пылевого фильтра.
   - Последняя стадия процесса должна происходить на  воздухе,  -  объяснила
Карст. - Большая часть пыли  захватывается  вытяжным  шкафом.  Мы  могли  бы
избавиться от нее совсем, но для этого нам потребуется новое и очень дорогое
оборудование.
   - Ну с этим все будет в порядке. Мы же не на бюджете, как  вам  известно.
Ведь эти маски очень мешают вам в работе?
   - Разумеется, - согласилась Карст. - То оборудование, о котором я говорю,
позволило бы нам работать без одежды, защищающей тело. Это было бы в  высшей
степени удобно.
   Тут я  внезапно  понял,  сколько  неудобств  приходится  сносить  здешним
ученым. Я довольно рослый и сильный человек, и то  надетые  здесь  "доспехи"
показались мне слишком тяжелыми для постоянной носки. Эстелла Карст же - эта
очень маленькая женщина - безропотно работала день  за  днем,  возможно,  по
четырнадцать часов в одежде, которая была ничуть не удобнее, чем  водолазный
скафандр. И не жаловалась.
   Нет, далеко не все герои попадают на первые страницы газет. Эти  эксперты
по радиации не только подвергались опасности  заболеть  раком  или  получить
страшные  радиационные  ожоги,  но  мужчины  имели   перспективу,   что   их
гермоплазма подвергнется разрушению и что жены наградят  их  чем-то  ужасным
вместо наследников  -  например,  детьми  без  подбородков  или  с  длинными
волосатыми ушами.  И  тем  не  менее  ученые  продолжали  работать  и  даже,
казалось, не испытывали раздражения, разве что кроме случаев,  когда  что-то
мешало их непосредственной работе.
   Доктор Карст, конечно, уже переступила тот возрастной порог,  за  которым
перестают волноваться за будущее потомство, но принципиально это  ничего  не
меняло.
   Я слонялся по лаборатории,  разглядывая  непонятные  приборы,  с  помощью
которых  она  добывала  свои  результаты;  меня  всегда   завораживала   моя
неспособность обнаружить хотя бы что-то знакомое по прежним  впечатлениям  о
физических лабораториях - впечатлениям, сохранившимся со студенческих лет, а
потому я был очень осторожен и  опасался  даже  дотрагиваться  до  приборов.
Карст начала объяснять Маннингу, над чем она работает и почему, но  я  знал,
что для меня прислушиваться  к  технической  стороне  дела  -  пустая  трата
времени. Если Маннингу потребуется что-то записать, он мне  продиктует.  Мое
внимание привлек странный, похожий на ящик прибор, стоявший в углу  комнаты.
На боковой панели  у  него  было  приспособление,  напоминавшее  загрузочную
воронку; оттуда неслись звуки, похожие на гул вентилятора на  фоне  льющейся
из крана воды. Это меня заинтриговало.
   Я вернулся обратно к доктору Карст и услышал ее слова:
   - Проблема сводится вот  к  чему,  полковник:  я  получаю  радиоактивного
материала гораздо больше, чем мне надо,  но  существует  большой  разброс  в
периодах полураспада, казалось бы, одинаковых в остальном проб. Это дает мне
основания считать, что я получаю смесь различных изотопов, но  доказать  мне
свою догадку нечем. И если говорить честно, то  моих  знаний  в  этой  части
проблемы  маловато,  чтобы  предложить  существенные  изменения  в  методике
работы. Для этого мне нужна помощь доктора Обри.
   Полагаю, именно таков был общий смысл ее слов, но, может быть, я  передаю
неточно, поскольку я в общем-то не физик.  Насчет  "полураспада"  я  все  же
понял. Все радиоактивные материалы продолжают оставаться  радиоактивными  до
тех пор, пока не превратятся в нечто иное,  на  что  теоретически  требуется
вечность.  Но,  с  практической  точки  зрения,  этот  период  или  "распад"
измеряются временем, требующимся на то, чтобы начальная  радиация  снизилась
наполовину. Такое время называется "полураспадом",  и  каждый  радиоактивный
изотоп данного элемента имеет свой период полураспада.
   Кто-то из наших ученых - не помню, кто именно, - говорил мне,  что  любой
вид материи может рассматриваться  в  некоторой  степени  как  радиоактивное
вещество; разница лишь в длительности периода  полураспада  и  интенсивности
излучения.
