т
быть, это... Нет, что-то слишком уж маленькое!
     Вдруг "оно" прыгнуло прямо на него, еле слышно мяукая и  задрав  хвост.
Потерлось об него головой и замурлыкало.  "Оно"  оказалось  крошечным  тощим
котенком.
     - Фу ты, киса, до чего ж ты меня напугала! - сказал  Берт,  смахнув  со
лба капли пота.

     - 5 -

     Всю эту ночь он  просидел,  прислонившись  к  пню  и  прижимая  к  себе
котенка. Мозг его был переутомлен, и  он  больше  не  мог  ни  говорить,  ни
мыслить вразумительно. К рассвету он вздремнул.
     Проснувшись, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но на душе у него
стало легче:  за  пазухой  спал  котенок,  согревая  и  успокаивая.  Страхи,
таившиеся между деревьями, куда-то исчезли.
     Он погладил котенка, и маленький зверек, проснувшись, громко замурлыкал
и начал тереться об его руку.
     - Молочка б тебе, - сказал Берт. - Вот что тебе надо.  Да  и  я  бы  не
отказался от завтрака.
     Он зевнул, поднялся на ноги, посадил котенка  на  плечо  и  осмотрелся,
припоминая все обстоятельства прошедшего дня - мрачные, огромные события.
     - Надо браться за дело, - сказал он.
     Он вошел в рощицу и вскоре уже снова стоял возле мертвого аэронавта. Он
прижался к котенку щекой - все-таки он был не  один.  Труп  был  ужасен,  но
далеко не так, как  накануне  в  сумерках,  К  тому  же  окоченение  прошло,
винтовка вывалилась из рук на  землю  и  теперь  лежала  наполовину  скрытая
травой.
     - Надо бы нам его похоронить, киса, - сказал Берт и беспомощно  оглядел
каменистую землю вокруг. - Нам ведь с ним на острове жить придется.
     Прошло некоторое время, прежде чем он смог заставить себя отвернуться и
пойти к павильону.
     - Прежде всего позавтракать. Так или иначе... - сказал  он,  поглаживая
котенка у себя на плече.
     Котенок нежно терся пушистой мордочкой  об  его  щеку  и  наконец  стал
лизать ему ухо.
     - Молочка хочется? - сказал Берт и повернулся спиной к мертвецу, словно
ему до него и дела никакого не было.
     Он с удивлением заметил, что дверь павильона открыта, хотя накануне  он
закрыл ее и тщательно запер  на  задвижку.  А  на  прилавке  стояли  грязные
тарелки - вечером он их не заметил. Затем он  обнаружил,  что  петли  крышек
оцинкованного ящика отвинчены и что его можно открыть. Вчера он  этого  тоже
не заметил.
     - Что ж это я? - сказал Берт. - Замок пробовал  сбивать,  а  толком  не
посмотрел.
     Ящик, вероятно, служил ледником, но  теперь  он  содержал  лишь  остовы
десятка вареных куриц и какую-то странную субстанцию,  возможно,  в  далеком
прошлом бывшую маслом; кроме того, из ящика на редкость не аппетитно  пахло.
Берт поспешил тщательно закрыть крышку.
     Он налил котенку молока в грязную тарелку и сидел,  наблюдая,  как  тот
старательно   работает   язычком.   Затем    решил    обревизовать    запасы
продовольствия. В наличии оказалось шесть бутылок  молока  неоткупоренных  и
одна откупоренная, шестьдесят  бутылок  минеральной  воды  и  большой  запас
всевозможных сиропов, около двух тысяч штук папирос и  больше  сотни  сигар,
девять апельсинов, две неоткупоренные банки мясных консервов и одна начатая,
две коробки  сухариков  и  одиннадцать  штук  черствых  пирожных,  несколько
горстей орехов и пять больших банок  калифорнийских  персиков.  Он  составил
список.
     - Маловато существенного, - сказал он. - Но все-таки... недели  на  две
хватит. А за две недели всякое может случиться.
