ль - 15 мая.
   Мог ли Дмитрий Николев рассчитывать, что  братья  Иохаузены  дадут  ему
отсрочку, что они согласятся переписать долговое обязательство?.. Нет! Его
кредитором был не только банкир, не  только  деловой  человек  -  это  был
политический враг. В подготовлявшемся антинемецком  движении  общественное
мнение сделало их соперниками. Благодаря  этому  долговому  обязательству,
этому взносу - последнему, но самому значительному,  -  глава  банкирского
дома, Франк Иохаузен, держал его в руках.
   Он будет безжалостен.
   Беседа доктора, консула и Ильки продолжалась еще с полчаса. Девушка все
больше беспокоилась по поводу опоздания отца, как вдруг  тот  появился  на
пороге столовой.
   Несмотря на то, что Дмитрию Николеву было не более сорока семи лет,  он
казался на десять  лет  старше.  Роста  он  был  выше  среднего,  крепкого
телосложения, с седеющей  бородой  и  довольно  суровым  лицом,  со  лбом,
изборожденным  морщинами,  омраченным  горькими  раздумьями   и   тяжелыми
заботами;  во  всяком  случае,  таково  было   впечатление,   которое   он
производил. Однако с молодых лет  у  него  сохранился  покоряющий  взгляд,
глубокий и проникновенный голос - голос, который, по  выражению  Жан-Жака,
находит отзвук в сердце.
   Дмитрий Николев снял промокшее  под  дождем  пальто,  бросил  шляпу  на
кресло, затем, подойдя к дочери, поцеловал ее в лоб и пожал руки друзьям.
   - Ты запоздал, отец... - сказала Илька.
   - Меня задержали, - ответил Дмитрий. - Урок затянулся...
   - Давайте же пить чай... - предложила молодая девушка.
   - Если только ты не слишком устал, Дмитрий, - заметил доктор  Гамин.  -
Не стесняйся... Твои вид мне не нравится... Тебе необходимо отдохнуть...
   - Да, - ответил Николев, - но ничего...  Сон  восстановит  мои  силы...
Давайте пить чай, друзья... И  так  уж  я  вас  задержал.  А  потом,  если
позволите, я пораньше лягу спать...
   - Что с тобой, отец?.. - спросила Илька, пристально глядя ему в глаза.
   - Ничего, детка, уверяю тебя, - ничего. Если будешь  так  беспокоиться,
то Гамин в конце концов откроет у меня какую-нибудь мнимую  болезнь,  лишь
бы полечить меня ради своего удовольствия!
   - Это такого рода болезни, от которых  не  излечиваются!..  -  ответил,
качая головой, доктор.
   - Вы не узнали ничего нового, господин Николев?.. - спросил консул.
   - Ничего... если не  считать,  что  генерал-губернатор  Горко,  который
ездил в Петербург, вернулся в Ригу.
   - Вот это хорошо! -  воскликнул  доктор.  -  Вряд  ли  его  возвращение
доставит  удовольствие  Иохаузенам,  на  них  там  смотрят   не   очень-то
благожелательно.
   Дмитрий Николев еще сильнее нахмурился. Ведь это имя напоминало  ему  о
неизбежном платеже, отдававшем его на милость немецкого банкира!
   Самовар вскипел, и Илька наполнила чашки! Чай  был  хорошего  качества,
хотя и не стоил сто пятьдесят франков за фунт, как в богатых домах. В этой
стране имеется чай  всех  сортов,  -  к  счастью,  так  как  это  наиболее
распространенный напиток, подлинный русский  напиток,  который  потребляют
даже бедняки.
   К столу были поданы булочки с маслом, которые девушка пекла сама.
   Трое друзей беседовали еще с полчаса; разговор шел о настроениях рижан.