   - Я поговорю с доктором Ридпатом, - ответил ей Маннинг, - и посмотрю, что
тут  можно  сделать.  А  вы  пока   разрабатывайте   план   переоборудования
лаборатории с указанием, что для этого необходимо.
   - Благодарю вас, полковник.
   Я видел, что Маннинг уже собрался уходить, так как  задача  умиротворения
доктора Карст была выполнена; однако меня все еще занимал тот большой ящик и
издаваемые им странные звуки.
   - Не могу ли я узнать, что это такое, доктор?
   - Ах это? Кондиционер.
   - Какой-то он странный. Я таких никогда не видел.
   - Он предназначен не для кондиционирования  комнатной  среды.  Он  просто
удаляет радиоактивную пыль, прежде чем воздух поступит наружу.  Мы  вымываем
пыль из зараженной атмосферы.
   - А куда уходит вода?
   - В канализацию. А в конечном счете в залив, я думаю.
   Я  попытался  щелкнуть  пальцами,  что  было,  однако,  невозможно  из-за
освинцованных рукавиц.
   - Вот в чем причина, полковник!
   - Причина чего?
   - Причина тех обвинений, которые сыплются на  нас  из  Бюро  рыболовства.
Ядовитая пыль попадает в Чесапикский залив и убивает рыбу.
   Маннинг повернулся к доктору Карст.
   - Вы полагаете, такое возможно, доктор?
   Сквозь щиток ее шлема я видел, как брови доктора сошлись у переносицы.
   - Я об этом не думала, - призналась она. - Мне придется сделать кое-какие
расчеты, касающиеся возможного уровня концентрации, прежде чем я смогу  дать
определенный ответ. Но такое  возможно;  да,  возможно,  -  добавила  она  с
тревогой в голосе, - но ведь можно отвести стоки в специальный колодец.
   - Хм-м-м... да. - Маннинг несколько минут стоял молча, внимательно изучая
кондиционер. Наконец он произнес: - А что, эта пыль очень ядовита?
   - Она летальна, полковник.
   И снова наступило долгое  молчание.  Я  понял,  что  полковник  пришел  к
каким-то выводам, так как он решительно произнес:
   - Я собираюсь принять  меры,  чтобы  вы  получили  помощь  доктора  Обри.
Доктор...
   - Вот здорово!
   - ...Но взамен я прошу вашей помощи. Я очень заинтересован в успехе ваших
исследований, однако хочу, чтобы их масштабы были  увеличены.  Я  прошу  вас
установить  как  максимальные,  так  и  минимальные  периоды  полураспада  и
интенсивности. Я прошу отказаться от сугубо утилитарного подхода и приняться
за всеобъемлющие  исследования  по  тем  направлениям,  которые  мы  с  вами
определим во всех деталях немного позже. - Она начала было что-то возражать,
но полковник перебил ее: -  По-настоящему  глубокая  программа  исследования
окажется в перспективе более важной для решения вашей первоначальной задачи.
А я буду считать своей обязанностью обеспечить вам любую  материальную  базу
для претворения такой программы в жизнь. Думаю, нам удастся получить  весьма
широкий спектр интереснейших результатов,
   Полковник немедленно удалился, не дав доктору Карст возможности возразить
ему. Всю дорогу к нашему зданию он казался нерасположенным к разговору,  так
что я тоже молчал. Думаю, что именно в это  время  у  него  возникли  первые
контуры той смелой и жестокой стратегии, которая будет выработана позже,  но
я уверен, что даже сам  Маннинг  тогда  еще  не  мог  предугадать,  к  каким
неизбежным последствиям приведут нас несколько дохлых рыб. Иначе он  никогда
не отдал бы приказ об изменении направления исследований.
   Нет, в это я, пожалуй, не верю. Он, безусловно пошел бы вперед, зная, что
если не он, то это все равно сделает кто-то другой. Он  принял  бы  на  себя
ответственность, с горечью сознавая, какая тяжесть ложится на его плечи.
