й.
     Пульс вдруг застучал у меня в глотке. Застрелена сумасшедшей карлицей-барменшей. Обхохочешься.
     - Я не собираюсь причинять вред Ники, - сказала я спокойным и ровным голосом, каким говорят со стоящим на карнизе самоубийцей. - Я, честно, хочу просто с ним проконсультироваться, как некромант с некромантом.
     Она смотрела на меня, ни разу даже не сморгнув. И медленно выпрямилась.
     - Если ты шевельнешься, я тебя убью. Если он шевельнется, я тебя убью.
     Ее тон был куда красноречивее: то есть что бы сейчас ни произошло, нам оно вряд ли понравится. Потом женщина повернулась к Бернардо и наклонилась так, что он мог ее видеть, повернув голову. Ее ухо почти прижалось к бару.
     - Ты меня слышал, любовничек?
     - Слышал, - ответил он, и голос у него тоже был тих и спокоен.
     Он тоже понял. Она ищет предлог меня убить. Мы с ней никогда не встречались, так что ничего личного здесь нет. Но личное или нет, а мертвец есть мертвец.
     - Мы не разрешаем чужим вносить сюда оружие.
     - Мы никого не хотели оскорбить, - сказала я. - Я всегда хожу с оружием. Ничего личного.
     Она снова пригнулась к лицу Бернардо:
     - А ты? Тоже всюду с оружием?
     - Да, - ответил он, скривился недовольно и опять уставился в стойку. Повезло ему, что он сегодня волосы заколол скобками, а то бы его прекрасные пряди вымазались об липкую стойку. У меня руки уже будто приклеились к ней навсегда.
     - А здесь не будешь, - заявила она.
     Обыскивал нас тот верзила, что сидел за первым столиком. Почему-то я знала, что это он и будет. Сила его билась о мою спину, точно глухая стенка. Ну и ну. Он обхлопал меня, будто для него это дело привычное, нашел ножи на запястьях и на спине и оба пистолета. Еще он нашарил сотовый телефон и положил его на стойку передо мной вместо того, чтобы забрать.
     Было видно, каких усилий стоит Бернардо сдержаться, когда его обыскивали, щупали, отбирали пистолет. И нож из ботинка Бернардо верзила тоже вытащил. Пусть будет что угодно, но это лучше, чем последнее место преступления, хотя нельзя сказать, чтобы день складывался удачно.
     - Можно нам теперь встать? - спросила я.
     - Еще нет, - ответила барменша.
     Бернардо бросил на меня довольно выразительный взгляд: мол, если его сейчас убьют, он будет являться мне во сне, потому что виновата буду я.
     Я по-прежнему говорила спокойно, пытаясь достучаться до ее рассудка.
     - Ты знаешь, что я - Анита Блейк. Ты знаешь, зачем я здесь. Что ты еще хочешь?
     - Арфа, проверь у этого типа бумажник. Узнай, кто он.
     Арфа? Здоровенный мужичина, гора потусторонней энергии, носит имя Арфа.
     Вслух я ничего этого не сказала. Набираюсь ум Арфа вытащил бумажник Бернардо. Пистоле Бернардо он сунул за пояс штанов, мой браунинг - туда же, с другой стороны. "Файрстара" и ножен я не видела - может, он их сунул в карманы.
     - В водительских правах написано: "Бернардо Конь-в-Яблоках", кредитных карт нет, фотографии нет, вообще ни хрена нет.
     Глаза женщины снова стали безжалостными.
     - Говоришь, близкий друг?
     - Да. - Мне снова стало страшно.
     - Любовник?
     Если бы она не держала наставленный на меня обрез, я бы послала ее к черту с такими вопросами, но она держала, и я ответила:
     - Да.
     Я верила, что Рамирес знает, что здесь почем, и если он говорит, что я должна быть при мужчине, значит, так и надо. Оставалось надеяться, что мое вранье было правильным ответом.
     - Докажи, - потребовала она.
     Я подняла брови:
     - Не поняла?
     - Он обрезан?
     Я замешкалась - ничего не могла сделать. Вопрос застал совершенно врасплох. Сглотнув слюну, я ответила:
     - Да.
     Ее вопрос как брошенный жребий - или орел, или решка, а у американца моложе сорока лет было больше шансов угодить под утвердительный ответ.
     Она улыбнулась, но глаза ее остались пусты, как выпитый стакан.
