ды расходились. Стоило ли смущать девоч-
ку такой деталью, что все они закосели - салаги накурились камбоджийс-
кой марихуаны, а их лейтенантик, выпускник Вест-Пойнта, уже балансиро-
вавший на грани безумия,  вконец одурел от пейота, который он жевал не
переставая.  Однажды Рэйнберд сам видел, как этот лейтенантик разрядил
обойму в живот беременной женщины и оттуда полетели куски  шестимесяч-
ного ребенка; позже лейтенантик объяснил им, что это называется "аборт
по-вестпойнтски".  И вот их патрульная команда возвращалась на базу  и
напоролась на засаду,  только в засаде сидели свои же ребята, закосев-
шие на порядок выше,  так что четверых патрульных уложили на месте. Не
стоит,  решил Рэйнберд, посвящать девочку в эти подробности, равно как
и в то,  что мина, разукрасившая ему половину лица, была изготовлена в
Мэриленде.
   - Спастись удалось шестерым,  - продолжал он.  - Мы рванули оттуда.
Через джунгли.  И меня,  видно,  понесло не в ту сторону.  В ту,  не в
ту...  В такой кретинской войне, когда даже нет линии фронта, кто зна-
ет,  где она, та сторона? Я отстал от своих. Все пытался отыскать зна-
комые ориентиры, и вдруг - минное поле. Результат на лице.
   - Бедненький, - сказала Чарли.
   - Когда я очнулся,  я уже был у них в руках,  - продолжал Рэйнберд,
углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый  Вымысел.
На  самом деле он пришел в сознание в сайгонском армейском госпитале -
с капельницей.  - Они сказали, что не будут меня лечить, пока я не от-
вечу на их вопросы.
   ТЕПЕРЬ НЕ ТОРОПИСЬ. ДВА-ТРИ ПРАВИЛЬНЫХ ХОДА, И ПАРТИЯ ЗА ТОБОЙ.
   Он возвысил  голос,  придав ему оттенок горечи и какой-то растерян-
ности перед людской жестокостью.
   - Допросы, с утра до вечера допросы. Передвижение частей... развер-
тывание стрелковых подразделений...  провиант...  их интересовало все.
Они не давали мне передышки. Буквально тянули из меня жилы.
   - А вы?  - с горячностью спросила Чарли. Сердце у него радостно за-
билось.
   - Я объяснял им,  что ничего не знаю, что мне нечего сказать, что я
обыкновенный салага со скаткой за плечами,  да просто бирка с номером.
А они не верят.  А у меня все лицо...  такая боль... я на коленях пол-
зал, просил дать мне морфия... потом, говорят... ответишь - будет мор-
фий. И в хороший госпиталь отправим, как ответишь.
   Пришел черед Чарли стиснуть ему руку.  Она вспомнила глаза Хокстет-
тера,  показывающего ей на металлический поднос, где высится горка де-
ревянной стружки.  ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЕ ОТВЕЧУ... ПОДОЖГИ ЭТО, И Я
СРАЗУ ОТВЕДУ ТЕБЯ К ОТЦУ. ТЫ МОЖЕШЬ УВИДЕТЬ ЕГО ХОТЬ ЧЕРЕЗ ДВЕ МИНУТЫ.
Ее  сердце  заныло  от жалости к этому человеку с израненным лицом,  к
этому взрослому мужчине, который боялся темноты. Как она понимала все,
что ему довелось пережить.  Ей была знакома эта боль.  По лицу потекли
слезы - она беззвучно оплакивала его в темноте... его и немножко себя.
То  были  невыплаканные за пять месяцев слезы.  В них смешались боль и
гнев - за Джона Рэйнберда,  за отца, за маму, за себя. Эти слезы обжи-
гали.
   Она плакала беззвучно,  но у Рэйнберда были не уши, а радары, и ему
опять пришлось подавить ухмылку.  Что и говорить, ловко он поддел бро-
ню. Есть простые замки, есть с секретом, но нет таких, к которым нель-
зя было бы подобрать отмычку.
   - Они мне так и не поверили.  Они бросили меня в яму,  а там темень
даже днем.  Места - только повернуться, я ползал, натыкаясь на обрубки
корней...  иногда сверху пробивалась полоска света.  Кто-то подходил к
яме - комендант,  что ли - все спрашивал: надумал отвечать на вопросы?
Он говорил,  что я стал похож на дохлую рыбу.  Что у меня гниет  лицо,
что то же самое скоро будет с мозгом и тогда я сойду с ума и умру.  Он
все спрашивал - не соскучился по солнышку?  Я просил его...  умолял...
