лжен  использовать   малейшую
оплошность и выполнить свой долг. Никогда  в  их  руки  не  попадал  такой
совершенный корабль, они довольствовались скорлупками яхт, буксирами, пару
раз одолевали каботажные сухогрузы. И только такие беспечные  идиоты,  как
мы (простите меня Фрэнк, Павел, Осик и Фил тоже), только  такие  никчемные
офицеришки могли проворонить боевой корабль. Если я не верну шлюп на Землю
- наши имена вовек покрыты бесчестьем. И  пусть  эта  девушка,  которую  я
неосмотрительно успел полюбить...
     - Не нужно, - мягко прервала его Соня, - пожалуйста,  не  нужно  себя
распалять. Давай так, я буду следить за ними, а ты  постарайся  что-нибудь
придумать. Покопайся в схемах, может и сыщется заветная дверца  за  старым
холстом? Крохотную бы лазеечку к Папашке - и мы спасены.
     Точнее не скажешь,  девочка,  спасены.  Но  долг  есть  долг,  он  же
присягал драться и "спасенным".
     Пилот бился головой в блокировки, натыкался на высоковольтные запоры,
проваливался в разрывы цепей  и  корчился  в  конденсаторных  накопителях.
Порою терял сознание, рассудок плавился в пульсирующем пламени резонансных
всплесков, колебания напряжения обрушивались, словно цунами.  Взбесившиеся
орды электронов и  Бог  весть  еще  каких  частиц  рвали  на  части  мозг,
опутывали его огненной паутиной. Жгучие шнуры емкостных токов до  красноты
(так ему казалось)  разогревали  чипы.  Но  более  всего  донимали  биения
магнитных полей. Как только выдерживал пластиковый череп эту колоссальную,
тупую боль? В иные мгновения казалось вот-вот раздастся треск и  вывалится
наружу лишь паленая начинка. Он догадывался, что и  Соне  достается,  хотя
она и приловчилась прятаться куда-то во время его  вылазок  -  ни  единого
словечка жалобы он не услышал, ни единого словечка - ни стона,  ни  брани,
ни мольбы. Она терпела его неуклюжесть, она знала цену этой боли.
     Потом  пообвыкся.  Ярко-алые  схемы  на   темно-синем   фоне   плавно
обращались  в  сознании,  как  антенны  на  орбите  и  он  исследовал   их
осторожными импульсами, пытаясь подобрать единственный  ключ  к  страшной,
дремлющей силе. Словно верные охотничьи собаки, они  неохотно  откликались
на чужой голос, скалили зубы, рычали и  ни  черта  не  хотели  делать  без
Папаши Кью, только роняли  с  багровых  языков  лиловую  плазму  и  злобно
сверкали индикацией блокировок.
     Но чтобы подчинить их обычной клавиатуре, нужно  вставить  в  прорезь
командирский ключ...
     Первого из флибустьеров он прикончил совсем случайно. Повезло.
     Вначале было слово, точнее словечко из лексикона Папаши Кью. Пилот не
поверил своим ушам, благо их не было.
     - Соня, что случилось, малыш?
     Жуткий фон канала обратной связи, прерывистый тонирующий сигнал - это
означало всхлипывание или приступ истерики.
     - Ты погляди на эту сволочь, нет, ты только погляди!..
     Пилот последовал за ее импульсом и вышел на одну из  камер  сквозного
компьютерного контроля, вмонтированную в  обшивку  каюты.  Добился  нужной
резкости,  варьируя  потенциалы  на  светочувствительной   пластине.   Это
оказалась его собственная каюта.
     Подумать только, сколько дней и ночей глядел сам  на  себя  из  этого
дерьмового ящика и даже не догадывался, проклятье! Что они  еще  придумают
для бедолаг, для тех, кто займет наши места.
