-- Вот что, слесарь,-- сказал он.-- Все это очень странно.
Почему Вы явились сюда  с  семьей?  Может  быть,  Вы...  кто-то
другой, а не слесарь?
     -- Дорогой, я не слесарь! -- ответил слесарь.
     -- Вы надо мной издеваетесь?
     -- Раздевайтесь!
     Тут  Петропавел несколько струхнул. Прозвучавший в темноте
приказ напоминал начало разбойничьей сцены.
     -- Вы, что же, серьезно? -- спросил Петропавел.
     На сей раз ответ был уже и вовсе невразумительным:
     -- Вы тоже Сережа.
     Петропавел задумался, почему это он Сережа и кто  тут  еще
Сережа, кроме него, и примирительно пробормотал:
     -- Наверное, Вы отчасти правы... В какой-то степени каждый
из нас  Сережа,  а  если так, то, должно быть, и я, как другие,
тоже немножко Сережа ("Что я несу! -- думал  он.--  Это  просто
бред сумасшедшего!"). Я рад, но мне очень...
     -- Оратор, короче! -- оборвали из тьмы.
     Петропавел умолк, ожидая худшего. Худшего не происходило.
     -- Тут кто-то спрятался!.. -- игриво произнес он, несмотря
на то, что душа у него ушла в пятки.
     -- Никто тут не стряпает, -- ответили ему. -- Стряпать тут
не из  чего.  Это  АССОЦИАТИВНОЕ  ПОЛЕ. В нем не растет ничего,
кроме ассоциаций.
     -- АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ?  Странно...--  Петропавел  набрался
смелости и спросил: -- Простите, с кем я все-таки говорю?
     -- Хрю-хрю! -- раздалось над полем.
     -- Там у Вас еще и поросенок?
     -- Нет,--  в  голосе  послышалась  усмешка.  --  Паросенок
прибывает в шесть ноль-ноль.
     -- Куда прибывает? -- не понял Петропавел.
     -- К  южной  окраине  поля.  Тут  все   очень   продумано:
восточная  окраина  охраняется  Дамой-с-Каменьями.  К  северной
окраине, тоже в шесть ноль-ноль, прибывает Паровоз, к  западной
-- там начинается озеро -- Пароход, а к южной -- Паросенок. Тут
три вида парового транспорта.
     -- Паросенок...--    задумчиво   повторил   Петропавел   и
признался: -- Никогда не слышал о таком транспорте.
     -- Не думай, что ты слышал  обо  всем,  что  происходит  в
мире,--   посоветовали   из   тьмы.--   Это   самое   банальное
заблуждение.
     -- Ну да!.. -- воскликнул вдруг Петропавел. -- Я вспомнил:
даже выражение есть  странное  "Класс  езды  на  паросенке"!  Я
никогда его не понимал.
     -- Вот видишь, и выражение есть!..
     -- Но  все-таки  с  кем  я разговариваю? Это я к тому, что
Таинственный Остов тоже сначала был не виден, а потом...  виден
стал. Во тьме вздохнули:
     -- Меня  ты  никогда не увидишь. Я -- Эхо. Странно, что ты
до сих пор этого не понял.
     -- Эхо? -- Петропавел был потрясен.
     -- Ты что-нибудь имеешь против?
     -- Да  нет...  Я  только  привык  думать,  что  Эхо   лишь
повторяет чужие слова -- даже не слова, а окончания слов.
     -- Интере-е-есно,--   обиженно   протянуло   Эхо,   --  на
основании чего это ты привык так думать?  Отвыкни!..  Повторяет
слова не Эхо, а попугай. Не надо путать Эхо с попугаем.
     -- Извините  меня...--  Петропавел  сконфузился.--  Дело в
том, что всегда, когда я раньше слышал Эхо...
     -- Раньше ты, наверное, плохо слышал,-- посочувствовали  в
ответ.--  Эхо  никогда и ничего не воспроизводит в том же самом
виде, в котором получает. Точность --  въедливость  королей,  и
точность  скучна.  "Ау" -- "уа", "Вы, что же, серьезно?" -- "Вы
тоже Сережа", "Я рад, но мне очень..." -- "Оратор, короче!"  --
если  это  и  повторы, то творческие: пусть довольно бедные, но
ничего более интересного ты не произнес.  Повтор  хорош  тогда,
когда  он  смысловой:  просто пересмешничать -- глупо... Ну-ка,
скажи что-нибудь, да погромче!
     -- Э-ге-ге-гей! -- охотно заорал Петропавел.