Впрочем, такие же  настроения  были  распространены  и  в  других  больших
городах  Прибалтийских  областей.  Борьба  между  немецким  и   славянским
населением захватила даже самых равнодушных людей. Можно было  предвидеть,
что по мере усиления политической активности завяжется  жаркая  борьба,  в
особенности в Риге, где народности эти сталкивались более непосредственно.
   Явно чем-то озабоченный, Дмитрий почти не принимал  участия  в  беседе,
хотя речь часто шла и о нем.  Мысли  его,  как  говорится,  витали  где-то
далеко... Где?.. Никто, кроме него, не мог бы этого сказать.  Но  когда  к
нему  обращались  с  вопросом,  он  давал  лишь  уклончивые   ответы,   не
удовлетворявшие доктора.
   - Послушай, Дмитрий, - повторял он, -  у  тебя  такой  вид,  словно  ты
где-то далеко в Курляндии, а ведь мы в Риге!.. Или, может быть,  ты  решил
устраниться от борьбы?.. Общественное мнение за тебя,  власти  за  тебя...
Неужели ты хочешь снова обеспечить успех Иохаузенам?..
   Опять это имя,  звучавшее  как  тяжелый  удар  молота  для  несчастного
должника богатого банкирского дома!
   - Они значительно могущественнее, чем ты полагаешь,  Гамин,  -  отвечал
Дмитрий.
   - Но значительно менее могущественны, чем они утверждают, и  скоро  это
станет ясно всем, - возразил доктор.
   Часы пробили половину девятого. Пора было уходить.  Доктор  и  господин
Делапорт поднялись, чтобы попрощаться с хозяевами.  На  дворе  разыгралась
непогода. Дождь хлестал в окна. Ветер  завывал  на  перекрестках  улиц  и,
врываясь в трубу, гнал дым обратно в печку.
   - Ну и бушует... - сказал консул.
   - В такую погоду и врача не выгонишь на улицу!.. - объявил доктор. - Ну
что ж, пойдемте, Делапорт, предлагаю вам место в моей коляске. В  двуногой
коляске без колес!
   По давнему обыкновению доктор поцеловал Ильку.  Гости  дружески  пожали
руку Дмитрию Николеву, который проводил  их  до  порога,  после  чего  оба
скрылись во мраке бушующей непогоды.
   Илька подошла к отцу,  чтобы  поцеловать  его  перед  сном,  и  Дмитрий
Николев обнял ее как будто нежнее, чем обычно.
   - Кстати, отец, - сказала она, -  я  что-то  не  вижу  твоей  газеты...
Почтальон не принес ее, что ли?..
   - Принес, детка. Я встретил его вечером, когда  возвращался,  у  самого
дома...
   - Письма не было? - спросила Илька...
   - Нет, дочка, не было.
   Ежедневно уже в течение четырех лет всегда так: писем не приходило,  во
всяком случае письма из Сибири, письма с подписью Владимира Янова, которое
Илька могла бы оросить слезами.
   - Спокойной ночи, отец... - сказала она.
   - Спокойной ночи, детка.



4. В ПОЧТОВОЙ КАРЕТЕ

   В то время, к которому относится  наш  рассказ,  совершить  поездку  по
обширным  равнинам  Прибалтийских  областей  можно   было   только   двумя
способами, если только путник не расположен был передвигаться  пешком  или
верхом. Из железных дорог существовала лишь одна, которая  тянулась  вдоль
Финского  залива  и  обслуживала  эстляндское  побережье.  За  исключением
Ревеля, связанного с Петербургом, другие две столицы края (Рига -  столица
Лифляндии и Митава - столица Курляндии) не были соединены железной дорогой
со столицей Российской империи.
   Итак, к услугам путешественников не было никаких способов передвижения,
кроме почтовой кареты или телеги.
   Известно, что собой представляет телега  -  низкая  повозка  из  досок,
связанных веревками, без единого  гвоздя,  без  железных  скреп;  сидением
служит мешок, набитый корой, или-попросту поклажа, -  да  еще  следует  из
предосторожности привязаться ремнем, дабы избежать падений, весьма  частых
на ухабистых дорогах.
