ку.
   - Tausend Teufel <Тысяча чертей! (нем.).>! Что  это  я  ругаюсь,  да  еще
перед самой смертью! - пробурчал капитан себе под нос. - Что теперь  с  нами
будет, если они явились с огнестрельным оружием, а  мы  можем  их  встретить
лишь стрелами?
   Но в ту самую минуту, когда  горец  достиг  выступа  скалы,  примерно  на
полпути подъема, и, остановившись, подал знак оставшимся  внизу,  чтобы  они
следовали за ним, - просвистела стрела, выпущенная из лука  одним  из  Сынов
Тумана, и, пронзив горца, нанесла ему такую тяжелую рану, что он, не  сделав
ни малейшей попытки к спасению, потерял равновесие и  полетел  вниз  головой
прямо в пропасть. Треск сучьев, которые он ломал  по  пути,  и  глухой  звук
падения тела вызвали крик ужаса и удивления у его  спутников.  Сыны  Тумана,
ободренные паникой, которую произвел среди преследователей их первый  успех,
ответили на этот крик громкими, радостными криками и, подойдя к краю  утеса,
неистовыми воплями и угрожающими  жестами  старались  устрашить  противника,
показывая ему свою храбрость,  численность  и  готовность  защищаться.  Даже
привычная осторожность военного не помешала капитану  Дальгетти  вскочить  с
места и крикнуть Раналду громче, чем подсказывало благоразумие:
   - Que bueno <Как хорошо (исп).>, приятель! - как сказал  бы  испанец.  Да
здравствует арбалет! Теперь, по моему скромному разумению,  следует  вывести
вперед одну шеренгу, чтобы занять позицию...
   - Южанин! - крикнул голос снизу. - Целься в южанина! Я вижу, как  блестит
его панцирь.
   В то же мгновение раздались три мушкетных выстрела; одна пуля "скользнула
по надежному стальному нагруднику, прочности которого  капитан  неоднократно
бывал обязан спасением свой жизни, а  вторая  пробила  левый  набедренник  и
свалила его с ног. Раналд тотчас же подхватил его на руки и оттащил от  края
пропасти, в то время как капитан сокрушенно говорил:
   - Сколько раз я твердил и бессмертному Густаву Адольфу, и Валленштейну, и
Тилли,  и  другим  военачальникам,  что,   по   моему   слабому   разумению,
набедренники следует делать такими, чтобы их не пробивали пули.
   Промолвив несколько слов на гэльском языке, Мак-Иф  передал  раненого  на
попечение женщин, находившихся  в  тылу  маленького  отряда,  и  хотел  было
возвратиться к месту битвы, но Дальгетти  удержал  его,  крепко  схватив  за
конец пледа.
   - Не знаю, чем все это кончится, но я прошу тебя сообщить графу Монтрозу,
что я умер как достойный соратник бессмертного Густава... И прошу тебя.., не
рискуй покидать теперешнюю позицию.., даже с целью преследования неприятеля,
в случае если одержишь временно верх.., и.., и...
   Тут Дальгетти, потеряв много  крови,  стал  заметно  слабеть,  и  Мак-Иф,
воспользовавшись этим обстоятельством, высвободил конец своего пледа из  его
руки и вложил в нее конец плаща одной из женщин. Капитан крепко ухватился за
него, воображая, что Раналд по-прежнему  внимает  тактическим  наставлениям,
которыми он продолжал сыпать, пока у него хватало  сил,  хотя  слова  его  с
каждой минутой становились все более бессвязными.
   - Главное, дружище, не  забудь  выставить  мушкетеров  впереди  отряда  с
пиками, секирами и мечами.  Держитесь,  драгуны,  на  левом  фланге!  Что  я
говорил? Да, вот  что!  Раналд,  если  решишь  отступать,  оставь  несколько
горящих фитилей на ветках деревьев, - будет казаться, что стреляют...  Но  я
совсем забыл.., ведь у вас нет ни фитилей, ни кремневых ружей...только лук и
стрелы - лук и стрелы...ха,ха,ха!..
   Тут капитан окончательно выбился из сил и откинулся назад, покатываясь со
смеху,  ибо  он,  искушенный  в  науке  современной  войны,  никак  не   мог
примириться с мыслью о применении столь  устаревшего  оружия.  Прошло  много
времени, прежде чем он очнулся от  забытья;  и  мы  теперь  оставим  его  на
попечении Дочерей Тумана, оказавшихся  добрыми  и  внимательными  сиделками,
невзирая на свою дикую внешность и угловатые движения.

