"булли",  то  есть
задира, забияка. На это указывали его манеры,  слова  и  весь  тон.  Но  его
нахальство не могло замаскировать ту низость, которая сквозила во  всех  его
чертах. В его круглых и несколько сутуловатых плечах, в короткой  и  толстой
шее было что-то, говорившее, что он, не задумываясь, сможет пойти  на  любое
преступление. Не нужно было видеть ни ручки пистолета, торчавшей  из-за  его
пояса, ни кинжала, чтобы заключить, что он готов по малейшему поводу и  даже
без всякого повода пустить в дело это оружие.
   Вид  этого  совершенно  ненужного  вооружения  сразу  возбудил   во   мне
отвращение. Оно еще больше усилилось, когда я услышал, каким  тоном  Брадлей
говорил с моим спутником, обращавшимся с ним намного вежливее.
   А когда Брадлей заговорил о сестре молодого  человека,  когда  я  заметил
досаду последнего и наконец те взгляды, которые бросал на  меня  Брадлей,  я
готов был вызвать его на ссору, и,  может  быть,  между  нами  произошла  бы
какая-нибудь неприятность, удались он несколько позже.
   - Это ваш приятель? - спросил я Вудлея.
   - О нет!
   - Значит - друг вашего отца?
   - Отец его терпеть не может.
   - Тогда это, видимо, просто ваш старый знакомый: он так хорошо знает  все
ваши дела.
   Говоря это, я больше всего думал о мисс Вудлей.  Почему  Брадлей  сказал,
что не видел ее? Почему моему спутнику так не  понравилось,  что  он  о  ней
заговорил?
   - Да, - ответил молодой человек, - это старое знакомство. Он хорошо  знал
наши дела, по крайней мере, до последнего времени. Я должен вам сказать, что
мы даже воспитывались вместе. Его плантация была рядом с  нашей,  теперь  же
большая ее часть входит в состав нашей. Потому-то он и сказал,  что  посетил
свою родину.
   - А теперь он уже не ваш сосед?
   - Нет, он все продал.
   - Вот оно что...
   - Да. Нат считался здесь сорвиголовой, если не  хуже.  Он  мало  работал,
тратил много денег, бывал в сомнительных  местах  и  не  менее  сомнительном
обществе, как и его отец.  В  один  прекрасный  день  он  вынужден  был  все
продать, чтобы уплатить долги. Так как его земля граничила с  нашей,  то  мы
купили большую ее часть и несколько его невольников. Эти негры  рассказывают
про Ната ужасные истории. Если они хоть наполовину верны, его нужно избегать
и опасаться. Меня особенно удивляет, что брат Генри бывает у него и сам  его
частенько принимает. Может, потому что его  плантация  недалеко  от  той,  о
которой говорил Брадлей. Кажется, он в самом деле зарабатывает много  денег,
как писал мне брат. У него около сотни негров, и его карманы  всегда  набиты
золотом. Никто не знает, что ему помогло выбраться на  поверхность.  Но  мне
думается, что он добывает средства в  игорных  домах  Нового  Орлеана.  Брат
пишет, что он ездит туда зимой, живет там  некоторое  время  и  возвращается
всегда с деньгами. В  прошлом  году  он  купил  для  своей  плантации  около
пятидесяти негров, я уж не говорю о том, что владения его тоже расширились.
   - Просто невероятно!
   - Вы хорошо знаете Новый Орлеан? Много там играют?
   - Да, очень много.
   - Тогда не удивительно, что Брадлей составил себе состояние  игрой.  Если
при этом играют в пикет, то, конечно, он всех обыгрывает.  Еще  ребенком  он
обыгрывал в эту игру негров своего отца.
   - Он играл с неграми?
   - Он может играть с кем угодно, лишь бы у того было что проиграть. Вы  не
удивитесь поэтому, что я был с  ним  несколько  холодей,  хотя  мы  школьные
товарищи.
   - Я ничуть этому не удивляюсь. По-моему, вы вправе держать его от себя на
еще большем расстоянии.
   - Да, наверное. А Генри вообще не следовало бы бывать у него.
   - Но что же их связывает?
   - О, многое! И этот мерзавец может там свободно говорить с Корнелией, как
он называет нашу сестру. В Миссисипи довольно странные нравы. Как вы знаете,
там большинство земель принадлежит всевозможным спекулянтам, которые  ничуть
не заботятся о том, с кем они имеют дело,  лишь  бы  те  платили.  Брат  мой
славный малый, но неразборчив в знакомствах, - ему бы  только  охотиться  со
своими знакомыми. Страсть к охоте и заставила его поселиться там, хотя он  в
этом и не признается. В наших краях  редко  встретишь  медведя,  а  серны  и
антилопы почти совсем перевелись, на берегах же Миссисипи  много  и  пушного
зверя, и пернатой дичи.
