н в клинику Хенри Глассмана, небольшое учреждение  в
Нью-Джерси. Билли предстояло  провести  там  трое  суток.  Ориентировочная
стоимость пребывания там и  анализов  была  такова,  что  Халлек  невольно
порадовался: страховка все покроет.
     - Ладно. Пошли мне открытку с пожеланием  доброго  здоровья,  -  вяло
сказал Халлек и положил трубку.
     Прием был назначен на 12 мая, то есть через неделю. В оставшиеся  дни
Билли наблюдал, как  продолжается  его  физическая  эрозия,  всеми  силами
пытался сдерживать внутреннюю  панику,  побеждал  собственную  слабость  и
вообще, держался как настоящий мужчина.
     - Папа, ты что-то уж  очень  сильно  теряешь  в  весе,  -  сказала  с
тревогой Линда как-то за ужином.  Халлек  хмуро  положил  себе  три  куска
жареной свинины в яблочном соусе, благополучно разделался  с  ними,  потом
пару порций поджаристого картофеля с соусом. - Если ты на диете, то  лучше
бросить ее.
     - Разве это похоже на  диету?  -  сказал  Халлек,  указав  вилкой,  с
которой капал соус, на свою тарелку.
     Говорил он спокойно, но лицо Линды вдруг исказилось, она вышла  из-за
стола, всхлипывая, и удалилась.
     Халлек  бесстрастно  посмотрел  на  жену,  она  ответила   таким   же
бесстрастным взглядом.
     "Вот так наступает конец света", подумал он. "Не с громом и  молнией,
а через похудание".
     - Я поговорю с ней, - сказал он, поднимаясь.
     - Если ты с таким видом, как у тебя сейчас, пойдешь к ней, еще больше
напугаешь девочку, - сказала Хейди,  и  в  этот  момент  он  вновь  ощутил
мимолетно сверкнувшую, как металл, вспышку ненависти.
     186. 183. 181.  180.  Словно  некто  использовал  на  нем  чудовищный
ластик, стирая его на нет фунт за фунтом. Когда в последний раз  он  весил
180? В колледже? Нет... скорее всего, когда был старшеклассником.
     За тот же период до 12 мая в одну  из  бессонных  ночей  он  вспомнил
книжку о вудуизме, которую когда-то  читал.  Объяснение  этому  колдовству
давалось такое: оно действует, потому  что  жертва  считает,  что  вудуизм
действует. Ничего сверхъестественного - просто сила внушения.
     "Может быть", - подумал Халлек, -  "Хаустон  был  прав,  и  я  просто
внушил себе, что я худею... поскольку тот старый цыган хотел, чтобы я  так
думал. Только теперь не могу уже  остановиться.  Я  бы,  наверно,  миллион
долларов заработал, написав ответ на книгу Нормана Винсента  Пила.  Назвал
бы так: "Сила негативного мышления".
     Однако разум подсказал, что вся эта старая идея  о  силе  внушения  -
просто-напросто мусор.  "Все,  что  сказал  старик,  -  одно  лишь  слово:
"Худеющий". Он не провозгласил: "Могуществом, коим  наделен  я,  проклинаю
тебя, и да утратишь ты от шести до девяти фунтов  в  неделю  веса  твоего,
пока не подохнешь". Не произносил  заклинаний  "Ини-мииичили-бини",  скоро
тебе понадобится новый пояс "Ник".
     Если все дело в психологии, в силе внушения, то вопрос о том, что ему
предпринять, не снимается. Как  ему  бороться  с  этой  напастью?  Нет  ли
способа  внушить  себе,  что  он  снова  становится   толстым?   Пойти   к
гипнотизеру, к психиатру и  объяснить  ему,  в  чем  проблема?  Гипнотизер
внушит ему как следует, что проклятье старого цыгана больше не  действует.
Может, и сработает?
     Скорее всего - нет.
     Вечером за два дня до отправления в клинику  Глассмана  он  стоял  на
весах и смотрел на шкалу. 179. И вдруг то, что, видимо,  давно  бродило  в
подсознании, выплыло наружу: ему надо потолковать на  эту  тому  с  судьей
Кэри Россингтоном.
     Россингтон обычно по пьянке становился  нахальным  бабником,  зато  в
трезвом виде был человеком славным и способным понять другого. К  тому  же
он не был болтуном и умел хранить  чужие  тайны.  В  то  же  время  Халлек
допускал, что  по  пьянке  Россингтон  мог  и  проболтаться,  если  крепко
поддаст. Он может и ляпнуть что-то по  поводу  параноидальных  идей  Билли
Халлека насчет цыган и проклятий. Однако  Билли  полагал,  что  Россингтон
дважды  подумает,  прежде  чем  рассказать  такое.   В   общем-то   ничего
незаконного  не  произошло  на  суде:   случай   был   азбучный,   типично
муниципальный, но уж если придираться и быть дотошным, следовало признать,
что свидетелей не пригласили, все было решено со слов обвиняемого. И  хотя
судья Россингтон был умен и опытен, в принципе, к таким мелочам можно было
придраться.