     - Можете встать.
     Я подавила желание обтереть руки об штаны. Она могла бы принять это за оскорбительный намек на неряшливость, но вымыть руки мне хотелось неимоверно. Я придвинулась ближе к Бернардо, будто чтобы обнять его, и даже обняла его за пояс левой рукой, хотя не знала, не испачкаю ли ему красивую рубашку. Его рука обхватила меня за плечи, но я действительно хотела убраться с линии огня этого чертова обреза. Ставила я на то, что он смонтирован стационарно, а не на турели. И только надеялась, что права.
     Барменша вытащила руки наверх, они обе были видны. Хороший знак.
     - Бернардо, спусти штаны, - приказала она.
     Мы оба посмотрели на нее. Я снова хотела переспросить, но Бернардо меня опередил:
     - Зачем?
     Я бы попросила ее повторить, чтобы проверить, правильно ли я поняла. Бернардо только спросил зачем, будто такое с ним уже случалось.
     - А чтобы мы посмотрели, обрезан ли ты.
     Я отпустила руку, которой обнимала Бернардо за спину. Мы стояли рядом, но рук не переплели. Может, в конце концов дело кончится дракой.
     - Я же тебе сказала. Мало тебе этого?
     - Мало. Понимаешь, ты верно сказала - ты иногда работаешь с копами. Одну тебя можно пустить к Ники. А он - про него мы ничего не знаем. Если он твой любовник - ладно, а если нет, то, может быть, он коп.
     Бернардо заржал, и этот звук всех поразил, по-моему.
     - А вот это уже ново! Меня за копа приняли!
     - А кто ты, если не коп?
     - Иногда - телохранитель. Иногда тот, от кого это тело надо хранить. Зависит от того, кто лучше платит.
     Голос его звучал очень уверенно и спокойно - по-деловому.
     - Может, и так, а может, ты врешь. Спусти штаны, посмотрим.
     Он начал расстегивать ремень, я отодвинулась, хотя и не очень далеко. Не хотела снова попадать под прицел.
     - А что такое? Ты же его видела без штанов, - сказала она. У меня стало складываться впечатление, что она мне не верит.
     - Не в толпе, - отрезала я, выразив голосом праведное возмущение. И заработала этим ржание из публики.
     - Снимай штаны, снимай штаны! - стали скандировать женщины, потом зазвучали и другие слова, Девочка, которая висела на Арфе, глядела на спектакль горящими глазами.
     Бернардо не стал ни спорить, ни краснеть. Он просто расстегнул штаны и сдвинул их на середину бедер. Отвернулась я совершенно машинально. Женщины завопили и засвистели. Чей-то голос крикнул:
     "Ну, папуля, даешь!" Мужчины присоединились к хору, поздравляя Бернардо и строя предположения, как он это делает так, что я еще жива.
     Мне надо было посмотреть - просто невозможно сдержаться. Надо же узнать, угадала ли я, - и, честно говоря, просто я должна была посмотреть. Стыдно сознаться, но это правда. Несколько секунд мне понадобились, чтобы увидеть, что он действительно обрезан, а первое, что бросилось в глаза, - это размер. Бернардо был богато, очень богато одарен природой.
     Я краснела и ничего не могла с этим поделать. Но я знала, что если буду так стоять и ловить ворон, то вся моя ложь будет без толку. И надо вести себя так, будто бы здесь стоит Ричард или Жан-Клод. Что бы я тогда сделала? Я бы его прикрыла.
     Я подошла и встала перед Бернардо, хотя следила, чтобы не коснуться. Признаю, что ни на что больше смотреть не могла. Ричард был внушителен. Бернардо эту стадию миновал, он был уже просто пугающий. Я закрыла его от взглядов своим телом, взяв с двух сторон за талию, чтобы удержаться. Краска так бросилась в лицо, что голова закружилась.
     Я обернулась на барменшу, все еще закрывая Бернардо от зала:
     - Хватит с тебя?
     Даже голос у меня перехватило от смущения.
     - Поцелуй его, - велела она.
     Я оглянулась на нее:
     - Пусть он наденет штаны, тогда поцелую.
     Она покачала головой:
     - Я не про поцелуй в губы говорю.
     Если я бы покраснела сильнее, у меня бы голова лопнула. Я обернулась, чтобы не видеть Бернардо.
     - Мы такого не делаем.
     - Вы сделаете все, что мы скажем, - ответила она.