Глава 15

   Раз ты не запятнал стыдом
   Измены честь свою,
   Тебя прославлю я пером
   И шпагой восхвалю.

   Я послужу тебе, подав
   В веках пример другим.
   Из рук моих ты примешь лавр,
   Все ревностней любим.
   Монтроз, "Стихи"

   Мы вынуждены, хотя и  не  без  некоторого  сожаления,  временно  покинуть
храброго капитана Дальгетти на произвол судьбы, предоставив  ему  залечивать
свои раны, и постараемся вкратце описать военные действия  Монтроза,  вполне
признавая, что они достойны более подробного  изложения  и  более  искусного
историка.  При  содействии  вождей  горных  кланов,  с   которыми   мы   уже
познакомились раньше,  и  главным  образом  благодаря  присоединению  Мерри,
Стюартов и других кланов Этола, с особенным рвением  поддерживавших  короля,
Монтрозу вскоре удалось собрать войско в две-три тысячи горцев, к которым он
присоединил ирландцев под начальством Колкитто. Этот последний, которого,  к
великому недоумению комментаторов, великий поэт Мильтон упоминает в одном из
своих  сонетов,  носил  имя  Элистера,  или  Александра,  Мак-Донела  <Книга
Мильтона  под  названием  "Тетрахордон"   была,   как   известно,   высмеяна
богословами, собравшимися в Уэстминстере, и другими  лицами  по  причине  ее
мудреного названия, а Мильтон в своем сонете отплатил  им  той  же  монетой,
перечисляя  варварские  шотландские  имена,  к  которым  междоусобная  война
приучила слух англичан.

   И чем же легче Мак-Донел, Галасп
   Иль, например, Гордон или Колкитто?
   Где задохнулся бы Квинтилиан,
   Там, сэры, пустяки для бритта.

   "Можно предполагать, - говорит епископ Ньютон, - что это  были  известные
личности среди шотландских священников, которые стояли за  ковенант".  Между
тем Мильтон просто хотел высмеять  варварские  шотландские  имена  вообще  и
назвал без разбора Галаспа, одного из апостолов ковенанта, рядом с  Колкитто
и Мак-Донелом, его злейшим врагом  (оба  имени  принадлежали  одному  лицу).
(Прим.  автора.)>  и,  будучи  уроженцем  одного  из  шотландских  островов,
приходился сродни графу Энтримскому, по  милости  которого  и  был  назначен
командующим ирландскими войсками. Во многих отношениях он был вполне достоин
подобного отличия. Он был отважен и неустрашим  до  безрассудства,  крепкого
сложения и весьма деятелен, в совершенстве владел оружием и всегда был готов
первым  подать  пример  самой  отчаянной  храбрости.   В   противовес   этим
достоинствам нельзя не упомянуть, что он был неопытен в военной  тактике,  к
тому же самоуверен  и  завистлив,  из-за  чего  его  личная  доблесть  редко
содействовала успехам Монтроза. Но обаяние внешних  качеств  человека  столь
сильно действует на воображение дикого народа, что беспримерная  смелость  и
отвага этого воина производили куда большее впечатление  на  горцев,  Нежели
военное мастерство  и  рыцарское  благородство-маркиза  Монтроза.  В  горных
ущельях Верхней Шотландии до сего  времени  еще  сохранились  многочисленные
предания и легенды, связанные с именем Элистера Мак-Донела,  тогда  как  имя
Монтроза упоминается среди горцев очень редко.
   Сборный пункт, к которому Монтроз в конце концов  стянул  свое  небольшое
войско, находился в Стратерне, на границе горных  районов  Пертшира,  откуда
маркиз мог угрожать главному городу этого графства.
   Неприятель был готов встретить Монтроза  надлежащим  образом.  Аргайл  во
главе своих горцев шел по пятам ирландцев, двигаясь с запада на  восток,  и,
действуя силой, страхом или уговорами,  успел  собрать  достаточное  войско,
чтобы дать сражение Монтрозу. Жители Нижней Шотландии также  были  готовы  к
войне по причинам, о которых мы уже  упоминали  в  начале  нашего  рассказа.
