Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
Джонатан КОУ
ДОМ СНА
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://www.bestlibrary.ru
Предисловие к русскому изданию
Роман "Дом сна" написан преимущественно в 1995-1996 годах и первоначально
задумывался как исключительно юмористическое произведение. Мрачность и
грусть, обнаруженные в книге некоторыми читателями, пробрались туда без
моего ведома. Но мне думается, это хороший признак - когда роман живет
независимой жизнью и устраивает автору сюрпризы.
Тогда я только что закончил свой четвертый роман "Какое надувательство!",
сатирическую панораму эпохи Тэтчер, и эта работа была более долгой и
сложной, чем все сделанное мной прежде. Было бы слишком театрально,
утверждать, что я творчески выдохся, но все же мне хотелось переключиться на
что-то более простое и камерное. Вдохновленный собственной склонностью к
лунатизму, я решил написать комедию-фарс, действие которой происходит в
клинике для страдающих нарушениями сна, мне захотелось беззлобно посмеяться
над причудами лунатиков, над людьми, которые разговаривают во сне, над теми,
кто страдает бессонницей, над храпунами и нарколептиками.
Увы, ничего не вышло. У меня уже выработался вкус к фуговому,
полифоническому повествованию, и сидящий внутри меня дьявол побудил вставить
в роман побочную сюжетную линию, основанную на давнем замысле, который я
много лет назад отложил в сторону: историю о мужчине-гетеросексуале, который
без памяти влюблен в женщину-гомосексуалку. Я даже начал подозревать, что на
каком-то глубинном уровне эта история тесно связана с темой сна и
сновидений. Кто знает, может, сон и любовь - это одно и то же?
Я редко запоминаю собственные сны: может, раз шесть-семь в год, да и то,
если повезет. Но если такое случается, то сны эти дают мне мощный
эмоциональный заряд. По-моему, такую штуку, что именуется эротическим сном,
я не видел уже лет десять, хотя я и не глубокий старик - мне сорок один. Но
иногда мне снится друг - мужчина или женщина - и в нем столько любви и
нежности, что, проснувшись, я первым делом рвусь встретиться с этим
человеком, поговорить с ним по телефону или хотя бы отправить ему письмо по
электронной почте. Иногда эти сны бывают исключительно яркими. Однажды мне
приснилось, будто мой близкий друг сообщил мне о смерти матери. Опечаленный
его утратой, я на следующее утро сел и принялся составлять письмо с
выражением соболезнования. Написав половину письма, я вышел из дома выпить
кофе, и бредя по лондонским улицам, вдруг подумал - а что, если эта смерть
мне всего-навсего (всего-навсего!) приснилась. Я позвонил другу, и он
ответил мне веселым голосом, совсем не похожим на голос человека, у которого
накануне умерла мать. Я облегченно вздохнул и выбросил письмо, подумав,
сколько черного юмора было бы в ситуации, если бы я дописал и отправил его,
а мой друг на следующий день прочел бы послание в совершеннейшем недоумении.
Вот так получились две главных темы книги: сны, столь яркие, что мы не
можем отличить их от действительности, и сны такой эмоциональной силы, что
они могут навсегда изменить ваше отношение к человеку. Я поймал себя на том,
что пишу какую-то не правильную любовную историю, где наиболее значительные
события происходят не тогда, когда персонажи бодрствуют, а когда они спят.
Что касается юмора, то я обнаружил - в который раз - что просто не могу
не вставить его в свою книгу. Моя теща - высококвалифицированный
библиотекарь, специалист по медицинской литературе, очень занятой человек -
рассказала мне о конференции, куда была вынуждена пойти вместе с рядом
других столь же занятых личностей, дабы познакомиться с новейшими
разработками в области менеджмента, и они несколько часов выкладывали
фигурки из спичек и лепили из пластилина. Этот гротескный пример показался
мне настолько симптоматичной тенденцией современного западного общества -
насильственное внедрение нелепых и неуместных представлений об
управленческой "эффективности" в государственные службы - что я не мог
удержатся и создал на его основе эпизод. Сходным образом обнаружив, что
роман мой посвящен еще и кино (фильмы и сновидения - это во многом одно и то
же, экзотическое визуальное заблуждение, которым мы наслаждаемся в темноте),
я оказался втянут в полемику о смерти европейского художественного кино и в
рассуждения о том, как в течение последних тридцати лет оно было стерто с
лица земли Голливудом с его циничными рецептами и безжалостным
меркантилизмом, который, словно раковая опухоль, с воинственной решимостью
распространил свое влияние на весь земной шар.