     Полиция не провела и не представила анализа на  алкоголь.  Россингтон
со  своего  судейского   места   не   потребовал   этого,   проигнорировал
основополагающий пункт процесса по делу о наезде. Он обязан был провести и
еще кое-какие расследования по делу, но не провел.
     Нет, Халлек был  вполне  уверен,  что  вся  эта  история  огласки  не
получит, разве что лет через пяток,  когда  все  быльем  порастет.  Думать
нужно было о текущем времени, о текущем годе. Если все  так  продолжиться,
уже летом он будет выглядеть как жертва фашистских концлагерей.
     Он быстро оделся, спустился вниз и извлек из шкафа легкий пиджак.
     - Ты куда? - спросила его Хейди с кухни.
     - Я ненадолго. Скоро вернусь.
     Леда Россингтон открыла дверь и посмотрела  на  Халлека  так,  словно
увидела  его  впервые.   Она   стояла   перед   ним   при   свете   лампы:
аристократическое лицо, черные волосы туго  уложены  на  затылке,  зеленое
платье от Диора, простое, но элегантное, - тысячи за полторы.
     От ее взгляда он ощутил смущение и неловкость. "Неужто я так похудел,
что она меня не узнает?" Но даже в своей новой паранойе этому он  поверить
не мог. Конечно, лицо  его  похудело,  появились  новые  морщинки  у  рта,
бледные мешки под глазами от бессонных  ночей,  но  все  равно,  лицо  его
оставалось прежним, узнаваемым лицом Билли Халлека. За  ее  спиной  стояла
массивная лампа из кованого железа - имитация уличного фонаря в  Нью-Йорке
80-х  годов  прошлого  века  стоимостью  в  687  долларов.  Свет  ее   был
достаточен, чтобы осветить фигуру Халлека в дверях. Вряд  ли  потеря  веса
сделала его совсем не узнаваемым.
     - Леда, это я, Билли. Билли Халлек.
     - Разумеется. Привет, Билли. - Ее рука в  нерешительности  пощипывала
бусы на шее. Он заметил, что  для  пятидесяти  девяти  лет  она,  конечно,
моложава, благодаря операциям подтягивания кожи. Но шея ее  выглядела  уже
по-старчески дряблой.
     "Кажется, она пьяная. Или..." Он подумал о Хаустоне, вдыхающем  носом
белый порошок. "Наркотики? Леда Россингтон? Трудно в это поверить". И  тут
же другая мысль: "Она  испугана.  Она  в  отчаянии.  Что  же  такое  могло
случиться? Не связано ли это каким-то образом с  тем,  что  происходит  со
мной?"
     Дурацкая идея... Тем не менее ему вдруг срочно  захотелось  выяснить,
почему у Леды Россингтон так плотно сжаты губы, почему у нее  под  глазами
такие же мешки, как у него, почему пальцы ее, перебиравшие  бусы  на  шее,
дрожали?
     Билли и Леда  Россингтон  молча  смотрели  друг  на  друга,  а  потом
заговорили почти одновременно.
     - Леда, Кэри у себя?
     - Кэри дома нет... Он...
     Она смолкла, а он жестом предложил ей продолжать.
     - Его вызвали в Миннесоту. У него серьезно заболела сестра.
     - Это любопытно, - сказал Халлек. - Тем более, что никакой  сестры  у
него нет.
     Она улыбнулась. Улыбка воспитанной  дамы,  предназначенная  тем,  кто
позволил себе невольную бестактность. Получилась,  однако,  не  улыбка,  а
нечто мало на нее похожее: Леда только растянула губы.
     - Я сказала "сестра"? О, мы тут все так  переволновались.  Это  брат,
его брат.
     - Леда, Кэри - единственный сын у  своих  родителей,  -  тихо  сказал
Халлек. - Наши семейные вопросы и  происхождение  мы  с  ним  обсудили  за
рюмкой в салоне Хастура. Года четыре  назад.  Вскоре  после  этого  Хастур
сгорел дотла. Сейчас на том месте магазин "Король в желтом". Моя дочка там
джинсы покупает.