Войско, состоявшее из шести  тысяч  пехоты  и  шести-семи  тысяч  всадников,
кощунственно  называвшее  себя  воинством  божьим,  было  спешно  набрано  в
графствах Файф, Ангюс, Перт, Стерлинг и в соседних с ними округах. В прежние
времена, пожалуй еще даже при предыдущем короле, было бы  вполне  достаточно
значительно меньших сил, чтобы защитить границы Нижней Шотландии от  натиска
куда более грозной армии, нежели та, которой командовал Монтроз; но  времена
сильно изменились за последнее пятидесятилетие. Прежде жители предгорья вели
непрерывную войну, так же как и горцы,  но  были  более  дисциплинированы  и
лучше вооружены. Излюбленный боевой порядок шотландцев  несколько  напоминал
македонскую  фалангу.  Пехота,  вооруженная  длинными  пиками,  образовывала
плотное каре, неуязвимое даже для тяжеловооруженной  конницы  того  времени.
Понятно, что пехота не могла быть смята беспорядочным натиском пеших горцев,
вооруженных лишь для ближнего боя палашами, плохо  снабженные  огнестрельным
оружием и вовсе не имеющих артиллерии.
   Такой способ  ведения  войны  существенно  изменился  благодаря  введению
мушкетов в  войсках  Нижней  Шотландии;  но  мушкеты,  в  то  время  еще  не
снабженные штыками, представляли опасность  лишь  на  расстоянии  и  служили
плохой защитой при  атаке  врага.  Правда,  пика  еще  не  совсем  вышла  из
употребления в шотландской армии, но она уже не была излюбленным ее  оружием
и не внушала прежнего доверия тем,  кто  ею  пользовался.  Тогдашний  знаток
военной тактики  Дэниел  Лэптон  даже  посвятил  целую  книгу  преимуществам
мушкета перед пикой.
   Это нововведение началось еще со времени  войн  Густава  Адольфа,  войска
которого с такой поспешностью совершали переходы,  что  его  армии  пришлось
очень быстро  отказаться  от  пики  и  заменить  ее  огнестрельным  оружием.
Неизбежным следствием этого новшества - вместе с созданием постоянной армии,
благодаря чему военное дело стало ремеслом  -  было  введение  дисциплины  и
чрезмерно сложной системы военного обучения, где условным выражениям команды
соответствовали различные операции  и  маневры.  Малейшее  нарушение  правил
неизбежно приводило к замешательству и путанице. Таким образом,  война,  как
она  теперь  велась  большей  частью  европейских   армий,   приобретала   в
значительно большей мере, нежели раньше, характер профессии или  мастерства,
для овладения которым  необходимы  были  предварительная  практика  и  опыт.
Таковы  были  естественные  последствия  создания  постоянной  армии   почти
повсеместно, и прежде всего в Германии, в эпоху ее длительных войн;  военная
наука заменила то, что можно бы назвать естественной дисциплиной феодального
ополчения.
   Таким образом, ополченцы Нижней Шотландии оказались в положении,  вдвойне
невыгодном по сравнению с горцами. Они лишились пики - того оружия,  которое
в руках их предков столь  часто  отражало  стремительный  натиск  горцев,  и
вынуждены были подчиняться правилам новой и сложной науки, быть может вполне
пригодной в регулярных войсках, где она могла быть изучена  в  совершенстве,
но сбивавшей с толку ополченцев, малознакомых с ней и плохо понимавших ее. В
наше время так много сделано в смысле возврата  к  первоначальным  принципам
тактики и упразднения педантизма  в  военном  деле,  что  нам  легко  понять
неблагоприятные  условия,  в  каких  приходилось  воевать  плохо   обученным
ополченцам, которым внушалось, что успех военной операции всецело зависит от
точного  соблюдения  правил  военной  тактики,  усвоенных   ими,   по   всей
вероятности, лишь настолько, чтобы видеть свои ошибки, не зная, однако,  как
исправить их. Нельзя также отрицать того, что в отношении военного искусства
и воинственного духа южные шотландцы в семнадцатом веке значительно уступали
своим соотечественникам северянам.