     Он подлил котенку молока, дал  еще  кусочек  мяса  и  затем  отправился
посмотреть на останки "Гогенцоллерна"; котенок бежал за ним,  весело  задрав
хвост. За ночь нос воздушного корабля несколько переместился и, по-видимому,
еще прочнее сел на мель у Зеленого острова. Берт перевел взгляд на  разбитый
мост, а затем на безмолвную пустыню города. Тишину и  мертвенность  нарушала
только стая ворон. Они кружили над инженером, который был убит  накануне  на
его глазах. Собак он не видел, хотя издали доносился собачий вой.
     - Надо как-то отсюда выбираться,  киса,  -  сказал  он,  -  молока  нам
надолго не хватит при твоем-то аппетите.
     Он посмотрел на стремительный поток, мчавшийся перед ним.
     - Воды тут порядочно, - сказал он. - Чего-чего, а этого нам хватит.
     Он решил тщательно исследовать остров. В скором времени  он  набрел  на
запертую калитку, на которой висела табличка "Лестница Бидла", перелез через
нее и  обнаружил  крутую  деревянную  лестницу  с  покосившимися  ступенями.
Лестница лепилась по скале и уводила вниз под невероятный и все  нарастающий
грохот воды. Он оставил котенка наверху,  спустился  и  обнаружил  с  искрой
надежды тропинку,  извивавшуюся  между  скал  вдоль  стремнины  центрального
водопада. В его сердце вспыхнула надежда: быть может,  она  выведет  его  из
этой западни!
     Тропинка привела его лишь в душную и гремящую  западню  Пещеры  Ветров,
где, простояв четверть часа в оцепенении между непроницаемой скалой и  почти
столь же непроницаемой стеной воды, он наконец пришел  к  выводу,  что  этот
путь вряд ли приведет в Канаду,  и  пошел  назад.  Поднимаясь  по  "Лестнице
Бидла", он услышал звук шагов по усыпанной гравием дорожке, но заключил, что
это могло быть только эхо. Когда он выбрался наверх, на  скалы,  кругом  все
было пусто, как прежде.
     Затем в сопровождении резвящегося котенка Берт спустился  по  лестнице,
которая вела к наклонной скале, сторожившей изумрудное великолепие  водопада
Подкова. Некоторое время он молча стоял там.
     - Кто бы мог подумать, -  сказал  он  наконец,  -  что  бывает  столько
воды... Этот грохот и плеск любого в конце концов доконают...  Будто  кто-то
разговаривает... Будто кто-то ходит... Да мало ли что еще может послышаться!
     Он снова поднялся наверх.
     - Видно, так я и буду кружить по этому проклятому острову, - сказал  он
уныло. - Все кругом и кругом.
     Вскоре  он  снова  очутился  возле   менее   поврежденного   азиатского
аэроплана. Берт уставился на него, а кошка его понюхала.
     - Поломан! - сказал он.
     Он поднял глаза и подпрыгнул от неожиданности.
     Из рощицы на него медленно надвигались две длинные  тощие  фигуры.  Они
были черны от копоти и забинтованы. Задний припадал  на  одну  ногу,  и  его
голова была замотана белым. Но тот, что шел впереди, все  еще  держался  как
принц, несмотря на то, что левая его рука лежала в  лубке  и  одну  половину
лица покрывал  багровый  ожог.  Это  был  принц  Карл  Альберт,  бог  войны,
"Германский Александр", а сзади него ковылял офицер с птичьим лицом, который
однажды лишился из-за Берта своей каюты.