   Почтовая карета менее примитивна. Это уже не повозка, а коляска, правда
не слишком удобная, но хотя бы укрывающая  от  дождя  и  ветра.  В  карете
только четыре места; та, что поддерживала сообщение между Ригой и Ревелем,
ходила лишь два раза в неделю.
   Само собой понятно, что ни почтовая карета, ни  телега,  ни  какая-либо
другая колесная повозка не могла  разъезжать  зимой  по  этим  обледенелым
дорогам. Карету с успехом заменяли розвальни - тяжелые сани  на  полозьях,
быстро увлекаемые упряжкой лошадей по белым степям Прибалтийского края.
   Утром 13 апреля почтовая карета,  отправлявшаяся  в  Ревель,  поджидала
единственного  пассажира,  взявшего  билет  еще  с  вечера.  Он  явился  в
назначенное  время.  Это  был  добродушный,  улыбающийся   весельчак   лет
пятидесяти. Поверх куртки грубого сукна на нем был  толстый  непромокаемый
плащ, под мышкой он бережно нес сумку.
   - Так это ты, Пох, взял место в карете?.. - обратился к нему кондуктор,
когда он вошел в помещение почтовой станции.
   - Я самый, Брокс.
   - Вот как, телега тебе не подходит!.. Подавай тебе  хорошую  карету  да
тройку лошадей...
   - И хорошего кондуктора, как ты, дружище...
   - Ишь ты, батюшка, вижу, что ты денег не жалеешь!..
   - Нет, не жалею, особенно когда не я плачу!
   - А кто же?
   - Хозяин... Господин Франк Иохаузен.
   - Еще бы! - воскликнул кондуктор. - Этот, кабы захотел, мог бы нанять и
целую карету...
   - Верно, Брокс, но я взял лишь  одно  место,  -  пускай  у  меня  будут
попутчики! Не так скучно в дороге...
   - Эх, бедняга Пох, придется тебе на этот раз обойтись без них. Не часто
это бывает, но сегодня так случилось... Ни одно место  не  продано,  кроме
твоего...
   - Как... никто с нами не едет?..
   - Никто, и если какой-нибудь пешеход не сядет в дороге,  тебе  придется
болтать только со мной... Ну, да не стесняйся!..  Ты  ведь  знаешь,  я  не
прочь перекинуться словечком, другим...
   - Я тоже, Брокс.
   - А докуда ты едешь?..
   - До конечной станции, в Ревель, к клиенту господ Иохаузенов.
   И,  подмигнув,  Пох  указал  глазами  на  зажатую  под  мышкой   сумку,
привязанную медной цепочкой к его поясу.
   - Эй, эй, батюшка, - сказал Брокс, - незачем болтать об этом!.. Ведь мы
уже не одни.
   И в самом деле, в комнату  вошел  пассажир,  который  мог  бы  заметить
выразительный взгляд артельщика.
   Пассажир этот, видимо, старался не быть узнанным. Он кутался в дорожный
плащ, прикрывая часть лица капюшоном.
   Подойдя к кондуктору, он спросил:
   - Есть еще свободные места в карете?.
   - Целых три, - ответил Брокс.
   - Одного хватит.
   - Вам до Ревеля?..
   - Да... до Ревеля, - немного замявшись, ответил неизвестный.
   С этими словами он заплатил бумажными  рублями  за  билет  до  конечной
станции на расстоянии двухсот сорока верст и затем коротко спросил:
   - Когда тронемся?..
   - Через десять минут.
   - Где будем к вечеру?..
   - В Пернове, если ветер не помешает. В такую  непогоду  никогда  нельзя
ручаться...
   - А разве можно опасаться опоздания?.. - спросил банковский артельщик.
   - Да вот небо мне не нравится!.. - ответил Брокс.  -  Тучи  мчатся  так
стремительно... Добро бы еще только дождь!.. Но если повалит снег...
