Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
ходило, Уэббер истратил пару кадров.
Подойдя к зияющей ране в борту корабля, они увидели на иле в
нескольких футах от пробоины пару туфель, как будто ждущих, когда их
снова наденут на ноги.
- Где парень, который их носил? - заинтересовался Уэббер, снимая
туфли в разных ракурсах. - Где тело?
- Должно быть, съели черви, - произнес пилот. - И еще крабы.
- Кости и все остальное? Черви едят кости?
- Нет, но море ест. Глубина и холодная соленая вода растворяют
кости... Химия. Море ищет кальций. Раньше я хотел, чтобы меня похоронили
в море, но теперь - нет. Мне не нравится идея стать ленчем для этой
погани.
Приблизившись к носу подлодки, они увидели еще несколько
распознаваемых предметов: котлы из камбуза, раму от койки, радио. Уэббер
все сфотографировал. Он наводил одну из камер, когда на границе поля
зрения заметил нечто похожее на букву алфавита, выписанную на стальной
плите.
- Что это? - спросил он.
Пилот развернул батискаф и медленно двинулся вперед. Глядя в
иллюминатор, он вдруг бросил:
- Есть! Мы опознали ее.
- Правда?
- Во всяком случае, принадлежность. Это U на обшивке боевой рубки.
U-boot .
- U-boot? Ты хочешь сказать - германская?
- Была. Но только Богу известно, что она делала так далеко к югу от
основных коммуникаций.
Пока пилот понемногу продвигал батискаф к носу подводной лодки,
Уэббер снял букву U в разных ракурсах.
Когда они достигли носовой оконечности, пилот выключил мотор, и
батискаф завис.
- Вот почему она утонула, - пояснил он, концентрируя свет на огромной
дыре в палубе. - Ее раздавило.
Листы палубы были загнуты внутрь, их края закручивались, словно от
удара гигантского молота.
Делая очередной снимок, Уэббер почувствовал, что обливается потом: он
представил себе ту минуту полустолетием раньше, когда люди на лодке
вдруг поняли, что должны умереть. Он услышал рев водяного потока, крики,
ощутил замешательство, панику, давление, нехватку воздуха, агонию.
- О боже... - вырвалось у Уэббера.
Пилот включил мотор, и батискаф начал по дюйму продвигаться вперед.
Свет прожекторов проник в пробоину, открыв перепутанные обрывки кабелей,
скрученные трубопроводы...
- Эй! - закричал Уэббер.
- Что?
- Там внутри что-то есть. Что-то большое. Похоже на... Не знаю...
Пилот сманеврировал батискафом и завис над дырой носом вниз: с
помощью когтей на концах манипуляторов оторвал провода и разгреб
сплетение труб. Он сфокусировал пятитысячеваттный луч и направил его в
отверстие строго вертикально.
- Разрази меня гром...
- Вроде бы ящик... - начал было Уэббер, наблюдая танец луча по
желто-зеленому правильному прямоугольнику. - Сундук.
- Да. Или гроб. - Пилот замолчал, взвешивая возможности. - Нет, для
гроба слишком велик.
Некоторое время никто не произносил ни звука. Они пристально глядели
на контейнер, строя догадки и дав волю воображению. Наконец Уэббер
произнес:
- Нужно поднять его наверх.
- Угу, - кивнул пилот. - Вопрос только - как. Ублюдок в длину восемь
футов. Готов спорить, весит тонну. Своим аппаратом я его не подниму.
- А если двумя батискафами?
- Нет, я думаю, мы не поднимем штуку весом в тысячу фунтов. Тем более
что контейнер может оказаться гораздо тяжелее. Мы не сможем... - Он
замолчал. - Подожди. Думаю, там наверху найдутся пять миль троса. Если
они привяжут на конце груз и опустят его, а мы сумеем закрепить ящик в
петле, то, может быть, есть шанс... - Он нажал на кнопку и заговорил в
микрофон.
***
На то, чтобы найти опущенный с плавучей базы трос с грузом и
закрепить контейнер в стальной петле, два батискафа потратили час. К
тому времени, когда они подали наверх команду начинать подъем, запасы
воздуха у них уменьшились почти до критической отметки. Поэтому,
убедившись, что контейнер извлечен из корпуса подводной лодки и
нормально идет вверх, они сразу же сбросили балласт и начали всплывать
сами.