   - Да, я тоже слышал об этом.
   - Но, извините, я вам порядком, должно быть, надоел  своими  разговорами,
да и наши лошади подустали. Вот гостиница старого Списера; если  угодно,  мы
там пообедаем и отдохнем, а вечером, когда  спадет  жара,  поедем  дальше  в
Колумбию.
   Мы сошли с лошадей перед  воротами  гостиницы  "Ладайет"  и,  обменявшись
любезностями с хозяином майором Списером (в Тенесси все содержатели гостиниц
- по меньшей мере майоры), отдали своих лошадей вышедшим неграм. В гостинице
нам подали жареный картофель  и  поросенка.  Этого  было  достаточно,  чтобы
подкрепиться, а вечером, после отдыха, мы снова пустились в путь.

Глава V
НА ПЛАНТАЦИИ

   Из всех  эпизодов  моей  жизни  я  ни  об  одном  не  вспоминаю  с  таким
удовольствием, как о моем кратком пребывании на хлопковой плантации Вудлеев.
   Мне показали зеленые зерна хлопкового растения, покрытые  как  бы  легким
пухом. Показали, как их сеять, как отделять сорняки от  молодых  побегов.  Я
видел, как растение принимает сначала форму белоснежного цветка,  как  потом
лопается плодовая коробка, появляется кусок белого  хлопка.  Я  познакомился
также  и  со  сбором  хлопка,  со  способом  его   прессовки,   упаковки   и
окончательного приготовления к отправке на рынок.
   Все  это  мне  в  основном  рассказывал  Вальтер   Вудлей,   но   и   его
очаровательная сестра участвовала  в  этих  беседах,  которые  я,  наверное,
никогда не забуду. Они были  настолько  интересны,  что  я  с  удовольствием
прослушал бы их еще раз и остался бы для  этого  даже  до  следующего  сбора
урожая, но в своем положении случайного гостя я, конечно, не мог этого  себе
позволить. Поэтому, пробыв неделю на плантации, я уехал.
   Казалось, в этом милом благополучном гнезде Вудлеев не могло быть скрытой
раны, которая есть во всяком семействе, но я все же чувствовал, что  это  не
так. Впрочем, это были лишь смутные догадки, но и их было достаточно,  чтобы
огорчить меня.
   Я не забыл Ната Брадлея, не забыл и той развязной манеры,  с  которой  он
говорил о делах Вудлеев, а в особенности того вида, с каким он смел касаться
даже имени Корнелии.
   О Брадлее не раз упоминали в семье Вудлеев, и Вальтер  не  преувеличивал,
говоря об антипатии своего отца к Брадлею. В этом нельзя  было  сомневаться.
Старый джентльмен всегда говорил о нем в самых резких выражениях  и  называл
не иначе, как "этот негодяй". Видно, ему было известно что-то  серьезное  об
этом человеке, и настолько серьезное, что он не решался рассказать этого  ни
детям, ни слугам.
   Никто и не думал пробовать защищать  бывшего  соседа  в  глазах  старика.
Вальтер часто выражал и  свою  антипатию.  Одна  лишь  мисс  Вудлей  хранила
молчание.
   Однако раз или два  мне  удалось  заметить  под  этим  молчанием  как  бы
внутреннюю борьбу или желание прекратить разговор о Брадлее.
   Я не знал, что и предположить. Была ли какая-нибудь тайна между  Брадлеем
и мисс Вудлей, или, может, здесь таился роман?.. Во всяком случае эта  мысль
причинила бы мне боль и тогда, когда я едва знал мисс Корнелию;  теперь  же,
когда я почувствовал к ней подлинную привязанность, эта  мысль  огорчила  бы
меня еще больше.
   Правда, с моей стороны это  было  лишь  предположение,  но  один  случай,
происшедший незадолго до моего отъезда, подтвердил предположение.
   Я часто ходил к небольшому бассейну на  реке,  где  строилась  баржа  для
хлопка, и с большим интересом следил за работами. Судно походило сначала  на
Ноев Ковчег, но мало-помалу  принимало  определенную,  хотя  все  же  весьма
странную форму. Постройкой руководил белый, специалист  по  кораблестроению.
