ь!  Котенок наелся и потерся о мою ногу в знак благодарности.  Я
положил его на кресло,  он тут же свернулся клубочком и заснул. Вот, -
думал я с удовлетворением.  - Не только человеческие судьбы мы устраи-
ваем.  Э, постой! - спохватился я. - Если ты у меня будешь сыт, как же
ты будешь пищать? Ну нет, голодом тебя морить я не буду. Выход? Магни-
тофон!  Записать мяуканье на магнитофон и в нужный момент воспроизвес-
ти.
   До дня "Ч" оставалось двое суток и мне следовало вплотную  заняться
книгой.  Когда лучше работать - днем или ночью? Ночь я сразу же отмел.
Если хочешь не привлекать к себе внимания - действуй на  виду.  И  по-
больше цинизма, как говорил О. Бендер, люди это любят. Поэтому я обза-
велся старым черным халатом,  деревянным ящиком с инструментом -  чего
только  не  достанешь  теперь за деньги!  - и отправился в заброшенный
дом.  Мне удалось отколоть массивный пласт штукатурки и  при  этом  не
разбить  его.  Под штукатуркой оказался кирпич,  да настолько прочный,
что мне пришлось основательно повозиться, прежде чем я выдолбил углуб-
ление под книгу. Я орудовал молотком и зубилом, я поднимал шум на весь
город и готовился к тому,  что в дом явится какой-нибудь старикашка из
отставных сторожей и строго спросит, что это я тут делаю. Со старикаш-
кой я как-нибудь справился бы,  но вот если в дом заглянет Объект - 1,
это будет плохо, друзья мои. Но Объект был в школе, старикашкам не бы-
ло до дома никакого дела и никто не заявился.
   Я смастерил хитроумное устройство,  заблокировал его колышком и ог-
лядел работу рук своих. В день "Ч" я вытащу колышек и достаточно будет
наступить на вот эту шатающуюся доску и пласт штукатурки рухнет насту-
пившему под ноги. А уж я позабочусь о том, чтобы наступил на эту доску
именно Объект -1 и никто другой.  Когда я вернулся в гостиницу, с маг-
нитофоном в коробке,  мой котенок мяукал. - Сейчас, сейчас, - бормотал
я,  лихорадочно распаковывая аппарат и проклиная японцев,  придумавших
все эти полиэтиленовые пакеты и пенопластовые коробочки.  Котенок  за-
молчал именно тогда, когда я наставил на него микрофон. Все правильно,
это закон такой,  от него никуда не денешься.  Ничего, я терпеливый, я
подожду.  Не  дождавшись молока,  котенок принялся рыскать по комнате,
обнюхал пустое блюдце,  взглянул на меня.  Я сопровождал его  движения
микрофоном и делал страшные рожи.  Котенок обиделся.  Он уселся и при-
нялся умываться.  Умылся,  посмотрел на меня, еще раз обнюхал блюдце и
замяукал.
   - Давай, давай, - говорил я мысленно, следя за индикатором, - пищи,
да пожалобнее пищи, отрабатывай свое молоко, тебе это зачтется. Я вык-
лючил магнитофон,  ласково посмотрел на котенка.  - Молодец, артист! -
сказал я начальственным голосом и налил молока.  Э,  а ведь так, пожа-
луй,  я его избалую и он привыкнет пищать,  требуя еды.  Да ладно, там
разберемся.  Подумаем лучше о том, что в дом-то я Объект заманю, а как
его заманить на ту улицу, где дом стоит - это вопрос. Это, друзья мои,
следует хорошенько продумать.


                        Глава 9. Организатор.