     -- Спаси-ибо, -- уныло протянул Эхо.-- И что  прикажешь  с
этим   делать?..  Вот  тебе  наглядный  пример  автоматического
речепроизводства: в подобных ситуациях люди всегда кричат  "ау"
или  "эге-ге-ге-гей!" чисто механически, не отдавая себе в этом
отчета. Язык владеет человеком... -- Эхо вздохнуло.
     -- Человек владеет языком!  --  с  гордостью  за  человека
сказал Петропавел.
     Эхо хмыкнуло.
     -- На твоем месте я не делало бы таких заявлений: право на
них имеют  очень немногие. Большинство же просто исполняет волю
языка, подчинено его диктатуре -- и  бездумно  пользуется  тем,
что подбрасывает язык. Мало кто способен на преобразования.
     -- Подумаешь,     преобразования!     --    расхорохорился
Петропавел.--  К  чему  они?  Достаточно  просто  знать  точное
значение слова.
     -- У  слова  нет  точного  значения: ведь язык -- это тоже
лишь Эхо Мира.-- Эхо помолчало и предложило: -- Ну что, сыграем
напоследок?
     -- Опять играть... Во что?
     -- Ты выкрикиваешь что-нибудь в темноту, а я подхватываю.
     Теперь Петропавел подумал, прежде чем кричать, и выкрикнул
довольно удачно:
     -- Белиберда!
     -- Бурли, бурда! --  донеслось  в  ответ.--  Так  говорят,
когда  варят  какую-нибудь  похлебку: это заклинание, чтобы она
быстрее варилась: "Бурли, бурда, бурли, бурда, бурли, бурда!"
     -- Понятно,-- сказал Петропавел.-- Еще выкрикивать?
     -- Выкрикивай все время!
     Тут Петропавел усмехнулся и выдал:
     -- Асимметричный дуализм языкового знака!
     -- А  Сима  тычет  дулом  вниз,  разя  его  внезапно!   --
незамедлительно откликнулось Эхо.
     -- Ничего  не понятно,-- придрался Петропавел.-- Кто такая
Сима? И кого она разит?
     -- Ты просто не знаешь контекста. А  вне  контекста  слова
воспринимать  бесполезно:  они утрачивают смысл... Значит, идет
бой!.. -- воодушевилось Эхо.
     -- Где идет бой? -- не успел включиться Петропавел.
     -- В контексте!.. В контексте может происходить  все,  что
хочешь.  Мне  угодно,  чтобы  в  контексте  шел  бой. И Сима --
предположим, есть такая героиня, известная врагам своей отвагой
и беспощадностью, и зовут ее Сима -- так вот,  Сима  скачет  на
коне  в  первых  рядах  бойцов. И вдруг она обнаруживает, что в
винтовке  кончились   патроны.   Сима   в   отчаянии.   А   бой
продолжается.  Неожиданно  Сима замечает, как прямо под ноги ее
коню бросается враг. Тут бы и застрелить его отважной Симе,  но
вот  беда:  нет  патронов!  И  тогда  сторонний наблюдатель, --
например, ты! -- видит, как  враг  прицеливается,  чтобы  убить
безоружную Симу, а Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! --
Эхо умолкло, тяжело дыша.
     -- Какая-то  глупая  история получилась, -- оценил рассказ
Петропавел.
     -- Каков материал -- такова и история, --  обиделось  Эхо.
-- Интересно, на что ты рассчитывал, когда выкрикивал эту чушь?
     -- Не  чушь!  --  Петропавел  высоко  ценил дружбу. -- Так
Белое Безмозглое  всегда  говорит.  А  все  что  касается  этой
невероятной легенды про Симу...
     Эхо засопело, -- видимо, Сима все-таки была дорога ему как
тема -- и закапризничало:
     -- Нет. С Симой так было!
     -- Бред.  Сивой  Кобылы!  -- неожиданно для себя отыгрался
Петропавел  и   удивился:   это   его   собственное   маленькое
ассоциативное  поле  откликнулось в нем. И тотчас же замкнулись
все  цепочки,  для  которых  раньше  не  хватало   звеньев   --
полузабытых,  перемешанных,  переиначенных,  то  есть  в  конце
концов переработанных, образов, пришедших из книг,  пословиц  и
поговорок,  устойчивых  выражений, ставших частью его фантазии,
его памяти, его речевого опыта, его юмора и его ошибок...
     И тогда он рассмеялся навстречу  Эху,  а  Эхо  рассмеялось
навстречу  ему,  потому что оба они поняли друг друга: фантазия
свободна, она -- золотая бабочка, живущая один день, один  миг:
взмах  крыльев  --  и  прощай!  Она уже другая, уже изменилась,
превратилась в маленький цветок, который раскрылся на мгновение
-- и нет его, пропал, осыпался, а лепестки роем белых  облачков
плывут  по  небу:  одно -- бабочка, другое -- цветок, третье --
лента, четвертое, пятое, шестое...