И таким образом, как вы можете видеть, мой роман превратился в нечто
большее, чем маленькая и радостно сюрреалистическая комедия о нарушениях
сна. Ей даже грозила опасность войти в неуправляемый штопор. Поэтому я решил
прекратить придумывать все новые и новые линии, а вместо этого сесть наконец
за работу над книгой.
Джонатан Коу
Лондон,
10 октября 2002 г.
Уведомление автора
Нечетные главы романа относятся преимущественно к 1983-1984 годам.
В четных главах романа действие происходит в последние две недели июня
1996 года.
- Я действительно путаюсь во времени. Если из-за сильного потрясения
человек перестает чувствовать… - Она замолчала, сделала над собой усилие и
торопливо продолжила:
- …то он перестает чувствовать. Эпохи и мгновения меняются местами. И
обычный счет времени теряется.
Розамонд Леманн. "Гулкая роща"
Бодрствование
1
Было совершенно ясно, что это их последняя ссора. Но хотя он ждал чего-то
подобного уже несколько дней, а то и недель, сдержать гнев и возмущение
все-таки не удалось. Она была не права, но отказывалась признать свою не
правоту. Всякий его довод, всякая попытка примириться и воззвать к
благоразумию выворачивались наизнанку и обращались против него. Как она
смела попрекать его за тот невинный вечер в "Полумесяце", что он провел с
Дженнифер? Как она смела назвать его подарок "жалким", да еще уверять, будто
у него "бегали глаза", когда он его вручал? И как она смела заговорить о его
матери - не о ком-нибудь, а о матери - как смела она обвинить его, что он
слишком часто навещает мать? Словно сомневалась в его зрелости, в его силе,
даже в его мужественности…
Он невидяще смотрел перед собой, не замечая ни окружающих предметов, ни
пешеходов. Сука, подумал он, вспомнив ее слова. И вслух, сквозь стиснутые
зубы выдохнул:
- СУКА!
И почувствовал себя немного лучше.
***
Эшдаун, огромный, серый, внушительный, высился на мысу в каких-то
двадцати ярдах от отвесной скалы; он стоял здесь уже больше ста лет. Целыми
днями вокруг его шпилей и башенок с хриплым причитанием кружили чайки.
Целыми днями и ночами о каменную преграду неистово бились волны, порождая в
студеных комнатах и гулких коридорах старого дома непрерывный рев, словно
где-то рядом неслись тяжелые грузовики. Даже самые необитаемые уголки
Эшдауна - а необитаемы ныне большинство из них - никогда не ведали тишины.
Наиболее приспособленные для жизни помещения скучились на втором и третьем
этажах, окна выходили на море, и днем комнаты заливал холодный свет. В
Г-образной кухне на первом этаже было три маленьких окошка и низкий потолок,
отчего там всегда царил полумрак. Суровая красота Эшдауна, противостоявшая
стихии, попросту маскировала то, что дом, в сущности, был непригоден для
жизни.
Соседские старики могли припомнить - не слишком веря своим воспоминаниям,
- что некогда особняк принадлежал семье из восьми-девяти человек. Но пару
десятилетий назад дом перешел к новому университету, и сейчас в Эшдауне
обитало около двух дюжин студентов: население переменчивое, как океан, что
начинался у подножия скалы и тянулся до самого горизонта, в болезненном
беспокойстве вздымая тошнотворно зеленые волны.