     Не знаю, что бы я на это сказала, но тут прозвучал голос:
     - Хватит этих игр, Полина. Отдай им оружие и отпусти их.
     Мы все повернулись. Из дальней темной комнаты вышел еще один карлик, то есть низкорослый человек. Он был, может быть, на голову выше Полины, барменши, и скорее испанской внешности и моложе. Волосы у него были сочного черного цвета, кожа загорелая и без морщин. Выглядел он чуть больше двадцати лет, но аура силы, исходящая от него как волна удушающего аромата, говорила, что он гораздо старше.
     - Я Никандро Бако, для друзей - Ники.
     Толпа раздалась перед ним, как раздвинутый занавес. Он протянул мне руку, и я взяла ее, но рукопожатия не получилось. Он поднес мою руку к губам и поцеловал. Но при этом не сводил глаз с моего лица, и что-то в этих глазах, в движениях его губ наводило на мысль о куда более интимных местах для прикосновения мужских губ. Я отняла руку настолько быстро, насколько позволила вежливость.
     - Благодарю вас, мистер Бако, что согласились со мной повидаться.
     Это прозвучало так официально, будто и не стоял позади меня Бернардо со спущенными штанами.
     - Оденьтесь, - бросил Бако, едва глянув на Бернардо. Я услышала, как Бернардо натягивает штаны и возится, стараясь привести себя в порядок. Честно говоря, я удивилась, как в этих джинсах столько помещается.
     - Что привело вас сюда, миз Блейк?
     - Я действительно хотела поговорить с другим некромантом.
     - Звучит так, будто вы передумали, - сказал он не сводя с меня взгляда. Когда моя рука поднялась поправить волосы, он проследил за ней глазами.
     - На этот спектакль ушло почти все мое время. У меня встреча с полицией, которую никак нельзя пропустить.
     Я специально упомянула о полиции. Было у меня предчувствие, будто Бако досконально знает, что вообще происходит. Нас никто не тронул, только сконфузили - ладно, сконфузили меня. Бако пришел в самый последний момент. Ага, совершенно случайно.
     - Вы про тех двух полисменов, что ждут вас снаружи?
     Я слегка изменилась в лице - но этого было достаточно.
     - Вполне понятно, что мы обеспечили себе резерв.
     - Вы хотите сказать, что боитесь нас?
     При этих словах по комнате пронесся низкий гул, будто все одновременно вздохнули.
     - Дурой я была бы, если бы не боялась.
     Он склонил голову набок почти птичьим движением:
     - Значит, ты не дура, Анита?
     - Стараюсь не быть.
     Он махнул рукой в сторону женщины за стойкой:
     - Полине ты не понравилась. Знаешь почему?
     Пришел мой черед мотать головой:
     - Не-а.
     - Она моя жена.
     Наверное, у меня по-прежнему был недоуменный вид.
     - Извини, не поняла.
     - Она знает, что у меня слабость к женщинам, обладающим силой.
     Я нахмурилась:
     - Тут ей волноваться не о чем. Я вроде как занята.
     Он улыбнулся:
     - Анита, давай перестанем врать. Вы с ним не любовники.
     Он снова взял мою руку и поднял на меня свои черные глаза. Тут я поняла, что он считает себя неотразимым ухажером. И что у его жены есть причины тревожиться - не из-за меня, а из-за женщин вообще. Это было ясно по его глазам, по тому, как он гладил мне руку.
     Я высвободилась, отступила к Бернардо и протянула ему руку, он ее взял. У нас у обоих руки были липкие от стойки, но я в него вцепилась.
     Бако был меня на полкорпуса ниже, но он меня раздражал. Виной тому была и сила его магии, которая висела в комнате тяжелым занавесом, и то, что он мог заставить меня нервничать, как и любой мужчина. Не нравилась мне его наглость, когда мы безоружны. Я глянула на Полину, и на ее суровом лице было написано сильное недовольство. Это что, игра, в которую он с ней играет? Мучает ее? Кто знает. Но мне хотелось отсюда убраться.
     - Мне нужно оказаться в одном месте до темноты. Если не хочешь со мной разговаривать - ладно. Мы пойдем.
     Я стала отступать к двери, толкая Бернардо телом.
     - Без оружия? - произнес Бако с вопросительной интонацией, чуть повысив голос.
     Мы с Бернардо застыли. Мы уже были достаточно близко к двери, чтобы выскочить, и, вероятно, успели бы, но...