Звали его Вильям Блэн. При нем был  еще  один  белый,  лоцман  с  Миссисипи.
Остальные рабочие были негры - плотники, слесари и конопатчики. Некоторые из
них должны были отправиться в Новый  Орлеан  с  грузом  хлопка,  как  только
постройка будет закончена.
   Я все больше и больше интересовался постройкой и  оснасткой  судна,  хотя
Вильям Блэн вовсе не был расположен посвящать меня в тайны своего искусства.
Несколько раз, когда я заходил на работы один,  он  принимал  меня  с  такой
сомнительной вежливостью, что я должен  был  оборвать  его  и  поставить  на
место. Товарищ его тоже не отличался учтивостью.  Поведение  этих  субъектов
дало мне очень печальное представление о местных рабочих, но потом я  узнал,
что они не здешние.  Оказалось,  что  они  работали  то  там,  то  здесь,  в
зависимости от того, куда их позовут, или, вернее, где они найдут работу.
   Однажды вечером Вальтер Вудлей вышел из дому, сестре же его нужно было  с
ним поговорить, и несколько человек отправились его искать.
   Посланные  не  возвращались  долго.  Я  подумал,  не  пошел  ли   Вальтер
посмотреть строящуюся баржу, а так как  делать  мне  было  нечего,  то  я  и
отправился по направлению к реке. Она протекала ярдах в восьмистах от  дома,
через бывшие владения Ната Брадлея.
   Подойдя к реке, я увидел, что никого из рабочих там не было.  Солнце  уже
давно село, и все они ушли ужинать.
   Дома мне делать было нечего, и я  пошел  дальней  тропинкой,  пролегавшей
через небольшое поле хлопчатника. Под кустарниками было  уже  совсем  темно.
Небо покрылось облаками, и я едва видел тропинку. Время от времени вдоль нее
вспыхивали фосфорические огоньки  светляков,  но  они  меня  только  путали,
потому что беспрестанно перемещались и кружились. Я должен был  продвигаться
вперед как можно осторожнее, от дерева к дереву, и останавливаться  едва  ли
не на каждом шагу, чтобы убедиться, не сбился ли я с тропинки.

Глава VI
СТРАННАЯ БЕСЕДА

   Закурив сигару, я почти  уже  вышел  из  хлопковых  зарослей,  как  вдруг
неподалеку  услышал  голоса.  По-видимому,  двое  мужчин  вели  между  собой
разговор, и разговор, судя по их тону, серьезный. Я остановился и  вгляделся
в темноту. Навстречу мне шли двое. Вскоре они со мной поравнялись.
   Было так темно, что я едва различал их; они же меня совсем не видели.
   Я хотел уже их окликнуть, чтобы не столкнуться с ними,  как  вдруг  узнал
один из голосов. Это был строитель баржи Блэн.  Собеседником  мог  быть  его
помощник Стингер.
   Вовсе не желая с ними встречаться, я отошел немного в сторону, чтобы  они
меня не заметили. Тогда я расслышал их разговор:
   - Так говоришь, будет по крайней мере двести тюков?
   - Да, урожай очень хороший.
   - Тем лучше. Сделай, чтобы все уместились в лодке, Блэн. Нужно увезти все
сразу.
   - Можете быть спокойны: я скорее сделаю лодку больше, чем меньше.
   - Отлично. Если все удастся, то это будет одно из наших лучших дел...  Не
замечаешь ли ты, как будто табаком пахнет?..
   - Да.
   - Кто-то  тут  недавно  курил.  Это  запах  сигары.  Вероятно,  проклятый
иностранец или Вальтер Вудлей тут недавно прошли.
   Около полминуты не слышно было ни звука. Они остановились и слушали.
   Теперь меньше чем когда-либо я  желал  бы  встретиться  с  Блэном  и  его
спутником. Это был не Стингер. Я узнал бы его по голосу.  Этот  же  голос  я
также где-то слышал, но все-таки не узнал.
   Я стоял совершенно  неподвижно,  вынув  сигару  изо  рта  и  повернув  ее
зажженным концом к ладони. Я надеялся услышать  что-нибудь  интересное,  так
как в том, что я услышал из разговора, была какая-то тайна.
   Кто это мог так интересоваться постройкой баржи и судьбой урожая  мистера
Вудлея?
   Может быть, управляющий?
   С ним я раз или два разговаривал, но не  настолько  запомнил  его  голос,
чтобы узнать его. Я вынужден был ограничиться только предположениями, потому
что собеседники пошли дальше, говоря так тихо, что я не  мог  расслышать  ни
слова.