     - Зато я догадывалась, - всхлипнула Соня, - я всегда чувствовала, что
киберы подглядывают за нами, особенно когда... Небось и хихикали,  мерзкие
дебилы?
     Толстый и рыжий, как одуванчик, детина полулежал в  гамаке  Пилота  и
жрал миндальный шоколад из золотистой коробки, припрятанной  к  Рождеству,
специально, чтобы сделать подарок  Соне.  Заботливые  мамины  руки  тайком
сунули коробку в кофр  Пилота  перед  отлетом  на  космодром.  Толстенные,
горьковатые  плитки,  сдобренные  миндальным  орешком,  вкуснятина!  Ох  и
разозлился Пилот, обнаружив эту помпезную коробку - ну, зачем эти  телячьи
нежности? - Ох и обрадовался, когда несколько дней назад, тяжело вздохнув,
Соня сказала, что обожает шоколад с орехами и призналась: грешна и сама не
знает как вышло - слопала все конфеты из  корабельных  припасов  и  теперь
новогодняя елка будет без сладостей.
     -  Не  догадалась  твоя  старушка  подсыпать  мышьяку  в  коробку!  -
выкрикнула сквозь слезы Соня.
     Пилот насупился.
     - Моей маме нет и пятидесяти, у меня сестренка - семь лет.
     - Прости! Это Бог покарал, лишив тела, чтобы  ценили  его  дар  и  не
суесловили.
     Детина довольно хрюкал, отправляя в рот  пахучие  куски  и  облизывая
пальцы. Еще он изредка прикладывался  к  бутылке  красного  вина  "Лидия",
которая через несколько дней должна была  украсить  праздничный  стол.  Он
небрежно перебирал фотографии, выуженные из письменного стола, разглядывал
смеющиеся лица и отшвыривал карточки  к  мусоросборнику,  где  равнодушная
струя плавно засовывала в чрево пыль, крошки, микрокапли влаги,  случайную
мелочовку.
     Пилот застонал от бессильной злобы. Словно у человека, сбитого с  ног
наглым громилой, забегали судорожно руки, ощупывая землю в  поисках  камня
или палки - и нечто такое подвернулось. Резко  щелкнула  кнопка  вытяжного
вентилятора в сауне.  Детина  вздрогнул,  сквозь  рыхлую  кожу  проступили
бусинки пота. Он отложил коробку и потихоньку, опасливо озираясь, двинулся
к сауне - нелепая летающая туша в грязном комбинезоне.  Неожиданно  что-то
стороннее привлекло его внимание. Вытащив из нагрудного  кармана  складной
нож, он выковырял из паза  книжной  полки  блестящий  комочек.  Золотистая
пулька  долго  не  поддавалась  толстым,  липким  пальцам,   но   все   же
распустилась в ажурную цепочку. В  тусклом  свете  люминофорных  ламп  она
матово переливалась красными блестками.
     - Ах ты! - Вскрикнула Соня. - Это же моя цепочка, я уже неделю ищу ее
по всей каюте, дважды мусоросборники перетряхивала!
     Пилот вспомнил, как изломанная, золотая ниточка, паря в  невесомости,
плавно вращалась вокруг Сониной шеи и мешала  ему  целовать  нежную  кожу,
пахнущую духами и чем-то еще,  далеким,  земным,  недоступным.  Когда  это
было? - Сто, двести лет назад? Во всяком случае - до смерти.
     Толстяк крякнул  от  удовольствия  и,  припрятав  находку,  осторожно
заглянул в крохотную одноместную сауну. Конечно никого. Он-то  и  забрался
внутрь скорее из любопытства, нежели из желания исследовать там что-либо.
     Решение возникло внезапно.  И  Пилот  не  упустил  свой  шанс.  Самое
сложное -  блокировка  двери,  чтобы  заклинить  замок  пришлось  изменить
полярность на катушке. Адская боль! Словно сунул два пальца  в  розетку  и
замер с выпученными глазами. Соня ойкнула и  куда-то  исчезла,  выпала  из
сознания. Та-ак, терпи, парень, терпи-и! Теперь вентилятор - к черту  его!
