - проговорил он. - Пора смываться, верно? Мама
с Нилой пересадили мистера Торнберри в кресло-каталку.
Одного этого хватило, чтобы и мама, и Нила Кастиль доняли,
что хоть мистер Торнберри и казался с виду состоявшим из
одних костей, но в нем было немало весу и катить кресло, в
котором он сидел, предстояло против сильного и бурного
течения, преодолевая напор. Кроме того, я видел и другое
серьезное затруднение - на улице, высоко залитой водой,
Гэвину наверняка будет с головой. Течение мгновенно унесет
его, словно кукурузный початок. Кто поможет ему удержаться
на плаву?
- Сначала мы отвезем твоего отца, Нила, а потом
вернемся за мальчиками, - приняла решение мама. - Кори,
встаньте с Гэвином вот на этот стол, ты будешь держать
лампу.
Столешницу уже омывали волны паводка, но пока на ней
можно было стоять, не замочив ног. Я послушно забрался на
стол и помог залезть Гэвину. Там мы застыли рядом, я с
масляной лампой в руках - два мальчугана на деревянном
островке посреди взбесившейся реки.
- Вот так, отлично, - сказала мне мама. - Кори, отсюда
ни на шаг. Если ты вздумаешь уйти, не дождавшись меня, то я
тебе на заду живого места не оставлю, устрою такую порку,
что ты запомнишь на всю жизнь. Понятно?
- Да, мэм.
- Гэвин, мы сейчас вернемся, - напутствовала Нила
Кастиль своего сына. - Только отвезем дедушку туда, где ему
помогут другие люди. Ты понял меня?
- Да, мэм, - отозвался писклявым голосом Гэвин.
- Ребятишки, слушайтесь своих мам, - подал голос мистер
Торнберри. В горле у него что-то хрустело и скрежетало от
боли. - Не будете слушаться - я отхожу по попам вас обоих.
- Слушаюсь, сэр, - хором ответили мы с Гэвином. Мне
показалось, что мистер Торнберри потерял охоту умирать и
решил пожить еще немножко.
Навалившись на ручки, мама и Нила Кастиль, каждая со
своей стороны, принялись толкать кресло против потока
коричневой жижи, втекавшей в комнату через дверь. Мама,
кроме того, еще освещала путь фонарем. Кресло пришлось
наклонить назад, и голова мистера Торнберри откинулась на
спинку так, что на его тощей шее натянулись все жилы. Я
слышал, как мама кряхтит от напряжения.
. Медленно, но верно кресло-каталка продвигалась по
направлению к двери, где уже заходилась водоворотами река. У
деревянных ступеней вода дошла мистеру Торнберри до шеи, ему
в лицо то и дело летели брызги.
Мама и Нила Кастиль покатили кресло по улице, и на этот
раз течение помогало им толкать их груз. Я никогда не думал
о маме как о физически сильном человеке. Думаю, вы и сами
знаете, что никогда нельзя узнать, на что человек способен,
до тех пор, пока он это сам не докажет.
- Кори? - позвал меня Гэвин, как только мы с ним
остались вдвоем.
- Что, Гэвин?
- Я не умею плавать.
Он крепко прижался ко мне. Теперь, когда рядом с
Гэвином больше не было дедушки и ему не для кого было
храбриться, он задрожал.
- Не беспокойся, - ответил я. - Тебе и не придется
никуда плыть.
Я так надеялся.
Мы принялись ждать дальше. Я от души надеялся, что мама
и Нила не заставят себя долго ждать. Вода уже заливала мои
размокшие ботинки. Я поинтересовался у Гэвина, не знает ли
он какой-нибудь подходящей песни, и тот ответил, что как раз
знает песню "На макушке старой трубы", которую тут же запел
тонким и дрожащим, но не лишенным приятности голоском.
Пение Гэвина - на самом деле больше напоминавшее плач -
привлекло чье-то внимание, кто-то отчаянно заплескался в
дверном проеме - у меня перехватило от страха дыхание, и я
поспешно направил туда фонарь.
В воде бултыхалась небольшая рыжая собака, вся
измазанная в грязи. В свете лампы глаза пса дико блеснули.
Хрипло дыша, он немедленно поплыл в нашу сторону через
комнату, среди журналов, газет и всякой всячины. Дыхание
собаки было настолько громким, что отдавалось под сводами
комнаты.
