ы отца, он разделся, со злобой взглянул на
Гошкину добычу, отказался от ужина и сразу лег спать.
     С этого дня Георгий постоянно был с удачей,  а Семен  возвращался
из лесу налегке и все жаловался на отсутствие птицы.
     - А Гошка где берет птицу? - спрашивал отец.
     - Гошка-то счастливый. Мама говорит, он в рубашке родился. Как не
повезет так-то.
     - Птица разве сама на ружье к Гошке лезет?  Неправильно говоришь,
Семен!  У счастья нет ног,  счастье к  людям  не  прибежит.  Его  надо
искать.  А как искать?  Думать надо, шибко думать. Гошка лучше думает.
Лес большой ведь.  Без ума пойдешь  -  только  ноги  намнешь...  Пошто
задираешь  перед  Гошкой  нос?  Зачем  корчишь из себя большака?  Надо
вместе с Гошкой ходить,  надо учиться у Гошки, Ты идешь в лес все одно
что приезжий гость. Гошка идет в лес как хозяин и как работник.
     Ничего на это не ответил Семен отцу.
     И по-прежнему  один  измерял  лес в треугольнике между двух рек и
скалистым горным хребтом.
     Какое постылое это место стало для Семена!
     Наступила глубокая осень,  пора добычи пушного зверя.  Оделись  в
белые  шубы  леса,  полегли травы под мягкими одеялами,  выстроченными
лапками зайцев,  лисиц,  куниц,  белок,  горностаев.  Яков  Тимофеевич
съездил  в Глухариное стойбище и привез из своего колхоза выращенных в
питомнике двух собак - лаек Звонкого и Стрелу, пополнил боеприпасы.
     Вечером, накануне выхода на промысел,  когда отужинали и погасили
лампу,  в доме долго еще не спали.  Посредине избы  топилась  железная
печка.  Семен  и  Георгий лежали на кроватях.  Звонкий,  Стрела и свой
домашний одряхлевший пес Хриплый были у порога и,  положив  головы  на
лапы, казалось, прислушивались к голосу старика Векшина, говорившего с
полатей.  Старик сообщил,  что завтра будет большой праздник, охотники
со  всего  края  пойдут  искать  мягкое золото:  шкурки белок,  куниц,
песцов, соболей.
     В Глухарином в правлении колхоза Векшин сказал: "Нынче мы дадим в
три раза больше мягкого золота". Это записали на бумагу. А в бумаге он
расписался. Три раза поставил "Векшин".
     - Нас ведь трое: Яков, Семен, Гошка. Вон как! - пояснил он.
     Старик слез  с  полатей,  положил  в красную,  раскаленную печку,
дышащую  жаром,  несколько  полешков  и  снова  забрался  наверх,  под
потолок, где обжигало уши, как в бане.
     - Вы не забыли,  сынки,  - продолжал он,  -  я  говорил  вам  про
большую  книгу.  То  "лесная  книга".  Ее составили наши люди,  деды и
прадеды.  Она передается из рода в род, от охотника к охотнику. Кто не
знает этой книги,  тот выходит в лес как слепой.  Куницу ему не видать
как своих ушей,  его обманет даже зайчонок, родившийся нынешним летом.
Вот какая это книга!
     Старик на минуту притих, прислушался.
     В избе  отчетливо  раздавался храп.  Не сильный,  а так,  ровный,
спокойный.
     Старый охотник рассердился:
     - Семен, Гошка, вы спите? Кому я говорю? Кому науку даю?
     - Нет, нет, не спим!
     - Что ты, тятя!
     - А кто храпит?
     - Это пес, Хриплый. Разморило его у печки-то.
     И верно.  Спал  Хриплый,  растянувшись  на полу.  Яков Тимофеевич
успокоился.
     - Старый стал мой пес. Плохо слышит. Вот и спит.
     Потом он начал рассказывать детям о повадках пушных  зверей,  где
их  искать,  как  добывать.  Страницу  за  страницей раскрывал "лесную
книгу".