И печь - на  полную!  Сколько  по  шкале?  -  Сто  пятьдесят  по  Цельсию?
Нормально. Как, рыжий, не жарко в защитном комбинезоне? Ишь,  как  дергает
ручку - и не нужно так  верещать,  голова  раскалывается,  мне  ведь  тоже
больно, ох, как больно держать эту ручку.
     - Соня, помоги-и!
     - Не могу, я ведь клятву Гиппократа давала...
     Голос ее  доносился  откуда-то  издалека,  из  плотной,  пульсирующей
пелены боли. Испуганный, жалобный голос.  Голос,  в  котором  не  было  ни
мольбы, ни поддержки, только страх.
     Ладно, клятва, так клятва. Он ведь и сам давал клятву и пришло  время
вспомнить о ней. Только клятва его называется присяга.  И,  даже  если  ты
всего-ничего - черный ящик - обязан быть верным ей  до  конца.  Просто  не
можешь иначе и сам не знаешь почему? Так воспитан, что ли. Или гены? - Дед
и отец тоже летали, еще на орбиталках, в конце прошлого века. И, если я не
потеряю сознание и удержу этот проклятый замок, который изо всех сил  рвут
огромные ручищи обезумевшего кретина, если я удержу...
     Когда он очнулся, было темно. И  так  хорошо  думалось  о  Соне.  Так
случается, редко, среди ночи - внезапно проснешься от неутолимого  желания
и почувствуешь, как нестерпимо жарко греет  твой  бок  доверчивое  женское
тело, обнаженное, прильнувшее, с полотенцем, зажатым между ногами.
     - Ну-у, милый, теперь вижу, что оклемался. И рада бы, но - увы, этого
уже не будет никогда.
     - Наваждение, что еще связывает жизнь и иллюзию жизни. Что с рыжим?
     - Ты одолел его, Пилот. После  того,  как  он  последний  раз  дернул
ручку, ты продержался еще несколько секунд. Как думаешь, они скоро  найдут
его?
     - Не знаю, да и зачем об этом думать?
     - Мне страшно! Боже, как ты мог?
     - Что смог?
     Она молчала несколько микросекунд, потом ответила твердо:
     - Я спрашиваю, как ты смог вытерпеть эту боль?
     Вот уже несколько часов они  наблюдали  за  действиями  флибустьеров.
Проверкой  реактора  руководил  бледный,  длиннолицый  человек,  постоянно
жующий какую-то дрянь, очевидно наркотик. В своем  цивилизованном  прошлом
он наверняка был толковым инженером, дело спорилось, двигатель  становился
"на ход".
     - Пожалуй без этого парня им придется худо?
     - Пожалуй, только руки у нас коротки - этого не заманишь в сауну.
     - Руки может и коротки, а головы на плечах зачем?
     - Покажи мне те плечи, ладно уж без головы.
     - Не придирайся к словам - думай. Что за схему ты  прокручиваешь  уже
не в первый раз?
     Он действительно снова и снова возвращался в шлюзовый  отсек.  Что-то
мучило его, какая-то неясная  догадка  дразнила,  завлекала  и  проступала
смутная, подсознательная уверенность в нечаянной удаче.  Но  где  зацепка?
Непонятно...  А  ну-ка,  еще  разок,  та-ак.  Пульт  связи,  манипуляторы,
аварийная сигнализация, насосы шлюза, питание скафандров, ну и что? Влезем
поглубже, что здесь? - Несоответствие штатному режиму - а почему?..