     - 6 -

     С этого  момента  началась  новая  фаза  злоключений  Берта  на  Козьем
острове.  Он  перестал  быть  единственным  представителем  человечества   в
бескрайней, бурной и непонятной вселенной и снова превратился  в  социальное
существо, в человека в мире ему подобных. На  миг  при  виде  этой  пары  он
пришел в ужас, потом они показались ему любимыми братьями. У них была  общая
с ним беда:  они  тоже  очутились  на  необитаемом  острове,  растерянные  и
испуганные. Ему ужасно захотелось  узнать  подробности  всего,  что  с  ними
произошло. Его не смущало, что один из  них  принц  и  оба  они  иностранные
солдаты, почти не говорящие на его родном  языке.  В  нем  вновь  проснулась
развязность  обитателя  английских  городских   окраин,   не   склонного   к
чинопочитанию, и подобные мелочи не могли его  остановить,  да  и  азиатский
флот навсегда покончил со всеми этими нелепыми различиями.
     - Здорово, - сказал он. - Как это вы сюда угодили?
     - Это англичанин, который привез нам машину Баттериджа, - сказал офицер
с птичьим лицом по-немецки и, увидев, что Берт  продолжает  приближаться,  в
ужасе воскликнул: - Честь! - И еще раз громче: - Отдай честь!
     - Фу ты, - сказал Берт и остановился, договаривая  остальное  себе  под
нос. Он вытаращил глаза и неловко козырнул и  тут  же  снова  превратился  в
настороженное, замкнувшееся в себе существо, на которое нельзя положиться.
     Некоторое   время   эти   два   образчика   современных    аристократов
рассматривали нелегкую проблему, именовавшуюся англосаксонским  гражданином,
- этим ненадежным гражданином,  который,  подчиняясь  какому-то  загадочному
велению крови, не желал ни поддаваться муштре,  ни  стать  демократом.  Берт
отнюдь не был приятным предметом для созерцания,  но  каким-то  необъяснимым
образом он производил впечатление стойкости. На  нем  был  дешевый  саржевый
костюм, сильно поношенный, но  благодаря  свободному  покрою  пиджака  плечи
Берта казались шире, чем были на самом деле; его невыразительная  физиономия
выглядывала из-под белой немецкой фуражки, которая  была  ему  явно  велика,
штаны, заправленные в высокие резиновые сапоги покойного немецкого  солдата,
напоминали мехи гармошки. Он выглядел простолюдином, но отнюдь не  смиренным
простолюдином, и инстинктивно они почувствовали к нему ненависть.
     Принц  указал  на  летательную  машину  и  сказал  что-то  на   ломаном
английском, который Берт принял за немецкий и не понял. О чем и поставил  их
в известность.
     - Dummer Kerl! {Болван! (нем ).} -  прошипел  офицер  с  птичьим  лицом
откуда-то из-под своих бинтов.
     Принц снова указал пальцем неповрежденной руки.
     - Этот "драхенфлигер" ви понимайт? Берт начал уяснять  себе  положение.
Он оглядел азиатскую машину. Банхилловские навыки вернулись к нему.
     - Иностранная марка, - сказал он уклончиво. Немцы посоветовались.
     - Ви спесьялист? - сказал принц.
     - Отчего ж, починить мы починим, - сказал Берт, точно копируя Грабба.
     Принц порылся в своем словарном запасе.
     - Он хорошо, чтоб летайт? - спросил он.
     Берт задумался и неторопливо почесал подбородок.
     - Дайте-ка мне на него толком взглянуть, - ответил он. -  Вон  как  его
покорябало.
     Он поцокал языком - прием, тоже позаимствованный у  Грабба,  -  засунул
руки в карманы и не спеша пошел к машине. Обычно Грабб при  этом  еще  жевал
что-нибудь, но жевать Берт мог только в воображении.
     - Работы на три дня, - процедил он.
     Впервые его осенило, что эта машина может  на  что-нибудь  пригодиться.
Крыло, прижатое к земле,  было,  несомненно,  сломано.  Все  три  его  опоры
сломались о скалу, и трудно было надеяться, что мотор совсем  не  пострадал.
Крюк на этом крыле надломился, но это вряд ли могло влиять на полет.  Других
серьезных повреждений Берт не заметил. Берт снова  почесал  подбородок  и  в
раздумье уставился на озаренный солнцем разлив у Верхних порогов.
     - Может, у нас кое-что и получится... Положитесь на меня.
