лядывать в мой фрахтовый договор.
   - Э-э, нет,  дружище,  есть  все-таки  разница  между  нашими  занятиями.
Владельца фелукки, конечно, нельзя сравнивать  с  гондольером,  пользующимся
самым большим доверием неаполитанского герцога,  который  имеет  право  быть
допущенным в Совет Трехсот.
   - Та же разница, что между бурным морем и спокойным заливом. Ты бороздишь
своим ленивым веслом воды канала, в то время как я в  мистраль   лечу по проливу  Пьомбино,  мчусь
вперед в любой шквал и пролетаю, едва касаясь  вод,  Адриатическое  море  во
время сирокко, который так горяч, что можно варить на нем макароны,  а  море
при нем кипит сильнее, чем водовороты у Сциллы...
   - Тс-с!..  -  нетерпеливо  прервал  его  гондольер  с  юмором  истинного
итальянца  он  предавался  удовольствию  поспорить  ради  самого  спора,  не
выказывая при этом своих подлинных чувств. -  Сюда  идет  некто,  кто  может
подумать, что без его помощи мы не сможем разрешить наш спор.
   Калабриец замолчал и, отступив на шаг, с мрачным видом в упор разглядывал
человека, который был причиной этой тревоги.
   Незнакомец медленно проходил мимо. Ему, наверно, не было еще и  тридцати,
но серьезная сосредоточенность взгляда делала его гораздо старше.  Щеки  его
были  бледны,  но  бледность  эта  свидетельствовала   скорее   о   душевных
переживаниях,  чем  о  телесных  недугах.  Его  крепкое,  мускулистое   тело
двигалось легко и свободно, но в каждом его движении  чувствовалась  большая
сила. Походка была твердой и уверенной, держался он прямо и независимо,  вся
его внешность  выражала  мужественное  самообладание,  бросавшееся  в  глаза
каждому, кто на  него  смотрел.  Если  судить  по  одежде,  то  он,  видимо,
принадлежал к низшему классу - на  нем  был  камзол  из  простого  вельвета,
темная шапочка в стиле Монтеро, какие носили тогда в южных странах Европы, и
все остальное платье в этом же роде. Лицо  его  было  скорее  печально,  чем
мрачно, но удивительно спокойно, как и все его движения. Однако  черты  лица
выражали смелость и благородство, подчеркивая силу и  мужественность,  столь
характерные для лучших образцов итальянской красоты. И  особенно  выделялись
на этом необычном лице глаза, словно озарявшие его, - глаза,  полные  ума  и
страсти.
   Сверкающие глаза эти на мгновение задержались на лицах гондольера  и  его
товарища, но выражение их, хотя и пытливое, было совершенно безучастным.  Он
оглядел их мимолетно, но испытующе, как смотрит на людей человек, у которого
есть причины не доверять им. Взгляд его скользил по лицам  всех  прохожих  с
одинаковой подозрительностью, и  к  тому  времени,  как  его  гибкая  фигура
скрылась в толпе, он успел быстро и внимательно оглядеть еще многих.
   Гондольер и моряк из Калабрии молчали, не отрывая  глаз  от  удалявшегося
человека. Когда незнакомец скрылся, гондольер взволнованно воскликнул:
   - Браво !
   Его приятель многозначительно поднял три пальца и указал кивком на Дворец
Дожей.
   - И они позволяют ему свободно разгуливать даже здесь, на площади Святого
Марка? - спросил он с неподдельным удивлением.
   - Не так-то просто, дружище, заставить воду  бежать  против  течения  или
остановить  водопад.  Говорят,  что  большинство  сенаторов  готовы   скорее
потерять свои  надежды  на  "рогатый  чепец"  ,  чем  потерять  этого
проклятого Якопо Фронтони!  Ему  известно  больше  фамильных  секретов,  чем
самому настоятелю собора Святого  Марка,  а  ведь  тому  бедняге  приходится
полжизни проводить в исповедальне!
   - Ну да, они боятся заковать его в железо, чтобы из него не  полезли  все
их секреты!
   - Черт побери! Вся Венеция пришла бы в  волнение,  если  бы  Совету  Трех
пришло  в  голову  развязать  язык  этому  молодому  человеку  таким  грубым
способом.
   - Говорят, Джино, что твой Совет Трех имеет обыкновение  кормить  рыбу  в
лагунах и сваливать потом вину на какого-нибудь бедного анконца, если  волны
прибьют труп к берегу.
