Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
серьезным и важным разговором. Как только они прошли мимо, Харлоу вышел из своего укрытия, проследил настороженно, когда Траккиа и Нойбауэр скроются за углом, и снова бросился бежать.
Мак-Элпайн и Даннет выпили по стакану, и Мак-Элпайн вопросительно взглянул на Даннета.
- Хорошо, я считаю, что иной раз необходимо принимать подобные решения, - сказал тот.
- Я решился, - ответил Мак-Элпайн. Они поднялись и, кивнув на прощание бармену, вышли.
Харлоу бежал в направлении неоновой рекламы отеля. Замедлив шаг, он миновал главный вход, свернул вправо на аллейку, прошел по ней до пожарной лестницы и начал подниматься сразу через две ступеньки. Его шаги были твердыми и уверенными, координация замечательной, а лицо совершенно бесстрастным. Но глаза блестели, выражая удовлетворение. В них светилась решимость все предусмотревшего человека, знающего, что ему предстоит.
Мак-Элпайн и Даннет остановились перед дверью с номером 412. Лицо Мак-Элпайна выражало тревогу и озабоченность одновременно. Лицо Даннета, как ни странно, было спокойно. Костяшками пальцев Мак-Элпайн громко постучал в дверь. Никакого ответа. Мак-Элпайн со злостью посмотрел на занывшие суставы, взглянул на Даннета и еще яростнее набросился на дверь. Даннет воздержался от комментариев, слова в данном случае были излишни.
Харлоу быстро поднялся на площадку четвертого этажа, перемахнул через перила и благополучно влез в открытое окно. Номер был маленьким. На полу валялся брошенный им открытый чемодан и все его содержимое. Возле кровати на тумбочке стояла настольная лампа, тускло освещавшая комнату, и наполовину пустая бутылка виски. Харлоу закрыл окно и осмотрел его под аккомпанемент непрекращающегося стука в дверь. Голос Мак-Элпайна был высоким и злым:
- Откройте! Джонни! Откройте, или я разнесу эту чертову дверь!
Харлоу сунул обе камеры под кровать. Сорвав с себя черную кожаную куртку и черный пуловер, отправил их следом за камерами, плеснул на ладонь немного виски и протер им лицо.
Дверь распахнулась, и показался ботинок Мак-Элпайна, которым он вышиб замок. Затем появились и Мак-Элпайн с Даннетом. Они вошли и замерли. Харлоу как был - в сорочке, брюках и ботинках - валялся на кровати, растянувшись во весь рост и находясь, по всей видимости, в стадии совершенного опьянения. Его левая рука свешивалась с кровати, а правой он все еще сжимал горлышко бутылки с виски. Мак-Элпайн с мрачным лицом, словно не веря глазам, подошел к кровати, склонился над Харлоу, с отвращением принюхался и вырвал бутылку из бесчувственной руки Харлоу. Он посмотрел на Даннета, тот ответил ему бесстрастным взглядом.
- И это величайший гонщик мира! - произнес Мак-Элпайн.
- Извините, Джеймс, но вы же сами говорили: все они приходят к этому. Помните? Рано или поздно их всех ожидает это.
- Но Джонни Харлоу?
- И Джонни Харлоу...
Мак-Элпайн кивнул, повернулся, и они вышли из номера, кое-как притворив за собой сломанную дверь. Тогда Харлоу открыл глаза, провел по ним ладонью и передернулся от отвращения.
Глава 3
Суетливые недели после гонок в Клермон-Ферране, на первый взгляд, не внесли ни малейших изменений в жизнь Джонни Харлоу. Всегда собранный, сдержанный и замкнутый, он таким и остался, разве только стал еще больше одиноким и отчужденным. Как и в лучшие свои дни, когда он находился в полном расцвете сил и купался в лучах славы, умея оставаться при этом феноменально спокойным и сохранять контроль над собой, так и сейчас он был необщителен и на все глядел ясными, бесстрастными глазами. Руки у него больше не дрожали, как бы подтверждая, что человек находится в мире с самим собой. Но так считали не многие. Большинство было уверено в закате звезды Джонни Харлоу. И крах его прямо связывали с убийством Джету и трагедией Мэри. Блеск славы первого гонщика тускнел - это чувствовали и друзья и враги.