***
Спрашивали эти четверо разрешения присесть за ее столик или нет? Сара не
помнила. Вроде бы они спорили, но Сара не слышала, о чем идет речь, хотя
голоса и пробивались до ее сознания - то нарастая, то затихая сердитым
контрапунктом. В эти минуты реальным было для нее лишь то, что она видела и
слышала у себя в голове. Одно-единственное ядовитое слово. И глаза,
полыхнувшие необъяснимой ненавистью. И ощущение, что слово не столько
произнесли, сколько им в нее харкнули. Та встреча… сколько же она длилась -
две секунды? меньше? - но в памяти Сара прокручивала ее уже больше получаса.
Эти глаза, это слово… от них теперь очень долго не избавиться. Даже теперь,
когда люди вокруг говорили все громче и оживленнее, Сара чувствовала, как ее
захлестывает очередная волна паники. Она прикрыла глаза от внезапной
полуобморочной слабости.
Напал бы он на нее, думала она, не будь Хай-стрит такой оживленной?
Затащил бы в подворотню? Разорвал бы на ней одежду?
Она подняла кружку с кофе, поднесла к лицу, заглянула внутрь. Маслянистая
поверхность мелко подрагивала. Она крепче сжала кружку. Жидкость перестала
колыхаться. Руки у нее больше не дрожали. Все позади.
Еще одна возможность - что если ей все это приснилось?
- Пинтер!
Это слово первым проникло в ее сознание. Сара сосредоточилась и подняла
глаза.
Имя произнесли с усталым сомнением - говорила женщина, которая в одной
руке держала стакан с яблочным соком, в другой - зажженную сигарету. У нее
были короткие угольного цвета волосы, чуть выступающая челюсть и живые
темные глаза. Сара смутно припомнила, что видела ее и прежде - здесь же, в
кафе "Валладон", - но имени не знала. Чуть позже стало ясно, что женщину
зовут Вероника.
- Как это типично, - добавила женщина и затянулась, прикрыв глаза. Она
улыбалась: похоже, спор забавлял ее - в отличие от худого бледного студента,
с серьезным видом сидевшего напротив.
- Люди, которые ни черта не смыслят в театре, - продолжала Вероника, -
всегда талдычат о величии Пинтера.
- Ладно, - сказал студент. - Согласен, его переоценили. С этим я
согласен. Но это лишь подтверждает мою точку зрения.
- Подтверждает твою точку зрения?
- Послевоенная театральная традиция Британии, - сказал студент, -
настолько… этиолирована, что…
- Чего? - произнес голос с австралийским акцентом. - Это еще что такое?
- Этиолирована, - повторил студент. - Столь этиолирована, что в
британском театре имеется лишь одна фигура, которая…
- Этиолирована? - упорствовал австралиец.
- Не обращай внимания, - сказала Вероника, еще больше расплываясь в
улыбке. - Он пытается произвести впечатление.
- Но что значит это слово?
- Посмотри в словаре, - отрезал студент. - Моя точка зрения заключается в
том, что в послевоенном британском театре есть лишь одна фигура, которая
может претендовать на какую-нибудь значимость, но даже ее переоценили.
Чрезмерно переоценили. Ergo, театру конец.
- Эрго? - переспросил австралиец.
- С театром покончено. Он больше не может ничего предложить. Театру нет
места в современной культуре - ни в этой стране, ни в любой другой.
- И ты хочешь сказать, что я даром трачу время? - спросила Вероника. -
Что я совершенно не улавливаю Zeitgeist ?
- Именно. Тебе нужно немедленно сменить специализацию и заняться
изучением кинематографа.
- Как ты.
- Как я.
- Что ж, интересно, - сказала Вероника. - И что же ты хочешь сказать? С
одной стороны, ты полагаешь, что раз я интересуюсь театром, значит, я его
изучаю. Ошибаешься: я учусь на экономическом. И потом, это твое убеждение,
будто ты обладаешь некой абсолютной истиной… в общем, я нахожу, что это
весьма мужское качество. Мне больше нечего добавить.
- Так я мужчина, - заметил студент.
- А Пинтер - твой любимый драматург, и это весьма показательно.
- Чем же?
- Он пишет пьесы для мальчиков. Для умных мальчиков.
- Но искусство универсально. Все истинные писатели - гермафродиты.
- Ха! - презрительно выдохнула Вероника и затушила сигарету. - Ладно,
поговорим о гендерных вопросах?