   - Но об этом вовсе незачем кричать так громко,  словно  ты  приветствуешь
сицилийца своей сиреной, хотя, возможно, ты и прав. Но,  по  правде  говоря,
мало кто из подобных людей более опасен, чем тот, что  прошел  мимо  нас  на
Пьяцетту.
   - Подумаешь! Два цехина - красная цена его услугам! - возразил  калабриец
с многозначительной гримасой на лице.
   - Святая мадонна! Ты забываешь, Стефано, что если уж он взялся  за  дело,
то никакой священник не успеет дать несчастному отпущение грехов!  Нет,  его
кинжал меньше чем за сотню не купишь. За твои два цехина удар будет не тот и
жертва еще успеет и прочесть все молитвы и наговориться вдоволь, прежде  чем
отправиться к праотцам.
   - Бог ты мой! - воскликнул моряк с ужасом и отвращением.
   Гондольер пожал плечами и выразил  этим  движением  больше,  чем  мог  бы
передать словами человек, родившийся на берегах Балтийского моря. Но  и  он,
видимо, решил переменить тему разговора.
   - Слушай-ка, Стефано Милане,  -  сказал  он  после  паузы,  -  в  Венеции
случаются дела, о которых надо забыть тому, кто  хочет  спокойно  есть  свои
макароны. Какова бы ни была цель твоего приезда, ты прибыл как раз  время  -
завтра правительство устраивает гонки гондол.
   - И ты собираешься участвовать в регате?
   - Либо я,  либо  Джорджио,  с  благословения  святого  Теодора.  Наградой
счастливцу или  искуснику  будет  серебряная  гондола.  А  потом  мы  увидим
обручение дожа с Адриатикой.
   - Твои благородные господа хорошо сделают, если будут  получше  ухаживать
за невестой, потому что многие еретики предъявляют свои права на нее. У скал
Отронто я встретил отлично оснащенного и быстроходного пирата, который готов
был гнаться за моей фелуккой чуть ли не до самых лагун.
   - А при взгляде на него не загорелись ли твои пятки, милый Стефано?
   - На его палубе не было турецких тюрбанов, но матросский колпак сидел  на
черных густых волосах, и подбородки этих моряков были  чисто  выбриты.  Твой
"Буцентавр" теперь уже не самое храброе судно между Далмацией  и  островами,
хотя и самое нарядное. Много стало людей в  Гибралтарском  проливе,  которым
уже мало того, что они делают у своего побережья, и которые воображают,  что
могут позволить себе то же и возле нашего.
   - Республика постарела, брат, и нуждается в отдыхе. Такелаж  "Буцентавра"
тоже одряхлел от времени и  частых  походов  на  Лидо.  Мой  хозяин  не  раз
говорил, что прыжок Крылатого Льва теперь тоже не так длинен, каким  он  был
раньше, даже в дни его юности.
   - Всем известно, что дон Камилло смело рассуждает  о  республике  Святого
Марка - ведь его древний замок святой Агаты находится-то в Неаполе. Если  бы
он говорил более почтительно  о  рогатом  чепце  дожа  и  Совете  Трех,  его
претензии на права предков выглядели бы более  справедливыми  в  глазах  его
судей. Впрочем, расстояние  смягчает  краски  и  приглушает  страх.  Так  же
меняется мое мнение о скорости фелукки и достоинствах турка в зависимости от
того, нахожусь ли я в порту или в открытом море, да и ты,  Джино,  я  помню,
забывал святого Теодора и поклонялся так же истово  святому  Януарию,  когда
бывал в Неаполе, как будто тебе и в самом деле грозила беда со стороны гор.
   - Нужно молиться тому, кто поближе, иначе молитвы не  будут  услышаны,  -
возразил гондольер, поднимая голову и не без суеверного страха  бросая  чуть
насмешливый взгляд на изваяние святого,  увенчивавшее  колонну,  к  подножию
которой он прислонялся, - и нужно быть поосторожнее,  потому,  что  вон  тот
ростовщик уже смотрит  на  нас  так,  словно  его  мучает  совесть,  что  он
позволяет нам говорить столь непочтительно и не может на нас  донести.  Этот
старый бородатый мошенник, говорят, связан с Советом Трех, и не только  тем,
что выуживает у них  денежки,  которые  дает  взаймы  их  сыновьям...  Итак,
Стефано, ты полагаешь, что республике никогда уж больше не установить  новой
триумфальной мачты на площади и  не  приобрести  новых  трофеев  для  собора
Святого Марка?