Две недели спустя после гибели Джету Харлоу в своей родной Британии на глазах явившихся во множестве зрителей, готовых вдохновить своего кумира, опороченного французской прессой, на новые победы у себя дома, пережил тяжкое унижение, сойдя с трека в самом первом заезде. Сам он отделался легко, но "коронадо" разбил основательно. Лопнули обе передние шины, и многие считали, что одна из них вышла из строя на треке, иначе бы машина Харлоу не влетела в рощу, но другие подобного мнения не разделяли. Джекобсон в застолье энергично высказывал близким ему людям свое объяснение происшедшего, слишком часто повторяя при этом излюбленную фразу про "водительский просчет".
Еще две недели спустя в Германии на гонках Гран При - пожалуй, самых трудных из всех гонок в Европе, на которых Харлоу был общепризнанным лидером, - настроение уныния и подавленности, словно грозовая туча, окутало станцию обслуживания "Коронадо". Это было почти физически ощутимо - будто эту атмосферу можно было пощупать руками.
Гонки уже заканчивались, и последний их участник исчез за поворотом, уходя на последний круг, чтобы остановиться затем на станции обслуживания. Мак-Элпайн глядел куда-то сквозь Даннета и о чем-то тягостно размышлял. Даннет, почувствовав этот взгляд, опустил глаза и прикусил нижнюю губу. Мэри сидела рядом на легком складном стульчике. Ее левая нога была в гипсе, к спинке стула стояли прислоненные костыли. Она сжимала в руке блокнот и секундомер и, едва сдерживая слезы, покусывала карандаш от досады, не умея скрыть обуревавших ее эмоций. Позади выстроились Джекобсон, два механика и Рори. Джекобсон, должно быть, прилагал немало усилий, чтобы придать своему лицу безразличное выражение, и тем не менее оно то и дело искажалось злобной гримасой. Рыжие близнецы Рэфферти были образцом покорности, а на лице Рори застыла маска холодного презрения.
- Одиннадцатое место из двенадцати финишных! Вот так водитель! Чемпион мира - действительно ему есть чем гордиться, так я считаю.
Джекобсон поглядел на него задумчиво.
- Месяц назад он был для вас кумиром, Рори.
Рори глянул искоса на сестру. Она, все такая же поникшая, покусывала карандаш. Слезы застилали ее глаза. Рори перевел взгляд на Джекобсона и произнес:
- Так это было месяц назад.
Светло-зеленый "коронадо" подкатил к станции обслуживания, затормозил и остановился, тарахтенье двигателя смолкло. Николо Траккиа снял шлем, достал большой шелковый платок, вытер им свое рекламно-красивое лицо и принялся снимать перчатки. Он выглядел, и вполне резонно, довольным собой, потому что финишировал вторым, уступив всего на корпус лидирующей машине. Мак-Элпайн подошел к нему, одобрительно похлопал по спине.
- Прекрасный заезд, Никки. Ваши лучшие показатели - и еще на таком тяжелом маршруте. Взяли три вторых места из пяти. - Он улыбнулся. - Знаете, я начинаю думать, что мы сделаем из вас настоящего гонщика.
- Дайте мне время! Уверяю, Николо Траккиа не гонялся еще по-настоящему, сегодня он просто попытался улучшить ход одной из тех машин, которые наш шеф-механик ломает между гонками. - Он улыбнулся Джекобсону, и тот ответил ему тем же: несмотря на разницу натур и интересов, между этими двумя людьми существовало что-то общее. - Итак, когда мы через пару недель доберемся до гонок по Австрии на Гран При, я рассчитываю вас разорить на пару бутылок шампанского.
Мак-Элпайн опять улыбнулся, но ясно было, что виновник этой вынужденной улыбки вовсе не Траккиа. За один этот месяц Мак-Элпайн, который был всегда представительным человеком, заметно сдал, похудел, лицо его осунулось, морщины стали глубже, в импозантной его шевелюре прибавилось серебра. Трудно было представить, что такая драматическая перемена произошла с ним из-за внезапного и неожиданного падения его суперзвезды, но в существование других причин верить было еще труднее.
- Мы не должны забывать, - сказал Мак-Элпайн, - что в Австрии в гонках на Гран При будет выступать и настоящий австриец. Я имею в виду Вилли Нойбауэра, вы, надеюсь, не забыли о нем?
Траккиа остался невозмутимым.