  - Ну здравствуй,  сынок. - Здравствуй, Отец. Я выполнил свою миссию.
  - Знаю. Наблюдал. Было очень больно?
  - Было невообразимо больно.  Так больно,  что приходила мысль покон-
чить с этим. Я боролся не столько с болью, сколько с этой мыслью. Кро-
ме того,  была и душевная боль.  Я выдержал.
   - Что твои ученики?
   - О,  ученики! Они так радовались, когда я пришел к ним. У них гора
свалилась с плеч.  Они затеяли веселье.  Они были в полном восторге от
этого последнего чуда,  а Симеон просто светился от счастья.
   - А Фома?
   - Фома, как всегда был настроен скептически. Он осмотрел меня с ног
до головы,  каждую рану пощупал,  убедился,  что это я и помрачнел.
   - Помрачнел?  Почему?
   - Он объяснил, что считал меня все-таки человеком, а не сыном Бога,
и ему трудно привыкнуть к мысли, что он ошибался и недостаточно почти-
тельно разговаривал со мной во время наших  многочисленных  споров.  Я
успокоил его,  сказал,  что очень ценю его скептицизм и что наши споры
ни в коей мере не были напрасными.  Все равно он оставался  мрачным  и
униженно просил о прощении.
   - Они наивны как дети.
   - Они и есть дети,  Отец.
   - Но казнить они умеют, как взрослые.
   - О да. Очень изощренный метод казни. У них еще есть и пытки.
   - Тебя пытали?
   - Нет, потому что я ничего не отрицал. Меня били. Надо мной издева-
лись.  Но не пытали.
   - Вообще говоря, за богоубийство их следовало бы примерно наказать.
Нет-нет,  я пошутил.
   - Это не было богоубийством.  Римляне вообще верят в каких-то своих
богов, которых у них великое множество, а иудеи... они просто не поня-
ли,  кого казнили.
   - Не ведали что творят?
   - Именно. Разве можно наказывать ребенка за то, что он разбил доро-
гую вазу, если он не понимает, как эта ваза дорога родителям? Его мож-
но  только  пожурить...
   - Но люди наказывают детей.
   - От недомыслия, Отец, исключительно от недомыслия. Но мы-то не мо-
жем им уподобляться.
   - Хорошо.  Отныне - Эксперимент твой. Бери его в свои руки. Владей.
Понадобится помощь - зови.  Да, пойдут теперь по свету гулять сказки о
тебе.
   - Зря ты так говоришь,  Отец. Если бы ты видел глаза моих учеников,
ты так не сказал бы.  Они жизнь свою положат за идею.
   - Многие,  сынок,  будут умирать за идеи,  причем за такие идеи, за
которые умирать совсем не стоит. Много будет еще несуразиц, много горя
и страданий. Путь человечества тернист и сложен.

                                * * *

   Приятно, все-таки, возвращаться домой, особенно после хорошо выпол-
ненной работы. Я поставил чемодан, снял плащ, выпустил котенка из кар-
мана и подался в ванную. Долго отмокал, нежился в пушистой пене, терся
жесткой мочалкой. Потом облачился в халат, выбрался в спальню и возлег
на кровати с сигареткой. Приятно, черт возьми. Дело свое я обтяпал на-
илучшим образом. Парень ухватился за книгу обеими руками и не выпустит
ее.  И плевать ему, что он латыни не знает, узнает. Я пошел бродить по
квартире,  зашел  в гостиную и остановился на пороге.  На столе лежала
Бумага.  Вот тебе! Не успел человек приехать, не успел, можно сказать,
ванну принять и обсохнуть,  как ему уже следующее задание. Вот тебе. Я
закурил еще одну сигарету и с ненавистью посмотрел на  Бумагу.  Первой
мыслью было:  перед прочтением - сжечь.  Откуда это? Не помню. Я выру-
гался про себя,  взял Бумагу и сел в кресло.  Читать Бумагу совсем  не
хотелось. Нет, ну совсем не жалеют человека! Вот ну ни капельки жалос-
ти.  А я не буду читать! Я швырнул Бумагу и она плавно спланировала на
пол.  И все! И к черту! Сегодня я отдыхаю. Завтра - пожалуйста, прочи-
таю.  А сегодня - ни за какие деньги.  Ни за миллион.  Долларов, да. Я
поплелся на кухню, достал консервы и принялся с ожесточением есть. Они
там думают,  что меня можно нещадно эксплуатировать.  Они там  думают,
что  я железный и прыгнуть из одной командировки в другую для меня ни-
чего не стоит. Они ошибаются! Я - слабый человек, я люблю покой и уют,
и мне совсем не улыбается снова трястись в поезде,  или, чего доброго,
в самолете.  И на край света я давно уже не хочу. Чего я там не видал,
на краю света?
   Я съел две банки лососины,  банку сардин и банку говяжьего паштета,
запил все это двумя стаканами крепкого чая,  и подобрел. Ладно, не так
уж страшно.  Чего я на них взъелся - ну срочное дело, а послать больше
некого, а тут я объявляюсь. И я пошел читать Бумагу. Прежде всего меня
поразило,  что почерк был корявый,  а вовсе не  каллиграфический,  как
всегда,  стремительный,  падающий и совершенно незнакомый. Организатор
так не пишет.  Я взглянул на подпись,  да-да,  на Бумаге была подпись,
дело  тоже совершенно невиданное.  Так вот,  я взглянул на подпись,  и
обомлел, и стал жадно читать.