     - Если нам вернут оружие, это будет очень любезно.
     - Вам стоит только попросить.
     - Можно нам получить обратно свое оружие? - спросила я.
     Он кивнул:
     - Арфа, отдай им.
     Арфа не стал задавать вопросов, просто протянул нам пистолеты и ножи. Потом отступил в толпу таких же безмолвных зрителей. Пистолеты и наручные ножи легко заняли свои места. А вот наспинный нож - другое дело. Мне приходилось левой рукой нащупывать ножны, потом правой браться за острие и направлять в отверстие. И у меня выработалась привычка закрывать глаза, чтобы не отвлекаться от тактильных ощущений. Чтобы вложить нож в ножны, уходило несколько секунд. Главное было - не отстричь себе прядь.
     Когда я открыла глаза, Бако смотрел на меня.
     - Как приятно видеть женщину, не полагающуюся только на зрение. Осязание - такое важное чувство в интимные моменты.
     Может быть, оружие снова придало мне храбрости или мне просто уже надоело.
     - Очень утомительны мужчины, которые все сводят к сексу.
     Отвращение и даже злость исказили его лицо, и чарующие глаза превратились в черные зеркала вроде глаз куклы.
     - Слишком себя ценишь, чтобы трахаться с карликом?
     Я покачала головой:
     - Дело не в росте, Бако. Там, откуда я родом, мужчины не ведут себя так на глазах у жены.
     Тут он расхохотался, и заискрились его глаза, все лицо.
     - Святость брака? Ты обиделась за мою жену? Ну и смешная ты девчонка!
     - Ага. Мы с Барбарой Стрейзанд обе такие.
     Веселья в его глазах чуть поубавилось. Кажется, шутка до него не дошла. Но, как ни странно, девочка в коротких шортах встретилась со мной взглядом. Похоже, что она поняла. Если она любит ранние фильмы Стрейзанд, может, она еще не совсем пропащая душа.
     Бернардо взял меня за плечо, и я дернулась.
     - Пойдем, Анита.
     - Пойдем, - кивнула я.
     - Ты так и не задала своих вопросов, - сказал Бако.
     - Ты это чувствовал последние недели? - спросила я.
     Он вдруг стал серьезен:
     - Появилось что-то новое. Оно вроде нас, работает со смертью. Я это чувствовал.
     - Где?
     - Между Санта-Фе и Альбукерком, хотя началось оно ближе к Санта-Фе.
     - Оно приближается к Альбукерку, к тебе, - сказала я.
     Впервые за все это время он показался каким-то неуверенным. Не то чтобы испуганным, но и не счастливым.
     - Оно знает, что я здесь. Это я тоже чувствую. - Он глянул прямо на меня, и сейчас не было в его глазах поддразнивания. - И оно знает, что ты тоже здесь, Анита. Знает.
     Я кивнула.
     - Мы могли бы друг другу помочь, Ники. Я видела тела. Я видела, что творит эта гадина. Поверь мне, Ники. Тебе не захочется так уходить.
     - И что ты предлагаешь? - спросил он.
     - Объединить наши возможности и попробовать остановить эту штуку, пока она еще не добралась сюда, к тебе. И перестать играть в игры. Перестать подначивать. Не мериться силой.
     - Чисто деловые отношения? - уточнил он.
     Я кивнула.
     - Ни для чего другого нет времени, Бако.
     - Возвращайся потом сюда вечером, и я сделаю что смогу, чтобы тебе помочь. Хотя полиция не захочет, чтобы ты делилась со мной информацией. Я, как ты знаешь, очень плохой.
     Я улыбнулась:
     - Плохой, но никак не глупый, Ники. Я тебе нужна.
     - А я тебе, Анита.
     - Один некромант хорошо, а два лучше, - сказала я.
     Он кивнул с очень серьезным лицом.
     - Возвращайся, когда кончишь свои дела с полицией. Я буду ждать.
     - Это может быть поздно, - предупредила я.
     - Поздно уже сейчас, Анита. Молись, если ты из тех, кто молится, чтобы не было слишком поздно.
     - Анита? - позвал меня Бернардо.
     - Мы идем.
     Я позволила Бернардо вывести нас наружу, держа меня за плечо, а я шла спиной вперед и доверив ему выбирать дорогу. Вервольфы только смотрели, не выражая восторга, но и не желая набрасываться без приказа. Бако был у них варгамором - колдуном при стае. Никогда до сих пор не видела стаи, которая страшилась бы своего варгамора.