   1944 год, казалось, завершался без особо ярких  событий.  Карст  получила
свое новейшее оборудование и столько дополнительных средств,  что  ее  отдел
стал самым крупным во всей лаборатории. Исследования  в  области  взрывчатых
веществ были сокращены после совещания Маннинга и Ридпата; я  застал  только
самый его конец, - мысль сводилась к тому, что в данный момент  нет  никакой
вероятности использовать взрывную силу урана 235. Как источник энергии - да,
конечно, но в отдаленном будущем, когда у нас  появится  возможность  решить
исключительно хитрую проблему управления ядерной  реакцией.  И  даже  тогда,
похоже, это будет не источник для приведения в действие двигателей ракет или
автомобилей, а скорее основа для  строительства  мощных  электростанций,  по
меньшей мере, столь же крупных, как Болдер-Дам.
   После этого совещания Ридпат стал кем-то вроде  соруководителя  в  отделе
доктора Карст, а оборудование, ранее предназначенное для изучения взрывчатых
веществ, было частично заменено и  приспособлено  для  выполнения  программы
исследований  в   области   получения   смертельно   опасных   искусственных
радиоактивных элементов. Маннинг содействовал разделению труда между  обоими
руководителями, и Карст занялась преимущественно своей прежней проблемой, то
есть разработкой методов получения  искусственных  радиоактивных  веществ  с
заранее заданными параметрами. Надеюсь, она  была  полностью  удовлетворена,
нацеливая свой, так сказать, "одноколейный" ум  для  решения  столь  глубоко
интересующих ее вопросов. До сего дня не знаю, сочли  ли  Маннинг  и  Ридпат
нужным ставить ее в известность о той цели, к которой они в  конечном  счете
стремились.
   Фактически я тогда сам был слишком занят, чтобы думать об этом. Подходило
время выборов в конгресс, и я был загружен обеспечением Маннингу большинства
голосов избирателей, чтоб он  мог  вернуться  к  политической  жизни,  когда
минует нынешняя экстремальная ситуация. Его это не очень интересовало, но он
согласился, чтоб его имя было внесено в списки на переизбрание.  Я  старался
издалека выработать методы руководства  избирательной  кампанией  и  ругался
последними словами из-за того, что не могу быть на  месте,  чтобы  разрешать
кучу мелких проблем по мере их возникновения.
   Я ограничился наилучшим паллиативом,  установив  отдельную  линию  связи,
позволявшую председателю избирательного комитета связываться со мной в любое
время. Не думаю, что этим я нарушал закон Хэтча, но все же, конечно, немного
перегнул палку. Хотя в конце концов все обошлось: Маннинга в этом году снова
избрали в конгресс наряду с другими депутатами от военного сообщества.  Была
сделана попытка замарать его честь  сплетней,  что  он  якобы  получает  два
жалованья за одну работу, но мы парировали это обвинение,  выпустив  памфлет
под названием "Стыдитесь!", который разъяснил,  что  Маннинг  получает  одно
жалованье за две разные работы. В таких случаях действует федеральный закон,
и народу следует знать об этом.
   Как раз перед Рождеством Маннинг впервые поделился со мной тем, насколько
беспокоят его кое-какие возможные последствия технологии Карст  -  Обри.  Он
вызвал меня в кабинет по какому-то вопросу, не относящемуся к этому делу,  а
потом почему-то медлил отпускать. Я видел, что ему надо выговориться.
   - Каким количеством "пыли" К-О мы располагаем? - спросил он неожиданно.
   - Что-то вроде десяти тысяч единиц, - ответил я. -  Если  надо,  я  через
полминуты дам вам точную справку.
   "Единица" - количество, достаточное для уничтожения  тысячи  человек  при
нормальной плотности расселения. Маннинг, конечно, знал все  цифры  не  хуже
меня, и я понимал, что он просто тянет резину.
   Лаборатория   почти   незаметно   перешла    от    осуществления    чисто
исследовательских  функций  к  промышленному  производству,  что   произошло
исключительно по инициативе самого Маннинга и под его руководством.  Маннинг
ни разу не докладывал об этом в министерство, хотя я не исключаю, что  устно
он поставил в известность начальника штаба.
   - Не стоит, - ответил он на мое предложение, а затем добавил: - Ты  видел
этих лошадей?
   - Да, - ответил я коротко.
   Говорить  на  эту  тему  настроения  не  было.  Я   люблю   лошадей.   Мы
реквизировали  шесть  совершенно  разбитых   кляч,   предназначавшихся   для
живодерни, и использовали их  в  качестве  подопытных  животных.  Теперь  мы
знали, на что способна эта "пыль". После гибели лошадей, любая часть их тела
вызывала потемнение фотографических пластинок, а ткань,  взятая  с  верхушек
легких и бронхов, светилась сама по себе.