матерью своей клялся, что ничего не знаю. А они - ржут. Потом заклады-
вали яму досками и землей присыпали.  Живьем замуровывали.  Темень бы-
ла... как сейчас...
   Он задохнулся,  и Чарли еще крепче стиснула его руку, давая понять,
что она рядом.
   - В этой яме был еще лаз метра на два. Я залезал туда, чтобы... ну,
сама понимаешь.  Вонь была такая - я думал,  концы отдам, задохнусь от
запаха собственного дерь... - Он застонал. - Прости. Недетская это ис-
тория.
   - Ничего.  Рассказывайте, если вам от этого легче. Он поколебался и
решил добавить последний штрих:
   - Я просидел там пять месяцев, пока меня не обменяли.
   - А что же вы ели?
   - Они швыряли мне гнилой рис.  Иногда пауков. Живых. Огромные такие
пауки - древесные,  кажется.  Я гонялся за ними впотьмах,  убивал их и
ел.
   - Фу, гадость какая!
   - Они меня превратили в зверя, - сказал он и замолчал, тяжело пере-
водя дыхание.  - Тебе тут,  конечно,  живется получше, подружка, но, в
сущности,  это одно и то же. Мышеловка. Как думаешь, дадут они наконец
свет?
   Она долго  не отвечала,  и у него екнуло сердце - не перегнул ли он
палку. Затем Чарли сказала:
   - Неважно. Главное, мы вместе.
   - Это точно,  - согласился он и вдруг словно спохватился: - Ты ведь
не скажешь им ничего, правда? За такие разговорчики они меня вышвырнут
в два счета. А я держусь за работу. С таким лицом хорошую работу найти
непросто.
   - Не скажу.
   Еще немножко подалась броня. Теперь у них был общий секрет.
   Он обнимал ее.
   Он пытался  представить,  как  обеими руками сожмет эту шейку.  Вот
главная его цель,  остальное мура - эти их  тесты  и  прочие  игрушки.
Она...  а там, глядишь, и он сам. Она ему нравилась все больше и боль-
ше.  Это уже было похоже на любовь.  Придет день,  и он проводит ее за
последнюю черту и будет жадно искать ответ в ее глазах. А если они да-
дут ему знак,  которого он так долго ждал... возможно, он последует за
ней.
   Да. Возможно, в этот мрак кромешный они отправятся вместе.
   А там,  за  дверью  прокатывались волны общего смятения - то где-то
далеко, то совсем рядом.
   Рэйнберд мысленно поплевал на руки и с новыми  силами  принялся  за
дело.

                                * * *

   У Энди  и  в  мыслях  не было,  что его не могут вызволить по одной
простой причине: с выходом из строя электросети автоматически заклини-
ло двери.  Потеряв всякое представление о времени, доведенный паничес-
ким страхом до полуобморочного состояния,  он был уверен,  что загоре-
лось здание, уже, казалось, чувствовал запах дыма. Между тем небо рас-
чистилось: дело шло к сумеркам.
   И вдруг он мысленно увидел Чарли, увидел так ясно, будто она стояла
перед ним.
   (она в опасности, Чарли в опасности!)
   Это было озарение,  впервые за многие месяцы; в последний раз с ним
это случилось в день их бегства из Ташмора.  Он  давно  распрощался  с
мыслью,  что такое еще возможно,  как и со своим даром внушения, и вот
тебе раз:  никогда раньше озарения не бывали столь отчетливыми, даже в
день убийства Вики.
   Так, может  и  дар внушения не оставил его?  Не исчез бесследно,  а
лишь дремлет до поры?
   (Чарли в опасности!)
   Что за опасность?
   Он не знал.  Но мысль о дочери,  страх за нее мгновенно  воссоздали
среди непроглядной черноты ее образ, до мельчайших деталей. И эта вто-
рая Чарли - те же широко посаженные голубые глаза,  те же  распущенные
русые  волосы  -  разбудила в нем чувство вины...  хотя вина - слишком
мягко сказано, его охватил ужас. Оказавшись в темноте, он все это вре-
мя  трясся от страха,  от страха за себя.  И ни разу не подумал о том,
что Чарли тоже, наверное, сидит в этой темнице.
   Не может быть, уж за ней-то они точно придут, если сразу не пришли.
Чарли нужна им. Это их выигрышный билет.
   Все так, и тем не менее его не оставляла леденящая уверенность - ей
угрожает серьезная опасность.
   Страх за дочь заставил его отбросить свои страхи, во всяком случае,
взять себя в руки. Отвлекшись от собственной персоны, он обрел способ-
ность мыслить более здраво.  Первым делом он осознал, что сидит в луже
имбирного пива,  отчего брюки стали мокрые и липкие. Он даже вскрикнул
от брезгливости. Движение. Вот средство от страха.