- Давай, приятель, я тебя подхвачу! - принялся
подбадривать я псину, которая явно выбивалась из сил и
-c&$ + al в помощи. - Держи лампу! - крикнул я Гэвину и
отдал ему фонарь.
Через дверь прокатилась новая волна; собака тихонько
заскулила, когда вода приподняла и опустила ее.
Перекатившись через стол, волна разбилась о стену.
- Давай, приятель, поднатужься! - снова крикнул я и
наклонился, чтобы подхватить пса, бившего лапами по воде. Я
поймал одну из его передних лап. Собака заглянула в мои
глаза, в желтом свете лампы ее вываленный язык казался очень
розовым - должно быть, так новообращенный христианин мог
взывать к Спасителю.
Я уже поднимал пса за передние лапы, когда
почувствовал, как под моими ногами заколебался стол.
Собака в моих руках коротко вздрогнула и замерла.
Одновременно с этим раздался отчетливый хруст.
И все.
Вот так быстро.
Сразу же после этого передняя половина туловища собаки,
увлеченная моими руками, вырвалась из воды, ровно половина,
без задних лап и хвоста, без всего того, что шло после
половины спины; ничего, только ужасный красный срез с
болтавшимися лохмотьями мяса, крови и обрывками дымившихся
кишок.
Пес коротко всхлипнул. И умолк. Его лапы еще несколько
раз дернулись, глаза неумолимо не отпускали моего лица - и
эту агонию, которой я был свидетель, я запомнил на всю
жизнь.
Я заорал - что в точности я в тот момент кричал,
конечно же, не помню - и уронил то, что только что было
целой собакой, а теперь стало жутким обрубком, обратно в
воду. Останки собаки рухнули вниз, подняв тучу брызг, ушли с
глаз под воду и снова всплыли, причем передние лапы по-
прежнему пытались грести. Я услышал, как рядом со мной что-
то прокричал Гэвин: нтовататаковатаббыыы? - ничего другого я
не расслышал. Вокруг трупа собаки, внутренности которой
тянулись за ней наподобие страшного хвоста, внезапно
забурлила вода, и я увидел, как на поверхности показалось
чье-то огромное продолговатое тело.
Существо было покрыто чешуей, формой напоминавшей
бриллианты и цветом палую листву: бледно-коричневого, ярко-
пурпурного, сочно-золотого и зеленовато-коричневого
оттенков. Все цвета реки тоже были здесь: от водоворотов
тинной охры до лунно-розового тихих заводей. Я заметил целую
поросль мидий, прилепившихся к бокам чудовища, глубокие
борозды старых шрамов и несколько застрявших крупных
рыболовных крючков, уже заржавевших. Я видел перед собой
туловище толщиной не меньше ствола старого дуба, медленно
переворачивавшееся в воде и явно получавшее удовольствие от
приятного купания. Я был почти парализован этим зрелищем,
несмотря на то что рядом вопил от ужаса Гэвин. Я отлично
знал, кого вижу перед собой. Хотя мое сердце отчаянно
колотилось, я не мог сделать и глотка воздуха. И тогда, и
сейчас мне кажется, что Божьей твари прекрасней я никогда не
видел и не увижу.
Потом мне вспомнился зазубренный клык, глубоко ушедший
в кусок дерева, что показывал мне мистер Скалли. Был ли
Мозес красив или нет, но собаку он располосовал надвое в
считанные мгновения.
Он явно был голоден. Так быстро, что мое сознание даже
не успело это зафиксировать, громадные челюсти разошлись - и
в свете лампы блеснули клыки, на один из которых был нанизан
старый башмак, а на другой - еще трепетавшая серебристая
рыба. С громким сопением пасть Мозеса засосала в себя вместе
с потоками бурлящей воды плававшую на поверхности половинку
несчастной собаки, после его зев закрылся гораздо более
осторожно, чем до этого распахнулся, и знакомо задвигался,
словно главный обитатель Текумсы сидел сейчас в "Лирике" и
наслаждался лимонным леденцом. На миг я поймал на себе
взгляд зеленоватого спокойного рыбьего глаза величиной с
бейсбольный мяч, тут же прикрывшегося тонкой полупрозрачной
пленкой. Сразу же вслед за этим Гэвин позади меня сорвался
со стола и шлепнулся в воду. Лампа, которую он держал, с
шипением погасла.
Я и не думал о том, чтобы быть храбрым. Но я и не думал
о том, что боюсь.