Уэббер чувствовал себя выжатым, но находился в приподнятом боевом
настроении. Он с нетерпением ждал выхода на поверхность, чтобы открыть
контейнер и увидеть его содержимое.
- Ты знаешь, что необычно? - спросил он, наблюдая, как глубиномер
отсчитывает метры их возвращения к дневному свету.
- Вся эта штука чудная, - сказал пилот.
- Ты имеешь в виду что-то конкретное?
- Обломки подлодки. Все было покрыто илом, на всем лежал серый
слой... Кроме ящика. Он чистый. Наверное, поэтому я и увидел его. Он
выделялся.
- А ил липнет к бронзе?
- Понятия не имею, - пожал плечами пилот.
7
- Не могу поверить! - воскликнул Уэббер. - Металлурги, археологи,
химики... Что за дерьмо! Имеет значение только то, что внутри. О чем они
думают?
- Ну ты же знаешь бюрократов, - попытался выразить сочувствие пилот.
- Они сидят весь день, ковыряя пальцем в заднице, а теперь им вдруг
приходится что-то делать, как-то оправдывать свое существование.
Они стояли на корме судна, державшего курс на запад, к заливу
Массачусетс. Контейнер помещался на спускоподъемном устройстве, и Уэббер
провел несколько часов, устанавливая лампы на надстройках, чтобы создать
при вскрытии контейнера соответствующую таинственную атмосферу. Он решил
работать на закате, в "волшебный час" фотографов, когда тени удлиняются,
а свет - мягкий, наполненный и драматический.
И тогда, за полчаса до начала съемок, капитан передал ему листок,
полученный по факсимильной связи из "Нэшнл джиогрэфик", с пометкой
"срочно": ему предписывали не трогать контейнер до прибытия в порт, где
судно встретит команда специалистов по естественным наукам и историков,
осмотрит и откроет бронзовый ящик в присутствии одного из авторов и
редактора журнала, а также телевизионных операторов, снимающих серию
"Нэшнл джиогрэфик иксплорер".
Уэббер был убит. Он знал, что произойдет: подготовленное им освещение
уничтожат, его отодвинут в сторону, за спины телевизионщиков,
командовать начнут эксперты. Он не получит никакой возможности отснять
достаточно "боковиков" - кадров, не нужных "Нэшнл джиогрэфик", но
пригодных для размещения в другие журналы. Пострадает не только качество
его продукции, но и кошелек.
Но теперь Уэббер ничего не мог поделать. Хуже того, все произошло по
его же вине - следовало унять возбуждение и подождать с сообщением в
журнал о находке контейнера.
- Дерьмо! - заорал он в вечерний воздух.
- Ладно, - сказал пилот, - забудь. Спустимся в кают-компанию: у меня
есть друг по имени Джек Дэниэлз , и он смерть как хочет встретиться с
тобой.
***
Уэббер и пилот сидели в кают-компании и приканчивали "Джека
Дэниэлза". Чем больше пилот брюзжал насчет бюрократов, тем больше Уэббер
сознавал, что его обкрадывают. Он нашел контейнер, сфотографировал его в
руинах подводной лодки, и он должен сделать первые, лучшие -
единственные - снимки содержимого.
В восемь сорок пять пилот объявил, что насосался по самые жабры, и
шатаясь поплелся спать.
В восемь пятьдесят у Уэббера был готов план. Он отправился в постель,
заведя будильник на полночь.
***
- Это мыс Монток, - произнес капитан, показывая удаленную окружность
на экране радара, - а это остров Блок. Если бы не было ветра, я бы стал
на якорь у Вудс-Хола и дождался рассвета. - Он посмотрел на часы,
висящие на переборке. - Сейчас час пятнадцать. Через четыре часа
видимость будет хорошая. Но при этом сумасшедшем восточном я укроюсь за
Блоком и пойду к берегу, когда начнет светать. Иначе всем станет погано,
да и сломать что-нибудь можем.
- Верно, - ответил Уэббер.