   - Но ведь и Неаполь с его беспрерывной сменой владык так же  не  способен
вершить великие дела на море, как и  твой  крылатый  зверь!  С  тебя  вполне
достаточно, Джино, водить гондолу по каналам и следовать за своим господином
в его  калабрийский  замок  но,  если  тебе  захочется  знать,  что  сейчас
происходит  в  огромном  мире,  тебе  придется  удовлетвориться   рассказами
моряков, вернувшихся из дальних стран.  Дни  Святого  Марка  прошли,  теперь
время северных еретиков.
   - Ты за последнее время  слишком  долго  жил  среда  лживых  генуэзцев  и
поэтому так говоришь. Великолепная Генуя! Но разве  может  какой-либо  город
сравниться с нашим городом каналов и островов? И  что  такое  совершила  эта
Апеннинская республика, чтобы сравнивать ее дела с великими делами  Королевы
Адриатики! Ты забываешь, что Венеция была когда-то...
   - Тише, тише! Вот именно "была когда-то", дружище,  и  это  относится  ко
всей Италии. Ты гордишься своим прошлым так же, как римляне из Трастевере.
   - И римляне из Трастевере правы. Разве это ничего не значит - происходить
от такого великого и победоносного народа?
   - А по мне, Джино Мональди, лучше быть сыном того народа, который велик и
победоносен сейчас. Наслаждение своим прошлым похоже на удовольствие,  какое
испытывают глупцы, мечтая о вине, выпитом вчера.
   - Это хорошо для неаполитанцев, чья страна никогда не была единой нацией!
- сердито возразил гондольер.
   - Пусть будет так. И все же винные ягоды так же сладки,  а  дичь  так  же
нежна, как раньше. Пепел вулкана покрывает все!
   - Джино! - раздался повелительный голос за спиной гондольера.
   - Синьор!
   Тот, кто прервал беседу двух приятелей, молча указал рукой на гондолу.
   - Прощай, - поспешно прошептал гондольер. Его товарищ дружески пожал руку
своему земляку - тот родился, как и он, в Калабрии, но случай привел его  на
каналы. В следующее мгновение  Джино  уже  раскладывал  подушки  для  своего
господина, разбудив сначала подручного, который спал сладким сном.

Глава 2

   ...иначе я никак не поверю, что вы катались в гондолах.
   Шекспир. "Как вам это понравится"

   Дон Камилло Монфорте вошел в гондолу, но не  занял  там  своего  обычного
места. Перекинув плащ через плечо и прислонившись к балдахину гондолы, стоял
он в задумчивости, пока его искусные и ловкие гребцы не вывели лодку из гущи
других гондол, забивших причал,  на  широкий  водный  простор.  Затем  Джино
коснулся своей красной шапочки и взглянул на господина, словно  спрашивая  у
него взглядом, куда плыть. Ему молча ответили жестом, что путь надо  держать
на Большой канал.
   - Тебе хотелось бы, Джино, показать свое искусство в  гонках?  -  спросил
дон  Камилло,  когда  тесные  каналы  остались  позади.   -   Ты,   конечно,
заслуживаешь удачи... Ты разговаривал с каким-то незнакомцем, когда я позвал
тебя в гондолу?
   - Да, я расспрашивал этого человека  о  новостях  в  нашей  Калабрии.  Он
прибыл в порт на своей  фелукке,  хотя  и  клялся  когда-то  именем  святого
Януария, что его прежний, неудачный приезд в Венецию будет последним.
   - А как называется его фелукка и как его имя?
   - "Прекрасная соррентинка" под командой Стефано Милане,  сына  старейшего
слуги  рода  святой  Агаты.  Этот  быстроходный  барк  может  похвалиться  и
красотой. Он должен быть удачливым,  потому  что  добрый  священник  многими
молитвами отдал его под покровительство богородицы и святого Франциска.
   Дон Камилло начал разговор с тем равнодушным видом,  с  каким  высший  по
положению обычно говорит с низшим но теперь он, казалось, заинтересовался.
   - "Прекрасная соррентинка"! А не приходилось ли мне  раньше  видеть  этот
барк?
   - Очень возможно, синьор. У капитана есть  родные  во  владеньях  герцога
святой Агаты, как я уже говорил вашей светлости, и его судно не раз зимовало
на берегу у замка.
   - Что привело его в Венецию?