- Возможно, Вилли и австриец, но гонки на Гран При в Австрии не для него. Его лучший результат - четвертое место. Я же второе место держу уже два последних года. - Он взглянул на еще один подошедший к станции обслуживания "коронадо", затем снова посмотрел на Мак-Элпайна. - И я знаю, кто придет там первым.
- Да, я тоже знаю. - Мак-Элпайн не спеша повернулся и пошел осматривать другую машину, из которой вылез Харлоу. Держа шлем в руках, тот поглядел на автомобиль и огорченно покачал головой. Когда Мак-Элпайн заговорил, то в голосе и в лице его не было ни горечи, ни гнева, ни осуждения.
- Ну, ладно, Джонни, не можешь же ты всегда выигрывать.
- Могу, но не с такой машиной, - сказал Харлоу.
- Что ты имеешь в виду?
- Нет силы в моторе.
Подошедший Джекобсон с бесстрастным лицом выслушал претензии Харлоу.
- Прямо со старта? - спросил он.
- Нет. Ни в коем случае не принимайте это на свой счет, Джек. Знаю, что вы тут ни при чем. Чертовски странно: мощность то появляется, то исчезает. В какие-то моменты я выжимал из мотора все, что можно. Но не очень долго. - Он повернулся и снова мрачно-изучающе оглядел машину. Джекобсон поглядел на Мак-Элпайна, и тот ответил ему быстрым всепонимающим взглядом.
Уже в сумерках на опустевшем гоночном треке, когда ушли последние служители, Мак-Элпайн, одиноко и отрешенно, засунув руки глубоко в карманы габардинового пиджака, недвижно, в глубокой задумчивости стоял возле павильона обслуживания "Коронадо". Однако он не был так одинок, как ему могло показаться. В стороне от обслуживающей станции "Гальяри", за углом, притаилась еще одна фигура, в черном обтянутом пуловере и черной кожаной куртке. Джонни Харлоу обладал исключительной способностью оставаться неподвижным долгое время и нередко этим пользовался в нужный момент. Сейчас на треке все казалось безжизненным.
И вдруг послышался рокот мотора гоночной машины. С включенными огнями показалась она на расстоянии, сделала вираж и, притормозив у пункта "Гальяри", остановилась возле станции обслуживания. Джекобсон выбрался наружу и снял шлем.
- Итак? - спросил Мак-Элпайн.
- Чертовщина все, что было сказано о машине. - Его тон был безразличным, но в глазах светилась ярость. - Она летит птицей. Ваш Джонни слишком впечатлительный человек. Здесь нечто другое, чем просто водительский просчет, мистер Мак-Элпайн.
Мак-Элпайн колебался. Тот факт, что Джекобсон отлично, с прекрасной -профессиональной сноровкой прошел круг, еще ни о чем не говорил, ибо он никогда не смог бы идти на таких скоростях, на каких ходят настоящие гонщики. И естественно, он не мог развивать такие сверхскорости на "коронадо", с какими ходил Харлоу. Мотор мог также давать сбои и тогда, когда предельно нагревался, а сейчас такого тоже не было, ибо Джекобсон сделал всего один круг. А может быть, скоростные и очень капризные гоночные двигатели стоимостью до восьми тысяч фунтов вообще очень своенравные создания, которые по собственной прихоти могут приходить в расстройство и восстанавливаться без всякого вмешательства людей? Джекобсон посчитал молчание размышляющего Мак-Элпайна за полную солидарность с ним.
- Вы тоже пришли к такому выводу, мистер Мак-Элпайн? - спросил он.
Мак-Элпайн не ответил на его слова ни согласием, ни несогласием.
- Оставьте пока машину. Мы пошлем Генри и двух парней с транспортером забрать ее. А пока идемте-ка обедать. Мы заработали это. И выпивку. Стаканчик не помешает. Слишком много накопилось всего за последние четыре недели.
- Не буду возражать, мистер Мак-Элпайн.
Голубой "остин-мартин" Мак-Элпайна дожидался их возле самой станции обслуживания. Молча сели они в него и поехали по треку. Шум мотора постепенно стих.