- Я думал, мы говорим о культуре.
- Одно неотделимо от другого. Гендерные различия - всюду.
Теперь засмеялся студент:
- Это одно из самых бессмысленных утверждений, которое я когда-либо
слышал. Ты хочешь говорить о гендерных различиях только потому, что боишься
говорить о высоком.
- Пинтер интересен только мужчинам, - сказала Вероника. - А почему он
интересен мужчинам? Потому что он женоненавистник. Его пьесы взывают к
женоненавистничеству, запрятанному в глубине души всякого мужчины.
- Я не женоненавистник.
- Ну да. Все мужчины ненавидят женщин.
- Да ты сама в это не веришь.
- Еще как верю.
- И считаешь всех мужчин потенциальными насильниками?
- Да.
- Ну вот, еще одна бессмыслица.
- Смысл весьма прозрачный. У всех мужчин есть задатки насильника.
- У всех мужчин есть орудие насилия. Это не одно и то же.
- Речь не о том, что все мужчины обладают необходимым… оборудованием. Я
говорю, что нет такого мужчины, который не испытывал бы в самом мрачном
уголке своей души глубокой обиды - и зависти - к нашей силе, и обида эта
иногда переходит в ненависть, а потому способна обернуться насилием.
Последовала короткая пауза. Студент что-то промямлил и тут же затих.
Потом снова заговорил и снова умолк. В конце концов, не придумал ничего
лучшего, чем:
- Да, но у тебя нет доказательств.
- Вокруг полно доказательств.
- Да, но у тебя нет объективных доказательств.
- Объективность, - сказала Вероника, закуривая снова, - это мужская
субъективность.
Долгую и отчасти даже благоговейную тишину, наступившую после этого
вердикта, нарушила Сара:
- Мне кажется, она права.
Сидевшие за столом разом повернулись к ней.
- Не по поводу объективности… в общем… я никогда об этом не задумывалась…
но я хочу сказать, что мужчины по сути своей - действительно враждебные
существа, и никогда не знаешь, когда эта враждебность… выплеснется наружу.
Вероника встретилась с ней взглядом.
- Спасибо. - Она повернулась к студенту:
- Видишь? Поддержка по всем фронтам.
Тот пожал плечами.
- Обычная женская солидарность.
- Нет, понимаете, со мной именно так и случилось, - запинаясь и торопясь,
бормотала Сара. - Как раз такой случай, о котором вы говорите... - Она
опустила взгляд и увидела, как ее глаза мрачно отражаются в маслянистой
поверхности кофе. - Прошу прощения, я не знаю, как вас зовут... Даже не
знаю, зачем вмешалась в вашу беседу. Лучше я пойду.
Она встала и поняла, что зажата в самом углу: край стола врезался ей в
бедра; она неловко, бочком, протиснулась мимо австралийца и серьезного
студента. Лицо ее горело. Сара не сомневалась, что они смотрят на нее, как
на чокнутую. Пока она шла к кассе, никто не произнес ни слова, но отсчитывая
мелочь (Слаттери, хозяин заведения, с отстраненностью запойного книгочея
сидел в своем углу), Сара почувствовала, как чья-то рука коснулась ее плеча;
она обернулась и увидела Веронику. Та улыбалась смущенно и чуть просительно
- резкий контраст с тем воинственным оскалом, которым она одаривала своих
оппонентов за столиком.
- Послушай, - сказала Вероника, - я не знаю, кто ты и что с тобой
стряслось, но… мы можем поговорить об этом, когда захочешь.
- Спасибо, - ответила Сара.
- Какой курс?
- Уже четвертый.
- А, так тебе год только остался?
Сара кивнула.
- Живешь в студгородке?
- Нет. В Эшдауне.
- Вот как. Может, тогда так или иначе встретимся.
- Наверное…
Сара заторопилась к выходу, пока эта дружелюбная и странная женщина не
успела сказать что-нибудь еще. После мрачного и прокуренного бара солнечный
свет слепил глаза, а воздух был свеж и солоноват. По улицам текли ручейки
покупателей. В обычный день приятно пройтись домой пешком, вдоль скал -
прогулка долгая и почти все время в гору, но стоит сладкой боли в ногах и
рези в легких, хорошенько проветренных чистым воздухом холмов. Но сегодня
день был не из обычных; Сара и думать не хотела ни о пустынной тропе, ни об
одиноких мужчинах, что могут шагать издалека навстречу или сидеть на
скамейках и нагло ее разглядывать.