   - Я отдал бы свою лучшую куртку с цветами  вашей  милости,  чтобы  узнать
это, синьор. Я не люблю вмешиваться в чужие  дела  и  отлично  понимаю,  что
скромность - главная добродетель гондольера и все же я  пытался  по  старой
дружбе кое-что разузнать о цели его приезда, но он был так осторожен, словно
пятьдесят добрых христиан Доверили ему свои тайны. Но  если  ваша  светлость
пожелает все узнать и поручит это мне, то я надеюсь, что ваше  имя,  которое
он должен уважать, и умелый подход  помогут  нам  выудить  из  него  кое-что
получше какой-нибудь фальшивой накладной.
   - Ты можешь выбрать любую из моих гондол для участия в гонках,  Джино,  -
сказал герцог святой Агаты, входя под балдахин.
   Он растянулся на черных, из глянцевой кожи подушках, так и не ответив  на
последние слова слуги.
   Гондола легко и бесшумно, словно сказочный эльф,  летела  вперед.  Джино,
который был старшим гребцом, стоял на маленьком изогнутом мостике на корме и
с привычной ловкостью и искусством действовал своим веслом, направляя легкое
суденышко то  вправо,  то  влево,  и  оно,  подчиняясь  его  воле,  проворно
скользило  среди  множества  лодок  разного   вида   и   назначения,   часто
встречавшихся им на пути. Позади оставались дворцы  и  большие  каналы,  что
вели к различным зрелищам и другим бойким и шумным местам, где  часто  бывал
герцог,  но  дон  Камилло  не  менял  курса.  Наконец  лодка  поравнялась  с
величественным зданием. Джорджио, гребя одной рукой, смотрел через плечо  на
Джино, который опустил весло. Оба  ждали  новых  приказаний  с  почтительной
готовностью, словно лошадь, замедляющая свой  бег  около  дома,  где  обычно
останавливается хозяин. Дом, у которого остановилась гондола, был  одним  из
замечательнейших зданий Венеции он был совершенно великолепен как по своему
внешнему  убранству  и   орнаментам,   так   и   по   своему   оригинальному
местоположению прямо в  воде.  Его  массивный,  грубо  обтесанный  мраморный
фундамент устойчиво покоился среди волн, словно он был высечен из  подводной
скалы, и в то же время этажи, причудливо возвышаясь один над другим, легко и
грациозно достигали необычайной высоты. Колоннады с модульонами и массивными
карнизами  нависали  над  водой,  словно  человек  решил  посмеяться   своим
искусством  над  неверной  стихией,  скрывающей  фундамент  здания.  Ступени
лестницы, омываемые волнами от проходящих мимо  гондол,  вели  в  просторный
вестибюль, служивший двором. Здесь стояли две или три гондолы. Вероятно, они
принадлежали тем, кто жил в этом дворце, потому что  в  них  не  видно  было
людей, Поднимающиеся из воды столбы отгораживали лодки от  проходивших  мимо
гондол. Такие столбы,  с  разукрашенными  и  разрисованными  верхушками,  на
которых можно было видеть цвета и  гербы  их  хозяев,  образовывали  подобие
маленькой гавани для гондол перед дверью каждого дома, где обитала знать.
   - Куда угодно отправиться вашей светлости? -  спросил  Джино,  так  и  не
дождавшись приказания хозяина.
   - Во дворец.
   Джорджио и Джино обменялись удивленными взглядами, но  послушная  гондола
скользнула мимо  этого  неприветливого,  хотя  и  роскошного  здания,  будто
маленькое суденышко повиновалось  какому-то  внутреннему  побуждению.  Через
секунду они повернули в сторону, и по всплескам воды о высокие  стены  можно
было догадаться,  что  они  вошли  в  более  узкий  канал.  Укоротив  весла,
гондольеры осторожно гнали лодку вперед, то свертывая в  какой-нибудь  новый
канал, то скользя под низким  мостиком,  то  выкрикивая  мягкими  гортанными
голосами знакомые всем в этом городе сигналы, чтобы  предостеречь  тех,  кто
мчался навстречу. И вскоре Джино  искусно  остановил  гондолу  около  самой
лестницы красивого здания.
   - Следуй за мной, - сказал дон Камилло, с привычной осторожностью  ступая
на мокрую ступеньку и опираясь рукой на плечо Джино. - Ты мне нужен.
   Ни вестибюль, ни вход, ни остальные внешние детали этого здания не  могли
сравниться с богатством и роскошью дворца на Большом канале.  Тем  не  менее
можно было с уверенностью сказать, что оно принадлежит знатному лицу.