     Он снова тщательно обследовал машину, а принц с офицером  наблюдали  за
ним. В Банхилле  Берт  с  Граббом  до  тонкости  разработали  метод  починки
прокатных велосипедов путем замены  поломанных  частей  частями,  снятыми  с
других машин. Велосипед, безнадежно и слишком уж очевидно покалеченный  даже
для того, чтобы давать его на прокат, тем  не  менее  представлял  известную
материальную ценность. Он превращался в своего рода шахту для добычи болтов,
винтов, спиц, перекладин, цепей и так далее - в рудник  плохо  пригоняющихся
"частей" для исправления изъянов машин, все еще находящихся в  обращении.  А
ведь в рощице был еще один азиатский аэроплан.
     Забытый котенок терся о сапоги Берта.
     - Тшините этот "драхенфлигер", - сказал принц.
     - Ну, хорошо, я его починю,  -  сказал  Берт,  которого  осенила  новая
мысль. - А кто ж из нас сможет полететь на нем?
     - Я буду на нем летайт, - сказал принц.
     - И сломаете шею, - заметил Берт после паузы.
     Принц его не понял и не обратил внимания на его слова. Он ткнул  рукой,
обтянутой перчаткой, в сторону машины и повернулся к офицеру с птичьим лицом
с  каким-то  замечанием  на  немецком  языке.  Офицер   ответил,   и   принц
величественным жестом указал на небо. Затем он заговорил, по-видимому, очень
красноречиво. Берт внимательно смотрел на него и догадался, о чем шла речь.
     - Навряд ли, - заметил он. - Скорее  шею  сломаете.  Ну  да  ладно,  за
работу!
     Он заглянул под седло летательной машины и в  мотор,  ища  инструменты.
Кроме того, ему необходимо было вымазать лицо и руки  машинным  маслом,  так
как в понимании фирмы Грабба и Смоллуейза  искусство  ремонта  прежде  всего
требовало, чтобы лицо и руки были покрыты толстым слоем масла  и  копоти.  И
еще он скинул пиджак и жилет и аккуратно сдвинул фуражку на  затылок,  чтобы
легче было почесывать голову.
     Принц с офицером, по-видимому, намеревались наблюдать за  его  работой,
но он сумел объяснить им, что это будет мешать ему и что, прежде чем браться
за дело, он должен  "пораскинуть  немного  мозгами".  Они  было  постояли  в
нерешительности, но Берт  за  годы  работы  в  мастерской  научился  внушать
заказчикам почтение к себе. И в конце концов они  ушли,  а  Берт  немедленно
бросился ко второму аэроплану, взял винтовку авиатора и патроны и спрятал их
поблизости в зарослях крапивы.
     - Так оно будет вернее,  -  сказал  он  и  принялся  тщательно  изучать
обломки  крыльев,  застрявшие  между  ветками.  Затем  вернулся  к   первому
аэроплану, чтобы сравнить тот и другой, и  решил,  что  банхилловский  метод
можно пустить в ход и тут, при  условии,  конечно,  что  мотор  не  окажется
слишком сложным или безнадежно сломанным.
     Когда немного погодя немцы вернулись, он уже был весь  перемазан  и  по
очереди пробовал кнопки, рычаги и лопасти  с  чрезвычайно  деловитым  видом.
Когда офицер с птичьим лицом обратился к  нему  с  каким-то  замечанием,  он
отмахнулся от него со словами:
     - Не компрене! {Не понимаю! (ломаный франц.).} Лучше  помолчите.  Толку
все равно не будет.
     Потом ему пришла в голову блестящая мысль.
     - Покойника там похоронить надо, - сказал  он,  ткнув  большим  пальцем
через плечо.

     - 7 -

     С появлением этих двух  людей  мир  Берта  опять  претерпел  изменение.