   Он привстал,  наткнулся на банку из-под пива,  отшвырнул ее.  Банка
загрохотала  по кафельному полу.  В горле пересохло;  хорошо - в холо-
дильнике нашлась другая банка. Он открыл ее, уронив при этом алюминие-
вое кольцо в прорезь,  и начал жадно пить.  Колечко попало в рот, и он
машинально выплюнул его,  а ведь случись такое даже час назад,  его бы
еще долго трясло от неожиданности.
   Он выбирался из кухни, ведя свободной рукой по стене. В отсеке, где
находились его апартаменты, царила тишина, и хотя нет-нет да и долета-
ли какие-то отголоски, судя по всему, никакой паникой или неразберихой
в здании не пахло. Что касается дыма, то это была просто галлюцинация.
Духота отчасти объяснялась тем, что заглохли кондиционеры.
   Энди не  вошел  в  гостиную,  а свернул налево и ощупью пробрался в
спальню.  Нашарив кровать,  он поставил банку на прикроватный столик и
разделся. Через десять минут он был во всем чистом, и настроение сразу
поднялось.  Кстати,  вся процедура, подумал он, прошла как по маслу, а
вспомни,  какой погром ты учинил сослепу в гостиной, когда погас свет.
   (Чарли... что с ней могло стрястись?)
   Не то чтобы он чувствовал, будто с ней что-то стряслось, скорее тут
другое что-то происходит,  что-то ей угрожает.  Увидеться бы им, тогда
бы...
   Он горько рассмеялся. Валяй дальше. Кабы во рту росли бобы, а сидню
бы  да ноги...  То-то и оно-то.  С таким же успехом ты можешь пожелать
снегу летом. С таким же успехом...
   На мгновение его мозг притормозил,  а затем снова заработал, но уже
более размеренно и без всякой горечи.
   С ТАКИМ ЖЕ УСПЕХОМ ТЫ МОЖЕШЬ ПОЖЕЛАТЬ, ЧТОБЫ СЛУЖАЩИЕ ОБРЕЛИ ВЕРУ В
СЕБЯ.
   И ЧТОБЫ ТОЛСТУХИ ПОХУДЕЛИ.
   И ЧТОБЫ ОСЛЕП ОДИН ИЗ ГОЛОВОРЕЗОВ, ПОХИТИВШИХ ЧАРЛИ.
   И ЧТОБЫ К ТЕБЕ ВЕРНУЛСЯ ТВОЙ ДАР ВНУШЕНИЯ.
   Его руки  беспокойно забегали  по покрывалу,  тянули его,  комками,
щупали -  это была  неосознанная потребность  в своего  рода сенсорном
подзаряде. Но разве  есть надежда, что  дар вернется?   Никакой.  Поди
внуши  им,  чтобы  его  привели   к  Чарли.  Все  равно  что   внушить
бейсбольному тренеру,  чтобы его  взяли подающим  в команду "Красных".
Он уже не способен никого подтолкнуть.
   (а вдруг?)
   Впервые он засомневался.  Может быть,  его "я" -  подлинное  "я"  -
вдруг запротестовало, не захотело мириться с его готовностью следовать
по пути наименьшего сопротивления, подчиняться любому их приказу. Воз-
можно, его внутреннее "я" решило не сдаваться без боя.
   Он сидел на постели, нервно теребя покрывало. Неужели это правда...
или он выдает желаемое за действительное  после  случайного  озарения,
которое ровным счетом ничего не доказывает?  Озарение, быть может, та-
кой же самообман, как запах дыма - следствие его нервозности. Озарение
не проверить,  и дар внушения тоже сейчас испытать не на ком. Он отпил
пива из банки.
   Предположим, дар к нему вернулся. На нем далеко не уедешь, уж он-то
знает.  Ну, хватит его на серию слабых уколов или на три-четыре нокау-
тирующих удара - и все,  выноси вперед ногами.  К Чарли,  допустим, он
прорвется,  но  о том,  чтобы выбраться отсюда,  не может быть и речи.
Все,  чего он добьется, это подтолкнет себя к могиле, устроив прощаль-
ное  кровоизлияние  в  мозг (тут его пальцы непроизвольно потянулись к
лицу, туда, где были онемевшие точки).
   Другая проблема - торазин.  Отсутствие лекарства  явно  сыграло  не
последнюю роль в его недавней панике, а ведь он всегонавсего просрочил
прием одной таблетки. Даже сейчас, когда он взял себя в руки, он чувс-
твует  потребность  в этой таблетке с ее умиротворяющим,  убаюкивающим
действием.  Поначалу перед каждым тестом его два дня  выдерживали  без
торазина. Он становился дерганым и мрачным, как обложная туча. А тогда
он еще не успел по-настоящему в это втянуться.