     Он и сам не знал, зачем излагал подобные детали. Подспудно  думалось,
что такой разговор позволит ей держаться  попроще.  И  вдруг  при  тусклом
свете фонаря увидел, как блеснула слеза на ее щеке, покатившись  к  уголку
рта. Слезы блестели под ее глазами. Пока он говорил, она быстро  пару  раз
моргнула, и по другой щеке покатилась еще одна слеза.
     - Уходи, - сказала она. - Уходи, Билли, хорошо? Не задавай  вопросов.
Я на них отвечать не буду.
     Халлек приметил в ее глазах за пеленой  слез  решимость.  Она  твердо
решила  не  говорить,  где  находится  Кэри.  Под  влиянием   неожиданного
импульса, который он и впоследствии не мог объяснить, он расстегнул молнию
своей куртки и распахнул ее. Услышал, как она ахнула от неожиданности.
     - Посмотри на меня, Леда, - сказал он. - Я потерял  семьдесят  фунтов
веса. Ты слышишь? Семьдесят фунтов!
     - Какое это имеет отношение ко мне? - хрипло произнесла она. Лицо  ее
заметно побледнело, отчего румяна на щеках обрели клоунскую контрастность.
Глаза смотрели со страхом, зубы слегка обнажились, словно она готова  была
зарычать.
     - К тебе это не имеет никакого  отношения,  но  с  Кэри  я  хотел  бы
потолковать. - Халлек перешагнул порог, держа куртку  распахнутой.  "Очень
хотел бы", подумал он. "Если прежде сомневался, то теперь уверен в этом".
     - Прошу тебя, Леда, скажи мне где он. Он здесь?
     Она  ответила  вопросом  на  вопрос.  У  него  буквально  перехватило
дыхание, и он оперся о косяк двери.
     - Это цыгане, Билли?
     Он перевел дыхание с легким стоном.
     - Так где он, Леда?
     - Сначала ответь на мой вопрос - это цыгане?
     Теперь, когда Халлек получил возможность все высказать в открытую, он
обнаружил, что ему это дается с  большим  трудом.  Он  сглотнул  и  кивнул
головой.
     - Да. Я так думаю. Проклятье. Что-то вроде  проклятья.  -  Он  сделал
паузу. - Нет, не что-то вроде. К  чему  увиливать?  Я  считаю,  что  цыган
наложил на меня проклятье.
     Билли ожидал услышать издевательский хохот - такую реакцию он не  раз
видел в своих снах и фантазиях. Но она вдруг поникла, склонив голову. Весь
ее облик олицетворял обреченность и печаль. Несмотря на собственные  страх
и отчаяние, Халлек испытал к ней сочувствие,  увидев  воочию  ее  страх  и
растерянность. Он шагнул к ней и мягко коснулся ее руки. Когда она подняла
к нему лицо, он вздрогнул, увидев на нем выражение откровенной  ненависти,
даже шагнул прочь, часто заморгав, прислонился к косяку  двери.  Выражение
ее лица было олицетворением той внезапной вспышки ненависти, которую Билли
мимолетно испытывал как-то вечером к Хейди. Теперь это чувство  было  явно
направлено на него, и ему стало страшно.
     - Все из-за тебя, - прошептала она. -  Ты  виноват  во  всем!  Какого
черта ты сбил эту старую манду? Ты, ты виноват!
     Он не в силах был произнести ни звука и просто смотрел на нее, широко
раскрыв глаза.  "Старая  манда?"  В  голове  был  сумбур.  "Неужели  я  не
ослышался? Кто бы мог поверить, что Леда Россингтон способна вслух сказать
хоть одно неприличное слово?" Вторая мысль была: "Все не так, Леда.  Хейди
виновна, а не я. Она это классно сделала. Я просто обалдел".
     Ее лицо сменило выражение: теперь она смотрела на Халлека  вежливо  и
бесстрастно.
     - Входи, - сказала она.
     Леда принесла ему мартини с джином, которого он попросил, - в большом
бокале. На миниатюрный позолоченный меч были нанизаны  две  оливки  и  две
маринованных луковки. Мартини оказался  крепковатым,  против  чего  Халлек
отнюдь не возражал, хотя и отдавал себе отчет в том, что  с  выпивкой  ему
следует отныне быть осторожным, если не хочет упиться в чужом  доме.  Опыт
последних трех недель показал, что с потерей веса стала  утрачиваться  его
способность держаться молодцом, когда перебирал лишнего.
     Тем не менее он сделал приличный глоток и  благодарно  закрыл  глаза,
когда алкоголь  теплом  разлился  в  животе.  "Чудесно",  подумал  он.  "И
высококалорийно".