     И начался рассвет, и выкатился оранжевый бубен  солнца,  и
мир   заплясал   под   веселую   музыку  маскарада  --  зыбкий,
неуловимый, чудесный!
     А ровно в шесть к южной  границе  АССОЦИАТИВНОГО  ПОЛЯ  на
всех   парах   примчался   прекрасный   розовый   Паросенок   и
перекликнулся с Паровозом у  северной  границы  и  Пароходом  у
западной.  Он  был  новеньким,  этот  Паросенок!  И  Петропавел
вскочил на него, а  с  Петропавла,  в  свою  очередь,  соскочил
кто-то  маленький  и лохматый, очертя голову ринувшись назад по
АССОЦИАТИВНОМУ  ПОЛЮ:  это  был  небольшой   медведь,   который
наступил  Петропавлу на ухо еще в детстве и только теперь слез.
А Паросенок загудел и со страшной скоростью понесся вперед -- у
Петропавла даже дух перехватило: он никак не ожидал, что  может
показать такой класс езды на Паросенке!

     Глава 12. Мания двуличия

     Паросенок  развил  немыслимую  скорость:  Петропавел  даже
удивился, когда увидел, что -- взмыленный и задыхающийся --  их
все-таки  догнал  Гном  Небесный:  он  молча  сунул  ему в руку
какую-то бумажку и сразу  же  безнадежно  отстал.  "Следить  за
тобой  прекращаю,--  было  написано там,-- невозможно угнаться.
Гном..."
     Паросенок доставил Петропавла на площадь какого-то города,
в котором, казалось,  никто  не  жил.  Петропавел  огляделся  и
наугад  отправился  по одной из улиц. Чем дальше он шел по этой
улице,  тем  отчетливее   слышал   гул,   по-видимому,   толпы.
Неожиданно  улица  сделала  поворот  -- и Петропавел увидел еще
одну, очень широкую, улицу: она была запружена людьми,  которые
никуда не двигались. Мало того, что они заполнили мостовую, они
еще высовывались изо всех окон и свисали со всех балконов.
     -- Что  случилось?  -- спросил Петропавел у кого попало, и
этот кто попало возбужденно забормотал:
     -- Дело в том, что кого-то водят по улицам: наверное,  это
напоказ, что в нашем НАСЕЛЕННОМ ПУНКТИКЕ -- редкость.
     -- Слона!  --  подсказал  Петропавел.--  По  улицам  слона
водили...
     -- Если бы слона! -- не дослушал кто попало. -- Вы  только
посмотрите на него, попробуйте протолкнуться!
     Петропавел  попробовал  и  протолкнулся,--  правда, не без
труда. На маленьком Пятачке  свободного  пространства  какие-то
ребята  действительно  водили  по кругу существо, производившее
очень двойственное впечатление. В общем-то, на  первый  взгляд,
просматривалось    отдаленное    сходство    со   слоном,   но,
присмотревшись, вы уже не увидели бы этого сходства  и  сказали
бы,  что  существо,  скорее,  напоминает  домашнее животное, из
мелких. Оно не то было, не то не было покрыто  шерстью,  не  то
имело, не то не имело хобот и казалось не то агрессивным, не то
совершенно  миролюбивым.  В  сознании  Петропавла  мелькнула не
вполне отчетливая  ассоциация  с  Гуллипутом,  но  он  не  смог
удержать ее и стал просто смотреть, как существо это маленькими
кругами водили.
     -- Чего это вы его тут водите? -- спросил Петропавел.
     -- А  они  в  диковинку  у нас! -- раздался подготовленный
ответ.
     -- Кто?
     -- Да вот такие, как этот.
     Между  тем  водимое   существо   выглядело   уже   изрядно
замученным.  Петропавел  изо  всех  сил сосредоточился на нем и
внезапно вычислил:
     -- Да  это  же  Слономоська,  путь  к  которому  долог   и
труден!..
     -- Ну,  слава  богу! -- ответило существо и, обратившись к
толпе, заявило: -- Вот вам простой логический пример того,  как
некто,  предварительно обдумав, кто такой Слономоська, искренне
принимает  меня  за  Слономоську,  поскольку  считает,  что   я
Слономоська, каковым я de facto и являюсь в его глазах.
     -- Оно разговаривает! -- раздались отовсюду крики ужаса --
и в панике люди бросились врассыпную: миг -- и улица опустела.