   Браво, Исполнитель!  Совершенно доволен выполненной  Вами  работой!
Имею  удовольствие сообщить,  что моим распоряжением вы переводитесь в
Организаторы,  на место Вашего Организатора,  выбывающего  по  причине
преклонного возраста и усталости.  Поздравляю! Передача дел - на квар-
тире у Организатора 30-го мая сего года. Отдыхайте, готовьтесь к новым
делам. Еще раз поздравляю. Желаю всего. Искренне восхищенный Вами,

                                        Магистр.

   Вот так-так!  Мною, стало быть, довольны. Чудесно, прекрасно, вели-
колепно. Сам Магистр соизволил написать. Вот как. Стало быть, меня пе-
реводят с повышением. Стало быть, теперь я буду Организатором. Замети-
ли меня, заметили, что я свои задания выполняю не кое-как, лишь бы от-
вязаться,  а с фантазией, с изюминкой, так сказать. О! По этому поводу
надо выпить!  Я открыл бар и достал бутылку старого французского конь-
яка,  до сих пор не пойму,  как он называется,  на этикетке нарисованы
виноградная лоза и девушка с полной корзиной,  именно нарисованы, а не
напечатаны,  потому что коньяк старый, его делали еще тогда, когда про
печатные станки и слыхом не слыхивали. Так вот, я взял бутылку старого
коньяка,  нарезал лимон, налил рюмочку и со вкусом выпил, чокнувшись с
воображаемым Магистром.  Хорошо. Хорошо, когда тебя хвалят. Чувствуешь
этакий подъем.  И плевать на то, что Магистра я никогда в глаза не ви-
дел, и не знаю, что он за человек такой, и приятно ли от него получать
благодарности.  Я  в который раз попытался вообразить себе Магистра во
плоти, и, в который раз у меня это не получилось. Я не мог представить
себе Магистра. Ну и Бог с ним. Зато Организатора я знал. Виделись мы с
ним один раз,  когда он меня вербовал в Орден. Звали его Фрол Митрофа-
нович.  Тихий такой старичок, седой, маленький, с очень интеллигентным
лицом.  Такие старички никогда не сидят на скамеечке во дворе в компа-
нии других старичков,  и никогда не перемывают косточки соседям, и ни-
когда не исходят в бессильной злобе, ругая правительство. Такой стари-
чок предпочитает уединение и книгу вместо пустых разговоров.  Он очень
похож на учителя словесности, не русского языка и литературы, а именно
словесности. Мне он тогда очень понравился. Мы с ним долго тогда бесе-
довали,  он меня уговаривал, я не верил и не соглашался. А ведь угово-
рил же!  Никаких чудес не показывал,  в воздухе не таял, через зеркало
не проходил,  и ведь уговорил!  Мотаюсь я теперь по России и устраиваю
чьи-то судьбы.  Я налил себе еще рюмочку,  выпил,  откинулся на спинку
своего любимого кресла и незаметно заснул.