     А запомнилось мне лицо Полины. Она смотрела на Бако горящими от ненависти глазами. Было яснее ясного, что когда-то она его любила, любила по-настоящему, ибо только настоящая любовь может перерасти в такую ненависть. Я только недавно глядела в глаза Полины поверх ствола. Похоже, у Ники Бако проблемы не только с монстром в пустыне. На его месте я бы брала с собой пистолет в постель.

Глава 38

     Мир уже завернулся в синюю полумглу, когда мы приехали к больнице. Сумерки сгустились, и в них, как в плотную ткань, можно было завернуть руки или надеть их на себя, как платье. Я позвонила до того по сотовому телефону Рамиреса. Как вообще доказать, что кто-то по-настоящему мертв? Я видела этих "выживших". Они дышали. Полагаю, что у них и сердце билось, иначе бы врачи это заметили. Глаза смотрели, будто сознавая что-то. Они реагировали на боль. Они были живы.
     А что, если нет? Что, если они - только сосуды для такой силы, по сравнению с которой и Бако, и я - просто уличные шарлатаны? Могло существовать заклинание, которое позволило бы это доказать, но результаты заклинания не понесешь в суд, чтобы получить разрешение сжечь тела. А именно это я и хотела сделать.
     В конце концов я решила остановиться на электроэнцефалограмме. Тут я готова была ручаться, что высшие нервные функции отсутствуют. Больше я ничего не могла придумать, чтобы показать еще что-то неладное у этих выживших, помимо содранной кожи и отсутствующих частей тела.
     К сожалению, доктор Эванс и компания давно уже следили за электроэнцефалограммой. Высшие нервные функции присутствовали. Вот тебе и моя блестящая идея. Доктор Эванс хотел общаться с нами в комнате отдыха врачей, но я настояла, чтобы разговор был поближе к палате выживших. И мы стали беседовать на пониженных тонах в коридоре. Он бы не позволил мне утверждать в присутствии выживших, что они мертвы. Потому что, если я ошиблась, это могло бы их расстроить. Что ж, в этом был смысл. Но я не думала, что ошибаюсь.
     Выжившие, уже находящиеся в больнице, возбудились и стали агрессивны, щелкая зубами на персонал, как цепные псы. Никто не пострадал, но по времени это совпало с последними убийствами. Почему освежеванные стали более агрессивны? Дело в заклинании, которое выгнало из дому ту тварь? Повысились ставки за вход в игру? Или что-то напугало ту тварь, которую мы ловим? Я понятия не имела.
     Я только знала, что темнота сжимается, как ладонь, готовая нас всех раздавить. В воздухе повисала тяжесть, как перед грозой, но еще хуже и теснее, и в ней невыносимо было продохнуть. Что-то плохое надвигалось на нас, и это плохое было связано с темнотой. Уговорить доктора Эванса, что его пациенты мертвы, я не смогла, но моя настойчивость, очевидно, оказалась убедительной, потому что он разрешил двум полисменам, уже дежурящим в больнице, нести вахту в палате, а не снаружи. Присутствие копов в палате подтверждала только шляпа на стуле в холле.
     Я хотела и сама войти в палату, но пока меня облачили бы в халат и маску, настала бы уже полная темнота. Она уже звенела рядом, как натянутая струна. Так что я осталась в холле, притворяясь, что это вполне меня устраивает, поскольку ничего другого сделать было нельзя.
     Ригби и Бернардо как новичкам прочли стандартную лекцию о том, что в кислородной атмосфере стрелять нельзя. Худо будет, хотя обойдется без взрыва, а я-то этого вначале не знала. Будет вспышка огня - всем вспышкам вспышка, и она превратит палату в нижний круг ада на те секунды, что кислород будет пожирать все горючие предметы. Но взрыва с дождем стекла и штукатурки не произойдет - ничего такого театрального, просто смертельно.
     Ригби спросил:
     - А если они попытаются нас сожрать, то что нам делать? Отплевываться от них?
     - Не знаю, - ответил Эванс. - Я могу только сказать, чего не делать. Не стрелять в кислородной атмосфере.
     Бернардо вытащил откуда-то нож. К ботинку он не нагибался, значит, у него был и другой нож, который не заметил в ба