     А на  другой  день в пестром,  пегом лесу,  куда вышли по морозцу
трое Векшиных с собаками на сворках, Яков Тимофеевич сказал:
     - Теперь начнем.  Вот какая книга! - И он очертил рукой в воздухе
полукруг;  перед ним были заснеженные поляны,  островки ельника, кусты
ольховника. - Хорошо! Ночью-то как раз снежок выпал. Удача будет.
     На небольшой прогалине  старый  охотник  остановился.  На  снегу,
искрящемся, точно сахарный песок, были отчетливо видны не крупные и не
мелкие следы: две продолговатые вмятины рядышком и две, почти круглые,
стрелкой  впереди,  потом  опять  и  опять  две  вмятины  вместе и две
впереди, напоминающие букву "Т" вверх ногами.
     - Чьи   это   следы?   -  поглядывая  на  сыновей,  спросил  Яков
Тимофеевич.
     Георгий улыбнулся и устремил глаза на брата.
     - Заячьи, - сказал тот. - Не знаю, что ли?
     - Верно,  Семен,  -  заключил  отец.  -  Зайчишко прошел,  косой.
Тихонько прошел,  не торопился.  Где-нибудь  тут  он,  недалеко  ушел.
Сейчас мы его найдем. Наш будет.
     Старик Векшин спустил с поводка свою рыжеватую  собаку,  рвущуюся
по следу, и подбодрил:
     - Хриплый, возьми! Давай, давай... Гони его сюда.
     Пес перебежал полянку,  покрутился возле мелкого осинника,  потом
углубился в ельник.  А через несколько минут послышался  его  визг,  а
затем  задорный,  настойчивый лай.  И,  хотя лай удалялся и становился
чуть слышным, Яков Тимофеевич заявил:
     - Скоро  сюда  косой  придет.  Тут  у него лежка.  Круг сделает и
придет. По старому следу пойдет.
     Старик расставил  сыновей цепочкой вдоль прогалины,  сам отошел в
ее конец и тоже приготовился.
     И действительно,  лай  снова  стал  приближаться.  Хриплый уже не
спешил,  не горячился.  Он уверенно шел по  горячему  заячьему  следу,
взлаивая, давая знать о себе.
     Вскоре зайчишка выбежал на  край  елани,  приподнялся  на  задних
лапках,  вытянул шею, повел ушами, прислушиваясь, оглядываясь. А когда
увидел направленные на него три ружья и двух  собак,  вздыбившихся  на
поводках,  страшно  перепугался,  припал к земле,  но тут же,  видимо,
сообразил,  что так  делать  не  годится,  приготовился  к  отчаянному
прыжку,  собрав  все  свои  силы.  В это время раздался выстрел и эхом
плеснулся в сухом,  морозном воздухе,  загудел громовыми  раскатами  и
заглох где-то в дальних перелесках.
     Звонкий и Семен побежали к добыче.
     Возбужденный, с   пылающими   щеками,   Семен   схватил   беляка,
торжествующе взметнул его над головой,  потом прижал к груди, погладил
пушистую шерстку и сунул в сетку.
     - Нет,  погоди! - остановил его отец. - Погоди в сетку класть. Ты
про  собак  забыл.  Задаром  тебе  Хриплый  зайца  гонял?  Гляди,  пес
облизывается. Отрежь лапку, дай ему... Звонкому и Стреле тоже по лапке
дай. Больше азарта будет у собак. Лесные порядки нельзя нарушать.
     Собаки были  спущены.  Охотники  углубились  в  ельник,  Шли   по
мягкому,  чуть  запорошенному  белой  крупкой мху,  снег лежал лишь на
широких лапчатых ветвях деревьев,  образующих внизу шатер,  похожий на
подземные выработки в шахтах, освещенных блеклым светом.
     - Ну,  а здесь-то кого мы будем искать?  - спросил старый охотник
сыновей, следовавших за ним по пятам. - Медведя, что ли, будем искать?