От кислого кофе, целое ведро которого он влил в себя, его тошнило,
когда судно врезалось в подошву волны, а затем наискось поднималось на
гребень и разбивало его. Подталкиваемая настигающим ветром посудина
ввинчивалась в ночь.
- Я, наверное, лучше пойду к себе и попробую заснуть.
- Поставь лоханку рядом с койкой, - предложил капитан. - Спать в
блевотине - хуже нет.
Уэббер поднялся на мостик выяснить, сколько человек несут вахту, и
обнаружил только двоих - капитана и его помощника: оба находились в
рулевой рубке и смотрели вперед. Корма оставалась пустой и без
наблюдения.
Вернувшись в каюту, Дэвид сунул пальцы в горло и опустошил в туалете
желудок. Подождал пять минут и снова попробовал спровоцировать рвоту, но
не выдавил ничего, кроме желчи. Уэббер почистил зубы, с прояснившейся
головой и ощущением некоторой устойчивости повесил через плечо "Никон",
проверил вспышку и вышел на кормовую часть палубы.
Ветер дул со скоростью двадцать пять или тридцать пять узлов, но
дождя не было; судно, подгоняемое ветром, делало пятнадцать узлов, так
что рев бури отставал. Идти по ровной, широкой палубе было нетрудно.
Две пятисотваттные лампы заливали корму светом. Распластавшиеся на
ложементах батискафы напоминали неведомых жуков-мутантов, поставленных
охранять мерцающий между ними желто-зеленый контейнер.
Пересекая стофутовое пространство кормы, Уэббер оставался в тени.
Скрючившись за батискафом у левого борта, он проверил, не наблюдают ли
за ним с мостика, а потом осветил вспышкой одну из стенок контейнера.
Уэббер не представлял, сколько весит крышка бронзового ящика, но
полагал, что наверняка больше, чем он сможет поднять в одиночку. При
необходимости он мог использовать подъемный механизм одного из
глубоководных аппаратов - большой стальной крюк, висящий на тали с
электроприводом. Но возможно, крышка откидывалась на пружинах; может
быть, существовал какой-то запорный рычаг или кнопка.
Уэббер покинул укрытие за принайтованным батискафом, пересек палубу и
опустился на колени около контейнера, закрыв спиной свет вспышки. Он
ощупал ребро крышки от одного края до другого. На дальней стороне, всего
в нескольких футах от обреза кормы, где пенилась внизу, поднимаясь и
опускаясь, кильватерная струя, Дэвид увидел выгравированный по бронзе
рисунок - небольшую свастику. Под ней оказалась кнопка.
Уэббер нажал на кнопку, услышал щелчок, и крышка начала подниматься.
Мгновение он, оцепенев, стоял на коленях и смотрел, как
дразняще-медленно крышка движется вверх, поднимаясь не более чем на дюйм
в секунду.
Когда контейнер открылся примерно наполовину, Уэббер встал, взвел
затвор камеры, поднес ее к глазам, навел и подождал сигнала о готовности
вспышки к работе.
Свет пробивался сквозь туман; крышка затеняла содержимое контейнера,
а вид сквозь линзы фотоаппарата колебался и расплывался. Контейнер
заполняла жидкость.
Ему показалось... Неужели это лицо? Нет, конечно... но что-то такое,
что напоминало лицо.
В жидкости что-то внезапно и резко плеснулось, и сверкнуло нечто
похожее на сталь.
Долю секунды Уэббер ощущал боль, потом его окатило теплом, и он
почувствовал, как его утаскивают под воду. А когда он умирал, мелькнуло
странное ощущение, что его едят.
8
Существу нужно было питать себя, и оно питало, пока больше уже не
могло есть. Оно жадно и неумело сосало до тех пор, пока нутро
окончательно не отказалось принимать эту теплую соленую жидкость.
Насытившись, оно оставалось в замешательстве. Окружающее являло
движение и неустойчивость, а когда существо поднялось из контейнера, -
тревожное отсутствие чего-то. Жабры затрепетали в ожидании требуемой
субстанции, но ничего не обнаружили, пока существо снова не погрузилось
в жидкость.