Харлоу проводил машину взглядом. Если его и тревожили выводы Джекобсона или возможная поддержка этих соображений Мак-Элпайном, то это никак не отразилось на его поведении. Он спокойно подождал, пока машина скроется в сумерках, огляделся вокруг и, убедившись в полном безлюдье, направился к станции обслуживания "Гальяри". Здесь он открыл парусиновую сумку, висевшую на плече, достал карманный фонарик с меняющимся стеклом, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке ящика. Вначале он осветил фонариком ящик и станцию обслуживания "Гальяри". Одно движение рычажка - и белый свет заменился темно-красным. Харлоу взял в руки молоток, зубило и принялся за работу.
Большая часть ящиков и коробок не были закрыты, ибо в них не хранилось ничего из того, что могло заинтересовать даже самого неприхотливого вора, взгляд его просто запутался бы в этой коллекции частей двигателей, гаек и других предметов, вполне понятных только знатоку. Если бы вор и взял что-то отсюда, то наверняка не смог бы этим воспользоваться. Те же несколько ящиков, что Харлоу пришлось распечатать, он открывал чрезвычайно осторожно.
Медлить было нельзя, и Харлоу осмотрел их за минимальное время. Тем более что он, очевидно, знал о что ищет. В некоторые ящики и коробки он просто заглянул, на другие тратил не больше минуты, и через полчаса он уже закрывал все проверенные ящики и коробки, стараясь не оставлять при этом каких-либо следов. Потом он сложил в сумку молоток и другие инструменты, сунул туда же фонарик и, словно растворившись во тьме, покинул станцию обслуживания "Гальяри". Харлоу редко проявлял эмоции, поэтому и сейчас невозможно было понять, удовлетворен ли он результатами своих поисков.
Четырнадцать дней спустя Николо Траккиа получил, как и предполагал Мак-Элпайн, свой большой приз - предмет вожделений всей его жизни. Он выиграл Гран При в Австрии. Харлоу, на которого, впрочем, никто и не надеялся, не выиграл ничего. Более того, он даже и не добрался до финиша, он, можно сказать, лишь начал гонку, сделав на четыре круга больше, чем в Англии, где вообще сошел с первого же круга.
Но начал ее хорошо. По любым стандартам, даже по его собственным, он блестяще провел старт, вырвался далеко вперед и сошел на пятом круге. Уже через несколько минут после этого его "коронадо" оказался на станции обслуживания. Когда Харлоу вылез из машины, то выглядел вполне нормально: ничего тревожного, никаких отклонений от нормы. Но руки у него были глубоко засунуты в карманы комбинезона и крепко сжаты в кулаки - в таком положении не определишь, дрожат они или нет. Он вытащил руку с раскрытой ладонью всего лишь на миг - чтобы отмахнуться от обслуживающего машину персонала, проявлявшего излишнее участие, отмахнулся от всех, кроме сидящей в кресле Мэри.
- Не надо паниковать. - Он тряхнул головой. - И не спешите. Выбило четвертую скорость. - Он стоял, мрачно поглядывая на трек.
Мак-Элпайн внимательно посмотрел на него, потом на Даннета, который кивнул, будто не замечая этого взгляда Мак-Элпайна и не сводя глаз с рук Харлоу, спрятанных в карманах комбинезона.
- Мы попробуем снять Никки. Вы можете взять его машину, - предложил Мак-Элпайн.
Харлоу медлил с ответом. Услышав рев приближающейся гоночной машины, кивнул в сторону трека. Другие тоже увидели машину на прямой. Светло-зеленый "коронадо" в стиле Харлоу промчался мимо и устремился дальше по трассе. Только через пятнадцать секунд появилась наконец голубая королевская машина Нойбауэра, принадлежащая клубу "Гальяри". Харлоу повернулся и посмотрел на Мак-Элпайна. На обычно спокойном лице его было подобие удивления.
- Снять его? Боже мой, Мак, о чем вы говорите? Пятнадцать убедительных секунд, выигранных Никки, когда я сошел с круга. Вы подумайте, чего он лишается. Наш синьор Траккиа никогда не простит ни мне, ни вам, если вы его отстраните от гонок именно сейчас. Ведь это будет его первый Гран При, о каком он так мечтал.
Харлоу повернулся и пошел прочь с таким видом, словно это обстоятельство вполне примирило его с собственным проигрышем. Мэри и Рори смотрели, как он уходит: она - со скрытым состраданием, а он - со злорадством и нескрываемым презрением. Мак-Элпайн замешкался с ответом, но вдруг тоже повернулся и зашагал прочь, только в другом направлении. Даннет сопровождал его. Оба остановились возле станции обслуживания.