   Маннинг минуту или две постоял у окна, глядя  на  печальный  мэрилендский
пейзаж, прежде чем ответить мне.
   - Джон, как бы я хотел, чтоб радиоактивность не была  открыта!  Понимаешь
ли ты, что это за дьявольская штуковина?
   - Ну что ж, - сказал я, - это оружие вроде отравляющих  газов...  только,
пожалуй, более эффективное.
   - Черта с два! - выкрикнул он, и на мгновение показалось, что  он  злится
на меня лично. - Это все равно что сравнивать  шестнадцатидюймовую  пушку  с
луком и стрелами. Мы впервые в мире получили  оружие,  против  которого  нет
защиты,  абсолютно  никакой.  Это  сама  смерть,   доставленная   наложенным
платежом. Ты видел доклад Ридпата? - продолжал он.
   Я не видел. Ридпат подавал свои доклады  лично  Маннингу  в  единственном
рукописном экземпляре.
   - Так вот, - сказал он, - с тех самых пор как мы  стали  производить  эту
дрянь, я бросил всех относительно свободных талантливых ученых  на  проблему
защиты от радиоактивной пыли. Ридпат говорит, и я с ним согласен,  что  если
она будет применена, то решительно никакие средства борьбы с ней не помогут.
   - Ну а как насчет защитных "доспехов"? - спросил я.
   - Конечно, конечно, - ответил  он  раздраженно.  -  Они  срабатывают,  но
только в том случае, если ты никогда не будешь их снимать, чтоб поесть,  или
попить, или еще по какой-нибудь надобности до тех пор, пока  радиоактивность
не исчезнет сама по себе или ты не уберешься из  зараженной  зоны  подальше.
Все эти штуки годятся только для работы в лабораторных условиях. А я  говорю
о войне.
   Я задумался.
   - Все равно не вижу причин для беспокойства, полковник. Если эта пыль так
эффективна, как вы говорите, значит, вы добились того, к чему  стремились  с
самого начала - получили оружие, которое обеспечит Соединенным Штатам защиту
от любой агрессии.
   Маннинг круто повернулся ко мне.
   - Джон, бывают минуты, когда мне кажется, что ты абсолютный болван.
   Я не стал отвечать. Я знал Маннинга и знал, что иногда на его  настроение
не следует обращать внимания. Тот факт, что он позволил мне стать свидетелем
своих истинных чувств, следовало  рассматривать  как  наивысший  комплимент,
когда-либо мной полученный.
   - Посмотри на дело с другой  точки  зрения,  -  продолжал  он  уже  более
спокойно. - Эта пыль как  оружие  вовсе  не  является  чем-то  гарантирующим
Соединенным  Штатам  безопасность,  скорее  уж  это   заряженный   пистолет,
приставленный к виску каждого мужчины, женщины и ребенка в мире!
   - Ну, - сказал я, - и что же? Это наш секрет и, значит, командуем парадом
мы. Соединенные Штаты могут остановить и эту войну, и любую другую. Мы можем
объявить Pax Americana [Американский мир, американская  эра  (лат.)(Здесь  и
далее примеч. пер.)] и силой навязать его кому захотим.
   - Хм-м-м... твоими устами да - мед бы пить. Только такое открытие недолго
сможет оставаться единоличным секретом. На это никак нельзя рассчитывать.  И
тут дело не в том, чтобы хранить тайну пуще зеницы ока; ведь все, что  нужно
кому-то - это всего лишь намек, содержащийся в  самой  "пыли",  а  потом  уж
вопрос времени - когда именно и какая именно держава начнет  производить  ее
промышленным путем. Работу мозга остановить нельзя, Джон; повторное открытие
методики производства "пыли" логически неизбежно, как  только  люди  узнают,
что именно им следует мекать. Уран - элемент широко  известный,  его  залежи
имеются во многих частях земного шара - не забывай  об  этом!  Дело  обстоит
так: как только наша тайна перестанет  быть  тайной,  а  это  случится,  как
только мы пустим "пыль" в ход, весь мир уподобится комнате,  битком  набитой
мужиками, каждый из которых вооружен пистолетом сорок пятого калибра. Бежать
из этой комнаты некуда, и жизнь каждого зависит исключительно от доброй воли
остальных и еще от того, желают ли они оставаться  в  живых.  Все  готовы  к
нападению, и ни у кого нет от него защиты. Теперь понимаешь, что  я  имею  в
виду?