     - Он в Миннесоте, - бесстрастно сказала  Леда,  усаживаясь  в  кресло
тоже с бокалом мартини в руке. Ее бокал был еще больше, чем у Билли. -  Но
он вовсе не с визитом к родственникам. Кэри - в клинике Мэйо.
     - Мэйо...
     - Он убежден, что у него рак, - продолжала она.  -  Майкл  Хаустон  у
него ничего не обнаружил. Ничего не обнаружил и дерматолог, к которому  он
обратился в городе. Но он все равно уверен, что у  него  рак.  Ты  знаешь,
сначала он решил, что у него лишай, думал, что подцепил у кого-то.
     Билли опустил голову и уставился в пол, испытывая  крайнее  смущение.
Но в этом не было нужды: Леда смотрела поверх его плеча, в  стену.  Часто,
по-птичьи, отпивала, и в ее бокале заметно убывало.
     - Я смеялась над ним, когда он впервые мне такое сказал.  Смеялась  и
говорила: "Кэри,  если  ты  это  называешь  лишаями,  тогда  ты  знаешь  о
венерических заболеваниях меньше, чем я о термодинамике". Мне не следовало
насмехаться, но это было  хоть  каким-то  способом  развеять  его  мрачное
настроение. Его тревогу? Нет, скорее страх. Майкл Хаустон дал ему какой-то
крем, который не подействовал, и дерматолог  дал  какие-то  мази,  которые
тоже не помогали. Ему делали уколы, и все бесполезно. И тогда я  вспомнила
старого цыгана с разлагающимся носом, как он во время уик-энда после  того
суда протиснулся из толпы на блошином рынке в Рейнтри, Билли. Он подошел и
коснулся его. Да, он приложил руку к лицу Кэри  и  что-то  сказал  ему.  Я
тогда спросила Кэри и еще раз потом, когда это начало разрастаться, но  он
мне ничего не говорил, только головой качал.
     Халлек отпил второй глоток в тот  момент,  когда  Леда  поставила  на
столик свой пустой бокал.
     - Рак кожи, - сказала она. - Он был  убежден  в  этом,  поскольку  он
излечим в девяноста процентах случаев. Я знаю,  как  его  мысли  работают.
Глупо было бы не знать, прожив с ним двадцать пять лет, наблюдая,  как  он
усаживается в кресло судьи и решает проблемы недвижимости, потом выпивает,
потом  решает  проблемы  недвижимости,  потом  лапает  чужих  жен,  решает
проблемы с недвижимостью... Ладно. Сижу и думаю, какую речь  произнесу  на
его похоронах. Что-нибудь такое: "Он скупил много  земли  в  Коннектикуте,
где теперь построены супермаркеты,  он  полапал  множество  бюстгальтеров,
выпил множество коктейлей и оставил меня богатой вдовой. С ним  я  провела
лучшие годы моей жизни, приобрела шмоток больше, чем  было  в  моей  жизни
оргазмов". Давайте уйдем отсюда, завалимся в какой-нибудь приличный кабак,
потанцуем. А потом кто-нибудь, возможно, так надерется, что забудет, что я
трижды делала подтяжку кожи - дважды в Мехико-Сити и разок в  Германии,  и
стащит с меня бюстгальтер. Тьфу ты, черт. Что я тебе несу  такое?  Мужчины
вроде тебя интересуются только своей работой и футболом.
     Она снова заплакала. Билли  теперь  понял,  что  бокал,  который  она
только  что  осушила,  далеко  не  первый  за  этот  вечер.  Он   смущенно
заворочался в кресле и отпил из  своего  бокала.  В  желудке  опять  стало
тепло.
     - Он уверен, что это рак кожи, потому  что  не  способен  поверить  в
такую старомодную чушь, как  цыганское  проклятье.  Но  я  видела  по  его
глазам, Билли, особенно в последний месяц... в них  таилось,  особенно  по
вечерам - понимание... до него что-то дошло. Я думаю, потому он  и  уехал,
что я разглядела это в его глазах. Налить еще?
     Билли покачал головой и проследил, как она подошла к  бару  и  налила
себе еще мартини, увидел, что она делала элементарный коктейль  с  джином,
запах которого уловил на расстоянии.
     Что же произошло с Кэри Россингтоном?  В  чем  там  дело?  Часть  его
разума не желала знать ответа на  этот  вопрос.  Хаустон  явно  не  провел
параллели, не  увидел  связи  между  тем,  что  происходит  с  Билли  и  с
Россингтоном. Да и с  чего  бы,  собственно?  Хаустон  ничего  не  знал  о
цыганах. Кроме того, Хаустон регулярно бомбардировал свой рассудок  белыми
торпедами.