Истратив сумму, на которую могла бы ужинать неделю, Сара доехала до дому
на такси и всю вторую половину дня провела в постели, но оцепенение так и не
рассосалось.
***
ПСИХОАНАЛИТИК: Что в этой игре вас больше всего тревожило?
ПАЦИЕНТ: Не знаю, насколько уместно слово "игра".
ПСИХОАНАЛИТИК: Вы сами выбрали его минуту назад.
ПАЦИЕНТ: Да. Просто я не знаю, насколько оно уместно. Наверное, речь шла
о… …
ПСИХОАНАЛИТИК: Это пока не важно. Он вам причинял физическую боль?
ПАЦИЕНТ: Нет. Нет, больно он мне не делал.
ПСИХОАНАЛИТИК: Но вы считали, что он способен причинить физическую боль?
ПАЦИЕНТ: Наверное… Где-то в глубине души.
ПСИХОАНАЛИТИК: А он знал об этом? Он знал, что вы считаете, будто
когда-нибудь он причинит вам боль? Не в этом ли заключался весь смысл игры?
ПАЦИЕНТ: Да, возможно так оно и было.
ПСИХОАНАЛИТИК: Для него? Или для вас обоих?
***
Когда Грегори вернулся с вечеринки, Сара опять лежала в постели. В
сумерках она ненадолго встала, надела халат и сползла по лестнице в кухню,
но даже там ее продолжало колотить от внезапных приступов страха. На кухне
была пусто, из гостиной в конце коридора доносились отзвуки какого-то
американского сериала - то ли "Далласа", то ли "Нотс-Лэндинг" . Думая, что она одна, Сара открыла банку с грибным супом и
вылила его в кастрюлю. Потом зажгла плиту, прятавшуюся в нише за углом
Г-образного помещения. Она медленно мешала суп тяжелой деревянной ложкой -
это занятие почему-то успокаивало. Три раза по часовой стрелке, три раза
против часовой стрелки… Сара смотрела, как в вязкой жиже появляются и
исчезают завитки. Целиком уйдя в это занятие, она вздрогнула, услышав
мужской голос:
- А где здесь держат кофе?
Сара резко дернулась и коротко вскрикнула.
Человек, появившийся из-за угла, отступил назад.
- Простите. Я думал, вы слышали мои шаги.
- Нет, не слышала.
- Я не хотел вас пугать.
У него было доброе лицо - это первое, на что Сара обратила внимание. А
второе: похоже, он плакал - и плакал совсем недавно. Налив себе кофе,
человек устроился за столом, она села напротив - с тарелкой супа. Пододвигая
стул, Сара мельком глянула на него: могла бы поклясться, что по его щеке
скатилась слеза.
- С вами все в порядке? - спросила она. Первокурсники в Эшдауне были
редкостью, но, может, он из их числа и тоскует по дому.
Она ошиблась. Он учился на третьем курсе - изучал современные языки - и
лишь вчера переехал в Эшдаун. А расстроился потому, что несколько часов
назад мать по телефону сообщила: нынче утром погибла их домашняя любимица,
кошка Мюриэл - на дорожке к дому ее переехал молоковоз. Человек явно
стыдился показывать свои чувства, но именно этим и понравился Саре. Однако
чтобы не смущать его еще сильнее, она поспешила сменить тему, сказав, что и
у нее сегодня выдался нелегкий день.
- А с вами что случилось? - спросил он.
Лишь позже Саре пришло в голову, сколь необычна подобная откровенность с
незнакомцем, имени которого она даже не удосужилась выяснить. Тем не менее,
Сара подробно рассказала о странной встрече на улице с каким-то совершенно
неизвестным ей человеком, который свирепо посмотрел на нее и без всякой на
то причины обозвал сукой. Новый жилец пил кофе и вни