   Я  пораскинул  мозгами,  но  уяснил,  видимо,  далеко  не  все  сложности
складывающейся ситуации. Мне казалось, что единственный выход заключается  в
том, что мы насильно установим мир,  а  также  присвоим  себе  контроль  над
источниками снабжения  ураном.  Во  мне  глубоко  сидело  свойственное  всем
американцам убеждение,  что  наша  страна  никогда  не  воспользуется  своим
могуществом просто ради агрессии как таковой. Позже я  вспомнил  о  войне  с
Мексикой, об испано-американской войне, а также о кое-каких наших  авантюрах
в Центральной Америке, и моя уверенность изрядно поколебалась...
   Двумя неделями позже, сразу же после инаугурации,  Маннинг  приказал  мне
соединить его с начальником штаба. Я  слышал  только  то,  что  говорил  сам
Маннинг.
   - Нет, генерал, не могу, - говорил Маннинг, - я не стану  обсуждать  этот
вопрос ни с вами, ни с госсекретарем. Это  проблема,  которую  должен  будет
решать сам главнокомандующий. Если он не согласится,  то  необходимо,  чтобы
никто и никогда не узнал о ней. Это мое глубочайшее убеждение. Что такое?  Я
согласился принять назначение на мой нынешний пост только при  условии,  что
мои руки будут развязаны, так что вам придется дать мне определенную свободу
действий и в данном случае... Пожалуйста, не  пытайтесь  разыгрывать  передо
мной роль важной персоны, я  вас  знал  еще  курсантом  военного  училища...
О'кей, о'кей, извините!  Если  военный  министр  не  пожелает  внять  голосу
разума, скажите ему, что я завтра же пересяду обратно в свое кресло в палате
представителей...  и  получу   нужную   мне   привилегию   из   рук   лидера
парламентского большинства... Ладно. Пока.
   Вашингтон оказался на проводе примерно час спустя. Теперь это был военный
министр. На этот раз Маннинг преимущественно слушал и помалкивал.  Только  в
конце разговора он сказал:
   - Все, что мне нужно - это тридцатиминутный разговор с глазу  на  глаз  с
президентом. Если разговора  не  получится,  значит,  не  будет  и  никакого
ущерба. Если же мне удастся уговорить его, тогда вы  будете  ознакомлены  со
всеми  деталями...  нет,  сэр,  я  не  хочу,  чтобы  вы   снимали   с   себя
ответственность.  Я  хочу  принести  пользу...  Прекрасно!  Благодарю   вас,
господин министр.
   В конце дня позвонили из Белого дома и назначили время аудиенции...
   На следующий день мы отправились в федеральный округ; добираться пришлось
под омерзительным ледяным дождем, который  в  любой  момент  мог  обернуться
гололедом. Скверная погода делала обычные пробки на  улицах  Вашингтона  еще
более частыми и продолжительными. Мы чуть не опоздали. Я слышал, как Маннинг
бормотал себе под нос ругательства, пока мы ползли по Род-Айленд-авеню.  Тем
не менее, за две минуты до назначенного нам времени мы выбрались из машины у
дверей западного крыла Белого дома.
   Маннинга ввели  в  Овальный  кабинет  почти  сразу  же,  а  я  остался  в
одиночестве, стараясь не нервничать и постепенно  привыкать  к  своей  новой
штатской одежде. После  стольких  месяцев  ношения  формы,  костюм  жал  мне
повсюду, включая даже те места, где это казалось просто невозможным.
   Прошло тридцать минут.
   Секретарь президента, ведающий приемом, вошел в кабинет и тут же выскочил
оттуда как пробка. Он спешно шмыгнул во внешнюю приемную, и  я  услышал  его
голос: "...очень сожалею  сенатор,  но..."  Потом  он  вернулся,  сделал  на
какой-то бумаге пометку карандашом и передал ее посыльному.
   Прошло два часа.
   Наконец Маннинг появился  в  дверях,  и  секретарь  слегка  приободрился.
Однако полковник, не переступая порога, обратился ко мне:
   - Входи, Джон. Президент хочет поглядеть на тебя.
   Я чуть не свалился, вылезая из кресла. Маннинг про