   Вскоре они были далеко от меня.
   Убедившись, что они тоже не могут услышать моих шагов,  я  пошел  дальше,
раздумывая об этом случае. Голос незнакомца так и раздавался у меня в  ушах,
но я все не мог понять,  чей  это  голос.  Я  все-таки  думал,  что  это  не
управляющий. Придя домой,  я  убедился,  что  прав  в  своем  предположении.
Управляющий стоял на пороге и, конечно, не мог меня обогнать.
   Вальтер также  был  дома,  и  я  передал  ему  обрывки  услышанного  мной
разговора.
   - Это, вероятно, кто-нибудь из  соседей  интересуется  нашими  делами,  -
сказал он с беззаботным смехом. - Впрочем, я не могу сказать, кто из них мог
быть к  нам  так  доброжелателен.  А,  -  сказал  он,  подумав,  -  кажется,
догадываюсь. Мы обещали эконому баржи один процент с  продажной  цены,  если
груз благополучно дойдет до Нового Орлеана. Это, вероятно, какой-нибудь друг
Блэна, поздравлявший его с выгодным делом.
   - Может быть, - сказал я, хотя сомнения мои так и не рассеялись.
   - Представьте, - сказал Вальтер, переходя на другой предмет,  -  я  ходил
после обеда к соседу и вообразите, кого встретил!
   - Как я могу угадать? Ведь я здесь никого не знаю.
   - Вы, однако, видели этого человека и кое-что о нем слышали.
   - Кто же это?
   - Нат Брадлей!
   - Нат Брадлей? Он здесь? Но ведь он говорил, что уезжает домой.
   - Да, но это, как видите, вовсе не мешает ему быть здесь.
   - Что же он тут делает? - спросил я с некоторым беспокойством.
   - Кто знает! Он был, видимо, недоволен, что встретил меня. Вероятно,  ему
пришло в голову, что мне покажется странным его пребывание здесь,  когда  он
сам мне сказал, что едет к  берегам  Миссисипи.  Он  уверяет,  что  не  было
попутного парохода в Нашвиле. Я точно знаю, что  это  ложь.  Я  слышал,  что
недавно оттуда отправился пароход и как раз тогда, когда  Брадлей  там  был,
если, конечно, он действительно туда ездил. Если бы он хотел, он мог  бы  на
него сесть. Это опасная личность. Никто не знает, что он тут  делает,  зачем
сюда приехал. Он говорит, что здесь  есть  поблизости  торговец  неграми,  у
которого он рассчитывает купить по дешевой цене нескольких  рабов,  а  потом
поедет верхом в Мемдлест и там сядет на пароход. Не знаю, правда ли это.  Во
всяком случае у него теперь много денег, потому что он говорил мне о покупке
двадцати рабов.
   Слушая это  длинное  объяснение,  я  вдруг  поймал  себя  на  мысли,  что
догадался, кто разговаривал с Блэном. Это был тот самый голос,  который  так
неприятно поразил меня, когда произносил имя мисс Вудлей...
   Я тут же поделился с Вальтером своими подозрениями.
   - Это возможно, - ответил он. - Однако я не знаю,  знаком  ли  Брадлей  с
Вилем Блэном, и не вижу, какое ему может быть дело до  нашего  хлопка  и  до
того, в один или в два рейса пойдет он в Новый Орлеан.
   Я знал об этом не больше, и как раз это продолжало меня интриговать после
того, как мы перестали разговаривать о нашей встрече.
   Странная вещь! Ни по соседству, ни на  плантации  никто,  кроме  Вальтера
Вудлея, не знал о появлении Брадлея.
   В те три дня, которые прошли между этим случаем и моим отъездом, я  навел
справки и выяснил - никто  не  знал,  что  Нат  Брадлей  здесь.  Его  первое
посещение вызвало много толков, как их всегда вызывает  появление  человека,
уехавшего разоренным и через несколько лет вернувшегося снова богатым.
   Что же касается  второго  посещения,  сделанного  совершенно  тайно,  то,
очевидно, оно было сделано с такой целью, в которой  Брадлею  неудобно  было
признаться перед соседями.
   Заключение это было логично. Оно часто приходило мне в голову и, не  знаю
почему, очень меня беспокоило.

Глава VII
СТРАСТНЫЙ ОХОТНИК

   Несмотря на мое нежелание покинуть своих хозяев, я наконец должен был  на
это решиться.  Дольше  оставаться  здесь  было  неудобно.  Однако  я  сильно
привязался к Вальтеру, а в  особенности,  к  его  очаровательной  сестре,  и
потому с большим удовольствием согласился на предложение, которое давало мне
возможность вскоре с ними опять встретиться.