     -- Вы   по   какому   вопросу?  --  сразу  поинтересовался
Слономоська.
     -- Спящая Уродина,-- лаконично ответил Петропавел, понимая
гнев Слономоськи  по   поводу   глупости   людей.   Слономоська
вздрогнул:
     -- А что с ней?
     -- Ничего-ничего,   --   счел  необходимым  успокоить  его
Петропавел. -- Просто я хочу попросить  Вас  проводить  меня  к
ней... или рассказать, как пройти. Я должен поцеловать ее.
     -- Спящая  Уродина  --  моя невеста, -- неожиданно сообщил
Слономоська. -- Я поставлю ее в известность об этом после сна.
     -- Поздравляю Вас,-- пролепетал Петропавел, не веря  своим
ушам.--  Я  видите  ли,  и не собирался на ней жениться: только
поцеловать -- и все...
     -- Целовать без намерения жениться -- свинство! --  гневно
выкрикнул Слономоська.
     -- Да   просто  так  нужно,  поймите!  По  преданию...  --
оправдывался Петропавел.
     -- В тексте предания упомянуто Ваше  имя?  --  осведомился
Слономоська.
     -- Еще  не  хватало!  --  не сдержался Петропавел.-- Слава
богу, нет!..
     -- Ну, милый мой... Зачем  же  Вы  берете  на  себя  такие
полномочия?  Вы  напоминаете  мне  человека,  который, случайно
завидев судно, готовое к спуску на воду, разбивает  о  его  нос
бутылку   шампанского   и  провозглашает:  "Нарекаю  это  судно
"Королева  Элизабет",  после  чего  судно  все  равно  остается
безымянным,  потому  как  дать  ему  имя может не кто угодно, а
только тот, кому предоставлены соответствующие полномочия".
     -- Но я не сам решил целовать Спящую  Уродину!  Так  решил
народ.  Мне-то  уже,  во  всяком  случае,  это  удовольствия не
доставит.
     Слономоська заплакал и запричитал:
     -- Это свинство с Вашей стороны -- так отзываться о ней! А
целовать  без  удовольствия  --  дважды  свинство.  Вы  свинья,
голубчик! Даже, две свиньи.
      -- Прекратите  истерику,--  сказал  Петропавел. -- Спящая
Уродина и не заметит, кто ее  поцеловал.  Она  проснется  после
этого.  А во время поцелуя она все еще будет спать как мертвая.
И видеть сны.
     -- Да она и не проснется от Вашего  поцелуя,--  успокоился
вдруг  Слономоська.  --  В  предании  говорится: "...и поцелует
Спящую Уродину как свою возлюбленную". Вам так не поцеловать.
     -- Так ее никому не  поцеловать,--  обобщил  Петропавел.--
Трудно предположить, что в нее кто-нибудь влюбится.
     -- В   Вас   просто   абсурдности   маловато   для  такого
предположения. -- После этого заявления  Слономоська,  кажется,
почувствовал  себя отчаянным парнем и бросил Петропавлу в лицо:
-- Я влюблен в Спящую Уродину.
     Петропавел смутился:
     -- Прошу прощения... только я что-то не  соображу,  почему
бы  Вам  самому  не  поцеловать  ту,  в  которую  Вы  влюблены.
Слономоська сразу весь сник:
     -- Видите ли...  я  бы  хотел,  чтобы  Вы  меня  правильно
поняли...   я  не  могу:  это  как-то  уж  слишком  само  собой
разумеется. А все, что  слишком  само  собой  разумеется,  идет
вразрез с моей природой. Природа моя ужасно противоречива.
     -- И -- что же? -- Петропавел ничего не понял.
     -- Ну...   и...   Дело   в   том,   что   у  меня  тяжелое
наследственное заболевание  --  мания  двуличия.  Все,  что  не
содержит  в  себе противоречия, исключено для меня. Я влюблен в
Спящую Уродину и хочу жениться на  ней,  но,  поскольку  именно
такое  положение дел не противоречит поцелую, как раз он-то для
меня и невозможен.
     -- Это настолько серьезно? -- спросил Петропавел.
     -- Очень, -- заплакал Слономоська. -- Когда я  понял,  что
могу  сделать Спящую Уродину несчастной, если предложу ей жизнь
без поцелуев, я решил покончить с собой.  Но  и  это  оказалось
невозможным.  Я  так  и  не  сумел решить, кого убить в себе --
Слона или Моську: ведь в  соответствии  с  моей  противоречивой
природой,  убив одного, я должен был сохранить жизнь другому. И
я понял тогда, что весь я не умру.