   - Послушай, Брокс, не скупись на водку  ямщику,  и  завтра  вечером  мы
будем в Ревеле...
   - Надо надеяться! Обычно я езжу не дольше тридцати шести часов.
   - Ну, так в путь, - сказал Пох, - незачем мешкать!
   - Вот и лошадей запрягли, - ответил Брокс,  -  ждать  больше  некого...
Стаканчик на дорогу, Пох?.. Шнапс или водка?..
   - Шнапс, - ответил банковский артельщик.
   Они пошли в ближайший кабачок, сделав знак ямщику  следовать  за  ними.
Несколько минут спустя они  вернулись  к  карете,  в  которой  неизвестный
пассажир уже занял свое место. Пох уселся рядом с ним, и карета тронулась.
   Лошади упряжки были не намного выше  ослов,  косматые,  рыжей  масти  и
такие тощие, что виден был каждый мускул. Но неслись они лихо.  Достаточно
было посвиста ямщика, чтобы они не сбавляли шага.
   Пох уже много лет служил в банкирском доме братьев Иохаузенов. Поступив
в банк еще мальчиком, он покинул бы его только по старости. Он пользовался
полным доверием своих хозяев, и ему часто поручали отвозить клиентам банка
в Ревеле, Пернове,  Митаве  или  Дерпте  значительные  суммы,  которые  не
решались доверять почте. На этот раз  он  вез  с  собой  пятнадцать  тысяч
рублей государственными кредитными билетами стоимостью в  сто  французских
франков, то есть пачку в четыреста билетов, бережно спрятанную в сумку. Он
должен был вручить эти деньги клиенту банкирского дома в  Ревеле  и  затем
вернуться в Ригу.
   Не без причины торопился  он  так  с  возвращением.  Что  это  была  за
причина?.. Об этом мы узнаем из его разговора с Броксом.
   Ямщик, широко,  по  русскому  обыкновению,  расставив  руки,  державшие
вожжи, быстро гнал лошадей. Выбравшись из северного предместья города,  он
выехал на большую дорогу, пролегавшую среди  полей.  В  окрестностях  Риги
много возделанных полей. Пахота должна была скоро начаться. Но в десяти  -
двенадцати верстах от города расстилались необозримые бескрайние  просторы
степей, однообразие которых - за  отсутствием  каких-либо  возвышенностей,
редких  в  Прибалтийском  крае,  -  нарушалось  лишь  кое-где  зеленеющими
хвойными лесами.
   В самом деле, как уже заметил  Брокс,  вид  неба  не  предвещал  ничего
хорошего. По мере того как солнце поднималось над  горизонтом,  ветер  все
усиливался и свирепел. К счастью, он дул с юго-запада.
   Почти через каждые двадцать верст встречались станции, где  перепрягали
лошадей  и  одновременно  меняли  ямщиков.  Такое   сравнительно   удобное
устройство обеспечивало путешественникам довольно  равномерную  и  быструю
езду.
   С самого начала поездки Пох с досадой заметил, что нечего  и  надеяться
завязать беседу с попутчиком.
   Надвинув на голову капюшон, совершенно закутав лицо,  незнакомец  спал,
уткнувшись в угол,  или  делал  вид,  что  спит.  Все  попытки  артельщика
вступить с ним в разговор не привели ни к чему.
   Тогда от природы  говорливому  артельщику  пришлось  завести  беседу  с
Броксом, сидевшим под кожаным верхом на козлах рядом с ямщиком. А так  как
кондуктор любил поболтать не  меньше  артельщика,  то  языки  развязались.
Опустив окошечко, закрывавшее передок кареты, легко было вести беседу.
   - Так ты уверен, Брокс, -  уже  в  четвертый  раз  со  времени  отъезда
спросил Пох, - так ты уверен, что мы будем завтра вечером в Ревеле?..