Я не умею плавать.
Это было все, что вертелось у меня в голове.
Обернувшись, я прыгнул со стола туда, куда только что нырнул
Гэвин, где расходились круги на месте его падения. Вода была
густой от ила и стояла на уровне моих плеч, и это означало,
что Гэвину было как раз по ноздри. Он уже вынырнул на
поверхность, отчаянно барахтаясь и крича. Когда я схватил
его за ремень штанов, он чуть не вырвал мне руку с корнем,
потому что решил, что его сцапал Старый Мозес.
- Гэвин! Это я, прекрати рваться! - крикнул я и
приподнял его лицо над водой.
- Уг-ыг-уг, - ответил он сквозь вырывавшиеся изо рта
пузыри.
Казалось, внутри Гэвина работает машина, высасывавшая
остатки топлива из бака.
Позади меня, где-то в насквозь промокшей и темной
комнате послышался тихий шум. Словно кто-то поднимался из
воды.
Я быстро обернулся. Гэвин икнул и обеими руками схватил
меня за шею так, что я едва мог продохнуть.
Я увидел то, что являет собой Старый Мозес - огромный,
ужасный, от вида которого захватывало дух, он поднимался из
воды как растущее на глазах дерево. У Мозеса была
треугольная и плоская, как у змеи, голова, но я все-таки до
сих пор уверен, что он был не просто змеем, поскольку
впереди на его туловище, прямо под шеей, имелась пара
небольших лап с острыми когтями. Я услышал, как хвост Мозеса
с громким стуком крепко ударил под водой в стену так, что
затрясся весь дом. От того, что Гэвин стискивал мне горло,
мое лицо стало наливаться кровью.
Не видя глаз Мозеса, я полагал, что он смотрит на нас,
ведь под водой он мог заметить карася в кромешной илистой
тьме:
Я чувствовал, как он поднимается над нами, - и ощущение
это было подобно виду грозно нависшего над головой
острейшего тесака. Мне хотелось верить, что мы с Гэвином не
слишком напоминали пару сцепившихся собак.
От Старого Мозеса исходил такой же запах, как от реки в
полдень, - он пах болотом, туманом и густотой жизни. Нужно
отметить, что рассказы о внушающем суеверный страх обитателе
реки сильно преуменьшали его подлинный облик. Я мог
гордиться тем, что он явился мне, этим мог похвастать мало
кто из смертных. Хотя в тот момент я желал только одного:
оказаться где угодно, пусть даже в школе, но только не
здесь. По правде сказать, у меня не было времени особенно
предаваться размышлениям и копаться в своих желаниях: голова
Старого Мозеса качнулась вниз и стала стремительно
опускаться к нам с Гэвином, напоминая острие огромной
лопаты, и я услышал, как с шипением стали отворяться его
челюсти. Попятившись, я крикнул Гэвину, чтобы он сделал то
же самое, но тот держал меня мертвой хваткой. На его месте я
бы поступил точно так же и ни за что бы не отпустил
спасительную опору. Голова Старого Мозеса метнулась к нам. Я
отпрянул назад, туда, где оказался узкий коридорчик, о
котором я в тот момент и понятия не имел, - и зазубренные
зубы вонзились в обе притолоки справа и слева от нас.
Неудача взбесила Мозеса. Он попятился, снова бросился за
добычей и опять с тем же самым успехом, хотя на этот раз
дверной косяк треснул. Гэвин на моей спине плакал, издавая
звуки вроде хнык-хнык-хнык, и волны, поднятые неугомонным
Мозесом, то и дело заплескивали мне в нос и в рот. Что-то
уперлось мне в левое плечо. От неожиданности и ужаса мое
сердце чуть не выскочило из груди, а по спине побежали
мурашки. Протянув руку, я нащупал в темноте черенок метлы,
плававшей среди всякого мусора.
Старый Мозес испустил рык, подобный тому, что издает
паровоз, у которого готов взорваться котел. Я увидел, как
устрашающая тень его головы начала продвигаться по
коридорчику, и вспомнил Тарзана Гордона Скотта, с копьем
сражающегося с гигантским питоном. Я схватил метлу, и когда
зубы Старого Мозеса снова с треском вгрызлись в косяк,
вонзил ее прямо в зияющую разверстую глотку этого пожирателя
беззащитных собак.
Уверен, вы отлично знаете, что случается, когда вы
надавл