     Когда  дошло,  сам  удивился  до  чего  же  просто.  С  неделю  назад
забарахлил маршевый двигатель и Филу пришлось выбираться  на  свет  Божий,
как он  любил  говаривать,  попросту  натягивать  скафандр  и  обследовать
двигатель в открытом космосе.  Дело  привычное.  Но  вмешалась  женщина  -
пристала  к  Павлу:  командир,  разреши,  да  разреши  прогуляться?  Павел
поворчал для порядка, но уступил. Но об автономном сопровождении  шлюпа  и
речи быть не может - командир сам сел за  пульт  и  два  часа  "выгуливал"
Соню...
     - Сам дурак! - Послышался обиженный голос.
     Так что все очень просто: один из двух скафандров,  что  находятся  в
шлюзе по прежнему включен в контрольную сеть шлюпа и  находится  в  полном
распоряжении Пилота! Спасибо Павлу  -  командир  ничего  не  забывает,  он
предусматривает. Это даже не ошибка, перед каждым  выходом  микропроцессор
скафандра проходит двойной контроль - Папаша Кью плюс командир. А в режиме
хранения - несущественно. Не веря до  конца  в  подвалившую  удачу,  Пилот
пробежал серией импульсов по клавиатуре, да нет, все  правильно:  человек,
облаченный в этот скафандр будет... на поводке.
     Несоответствие в цепях и  мучило  Пилота,  один  скафандр  в  штатном
режиме, другой - в испытательном, теперь порядок.
     - Ты думаешь они полезут в космос?
     Милая девочка, ее любопытство обвораживает.
     - Обязательно. Почему они  психуют?  -  Горит  табло:  "Неисправность
маршевого двигателя", а обнаружить поломку не могут. Им же  невдомек,  что
дюза малость оплавилась. Фил  сказал  тогда:  неприятно,  но  жить  можно,
вернемся на Марс - заварим.
     - У них свои скафандры, зачем же облачаться в наши?
     - Не скажи, это ведь так соблазнительно  -  прогуляться  в  новеньком
ЗИПУНе   (защитный   индивидуальный    противометеоритный    универсальный
носитель),  так,  кажется?  Конструкторы  обожают  дурацкие  двусмысленные
аббревиатуры, им это  представляется  верхом  остроумия).  Погляди  на  их
тряпье - латка на латке.  Должны  соблазниться.  Сбросят  свои  допотопные
шкуры с мизерным ресурсом автономного хода и щегольнут  обновкой.  За  что
боролись? А уж если  повезет  и  бледнолицый  умник  натянет  скафандр,  в
котором ты прогуливалась, тогда это серьезная  удача.  Тот  случай,  когда
отсутствие Папаши Кью нам только на руку.
     Заминка все больше раздражала шайку. Ругань Патрона  с  каждым  часом
приобретала  фантасмагорические  оттенки.  А   тут   еще   Кабан   куда-то
запропастился, пропадом он пропади, жирный ублюдок! Тщедушный человечек со
шкиперской бородкой орал, что эта скотина успела добраться  до  выпивки  и
дрыхнет в какой-нибудь  каюте,  а  остальные  должны  вкалывать  за  него.
Бледнолицый помалкивал и все яростней жевал свою страшную жвачку,  изредка
обмахивая синие губы еще более синим языком. Двое флибустьеров копались  в
приборном отсеке, расслышать их было трудно.
     Наконец решение последовало. Патрон  отправил  бородатого  на  поиски
Кабана, а бледнолицему и Вампиру велел натягивать скафандры, дуть наружу и
поживей.  Вампир,  удивительной  краснорожести  человек,  предложил  взять
скафандры со шлюпа. Бледнолицый осмотрел их и доложил: порядок.
     Пилот затаил дыхание - ну!
     Патрон кивнул - валяйте!
     Не все сложилось, как хотелось, заветный ЗИПУН достался Вампиру,  что
ж - на все  воля  Божья.  С  поправкой  на  волю  Пилота,  так,  небольшая
коррекция. Отчаянный крик Вампира, уносящегося в бездну, рычание  Патрона,
монотонный хрип бледнолицего: "Вампир, выключи ранцевый двигатель! Вампир!