   - Да, Пох, если только непогода не задержит нас  и  можно  будет  ехать
ночью.
   - А через сутки карета тронется из Ревеля в обратный путь?..
   - Да, через сутки, - ответил Брокс. - Так положено по расписанию.
   - Ты, что ли, отвезешь меня в Ригу?..
   - Я, Пох.
   - Клянусь святым Михаилом, хотелось бы мне уже быть  дома...  вместе  с
тобой, конечно!
   - Вместе со мной, Пох?.. Ты очень любезен!.. Но почему такая спешка?..
   - Потому что я хочу пригласить тебя, Брокс.
   - Меня?
   - Тебя. И если ты любишь хорошо выпить и закусить в приятной компании -
это должно прийтись тебе по душе.
   - Вот как! - удивился Брокс, облизываясь. - Кто же сам себе  враг,  кто
же этого не любит? Речь идет об обеде?..
   - Лучше, чем об обеде! Это будет настоящий свадебный пир.
   - Свадебный?.. - воскликнул кондуктор. - А с чего  бы  это  вдруг  меня
пригласили на свадебный пир?..
   - Потому что ты лично знаком с женихом.
   - С женихом?..
   - И с невестой тоже!
   - Ну, коли так, - ответил Брокс, -  я  принимаю  приглашение,  даже  не
зная, кто эти будущие супруги.
   - Сейчас узнаешь.
   - Погоди, Пох, хочу сказать тебе заранее, что это прекрасные люди.
   - Еще бы... прекрасные люди. Ведь это я - жених.
   - Ты, Пох?!
   - Да, я. А невеста - моя милая Зинаида Паренцова.
   - О, прекрасная женщина!.. Правду говоря, не ожидал я этого...
   - Тебя это удивляет?..
   - Нет, что  ты!  Вы  составите  славную  пару,  хотя  тебе  и  стукнуло
пятьдесят, Пох...
   - Да, а Зинаиде сорок пять, Брокс. Ничего не  поделаешь,  наше  счастье
будет короче, вот и все!  Эх,  дружище,  любишь-то  -  по  своей  воле,  а
женишься - когда возможно. Мне было двадцать пять  лет,  когда  я  полюбил
Зинаиду, а ей двадцать. Но у нас  обоих  вместе  не  было  и  ста  рублей!
Пришлось подождать, пока я сколотил небольшой  капиталец,  да  и  она,  со
своей стороны, накопила подходящее приданое. Мы порешили  объединить  наши
сбережения... И вот теперь деньги у нас в кармане. Ведь в Лифляндии бедные
люди чаще всего так поступают!..  Оттого,  что  ждешь  много  лет,  только
крепче любишь, да и за будущее нечего опасаться.
   - Твоя правда, Пох.
   - У меня, теперь хорошее место в банке Иохаузенов -  пятьсот  рублей  в
год. После свадьбы братья обещают мне прибавку. Да и Зинаида  зарабатывает
столько же. Вот мы и богаты... по-своему, конечно!.. Правда, у нас  нет  и
четверти того, что у меня сейчас в сумке...
   Пох запнулся,  бросив  подозрительный  взгляд  на  неподвижно  сидящего
спутника,  который,  казалось,  спал  в  своем  углу.  Никак  он  сболтнул
лишнее!..
   - Так-то, Брокс. По-своему богаты! - повторил он. -  Поэтому,  думается
мне, Зинаиде лучше всего на наши  сбережения  купить  мелочную  лавочку!..
Кстати, в гавани продается как раз такая...
   - Ну, а я обещаю  посылать  тебе  много  покупателей,  дружище  Пох!  -
воскликнул кондуктор.
   - Спасибо, Брокс, заранее спасибо! Я от тебя другого и не ожидал.  Зато
какое место я тебе приготовил на пиру!
   - Какое?