   - Ты стал наркоманом,  тут и думать нечего, - прошептал он. Но если
вдуматься,  вопрос оставался открытым.  Он знал, существуют привыкания
физиологического порядка - например,  влечение к никотину или героину,
что, в свою очередь, вызывает перестройку центральной нервной системы.
И есть привыкания психологического свойства. С ним вместе работал один
парень, Билл Уоллес, так тот дня не мог прожить без трех-четырех буты-
лочек тоника;  а Квинси,  его дружок по колледжу, помешался на жареном
картофеле  в  пакетиках "Шалтай-Болтай",  который производила какая-то
фирма в Новой Англии,  - все прочие разновидности, утверждал он, этому
картофелю  в  подметки  не годятся.  Такую привычку Энди определял как
психологическую. Чем была обусловлена его собственная тяга к торазину,
он не знал; одно не вызывало сомнений: без этого он не мог. Вот и сей-
час - только подумал о голубой таблетке на блюдечке,  и во  рту  опять
пересохло.  Уже давно они не оставляют его в преддверии теста без нар-
котика - то ли опасаются,  что у него начнется истерика, то ли продол-
жают испытания только для порядка - кто знает?
   Так или иначе положение сложилось отчаянное,  безвыходное: принимая
торазин,  он терял силу внушения, отказаться же от наркотика у него не
было сил (а если бы нашлись? что ж, им стоит разок поймать его на мес-
те преступления...  да,  уж это откроет перед ними широкие горизонты).
Вот зажжется свет,  принесут на блюдечке голубую таблеточку,  и он тут
же на нее набросится. И так, таблетка за таблеткой, постепенно вернет-
ся  в  состояние  устойчивой апатии,  в какой пребывал до сегодняшнего
происшествия. То, что с ним сегодня приключилось, - это так, маленькое
завихрение,  причудливый фортель.  А кончится все тем же "Клубом РВ" и
Клинтом Иствудом по ящику и обильной снедью в  холодильнике.  То  бишь
еще большим брюшком.
   (Чарли, Чарли в опасности, она попала в беду, ей будет очень плохо)
   Все равно он бессилен ей помочь.
   Но даже если не бессилен, даже если ему удастся скинуть камень, что
придавил его,  и они отсюда вырвутся - короче, во рту вырастут бобы, а
сидень почувствует под собой ноги,  а почему бы и нет,  черт возьми? -
все равно будущее Чарли останется проблематичным...
   Он повалился на спину,  раскинув руки. Участок мозга, занятый проб-
лемой  торазина,  никак не хотел угомониться.  Настоящее было тупиком,
поэтому он погрузился в прошлое. Вот они с Чарли бегут по Третьей аве-
ню  - высокий мужчина в потертом вельветовом пиджаке и девочка в крас-
но-зеленом,  - и движения их невыносимо медлительны...  как  в  ночном
кошмаре,  когда в спину тебе дышит погоня. А вот Чарли, бледная, с ис-
каженным лицом - рыдает после того,  как она опустошила телефонные ав-
томаты в аэропорту... а заодно подпалила какого-то солдата.
   Память вернула его к еще более далеким дням - Порт-сити, Пенсильва-
ния,  и миссис Герни.  Толстая,  печальная, в зеленом брючном костюме,
она однажды вошла в заведение под вывеской "Долой лишний вес!", прижи-
мая к груди объявление, задуманное и аккуратно выведенное рукою Чарли:
"ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОХУДЕЕТЕ, МЫ БУДЕМ КОРМИТЬ ВАС БЕСПЛАТНО ПОЛГОДА".
   За семь лет,  с пятидесятого по пятьдесят седьмой, миссис Герни ро-
дила своему мужу, диспетчеру автобазы, четверых детей, но вот дети Вы-
росли и отвернулись от нее, и муж от нее отвернулся, завел себе другую
женщину,  и она его даже не осуждала, потому что в свои пятьдесят пять
Стен Герни был привлекательный мужчина, и все, как говорится, при нем,
а она с тех пор,  как их предпоследний ребенок пошел в колледж, посте-
пенно  набрала килограммы,  и если до замужества она весила семьдесят,
то под конец дошла до полутора центнеров.  Чудовищно тучная,  с лосня-
щейся кожей, вылезающая из своего зеленого костюма, она вошла и внесла
за собой седалище размером со стол в кабинете директора  банка.  Когда
она опустила голову, ища в сумочке чековую книжку, к ее трем подбород-
кам добавилось еще столько же.