     Георгий приметил хитринку в глазах отца и сказал в задор ему:
     - А что косолапому делать тут?
     - Как что?
     - А  где  он  гойно  устраивать будет,  берлогу-то?  Медведя надо
искать в горах, в Каменном хребте. Кроме белки, тут никого нет. (Гойно
- гнездо.)
     - Пошто нет? А птица?
     - Птица  -  она  как самолет:  ей простор нужен.  Как она взлетит
здесь?  В ветках запутается.  Тут только  белке  можно  жить,  бегать,
взбираться  на деревья.  Тут вон и шишек еловых полно.  Живи да жирей,
шерстку-то бархати.
     Глаза у Якова Тимофеевича потеплели.
     - Гошка,  ты  молодец!  У  тебя  есть  охотничья  сметка.  Хорошо
соображаешь.  Без  этой сметки человеку в лесу делать нечего...  Тише,
чу!
     В стороне,  слева,  послышался лай.  Сначала редкий, неуверенный,
потом частый, задорный.
     - Это Звонкий лает, - заметил Георгий, - на белку.
     - Всяк из-под своей собаки бьет, - заявил Семен, словно опасаясь,
что кто-то другой воспользуется зверем, облаянным его псом.
     - Это тоже лесной закон,  - подтвердил Яков Тимофеевич.  - Нельзя
брать из-под чужой собаки ни птицу,  ни зверя.  А взял - все равно что
украл.  У охотника должна быть чистая совесть...  Ступай, Семен. Белку
бей в голову. Дробинкой бей, из вкладыша. Шкурку нельзя дырявить.
     Когда старший сын скрылся за деревьями, отец сказал младшему:
     - Семен-то  в  азарт  входит.  На  елани я нарочно поставил его с
краю.  Знал, что косой на него выбежит. Он убил, задорнее стал. Так-то
охотником будет.  А то говорит:  "Скучно здесь на стану.  В Глухариное
поеду.  Либо в колхоз, либо в библиотеку". Жалко мне отпускать Семена.
В  нашем роду все охотники были.  Какой толк в конторе сидеть,  бумагу
марать!
     Яков Тимофеевич  и  Георгий  долго ждали выстрела,  но его все не
было.  Тогда они пошли на лай.  Звонкий на задних лапах стоял у ствола
огромной  седой,  словно бородатой ели,  надрывно лаял и скреб когтями
кору,  будто сам хотел взобраться на дерево. Стрела и Хриплый были тут
же. Они сидели поодаль, поглядывали на острую вершину ели и подлаивали
Звонкому.  Семен  ходил  вокруг  дерева  и  никак  не  мог  разглядеть
затаившегося в густых ветвях маленького зверька.
     - Семен,  ты отойди от дерева подальше,  скорее увидишь, - сказал
отец.
     Еще с подхода  Георгий  заметил  белку,  зарядил  дробинкой  свою
одностволку и начал целиться.  Серый зверек, вскинув вверх распушенный
хвостик,  спокойно сидел  меж  золотистых  шишек  и  умывался  лапкой.
Видимо, прошло достаточно времени, для того чтобы он успокоился, забыл
об опасности и занялся своим делом.  То, что происходило внизу, теперь
его  уже  не  касалось.  Он  был  очень  высоко,  над ним висело ясное
бирюзовое небо, перед ним без конца-краю расстилалась дремотная тайга,
посеребренная первыми снегопадами.  Так о чем же волноваться?  Мало ли
что происходит внизу.  Внизу  происходит  всякое.  А  здесь  неприятен
бывает только верховой ветер.
     Яков Тимофеевич задержал руку Георгия.
     - Не надо, Гошка, не тронь! Семен, иди-ка сюда, - позвал отец.
     Когда старший сын стал рядом, он молвил:
     - Посмотри-ка на четвертую ветку. Вон, справа от вершины.
     Лицо Семена просияло. Он вскинул двустволку и выстрелил. Собаки в
ярости  заметались  возле дерева,  но к их ногам упала лишь пропоротая
дробинкой, выщербленная еловая шишка.