     Леда вернулась с бокалом и села в кресло.
     - Если он позвонит и скажет, что возвращается, - спокойно  заговорила
она, - я поеду на нашу виллу в Каптиве. Там дикая жара в это  время  года,
но джина у меня хватит. Я жару не замечаю, а с  ним  оказаться  наедине  -
выше моих сил. Все еще люблю его, это факт. По-своему люблю.  Но  выносить
этого больше не могу. Представить себе, что он лежит в соседней кровати...
подумать, что он... он может дотронуться до  меня...  -  Она  поежилась  и
немного расплескала содержимое бокала. Потом разом выпила и откровенно, не
стесняясь, рыгнула.
     - Леда, так что же с ним конкретно? Что случилось?
     - Случилось? Случилось? Билли, дорогой, а я думала, что сказала тебе.
Или, может, ты сам как-то узнал.
     Билли покачал головой. Он начал верить в то, что вообще ни о  чем  не
подозревает.
     - На нем чешуя растет. Кэри покрывается чешуей.
     Билли разинул рот.
     Леда коротко хохотнула невеселым смешком и слегка покачала головой.
     - Нет, не совсем так. Его кожа превращается в чешую. Он демонстрирует
обратную эволюцию. Чудо-юдо. Превращается не то в рыбу, не то в рептилию.
     Она внезапно захохотала с  визгом,  от  которого  у  Халлека  мурашки
побежали по спине. "Она близка к безумию", подумал он, и  от  этого  стало
еще страшнее. "Я думаю, она уедет а  Каптиву  в  любом  случае.  Ей  нужно
убраться из Фэйрвью, если хочет сохранить рассудок".
     Линда прикрыла рот  ладонями  и  извинилась.  Билли  не  смог  ничего
сказать, только кивнул и встал, чтобы налить себе еще.
     Теперь, когда он не смотрел на нее, ей стало легче говорить, а  Билли
умышленно задержался возле бара.



                           11.ВЕСЫ ПРАВОСУДИЯ

     Кэри был вне себя от ярости, когда старый цыган потрогал его по лицу.
Он поехал, чтобы повидаться с шефом полиции  Рейнтри  Алленом  Чокером  на
следующий день после суда. Чокер  был  партнером  по  покеру  и  человеком
понимающим.
     Он сказал Кэри, что цыгане прибыли в Рейнтри прямо из Фэйрвью.  Чокер
ожидал, что они уедут вскоре  сами  по  себе.  И  так  уж  пять  дней  тут
болтались, обычно три дня для них - нормальный срок. Как  раз  достаточно,
чтобы  все  заинтересованные  подростки  городка  узнали  свою  судьбу,  а
безнадежно импотентные мужчины и  климактерические  женщины  под  покровом
темноты пробрались в их табор, чтобы получить снадобья и мази.  Через  три
дня интерес городка к цыганам сходил на нет. Чокер решил, что  они  просто
дожидаются воскресной барахолки - "блошиного рынка".  Это  было  ежегодным
мероприятием в Рейнтри, на которое стекались  жители  четырех  близлежащих
городков. Аллен Чокер сказал Кэри, что решил позволить цыганам  обработать
толпу на "блошином рынке", вместо того, чтобы шпынять их, - это все  равно
что осиное гнездо разворошить. Но если в понедельник утром не  отправятся,
придется их вытурить.
     Однако такая мера не понадобилась. Утром в понедельник табор  покинул
ферму, где располагался, оставив пустые бутылки и банки, черные  пятна  от
костров,  на  которых  готовили  еду,  и  несколько  покрывал,   настолько
завшивевших, что Чокер распорядился  прикасаться  к  ним  только  длинными
шестами.
     В какой-то момент между закатом и рассветом цыгане снялись и покинули
Рейнтри. Чокер сказал своему партнеру по покеру Кэри Россингтону, что  они
могли  хоть  улететь  на  другую  планету,  -  ему  наплевать.  Главное  -
избавились.
     В воскресенье после полудня старый цыган  прикоснулся  к  лицу  Кэри.
Ночью они уехали. В понедельник утром Кэри зашел к Чокеру и  подал  жалобу
(ее юридическая основа Леде Россингтон была неизвестна). Во вторник  утром
начались неприятности. После душа Кэри, спустившись  к  завтраку  в  одном
халате, сказал: "Посмотри-ка, что это у меня?".
     На коже чуть повыше солнечного сплетения у  него  оказалось  шершавое
пятно. Оно было светлее окружающей кожи, которая имела приятный цвет  кофе
со сливками (гольф, теннис, плаванье и лампы для загара зимой).
     Пятно имело  желтова