Выключи ранцевый..." Все было кончено за  пятьдесят  пять  секунд,  именно
столько работает ранцевый двигатель, если его запустить на всю катушку. Со
скоростью полутора миль в секунду Вампир последний раз прогуливался  среди
звезд и через четверть часа смолк его  голос,  лишь  монотонно  попискивал
аварийный маячок. Потом... Равнодушная воронка вечности засосала очередную
жертву. - Боже, прости нам прегрешения наши... Пилот! Мне страшно.
     - Мне тоже.
     -  Какое  право  мы  имеем  убивать  их?  Ни  один  суд  в  мире   не
приговаривает человека к смертной  казни,  ни  один!  Мы  что  же,  убийцы
выходит?
     - Нет, Соня, мы люди, исполняющие свой долг.
     - Люди?
     - Хорошо. Пусть так - мы нелюди, исполняющие свой долг.
     - В чем он, этот проклятый долг, в чем?
     -  Пресекать  любые  попытки  насилия  в  открытом   космосе.   Всеми
доступными средствами. Мы уполномочены делать это безоговорочно, разве  ты
слышишь об этом в первый раз? Мы не убийцы.  Если  они  завладеют  боевыми
шлюпом, случится большая беда. Наверняка случится. И поэтому мы убийцы.
     - Да, нас уполномочили. Отпустили грехи. А сами мы признаем за  собой
право лишать кого бы то ни было жизни? И разве можно назвать  это  правом?
Мы жертвуем нашими безвинными душами во имя закона  и  справедливости,  но
прощения нам нет. Во все времена зазорно быть палачом. Кому-то  приходится
- и это жертва.
     - Хватит, девочка! Я не отступлю. Я должен  исполнить  свой  долг  до
конца, а он еще не наступил... Погоди, чем ты занята?
     - Извожу бородатого бедолагу, ох и тупица!
     Пилот включился в игру, презабавное было зрелище.
     Соня ловко манипулировала раздвижными  переборками  грузовых  трюмов,
отсеков и коридоров. Маленький, бородатый человечек совершенно  ошалел  от
ужаса - куда бы он ни шел, куда не  сворачивал,  неизменно  возвращался  в
тупик за фотолабораторией, где висела гравюра Луки Лейденского  "Смерть  в
лабиринте". Именно эта гравюра надоумила Соню затеять столь жестокую игру.
     Поначалу бородатый - он откликался на кличку Помазок -  сопротивлялся
весьма  разумно,  пытался  запомнить  расположение  открытых  проемов,   а
обнаружив закрытые, скалил остатки зубов и давил на  кнопку.  Однако  трюм
был  велик  -  дверей  всего  сто  три  плюс  двадцать  восемь  раздвижных
переборок, плюс отвилки и  сопряжения  между  коридорами  и  вертикальными
шахтами. В общем, вариантов хватало. Когда Помазок в шестой раз вернулся к
гравюре, он заплакал, страстно, как  плачут  дети  и  пьяницы,  размазывая
кулаками слезы.
     - Недурно, недурно, - заметил Пилот, -  еще  немного  и  он  запросит
пощады. Сам попросит, чтобы упрятали в каталажку и  будет  покрикивать  на
часовых, мол, стерегите получше. Гляди! Он крестики надумал  ставить,  вот
умора.
     Бородатый действительно стал ручкой помечать пройденные двери, однако
очутившись очередной раз под гравюрой,  обессиленно  рухнул  на  пол  -  в
невесомости это надо умудриться. Следующую  попытку  он  предпринял  минут
через двадцать. На этот раз он сворачивал только в те двери, на которых не
было отметок. Попытка почти удалась, однако в конце пути Соня  исхитрилась
и сумела таки наставить его на путь истинный.  Бородатенький  ожесточился.