- Итак? - сказал Мак-Элпайн.
- Что "итак", Джеймс? - переспросил Даннет.
- Пожалуйста, не надо. От вас я подобного не заслуживаю.
- Вы интересуетесь, заметил ли я то же самое, что и вы? Его руки?
- Они дрожали. - Мак-Элпайн покачал сокрушенно головой и надолго умолк. - Я утверждаю: они к этому приходят все. Независимо от хладнокровия, отваги или блеска славы. Я утверждаю: они все к этому приходят! А когда человек обладает хладнокровием и железной выдержкой нашего Джонни, то крушение особенно быстрое.
- И когда же наступит окончательное падение?
- Довольно скоро, думаю. И все-таки я постараюсь дать ему еще один, последний шанс на гонку за Гран При.
- А знаете ли вы, что он сейчас сделает, а затем ближе к ночи, попозже, - он стал очень хитрым.
- Думаю, что этого я знать не хочу.
- Он пойдет к своей любимой бутылке.
Голос с сильным акцентом выходца из Глазго неожиданно прервал их разговор:
- Ходят слухи, что она и в самом деле стала его любимой подружкой.
Мак-Элпайн и Даннет обернулись. Перед ними будто из ниоткуда появился маленький человечек с очень морщинистым лицом и пышными седыми усами, которые так особенно выделялись из-за контраста с монашеской тонзурой на его голове. Еще более странной казалась длинная и тонкая сигара, торчащая в уголке добродушного беззубого рта. Человечка звали Генри, он был старейшим водителем транспортера. Сигара была его отличительной чертой. О нем говорили, что он и ест с сигарой во рту, и спит.
- Подслушивал, что ли? - спросил, не повышая голоса, Мак-Элпайн.
- Подслушивал! - Трудно было определить по тону Генри, удивлен он или возмущен таким предположением. - Вы знаете отлично, что я никогда не подслушиваю, мистер Мак-Элпайн. Я просто случайно все слышал. А это совсем другое.
- И что же вы хотите нам сказать?
- А я уже все сказал. - Генри был все так же олимпийски спокоен. - Я думаю, что он гоняет машину как ненормальный и все другие гонщики как черта боятся его. Факт, боятся. Нельзя его выпускать на трассу. Он человек пришибленный, вы это видите. И в Глазго о таких пришибленных людях говорят...
- Мы знаем, что там говорят, - возразил Даннет. - Я думал, вы его друг, Генри?
- Ага, я им и остаюсь. Самый замечательный джентльмен из всех, кого я знал, прошу прощения у обоих джентльменов. Я потому и не хочу ему смерти или судебного дела.
- Вы лучше занимайтесь своей работой, следите за транспортером, Генри, а я примусь за свои обязанности и буду заниматься командой "Коронадо", - дружески посоветовал Мак-Элпайн.
Генри кивнул и повернул обратно, походкой и каждым жестом выражая неодобрение. Мак-Элпайн с таким же мрачным лицом потер щеку и произнес:
- Он, скорее всего, прав. Я действительно имею все основания думать так о гонщике.
- Что такое, Джеймс?
- Сломался. Кончился. Как сказал Генри, пришиблен.
- Пришибло кем? Или чем?
- Его пришиб парень по имени Бахус, Алексис. Парень, действующий не битьем, а выпивкой.
- И у нас есть доказательства?
- Не доказательства того, что он пьет, а отсутствие доказательств его трезвости. Мне хочется просто выругаться.
- Простите, не понимаю. Сдается мне, что вы слишком мудрствуете, Джеймс.
Мак-Элпайн кивнул и коротко рассказал об ошибке в линии своего поведения. Уже в день гибели Джету, когда Харлоу потерял выдержку до того, что даже не мог ни налить из бутылки, ни выпить стакан коньяку, Мак-Элпайн впервые догадался, что он начал прикладываться к бутылке. Само собой, не было никаких откровенных попоек, потому что тогда гонщик автоматически исключается из состава соревнующихся на треках мира, не было шумных компаний, все было скрытно и хитро. Харлоу предпочитал пить в одиночестве, выбирая для этого места укромные, где его никто не мог застать. Про это Мак-Элпайн узнал со временем, наняв для слежки за Харлоу специально