     - Не торопись,  Семен, не торопись, - спокойно проговорил отец. -
Это белка,  не глухарь ведь.  Не  улетит.  Снизу  подводи  мушку,  под
мордочку. И курок-то плавно спускай.
     После второго выстрела белка комышком свалилась с дерева.  Собаки
кинулись к ней, чтобы схватить, жамкнуть зубами.
     - Туба! - прогремел на них Яков Тимофеевич.
     Три пса  как вкопанные стояли вокруг распластавшейся возле дерева
белки, и ни один не осмелился дотронуться до нее.
     Подбежал Семен. Он подхватил свою добычу и начал разглядывать.
     - В глаз попал, в глаз! - торжествуя, крикнул он. - Глядите!
     - Это случайно, - заметил отец.
     - Как же, "случайно"! Куда нацелился, туда и попал.
     - Ну, коли так - молодец! - похвалил Яков Тимофеевич.
     - Опять лапки  собакам  отрезать?  -  тиская  в  руках  пушистого
зверька, спросил Семен.
     - Лапками-то они только облизнутся,  - молвил отец.  -  Им  нужно
разделить всю тушку. Освежевать и разделить.
     - А как свежевать?
     Старый охотник  перочинным  ножичком  распорол  шкурку  белки  на
задних лапках,  сделал надрезы у хвоста и на голове,  а  затем  стянул
мех, как варежку.
     - Так-то вот,  - отдавая сыну шкурку и тушку,  проговорил отец. -
Хороший охотник не портит шкурку, первым сортом сдает. Убить зверя еще
не все, надо ладно с него шубку снять.
     Из ельника  старик  Векшин  вывел детей к реке.  Лед уже стал,  и
только в буях,  на быстрине,  бурлила и дыбилась  синяя,  живая,  чуть
парящая вода.
     - А это  кто  тут  был?  -  притворно  спросил  Яков  Тимофеевич,
разглядывая  на льду след,  проложенный вдоль берега:  прямой,  узкий,
точно строчка из-под гигантской швейной машины на гигантском  полотне.
-  Уж  не  дикий ли козел пошел в Глухариное стойбище?  Там ведь скоро
большой праздник будет - Великий Октябрь,  с ним пришло наше  счастье.
Люди съедутся со всей округи на олешках,  на собаках,  на лошадях,  на
лыжах придут.  Флагов будет столько, сколько бывает рябины в урожайный
год!
     Парни подошли к отцу.  На первый взгляд отпечатки на  снегу  были
похожи  на след молодой косули.  Но Георгий сразу определил,  что отец
хитрит.  В оттиске ног не было признаков копыт  и  характерной  четкой
стрелочки  в  ту  сторону,  куда шел зверь.  Вместо этой стрелочки был
распушенный снежок.  Ясно,  что прошел не козел,  а самая обыкновенная
лисица  со  своими когтистыми мягкими лапками.  Далеко впереди Георгий
увидел разрытую кочку на  берегу  и  брызги  земли  на  льду.  Кумушка
старательно разрывала норку, чтобы полакомиться мышкой. Однако Георгий
и виду не  показал,  что  разгадал  замысел  отца,  и  тоже  притворно
проговорил:
     - А ведь, пожалуй, в самом деле тут козел ходил.
     Семен клюнул на удочку.
     - Давайте спустим собак,  - торопливо заговорил он, - они вон как
рвутся по следу-то. Козел, видать, только что прошел. Они догонят его,
окружат, остановят.
     - Козел-то ведь не сохатый,  - сказал отец,  обращаясь к старшему
сыну.  - Сохатого собаки могут задержать.  Он большой,  сильный. Он не
боится собак. Драться с ними станет. Рогами отбиваться, ногой. Охотник
тут не зевай, подходи со сторонки, не шуми, стреляй. А козла собаки не
удержат.  Увидит собак,  ему дай бог ноги. Как начнет отмахивать через
кусты, будто по воздуху летит, - только его и видел. Пойдешь искать по
следу  -  след  не  скоро  найдешь,  ямка  от  ямки в снегу через пять
саженей. Собакам он только издали платочком белым помашет.