   Он подключил ее к группе, в которой уже были три толстухи. Он давал
им  упражнения и умеренную диету (и то и другое Энди вычитал в публич-
ной библиотеке),  а также легкую накачку в виде  "рекомендаций"...  и,
время от временя, посыл средней силы.
   Миссис Герни сбросила десять килограммов,  еще пять,  и тут она, не
зная,  пугаться ей или радоваться, призналась ему, что у нее пропадает
желание  беспрестанно отправлять в рот "чтонибудь вкусненькое".  Вкус-
ненькое перестало казаться вкусным. Раньше холодильник у нее бывал за-
бит всякими мисочками и плошечками (а еще полуфабрикаты творожного пу-
динга в морозилке, а еще пончики в хлебнице), которые опустошались ве-
чером перед телевизором,  а теперь вдруг... да нет, чепуха какая-то, и
все же... теперь она забывает об их существовании. И потом, она знала,
что стоит сесть на диету, как все мысли начинают крутиться вокруг еды.
Так оно и было,  по ее словам, когда она голодала по системе "Уэйт Уо-
черс", а тут все иначе.
   Остальные три женщины из группы взялись за дело столь же рьяно. Эн-
ди поглядывал со стороны - этакий отец семейства. Его подопечных изум-
ляла и восхищала простота новой "системы".  Общефизические упражнения,
некогда казавшиеся мучительно трудными и тоскливыми,  сейчас  были  им
почти в радость.  А тут еще дамам вдруг загорелось ходить пешком.  Все
четверо сходились на том,  что без основательной вечерней прогулки  их
начинает охватывать какое-то смутное беспокойство.  Миссис Герни приз-
налась, что она теперь каждый День ходит пешком в центр и обратно, хо-
тя на круг это две мили.  Раньше она всегда ездила автобусом, да и как
иначе, когда остановка напротив дома.
   Один раз - жутко болели мышцы ног - она  изменила  принципу,  решив
подъехать на автобусе,  и так извелась,  что сошла через остановку. Ей
вторили другие женщины. И все, как бы ни ныли натруженные мышцы, моли-
лись на Энди Макти.
   Третье контрольное  взвешивание  миссис Герни показало сто двадцать
килограммов;  к концу шестинедельного курса она весила сто двенадцать.
Муж не верил своим глазам, тем более, что до сих пор ее увлечение дие-
тами и всякими новомодными штучками было пустой тратой времени. Он ис-
пугался,  что у нее рак,  и погнал к врачу. Он не верил, что можно ес-
тественным образом похудеть за шесть недель на тридцать восемь  килог-
раммов.  Она показала ему исколотые пальцы с мозолями на подушечках от
бесконечного ушивания своих вещей.  А потом заключила мужа  в  объятия
(едва не сломав ему хребет) и всплакнула у него на плече.
   Обычно его  питомицы  объявлялись рано или поздно,  как объявлялись
хотя бы раз его лучшие выпускники, - один сказать спасибо, другой пох-
вастаться успехами, а по сути, дать понять: вот, ученик превзошел учи-
теля...  что, кстати, происходит в жизни сплошь и рядом, полагал Энди,
хотя каждый из них считал свой случай исключительным.
   Миссис Герни объявилась первая.  Она зашла проведать его и поблаго-
дарить - за каких-нибудь десять дней до того,  как Энди кожей  почувс-
твовал  слежку  за собой.  А в конце месяца они с Чарли уже скрылись в
Нью-Йорке.
   Миссис Герни по-прежнему была толстой, лишь тот, кто видел ее рань-
ше,  отметил бы разительную перемену - так выглядит в журналах реклам-
ные снимки:  до и после эксперимента.  В тот свой последний приход она
весила девяносто шесть килограммов.  Но не это главное.  Главное,  что
она худела каждую неделю на три килограмма,  плюс-минус  килограмм,  а
дальше  будет худеть по убывающей,  пока не остановится на шестидесяти
пяти, плюс-минус пять килограммов. И никаких последствий в виде бурной
декомпрессии  или устойчивого отвращения к еде,  что может приводить к
потере аппетита на нервной почве.  Энди хотел подзаработать  на  своих
подопечных, но не такой ценой.
   - Вы творите чудеса,  вас надо объявить национальным достоянием,  -
воскликнула миссис Герни в конце своего рассказа о том,  что она стала
находить с детьми общий язык и ее отношения с мужем налаживаются. Энди
с улыбкой поблагодарил ее на добром слове;  сейчас же,  лежа в темноте
поверх  покрывала и начиная