     -- М-да, -- сказал Петропавел.  --  Печальная  история.  А
чего  Вы на меня-то взъелись, если сами не собираетесь целовать
Спящую Уродину?
     -- Но ведь Ваша природа не столь  противоречива!  Для  Вас
ненормально  целовать не по любви? Поэтому, прежде чем целовать
Спящую Уродину, Вы, как нормальный человек -- а я надеюсь,  что
передо  мною  нормальный человек! -- обязаны влюбиться в нее. В
противном случае я растопчу Вас.  --  Петропавел  посмотрел  на
страшного  Слономоську  и  понял,  что тот растопчет. -- Однако
влюбиться в нее Вы,  конечно,  не  сможете.  Она  страшна,  как
смерть.
     -- Не скажите, -- задумчиво возразил Петропавел. -- Смерть
страшнее. -- Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как
комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: --
Но скорее  уж Вы уговорите меня жениться на ней -- это все-таки
во многом внешняя сторона дела, -- чем влюбиться в нее: тут  уж
сердцу не прикажешь!
     Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной.
     -- Я  думаю,  --  очнулся  вдруг  Слономоська,  -- что при
решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины.
Она все-таки женщина. Кого из нас она предпочтет?
     -- Конечно,  Вас!  --  уверенно  ответил  Петропавел.   --
Страшных всегда к страшным тянет.
     -- Правда? -- обрадовался Слономоська и рассмеялся.
     Петропавел  хотел  было ответить, что, дескать, правда, но
он не был так уж уверен  в  истинности  последнего  суждения  и
смолчал, а сказал следующее:
     -- Это  можно узнать только от нее самой. Однако она спит,
и черт ее разбудит!
     -- Не черт, а кто-то из нас, --  уточнил  Слономоська.  --
Если Вы, то я Вас растопчу.
     -- Я помню, -- нарочито небрежно заметил Петропавел.
     -- Итак, что же мы имеем? -- начал рассуждать Слономоська.
-- Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но
не может  поцеловать.  Во-вторых,  мы  имеем Вас, который хочет
поцеловать и в крайнем случае,  если  я  правильно  понял  Ваше
заявление, жениться, но не может полюбить. Состав явно неполон.
Нам  необходим  третий, который любит и хочет поцеловать, но не
может жениться.
     -- А на кой он нам? -- опять не понял Петропавел.
     -- Если  предлагать  Спящей  Уродине  выбор,  то  нехорошо
предоставлять  в ее распоряжение часть вместо целого. Так, если
Вы  угощаете  меня  яблоком,  то  в  высшей  степени  невежливо
предлагать  мне  уже  надкушенный  плод.  Итак,  есть  ли у нас
кандидатура? -- Слономоська задумался и приблизительно через 12
часов воскликнул: -- Она у нас есть! Это Бон Жуан.
     Самое страшное для него -- жениться, а любить  и  целовать
он в крайнем случае согласиться может!
     -- Но   она   же   спит!--   иерихонской   трубой  возопил
Петропавел. -- Как же можно предлагать  ей  какой-то  выбор  --
сонной?
     -- Спит,  спит!..  -- проворчал Слономоська. -- Подумаешь,
спит! Каждый спит! Проснется -- опять уснет, ничего  с  ней  не
сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен -- не для нас! А
не  захочет проснуться -- пусть так и спит, пока не подохнет во
сне!
     Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты,  но
он сделал вид, что все в порядке.
     -- Есть   более   серьезная   проблема,  чем  ее  сон,  --
озабоченно продолжал Слономоська. -- Положим, будить  ее  будет
Бон Жуан: мы ведь не знаем ее -- вдруг она злая, как собака? --
а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело:
как  объяснить  все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в
беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?
     -- Я  переодеваться  не   буду!   --   немедленно   заявил
Петропавел:  ситуация и так показалась ему достаточно идиотской
-- не хватало еще сложностей с полом!
     -- Ну, а мне просто ни  к  чему,  --  самокритично  сказал
Слономоська. -- Меня в любой одежде узнают.
     Петропавел  не понял, зачем тогда надо было это предлагать
-- тем более во множественном числе, но не проронил ни звука.
     -- Стало быть, для  разговора  с  Бон  Жуаном  потребуется
посредник. Им должна быть женщина.
     -- Шармен! -- ехидно встрял Петропавел.
     Слономоська поморщился, не услышав иронии:
     -- Для  Шармен  нужно  создавать  специальные  условия, --
например, посадить ее под стеклянный колпак, чтобы она не могла
оттуда обнимать  и  целовать  Бон  Жуана,  когда  будет  с  ним
говорить.  А  потом  я  и  сам  не  хотел  бы  подве