     - Каким платочком?
     - Эх,  Семен,  Семен!  Разве не видал диких козлов?  Сам-то козел
серый, а старый-то почти как синий, а зад у него белый, будто платочек
приколотый. А хвостик у него как пушок - модным девчатам пудриться.
     - Такой же, как у зайца, - с видом знатока добавил Георгий.
     - Значит,  не взять нам этого козла,  - сокрушаясь, сказал Семен,
столкнул ушанку на глаза, почесал затылок. - А я думал, что и козел-то
будет мой. Двух зверей добыл, да и третьему не миновать меня.
     - Не жирно ли тебе будет? - усмехнулся Георгий. - И совсем тут не
козел прошел, а лиса.
     - Знаешь ты, лиса! - передразнил Семен.
     - Вот и знаю.
     Отец не дал рассориться сыновьям. Он поглядел на солнце. Усталое,
по-зимнему холодное,  оно уже склонилось к горам,  похожим на  сидящих
рядышком великанов в заячьих шапках с синими опушками.
     - Пойдемте домой,  - сказал Яков Тимофеевич.  - Хватит уж,  долго
ходили...  Спорите,  спорите,  а пошто спорите?  Лесную науку поймете,
большую книгу выучите -  спорить  не  о  чем  будет.  В  книге-то  все
сказано.  Надо ум, глаза, уши, тогда хорошо читать можно. Все понятно,
все видно,  все слышно.  Вот как!..  А это возле берега  лиса  ходила,
мышковала.
     - Ага! Чья правда-то?.. - начал было Гошка.
     Но отец перебил его:
     - Вот смотрите-ка и запомните, чьи это следы.
     И старый  охотник  стал  рисовать  на снегу следы косули,  белки,
куницы, горностая - всех зверей и птиц, какие водятся в лесных угодьях
охотничьего колхоза "Заря коммунизма".
     Вскоре братья-подростки стали добывать зверя самостоятельно.
     В чулане,  где хранились шкурки,  у каждого был свой угол, каждый
вел счет своему накапливаемому богатству и в  то  же  время  ревностно
следил  за  прибылью  в  соседнем углу.  Отец радовался первым успехам
сыновей, поощрял их за удачи, пускался даже на хитрости, чтобы разжечь
между  братьями  охотничий  задор,  стремление  добыть  больше мягкого
золота.
     Недавно Георгий,  даже не отряхнув снег с валенок,  вбежал в избу
вместе со своей Стрелой, путавшейся в ногах, и крикнул:
     - Тять, тятька, смотри! Ведь это куница?
     В руках у него был темно-коричневый,  с искрящейся шерстью зверек
с кошку.
     - Ого!  - воскликнул отец,  принимая от сына зверька  и  ощупывая
его. - Верно, куница... А ты не дохлую подобрал?
     - Ну, дохлую!.. Да я целый день за нею ходил! На коленках ползал,
на брюхе ползал. Смотри, шапка мокрая, полушубок мокрый.
     - Молодец, коли так!.. Где добыл?
     - За горелым лесом.
     - Возле Слюдяного ключа?
     - Там.
     - Ах,  Гошка,  Гошка!  Ты ведь мою куницу убил!  Я ее еще с  лета
выследил.  И  на  днях  собирался  идти  взять.  Отцу начинаешь дорогу
загораживать!
     - А не все ли равно, тятька? В один колхоз, в одно государство.
     Яков Тимофеевич обнял сына и смахнул навернувшиеся на  старческие
глаза слезинки.
     - Ну,  спасибо,  Гошка,  спасибо!  Теперь мне  на  погост  можно,
умирать можно.  Молодой Векшин заменит старика. Хороший будет охотник!