Нервные импульсы беспорядочно вспыхивали в его мозгу, бороздили
бесплодные извилины, не в состоянии классифицировать реакции. Существо
несло в себе запрограммированные ответы, но в неистовстве не могло найти
их.
Оно ощущало, что требуемое вещество где-то рядом, и в отчаянии снова
высунулось из своего безопасного контейнера, пытаясь понять окружающую
среду.
Там, вон там. Темный и зовущий мир, куда оно должно вернуться.
Лишенное знаний, существо располагало совершенными инстинктами. Оно
распознавало немногие императивы, но безусловно подчинялось тем, что
были ему известны. Выживание зависело от питания и защиты.
Существо не владело способностью изобретать что-то новое, но обладало
необыкновенной физической мощью и именно к ней обращалось теперь.
Оставляя следы из ила и слизи, оно передвинулось к дальнему краю
контейнера и начало толкать его. Мозг существа все больше страдал от
отсутствия кислорода, но сохранял еще способность посылать электрические
импульсы, дававшие команды мышечным волокнам.
***
Нос судна зарылся в пену, и корма поднялась. Контейнер скользнул
вперед, заставляя существо пятиться. Но потом нос выровнялся и
устремился ввысь, и с быстрым падением кормы наступил краткий миг
невесомости контейнера.
Он двинулся назад, качнулся на срезе кормы и упал в море.
Как только существо почувствовало холодные уютные объятия соленой
воды, его системы откликнулись мгновенным восстановлением. Оно плавно
опускалось вниз в ночном море, наполняемое примитивным осознанием, что
снова находится там, где надлежит.
Переваливаясь с носа на корму и рыская по курсу, судно продолжало
путь под защиту острова, а по палубе каталась из стороны в сторону
камера "Никон", запятнанная кровью.
Часть III
1996 год
Уотерборо
9
В каюте лодки Саймон Чейс наклонился к самому экрану телемонитора и
ладонью загородил его от света. Летнее солнце еще не поднялось над
горизонтом, но сияние струилось в иллюминатор и засвечивало изображение
на экране. Медленно движущаяся белая точка была едва различима.
Чейс провел пальцем линию на экране, проверил направление по компасу
и произнес:
- Вот она. Разворачивается на сто восемьдесят.
- Что она делает? - спросил помощник, Длинный Палмер, крутанув
штурвал вправо и направляя лодку на юг. - Позавтракала у Блока и назад в
Уотерборо на ленч?
- Сомневаюсь, что она голодна, - откликнулся Чейс. - Наверное, так
набила брюхо китовым мясом, что неделю есть не будет.
- Или больше, - вмешался Макс, сын Чейса, сидевший на скамейке лицом
к монитору и педантично переносивший с него данные в таблицу. -
Некоторые из серых акул могут обходиться без еды больше месяца.
Замечание было брошено с деланной небрежностью, словно подобные
откровения из области морской биологии не сходят с языка у любого
двенадцатилетнего мальчишки.
- А-а, простите, Жак-Ив Кусто, - фыркнул Длинный.
- Не обращай внимания на Длинного, он просто ревнует, - сказал Чейс,
касаясь плеча Макса. - Ты прав.
Он был горд и тронут, потому что знал: Макс из кожи вон лезет,
пытаясь внести свою лепту в налаживание их взаимоотношений, которые при
другом стечении обстоятельств давным-давно сложились бы.
Длинный кивнул в сторону берега и предложил:
- Давай скажем ребятам на пляже, что леди не хочет есть. Их это
повеселит.
Чейс посмотрел сквозь иллюминатор на каменистый пляж Уоч-Хилла, штат
Род-Айленд. Хотя не было еще девяти утра, несколько семей уже приехали
сюда - с корзинками для пикников и автомобильными камерами. Молодые
серфингисты в гидрокостюмах качались на зыби, ожидая настоящей волны, -
вероятно, тщетно, поскольку ветра не было и не предвиделось.
Саймон улыбнулся при мысли о суете и панике, возникших бы, если бы
эти люди имели хоть малейшее представление о том, зачем невинно
выглядящая белая лодка курсирует туда и обратно менее чем в пятистах
ярдах от пляжа. Народ любит читать об акулах, смотреть о них фильмы;
приятно думать, что ты понимаешь акул и хочешь защищать их. Но скажите
людям, что где-то в воде в радиусе десяти миль плавает акула, особенно
большая белая акула, - и их любовь немедленно сменится страхом и
отвращением.