   Они предложили мне, когда я буду путешествовать по Миссисипи,  заехать  к
их брату Генри. Это было мне почти по дороге. С ним я мог бы поохотиться  на
зверей; мисс Корнелия, а может быть и  Вальтер,  приедут  туда  на  зиму,  -
почему бы мне не подождать там их прибытия.
   Вряд ли кто-нибудь на моем месте отклонил  бы  такое  предложение,  я  же
просто не в силах был это сделать. Пообещав заехать к мистеру Генри  Вудлею,
снабженный рекомендательными письмами  к  нему,  я  распростился  со  своими
хозяевами и снова направился на юг.
   Через несколько дней я приехал на плантацию Генри Вудлея и представил ему
письма. Я был принят  так  хорошо,  как  только  можно  было  вообразить  по
рассказам моих прежних хозяев. Впрочем, я думаю, что был  бы  почти  так  же
хорошо принят и без этих писем. Мне стоило только сказать, что  я  страстный
охотник, чтобы Генри Вудлей принял меня с распростертыми  объятиями.  Письма
же сделали то, что между нами установились  совсем  приятельские  отношения.
Генри Вудлей принял меня так, как будто я вместо простого письма его  сестры
привез ему чек на сто тысяч франков.
   У Генри Вудлея все очень  отличалось  от  того,  что  я  видел  в  старом
семейном   доме   Вудлеев.   Вместо   комфортабельного,    почти    роскошно
меблированного жилища, я был введен в  более  чем  скромный  дом.  Это  было
что-то вроде хижины, без  всякой  претензии  на  изящество,  спрятанной  под
высокими деревьями и окруженной рощами  магнолий,  лимонных  и  апельсиновых
деревьев, пальм, всеми сортами растений из соседних лесов. За главным  домом
были расположены хижины работавших на плантации  негров,  а  также  кухни  и
конюшни.
   Несмотря на простоту, дом имел очень живописный и приятный для глаза вид.
Да и в  практичности  Генри  Вудлею  нельзя  было  отказать:  он  имел  все,
необходимое для жизни.
   На псарне содержалась дюжина охотничьих собак, у некоторых  из  них  были
боевые рубцы, - следы когтей  медведя  или  пантеры.  Меня  это  взволновало
особенно - значит, хозяин действительно охотник, как и я, и мне здесь скучно
не будет.
   Страсть к охоте заставила Вудлея выбрать себе это место, вдали от родных.
Ради охоты он согласился  терпеть  ежегодно  летнюю  жару,  ужасную  в  этой
местности, дышать  миазмами  болот  Миссисипи  и  отказаться  от  состояния,
которое  мог  бы  нажить  на   табачных   или   хлопковых   плантациях.   Он
довольствовался тем зерном и фуражом,  которые  собирал  со  своих  полей  и
лугов, лишь бы ему этого хватало на прокорм своих людей, лошадей и собак.
   Мне уже случалось встречать людей, которые занимаются якобы  земледелием,
а сами проводят три четверти жизни на охоте или рыбной ловле. Земледелие для
них только предлог или средство избежать другого занятия, отнимающего больше
времени, средство  самооправдания  в  ничегонеделании.  Такие  типы  сотнями
встречаются в долинах Миссисипи и тысячами - в девственных лесах Америки.
   Внутри дома, - как и снаружи, все указывало на то, что хозяин - настоящий
охотник. Всюду висели охотничьи трофеи: рога, шкуры, клыки, а также холодное
оружие всех видов и ружья всех калибров.
   Через некоторое время после моего приезда хозяин посвятил  меня  в  жизнь
южного траппера, и вскоре я узнал все способы  охоты,  практикуемые  в  этом
краю.
   Меньше чем за месяц я даже имел уже массу  трофеев.  У  меня  были  шкуры
черного медведя, красной  пумы,  пятнистой  рыси,  черных  и  серых  волков,
опоссумов, морских кроликов. В моей  коллекции  появились  рога  вирджинской
серны, шкуры аллигаторов и кайманов юго-западных рек.
   Птиц также было немало в этой коллекции, и первое  место  в  ней  занимал
роскошный экземпляр индейского петуха, весом в тридцать фунтов. Я также убил
большого американского ястреба, лебедя-трубача, птицу-змею, красного ибиса и
много других птиц, которые встречаются только на