                                  * * *

   Тридцатого мая я вышел из дому, поймал такси и поехал на другой ко-
нец города.  Мой Организатор жил в частном доме.  Добротный такой бре-
венчатый дом с резными наличниками, с сиренью в палисаде, с воротами в
два  роста  вышиной.  Вообще  в этой части города все дома были такие,
крепкие,  кондовые, видно было, что хозяева не пьяницы какие-нибудь, а
твердые  мужики  с руками и головами.  Я подошел к калитке,  взялся за
массивное медное кольцо и три раза стукнул.  Тотчас за забором  послы-
шался басовый лай огромного кобеля,  зазвенела цепь, скрипнула дверь и
голос Фрола Митрофановича произнес:
   - Цыц, Цыган! Это ко мне гость пожаловал.
   Калитка отъехала в сторону и я увидел Фрола Митрофановича. Он силь-
но постарел, съежился, стал еще меньше. И взгляд его был совсем погас-
ший.
   - Проходите, голубчик, проходите.
   Черный Цыган проводил меня внимательным взглядом.  Я вошел  в  дом.
Добротные чистые сени.  Скатерть на столе, занавесочки на окнах. Доща-
тый некрашеный пол. В углу - газовая плита с баллоном. Фрол Митрофано-
вич открыл дверь, пропустил меня в горницу. Здесь было невероятно уют-
но - те же занавесочки,  скатерти,  салфеточки,  портреты  на  стенах,
круглый стол на пузатых ножках,  массивный шкаф, комод, кожаный диван,
старые стулья, в углу - железная никелированная кровать с огромной пе-
риной и толстыми подушками и подушечками. Стол был накрыт для приема -
тарелки с солеными огурцами и помидорами, с квашеной капустой, пузатая
супница,  из которой шел аппетитный дух, лафитники, запотевшая бутылка
водки,  и все это на белоснежной скатерти.  Оглядывая горницу, я поду-
мал: вот вернусь домой, повыбрасываю всю свою дурацкую мебель и заведу
вот такую же кровать с периной,  стулья, шкаф, такие же скатерти и за-
навесочки,  и у меня в доме тоже станет уютно.
   - К столу,  к столу, - приглашал Фрол Митрофанович, а потом всплес-
нул руками:  - Руки мыть!
   И я пошел мыть руки к жестяному рукомойнику,  и мы сели наконец  за
стол.
   - Борща?  - спросил хозяин и я кивнул.  - Нина Панфиловна, конечно,
готовила  лучше,  уж вы не обессудьте...  - он замолчал и посмотрел на
комод,  где среди безделушек стояла фотография полной улыбающейся жен-
щины,  обрамленная черной ленточкой.  Я пробормотал:
   - Примите мои... соболезнования.
   - Спасибо. - Он вытер глаза, налил мне ярко-красного пахучего борща
и водки,  поднял свою рюмку. - Скоро сорок дней будет. За упокой души,
значит.
   Выпили. Фрол Митрофанович похрустел огурцом,  сказал:
   - Да вы закусывайте,  закусывайте. Вот как получилось. Сломала меня
смерть Нины Панфиловны.  Пусто стало в доме и в душе.  - Он  налил  по
второй.  - А теперь - за ваше повышение.
   Выпили за мое повышение. Борщ оказался невероятно вкусным. Какой же
борщ варила Нина Панфиловна?  - подумал я.
   - Вот,  голубчик, - говорил Фрол Митрофанович, - я устал и ухожу от
дел.  Вы займете мое место. Помню как я радовался, когда из Исполните-
лей переходил в Организаторы.  Вы,  наверное,  тоже  радуетесь?  Моло-
дость...  Радоваться особо нечему,  голубчик. Работы у вас прибавится.
Нет,  конечно,  теперь вам не придется мотаться по стране,  за вас это
будут делать другие,  но... Информация... Ее будет много, очень много.
Ну ничего,  вы молоды, справитесь. А я вчера написал Магистру и попро-
сил  отставки.  И Магистр ее принял.  Написал в ответ несколько теплых
слов...
   Меня кольнуло слово "вчера". Я узнал о его отставке почти две неде-
ли назад.  Но такое у нас бывает.  У нас еще и не такое бывает. А Фрол
Митрофанович продолжал:
   - Почему наша так называемая организация именуется Орденом,  вы  не
задумывались?  Орден - это объединение единомышленников, а объединение
предполагает общение,  согласитесь.  У нас же общения никакого нет.  Я
имею в виду живое общение,  голубчик. О каком живом общении может идти
речь,  если вас я вижу всего лишь второй раз в жизни, а Магистра видел
только однажды, причем это было так давно...
   - Вы видели Магистра? - Я подался вперед.
   Вместо ответа Фрол Митрофанович налил водки и предложил выпить.  Мы
выпили.
   - Я ухожу еще и потому, - продолжал Фрол Митрофанович, - что не по-
нимаю.  Я не понимаю целей и задач Ордена.  Магистр не считает  нужным
нас в это посвящать.  Я понимаю, Магистр - лицо подчиненное и ему даны