Теперь он не спешил,  подолгу  задерживался  на  каждой  развилке,  упорно
избегал дверей с пометками и чередовал повороты - направо - налево, налево
- направо...
     - А хочешь пари? - Я приручу этого парня! - Соня,  увлеченная  игрой,
вошла в азарт. - Хочешь? Их нетрудно побеждать, их ум ослаб, они  тарзаны,
их невозможно вернуть в общество. А теперь внимание - смертельный номер!
     Пилот догадался, что Соня включила какую-то голограмму,  в  клубе  их
хватало, любые видеодиски и на любой вкус.
     Помазок как раз выбрался  к  центральному  коридору,  еще  немного  и
лабиринт трюма останется позади. До сих пор он ни разу не  видел  как  они
отворяются  и  запираются,  эти  загадочные  двери  -   и   Соня   любезно
продемонстрировала свое умение. Перед самым носом флибустьера распахнулась
двухстворчатая переборка, затем в глубине анфилады еще одна,  еще  и...  и
обалдевший Помазок увидел женщину. Белокурую, стоящую перед зеркалом.  Она
раздевалась. Очень медленно, так, что слюна успела высохнуть во рту. Потом
обернулась и приветливо помахала рукой. Помазок  был  малый  не  промах  и
радостно замахал в ответ, суча ножками. Однако лицо незнакомки вытянулось,
улыбку сменила гримаса ужаса и двери плавно сомкнулись. Все! Бородатенький
рванул напролом, он распахнул одни двери, вторые,  третьи  -  его  нелегко
обмануть, он своими глазами жрал эту бабенку! - только  прямо,  еще,  еще,
еще... к насиженному местечку под гравюрой. И  тогда  он  понял,  что  это
очень опасный корабль, и вести себя надо потише. Патрон свиреп, но уносить
ноги скорее всего придется. И дай Бог, дай Бог.
     - Ты лукавая женщина, не ожидал, - засмеялся  Пилот.  -  На  бедолагу
больно смотреть. Полюбуйся на глаза, вылитый король Лир.
     И старый бродяга, мыкающий второй десяток лет свою  горькую  долю  на
задворках Человеческой Империи Благополучия, почувствовал этот насмешливый
взгляд потайным, животным нервом и омерзительная  волна  страха  вывернула
его наизнанку.
     - Эй вы, вонючие ублюдки! - заверещал он, затравленно озираясь.  -  Я
не боюсь вас, слышите? На, хватай!.. Мы кокнули ваших  дружков  и  до  вас
доберемся. Хотите мировую? - Выпускайте нас отсюда и по рукам, слышите?..
     Он долго орал, пока Патрон и Луноход не отыскали его, подхватили  под
мышки и молча поплыли  по  тускло  освещенным  коридорам.  Кричал  он  все
радостней и радостней. Словно праздничная демонстрация в сумасшедшем доме.
     Наблюдать спящих людей особенно тягостно. До слез,  до  спазма.  Нить
разговора рвалась, их странного разговора. Они  уходили  в  себя,  в  свои
нелегкие думы, в  свои  бессонные  сны.  Скоротечность  мысли  раздражала,
мечталось об уютном тугодумии. Соня пыталась смотреть видеодиски и  каждый
раз плакала.
     - Знаешь, в детстве я  мечтала  стать  человеком,  который  не  спит.
Да-да, страшно было представить - треть жизни коту под хвост.
     - А у меня дома кот остался, Димка, Дим Димыч.
     - Гляжу на этих проходимцев и завидую, как пацан.
     - Хочешь включу фильм, самый веселый, хочешь?
     - Вроде того, каким ты угостила бородатого? - Нет уж, давай отвыкать.
От песен, стихов, книг. Чего еще? Вместо колыбельной я бы с  удовольствием
послушал таблицу логарифмов в  исполнении  хора  сирот-калькуляторов.  Или
стриптиз электромясорубки.
     - Т