   - Недалеко от новобрачной. Увидишь, как Зинаида  еще  будет  красива  к
подвенечном платье, с миртовым венком на голове,  с  ожерельем  на  шее  -
подарком госпожи Иохаузен.
   - Верю тебе, Пох, верю!..  Такая  хорошая  женщина  не  может  не  быть
красивой. Когда же торжество?
   - Через четыре дня,  Брокс,  шестнадцатого  числа...  Вот  почему  я  и
говорю: поторопи ямщиков.  За  стаканчиком-другим  -  не  постою!..  Пусть
хорошенько погоняют лошадей!.. Ведь твоя карета везет жениха,  нельзя  же,
чтобы он чересчур состарился в дороге.
   - Еще бы! Зинаида отказалась бы тогда  от  тебя!..  -  смеясь,  ответил
веселый кондуктор.
   - Эх, какая это замечательная женщина! Будь я на двадцать  лет  старше,
она и тогда пошла бы за меня!
   Задушевный разговор банковского артельщика с приятелем  Броксом,  смена
лошадей, подкрепляемая каждый раз стаканчиком шнапса, делали свое дело,  и
путешественники  быстро  и  незаметно  оставляли  за  собой   перегон   за
перегоном. Никогда рижская почтовая карета не катила с такой скоростью.
   Пейзаж не менялся. Все те же необъятные равнины, откуда летом доносится
крепкий запах конопли.  Дороги,  проложенные  большей  частью  телегами  и
повозками, содержались неважно. Иногда  приходилось  ехать  опушкой  леса.
Попадались все те же древесные породы: клен, ольха, береза и стонущие  под
порывами ветра ели. На дороге и в полях встречалось мало людей. Суровая на
этих широтах зима только-только  кончалась.  Благодаря  понуканиям  Брокса
карета неслась, нигде не задерживаясь,  от  села  к  селу,  от  деревни  к
деревне, от станции к станции. Опоздания не предвиделось.  От  ветра  тоже
большой беды не было, так как он дул в спину.
   Когда  меняли  лошадей,  банковский  артельщик  и  кондуктор   выходили
поразмяться, но незнакомец ни разу не  покидал  своего  места.  Он  только
пользовался случаем, чтобы выглянуть наружу из дверцы кареты.
   - Не больно он поворотлив, наш спутник! - твердил Пох.
   - Да, я не больно-то разговорчив!.. - ответил Брокс.
   - Не знаешь ли ты, кто это?
   - Нет... Я даже не разглядел, какого цвета его борода!
   - Придется ему все же открыть лицо, когда в полдень  будем  обедать  на
станции...
   - Быть может, он такой же едок, как и говорун! - возразил Брокс.
   Сколько жалких деревушек повстречали они по дороге, прежде чем достигли
села, где  карета  должна  была  остановиться  в  обеденный  час.  Сколько
захудалых хижин, ветхих бедных лачуг с покосившимися ставнями, с  зияющими
щелями, куда врывался суровый зимний ветер, промелькнуло по пути! А  между
тем  лифляндские  крестьяне  -   крепкий   народ:   мужчины   с   жесткими
всклокоченными волосами, женщины в лохмотьях, босые дети с  перепачканными
руками и ногами, как у беспризорного скота. Несчастные мужики!  Летом  они
страдают в своих лачугах от жары, зимой - от холода и  в  любое  время  от
дождя и от снега. Что же сказать о их пище? Черный хлеб с мякиной,  слегка
смоченный конопляным маслом, ячменная и овсяная похлебка  и  лишь  изредка
кусочек сала или солонины! Что за жизнь! Но они привыкли к ней и не знают,
что такое роптать. Да и что толку роптать?..
   В час пополудни  во  время  остановки  путешественники  нашли  довольно
приличную харчевню, где им подали сытный обед: суп из молочного поросенка,
огурцы, плавающие в миске  с  рассолом,  большие  краюхи  так  называемого
"кислого" черного хлеба (о белом  хлебе  нечего  было