Если бы эти люди знали, что он вместе с Максом и Длинным выслеживает
шестнадцатифутовую белую акулу весом больше тонны, их привязанность
превратилась бы в жажду крови. Они стали бы верещать: "Убей ее!" А как
только кто-нибудь убил бы ее, немедленно снова начались бы
разглагольствования о том, как они любят акул и как необходимо защищать
все творенья Господни.
- Акула поднимается, - сказал Макс, считывая числа на экране.
Чейс снова нагнулся к монитору, загораживая его от света.
- Верно, она прохлаждалась на двухстах футах, а теперь уже меньше чем
на ста, - подтвердил он.
- Где между нами и Блоком она нашла двести футов? - спросил Длинный.
- Там должна быть какая-то впадина. Говорю тебе, Длинный, акула знает
свою территорию. В любом случае, она лезет вверх.
Чейс снял с крючка на переборке камеру, снабженную объективом с
переменным фокусным расстоянием от 85 до 200 мм, и повесил на шею.
- Пойдем поглядим, что она нам покажет, - предложил он Максу, а
Длинному бросил:
- Проверь монитор, а потом проследи, чтобы она куда-нибудь не
смылась. - Он пошел к двери и снова посмотрел на берег. - Надеюсь, она
не всплывет между нами и пляжем. Коллективная истерия нам не нужна.
- Ты имеешь в виду Матоуэн-Крик в тысяча девятьсот шестнадцатом, -
заметил Макс.
- Угу. Но у них были причины для истерики. Акула убила троих.
- Четверых, - уточнил Макс.
- Четверых. Извини.
Чейс улыбнулся и посмотрел на сына. Он пока еще мог смотреть на него
сверху вниз, но уже с трудом: мальчик вырос до пяти футов и десяти
дюймов - долговязое подобие Саймона, но более поджарый и симпатичный -
от матери ему достались тонкие нос и губы. Чейс взял с полки бинокль и
протянул Максу:
- Давай поглядим, найдешь ты ее или нет.
- Никогда не спорь с детьми об акулах. Дети знают акул. Акул и
динозавров, - предупредил Длинный Чейса.
Верно, подумал Чейс, дети помешаны на динозаврах, а большинство детей
- и на акулах. Но он никогда не встречал ребенка, знавшего об акулах
хотя бы половину того, что знал Макс. Чейса это радовало, но также
вызывало печаль и причиняло боль, потому что акулы всегда оставались
главным, если не единственным, связующим звеном между отцом и сыном.
Последние восемь лет они жили врозь и виделись лишь изредка, а
еженедельные междугородные переговоры, вопреки телевизионной рекламе
телефонных компаний, не позволяли протянуть руку и дотронуться до
собеседника.
Саймон и мать Макса поженились слишком рано и слишком поспешно. Она
была наследницей лесопильной империи, а он - безденежным участником
движения "Гринпис". Они исходили из той наивной предпосылки, что ее
деньги и его идеализм во взаимодействии облагодетельствуют планету, а их
самих вознесут в райские кущи. Однако вскоре выяснилось, что, хотя у них
имелись общие идеалы, представления о путях достижения цели, мягко
говоря, не совпадали. По мнению Коринны, борьба в первых рядах
защитников окружающей среды включала в себя организацию встреч на
теннисных кортах, в плавательных бассейнах, за коктейлями и на
формальных вечерах танцев в пользу движения; а Саймон полагал
необходимым неделями отсутствовать дома, жить в вонючих носовых кубриках
судов-развалюх и воевать с безжалостными иностранцами в открытом море.
Они пытались найти компромисс: Саймон научился играть в теннис и
произносить речи, она - нырять с аквалангом и различать Odontoceti и
Mysticeti . Но через четыре года дрейфа друг от друга они сошлись на
том, чтобы разойтись... Навсегда.
Единственным результатом их брака стал Макс - красивее, умнее и
чувствительнее каждого