   - Ты поступил бы мудро, Джино, если бы попытал завтра  счастья  на  новой
гондоле, - сказал хозяин,  поднимаясь  по  массивной  каменной  лестнице,  и
показал на красивую новую лодку, которая лежала в углу  большого  вестибюля
во дворах домов, выстроенных на более твердой основе, чем вода,  так  обычно
стоят экипажи и кареты. - Тот, кто жаждет снискать покровительство  Юпитера,
должен прокладывать себе дорогу к счастью собственным трудом, ты это  и  сам
хорошо знаешь, мой друг.
   Джино просиял и долго рассыпался в благодарностях.
   Они поднялись на второй этаж и углубились в анфиладу  мрачных  комнат,  а
гондольер все еще благодарил своего хозяина.
   - Имея твердую руку и быструю гондолу, ты можешь надеяться  на  успех  не
меньше других, Джино, - сказал дон Камилло, закрывая за слугой дверь  своего
кабинета. - А теперь я попрошу тебя доказать мне свое усердие несколько иным
образом. Знаешь ты в лицо человека, по имени Якопо Фронтони?
   - Ваша светлость! - вскричал гондольер, у которого от испуга  перехватило
дыхание.
   - Я тебя  спрашиваю,  знаешь  ли  ты  в  лицо  человека,  которого  зовут
Фронтони!
   - В лицо, синьор?
   - Как же иначе можно узнать человека?
   - Человека, синьор дон Камилло?
   - Ты что, насмехаешься над своим хозяином?! Я спрашиваю тебя,  знаком  ли
ты с неким Якопо Фронтони, жителем Венеции?
   - Да, ваша светлость.
   - Того, о ком я говорю, долго преследовали семейные неурядицы,  отец  его
до сих пор находится в ссылке на побережье Далмации или еще где-то.
   - Да, ваша светлость.
   - Здесь многие носят фамилию "Фронтони", и важно не ошибиться.  Якопо  из
этой семьи - молодой человек лет  двадцати  пяти,  крепкого  телосложения  и
меланхоличного вида, темперамента менее живого, чем хотелось бы в его годы.
   - Да, ваша светлость.
   - У него мало друзей, и он, пожалуй, больше известен своей  молчаливостью
и рвением, с каким он выполняет свои обязанности, чем обычным легкомыслием и
леностью людей его сословия. Словом, тот Якопо Фронтони, что живет где-то  у
Арсенала.
   - Мой бог! Синьор герцог,  этот  человек  так  же  хорошо  известен  нам,
гондольерам, как мост Риальто!  Ваша  светлость  может  не  утруждать  себя,
описывая его наружность.
   Дон Камилло рылся в своем секретере,  перебирая  какие-то  бумаги.  Он  с
удивлением  взглянул  на  гондольера,  решившегося  острить  в  разговоре  с
хозяином, и вновь опустил глаза.
   - Ты его знаешь, и этого довольно.
   - Да, ваша светлость. Но что вам будет угодно от этого проклятого Якопо?
   Герцог святой Агаты, казалось, о чем-то раздумывал. Он сложил  бумаги  на
место и закрыл секретер.
   - Джино, - сказал он доверительно и  дружелюбно,  -  ты  родился  в  моих
владениях и, хотя давно уже плаваешь гондольером в Венеции, всю  свою  жизнь
служишь мне.
   - Да, ваша светлость.
   - Я желаю, чтобы ты окончил свою жизнь там, где начал ее. До  сих  пор  я
вполне доверял тебе и не ошибусь, сказав, что ты ни разу  не  обманул  моего
доверия, хотя тебе и приходилось порой быть невольным  свидетелем  некоторых
опрометчивых поступков моей юности, которые могли  бы  доставить  мне  много
неприятностей, если бы ты не держал язык за зубами.
   - Да, ваша светлость.
   Дон Камилло улыбнулся, но тут же лицо  его  снова  омрачилось  тревожными
думами.
   - Раз ты знаешь того, о ком я говорил, дело наше упрощается. Возьми  этот
пакет. - И он подал гондольеру запечатанное  письмо  большего,  чем  обычно,
формата и снял с пальца кольцо с печаткой. - Это будет доказательством твоих
полномочий. Под аркой Дворца Дожей, которая ведет к  каналу  Святого  Марка,
под Мостом Вздохов ты найдешь Якопо. Отдай ему письмо и, если  он  потребует
кольцо, отдай и его. Сделай все, что он прикажет, и возвращайся с ответом.
   Джино выслушал своего господина с глубоким вниманием и уважением, но  все
же не мог скрыть страх.  Привычное  почтение