   С давних времен, вплоть до слияния обеих корон, вся Шотландия - Верхняя и
Нижняя - постоянно была ареной  войн,  либо  междоусобных,  либо  с  внешним
врагом; и едва ли нашелся бы хоть один среди отважных  жителей  Шотландии  в
возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, кто не  был  бы  готов  -  и  по
влечению сердца и согласно закону -  взяться  за  оружие  при  первом  кличе
своего сюзерена или по приказу короля.
   В 1645 году действовал тот же закон, что и сто лет назад,  но  поколения,
выросшие за это время, были воспитаны в совершенно ином духе. Люди  привыкли
мирно сидеть среди своих виноградников и под сенью  смоковниц,  и  призыв  к
оружию означал для них неприятную перемену жизни.
   Южане, жившие в близком соседстве с горцами, находились  в  постоянном  и
невыгодном для себя общении с этими беспокойными обитателями  горных  высот,
которые бесчинствовали, угоняли скот, разоряли дома и мало-помалу  приобрели
явное превосходство над ними путем непрерывных нападений. Жители  предгорья,
расселенные далеко от горных округов и, следовательно, меньше подвергавшиеся
разорительным  набегам,  наслушавшись  преувеличенных  толков  о  злодеяниях
горцев, обычаи, язык и платье которых резко отличались  от  их  собственных,
почитали их за дикарей, не знающих ни страха, ни милосердия.
   При таком предвзятом мнении, в совокупности с менее воинственным духом  и
слабым знанием новейшей военной науки, заменившей  их  бесхитростный  способ
воевать, южные шотландцы оказались на  поле  сражения  в  крайне  невыгодном
положении  по  сравнению  с  горцами.  В  противоположность  этому,   горцы,
унаследовавшие  оружие  и  бесстрашие  своих  предков  и  сохранившие   свою
собственную, простую и привычную тактику, с полным сознанием  своей  силы  и
уверенностью в победе бросались  на  врагов,  для  которых  плохо  усвоенные
правила новой науки служили - как некогда воинские доспехи  Саула  Давиду  -
скорее препятствием, нежели помощью, "ибо они к ним не привыкли".
   Вот при таких-то неблагоприятных условиях, с одной стороны, и  при  явном
преимуществе,  с  другой,  -  что  несколько  уравновешивалось  разницей   в
численности и наличием артиллерии и  конницы,  -  произошло  сражение  между
силами Монтроза и войсками лорда Илхо под Типпермуром.
   Пресвитерианское духовенство не пожалело сил,  чтобы  поднять  дух  своих
сторонников; так, например, один из проповедников, обратившись с увещанием к
войскам в самый день сражения, не  задумался  объявить  солдатам,  что  если
когда-либо господь бог глаголил его устами, то он именем  господним  обещает
им в этот день великую и верную победу. Кроме того, царила уверенность,  что
конница и артиллерия обеспечат полный успех, ибо эти новые роды  оружия  уже
не раз приводили горцев в  замешательство.  Местом  сражения  было  открытое
вересковое поле, не дававшее никаких преимуществ ни той, ни другой  стороне,
кроме того, что позволяло коннице пресвитериан действовать с успехом.
   Никогда еще битва, имевшая столь важное и решающее значение, не была  так
легко и быстро выиграна. Конница южан пошла было в атаку, но оттого ли,  что
она была сразу же отброшена мушкетным огнем, или потому, что, как  говорили,
южные дворяне неохотно воевали против короля, - она не сумела смять  горцев,
не имевших даже штыков или пик для своей защиты, и отступила  в  беспорядке.
Монтроз сразу же оценил этот успех и поспешил воспользоваться им.  Он  отдал
приказ всей своей армии перейти в наступление, что она и сделала с  дикой  и
отчаянной отвагой, присущей  горцам.  Только  один  офицер  пресвитерианских
войск, вышколенный в итальянских походах, оказал на  правом  фланге  стойкое
сопротивление. По всей  остальной  линии  горцы  прорвались  при  первом  же
натиске; и как только это  преимущество  было  достигнуто,  южане  оказались
совершенно неспособными противостоять в рукопашном бою своим более ловким  и
сильным противникам. Многие южане были убиты на  месте,  и  такое  множество
людей погибло во время преследования, что; судя по донесениям, в  этот  день
было уничтожено более трети всего пресвитерианского войска. Впрочем, в числе
погибших следует считать немалое число тучных горожан, задохнувшихся на бегу
при отступлении и  умерших  без  единой  раны  <Мы  считаем  нужным  указать
источник, где сообщается о столь удивительном происшествии: "Многие горожане
были убиты - например, двадцать пять домовладельцев в Сент-Эндрю;  а  многие
задохнулись во время бегства и  умерли,  не  будучи  ранены",  (См.  "Письма
Бэйли", т. II, стр. 92.) (Прим. автора.)>.