на этот счет инструкции, но тем не менее, тем не менее... Еще борща?
   - Да, пожалуйста. Невероятно вкусно.
   - Спасибо. - Фрол Митрофанович грустно улыбнулся и седой ежик у не-
го на голове зашевелился.  - Вот вы,  голубчик, задумывались когда-ни-
будь о целях Ордена?
   Я откашлялся.
   - Задумывался.  Честно говоря - безрезультатно.
   - Ну вот,  ну вот, - Фрол Митрофанович покивал. - Непонятно, что мы
делаем,  то ли благо для человечества,  то ли зло, то ли и то и другое
вместе.  Кто стоит за Магистром? Непонятно. Конечно, можно махнуть ру-
кой, как я и делал до недавнего времени, но сейчас - не могу. Вот ваша
акция,  которую вы так блистательно провели недавно,  знаете,  как она
называется в моих бумагах?  "Двери во Вселенную". Каково? Что это зна-
чит?
   Он умолк,  а я разочарованно подумал: "И он ничего не знает. Как же
он  работает?" И вслух спросил:
   - Как же вы работаете?
   - А вот так и работаю.  Я,  конечно,  знаю гораздо больше вас, но к
чему это все и зачем - для меня такая же загадка,  как и для вас.
   - А книга?
   - Какая книга?  Ах,  да. Что же, это книга действительно о магии, я
ее читал.
   - Вы знаете латынь? - поразился я.
   - Немного,  - он засмущался,  налил еще водки. - Совсем немного. Но
достаточно,  чтобы понять,  что все,  что мы с вами знаем  о  магии  -
вздор. Там описана, например, машина Нострадамуса. И ни слова о закли-
наниях,  заговорах и прочей ерунде. Вот так-то. - Он наклонился ко мне
и, понизив голос, проговорил: - Я, конечно, не уверен, но у меня такое
ощущение...  Словом,  мне кажется...  Нет!  - оборвал он себя.  -  Все
вздор.
   Я подождал немного, но он не собирался продолжать. Тогда я осторож-
но спросил:
   - А Бумаги?  Как ко мне попадают Бумаги?
   - Ах,  это?  - он улыбнулся.  - Разве я вам тогда не объяснил?  Это
почта.  Да-да,  всего лишь почта.  Ничего интересного, если не считать
того,  что такую почту на Земле придумают только в конце двадцать пер-
вого века.  Чаю?
   Я не  отказался от чая.  Наконец,  когда с едой было покончено,  мы
быстро убрали со стола,  Фрол Митрофанович снял скатерть, встал в позу
факира и сказал:
   - Папка.  На столе тотчас же появилась папка,  битком набитая каки-
ми-то  бумагами.
   - Эффектно,  не правда ли?  - Фрол Митрофанович тихо  засмеялся.  -
Нет-нет,  никакого секрета здесь нет, и вы так сможете, потому что эта
папка теперь ваша.  Вы ведь понимаете, что хранить эти документы в ка-
ком-то  там  обыкновенном  сейфе,  пусть даже с самыми сверхсекретными
замками, нельзя. Поэтому она хранится где-то там... - он неопределенно
помахал рукой, - а когда нужно, просто подумайте о ней. Также и почта.
Пишете бумагу и думаете о том,  кому она предназначена. И все. В папке
будут появляться материалы, необходимые вам для работы, вы их просмат-
риваете и принимаете решение о том,  кому поручить исполнение. Опреде-
ление стратегии действий - ваша прерогатива. Естественно, можно запро-
сить пояснения у Магистра,  письменно,  конечно, но вы сами понимаете,
что  чем  меньше вы будете беспокоить Магистра,  тем лучше.  И еще вам
придется завербовать кого-нибудь на свое место.  Слово-то какое -  за-
вербовать,  -  он усмехнулся.  - Пахнет шпионами.  У меня есть две-три
кандидатуры,  потом посмотрите,  подойдут ли.  Вот,  собственно и все.
Нет-нет,  папку не трогайте,  просмотрите ее дома.
   Я понял,  что пора уходить.  Фрол Митрофанович проводил меня до ка-
литки,  пожелал  на  прощание всяческих успехов на новом поприще,  и я
ушел, глубоко разочарованный. По дороге домой мое разочарование транс-
формировалось в раздражение.  Хорошо, думал я, Исполнителю много знать
не полагается,  но Организатору-то?  Не может же быть, что Организатор
находится в таком же неведении?  А не лукавил ли старик? Ведь не дого-
варивал же он что-то.  Разговор о Магистре не замял даже,  а  оборвал,
просто  не  стал о нем говорить и все,  будто проговорился и испугался
того,  что проговорился. Собирался высказать какие-то свои предположе-
ния - не высказал.  И застолье он устроил с умыслом,  чтобы было легче
не договаривать,  чтобы было чем занять руки. Чем больше я об этом ду-
мал,  тем больше убеждался,  что старик был себе на уме и оставил-таки
мне самому во всем разбираться.
   Я пришел домой, разделся, сел в кресло, закурил, и подумал о папке.
Ладно, подумал я, разберемся, и потянул папку к себе.