Другие в лес пойдут,  не такие,  как ты,  молокососы,  -  неделями  за
куницей ходят. Дорогой зверек, хитрый зверек. А ты вот как! Молодчина!
Поеду в Глухариное, куплю тебе новое ружье, двустволку куплю.
     Поздно вечером  с  охоты  вернулся  старший сын.  Выложил на стол
перед отцом  и  братом  пять  беличьих  шкурок  и  одну  бурундучка  -
маленького серенького зверька с черными полосками вдоль спины. Добыча,
конечно,  для начинающего охотника приличная.  И Семен не без гордости
посмотрел на отца и брата, ожидая, какое впечатление произведет на них
его удача.
     Отец принял  добычу  Семена  как  должное,  похвалил.  А Георгий,
чувствовавший себя в этот день необыкновенным героем, усмехнулся:
     - Ну и добыча! Еще мышку бы ободрал.
     Тогда Семен полез за пазуху за главным козырем.  Он  торжественно
извлек оттуда горностая, длинного белого зверька с черной кисточкой на
кончике хвоста.
     - А   это   видали?   -   сказал  он,  тиская  в  руках  нарочито
неосвежеванного,  чтобы похвастаться,  горностая. - Это же королевский
зверь! Из таких шкурок мантии шьют, парадные одежды!
     Потом повернулся к Георгию и буркнул:
     - Что утер тебе нос-то?
     И пошел прочь,  голова вверх,  грудь колесом.  Ушел на кухню, где
мать уже брякала ложками, тарелками.
     Другой раз такого наглого вызова Георгий не стерпел бы.
     Как Семен удивится потом,  когда узнает, что Гошка принес куницу.
Это куда выше "королевского зверя"!  Мантии теперь  у  нас  никому  не
нужны,  а  шапку из куницы любой с радостью наденет.  Да и на воротник
куница пойдет любо-мило.
     После ужина Яков Тимофеевич отозвал Семена в сторонку.
     - Сходи-ка в чулан, погляди. Ведь Гошка добыл куницу.
     - Какую куницу? - удивился Семен.
     Он открыл рот да так и остался с открытым.
     - Не  знаешь,  какие куницы бывают?..  А ты не огорчайся,  Семен!
Помалкивай.  Научу тебя,  где взять такую же куницу.  У меня  есть  на
примете.  Та еще лучше Гошкиной, Я привязал ее. Пойдешь и кокнешь. Вот
как! Только Гошке ни гугу! Пускай не задается.
     На следующее утро,  еще до рассвета,  Семен встал на лыжи, обитые
лосиной шкурой. Звонкий увивался вокруг него, визжал, прыгал, стараясь
лизнуть хозяина в лицо.
     Семен направился в сторону гор.  Путь был уже знакомый. К тому же
погода   выдалась  теплая,  безветренная,  как  перед  снегопадом  или
оттепелью.  В такую погоду на рассвете очертания  деревьев,  кустов  и
даже отдельных былинок кажутся четкими, без теней.
     - А как хорошо в лесу-то!  - расстегивая полушубок, сказал Семен:
- И дышится так легко,  так приятно!  Раньше вроде и не замечал этого.
Все тут словно знакомое,  родное, милое. Вон елки, как старушки, стоят
молчаливые,  а возле них толпа березок. А тот вон старый дремучий кедр
чем-то похож на отца.  А вон та черемная листвянка ни  дать  ни  взять
Гошка:  выбежал  на  бугорок,  раскинул  руки,  жадно  глядит  вокруг,
принюхивается,  прислушивается,  нельзя ли  тут  чем  поживиться...  А
все-таки  Гошка  молодец у нас!  Он весь в отца.  Откуда все берется в
нем? Видно, действительно некоторые люди рождаются с талантом.
     Звонкий не был мечтателем. Пока его хозяин шел с блаженным видом,
он шнырял по кустам, забегал в ельники, обнюхивал следы зверей, держал
нос  по  ветру.  Но  вот  будто  кто-то  резну