   Победители завладели Пертом и захватили крупные денежные суммы,  а  также
большой  запас  оружия  и  снаряжения.  Но  все   эти   несомненные   успехи
сопровождались почти непреодолимыми затруднениями, неизбежно возникавшими  в
отрядах горцев. Никакими силами нельзя было убедить горные кланы в том,  что
они  являются  солдатами  регулярного  войска   и   должны   действовать   в
соответствии с этим.  Даже  много  позднее,  в  1745  -  1746  годах,  когда
претендент Карл Эдуард острастки ради приказал расстрелять одного солдата за
дезертирство, горцы, составлявшие его армию, были столь  же  возмущены  этим
поступком, сколь и напуганы. Они никак не могли признать справедливым закон,
в силу которого можно было лишить человека жизни только за то, что  он  ушел
домой, когда ему не захотелось больше оставаться в армии. Таков  был  обычай
их предков: как только кончалось сражение, они считали кампанию законченной;
если сражение было проиграно, они  спешили  укрыться  в  своих  горах;  если
выиграно - возвращались домой, дабы в надежном  месте  укрыть  свою  добычу.
Иногда у них находились какие-нибудь неотложные дела: надо было  присмотреть
за скотиной, засеять поля или собрать урожай, иначе их  семьи  умерли  бы  с
голоду. В любом случае их службе в армии временно наступал конец; и хотя  их
очень легко было призвать обратно, соблазнив надеждой  на  новые  подвиги  и
новую добычу, но тем временем благоприятный случай бывал обычно безвозвратно
упущен. Это обстоятельство, - даже если бы история не подтверждала этого,  -
служит неоспоримым доказательством того, что, ведя войну, горцы  никогда  не
стремились к завоеваниям, а  добивались  только  временных  преимуществ  или
оружием разрешали какую-нибудь ссору. По этой же причине Монтрозу,  невзирая
на все его блестящие победы, так и не удалось добиться прочного положения  в
Нижней Шотландии, и даже те из южных вельмож и дворян, которые склонны  были
принять сторону короля, не доверяли Монтрозу  и  неохотно  вступали  в  ряды
армии, носившей столь случайный и непостоянный характер, опасаясь, что горцы
в любую минуту, обеспечив себе отступление в горы, могут бросить на произвол
судьбы  присоединившихся  к  ним  и  оставить  их  в  руках  разъяренного  и
превосходящего  численностью  неприятеля.  Этим  же  объясняются   внезапные
походы, которые Монтроз вынужден был предпринимать с целью пополнения  своей
армии, и непрочность военных  успехов,  нередко  вынуждавшая  его  отступать
перед только что разбитым врагом.
   Если   среди   читателей   найдутся   лица,    заинтересовавшиеся    этим
повествованием не только ради развлечения,  то  приведенные  выше  замечания
могут оказаться достойными их внимания.
   Именно вследствие этих причин - равнодушия южных роялистов  и  временного
ухода  горцев  из  армии  -  Монтроз,  даже  после  решительной  победы  под
Типпермуром, оказался не в состоянии сразиться  со  второй  армией,  которую
Аргайл двинул против  него  с  запада.  В  этот  критический  момент,  решив
возместить  недостаток  сил  быстротой  маневрирования,   Монтроз   внезапно
повернул от Перта к Данди, а когда этот город  не  впустил  его,  перебросил
свои войска к северу и пошел на Эбердин, где он  рассчитывал  соединиться  с
Гордонами и другими роялистами. Но пыл его союзников сильно  охлаждал  страх
перед мощным корпусом просвитериан численностью до трех  тысяч  человек  под
командованием лорда Берли. Однако Монтроз смело атаковал это  войско,  вдвое
превосходившее числом его собственные силы. Сражение  произошло  под  самыми
стенами города, и доблестные приверженцы  Монтроза  вновь  одержали  победу,
несмотря на все неблагоприятные условия.
   Но такова была судьба этого великого полководца: неизменно стяжая  славу,
он редко пожинал плоды своих побед. Едва он усп