Кончилось безграничное и ужасающее  одиночество,  так  подавлявшее  его.  Он
находился  в  мире,  населенном  тремя  людьми,  и  хотя  это  было   весьма
миниатюрное человеческое общество, тем не  менее  его  мозг  был  переполнен
предположениями, расчетами и хитрыми планами. Что у них на уме? Что они  про
него думают? Что замышляют? Сотни замыслов роились в его уме, в то время как
он прилежно трудился над азиатским аэропланом.  Новые  идеи  возникали,  как
пузырьки в содовой воде.
     - Фу ты, - сказал он вдруг,  осознав  со  всей  ясностью  как  одно  из
проявлений безрассудной несправедливости судьбы тот факт, что эти двое людей
остались в живых, а Курт погиб. Весь экипаж "Гогенцоллернах -  был  перебит,
или  сгорел  заживо,  или  разбился  насмерть,  или  потонул,  а  эти  двое,
притаившись в носовой каюте с мягкой обивкой, спаслись.
     - А еще воображает, верно, проклятый, что  так  ему,  значит,  на  роду
написано, - пробормотал он и почувствовал отчаянную злость.
     Он встал и повернулся к ним. Они стояли бок о бок, наблюдая за ним.
     - Хватит на меня глазеть, - сказал он. - Мешаете  только.  -  И  затем,
увидев, что они не понимают, пошел на них с гаечным ключом в  руке.  Тут  он
вдруг заметил, что принц очень широк в плечах и, по-видимому, весьма силен и
что-то очень уж невозмутим. Но тем  не  менее  он  сказал,  тыча  пальцем  в
сторону рощицы:
     - Покойник!
     Офицер с птичьим лицом сделал ему резкое замечание по-немецки.
     - Покойник, - повторил Берт, обращаясь к нему. - Там вон.
     Ему стоило больших трудов склонить немцев пойти за ним, но  наконец  он
все же отвел их в рощу.  Тогда  они  дали  понять,  что  ему,  как  человеку
простого  звания,  не  имеющему  офицерского  чина,  принадлежит  бесспорная
привилегия разделаться с трупом, оттащив его к воде. Некоторое время все они
возбужденно жестикулировали,  и  в  конце  концов  офицер  с  птичьим  лицом
снизошел до того, чтобы помочь ему. Вдвоем они поволокли обмякшее,  успевшее
раздуться тело через рощу и после двух-трех передышек - груз был  отнюдь  не
легкий - столкнули его в стремнину  с  западной  стороны  острова.  В  конце
концов Берт, у которого теперь ломило  руки  и  спину,  а  душу  переполняло
злобное возмущение, снова приступил к  детальному  обследованию  летательной
машины.
     - Наглость какая! - сказал он, - Да что я, немец,  что  ли,  чтобы  ему
прислуживать! Ощипанный гусак!
     И затем принялся размышлять над тем, что произойдет, когда  он  починит
летательную машину, если ее удастся  починить.  Оба  немца  опять  ушли,  и,
поразмыслив не много, Берт отвернул несколько гаек, надел  пиджак  и  жилет,
рассовал  по  карманам  выкрученные  гайки  и  свои  инструменты,  а   набор
инструментов, взятый со второго аэроплана, спрятал в дупле.
     - Так оно надежней будет, - сказал он, спрыгивая с дерева,  после  того
как была принята эта последняя мера предосторожности. Не успел он  вернуться
к машине, стоявшей на берегу, как снова  появились  принц  и  его  адъютант.
Некоторое время принц наблюдал за ходом работы, а потом направился  к  мысу,
где река разделялась на два рукава, и встал там,  скрестив  руки  на  груди,
погруженный в глубокое раздумье. Офицер с птичьим лицом подошел к Берту и  с
трудом выпалил по-английски.
     - Идите, - сказал он, помогая себе жестами, - ешьте.
     Войдя в павильон, Берт обнаружил, что весь запас  еды,  за  исключением
порции мясных консервов и трех сухарей, исчез. Глаза у него полезли на  лоб,
рот раскрылся. Из-под прилавка вылез котенок, заискивающе мурлыча.
     - Ну, конечно! - сказал Берт. - А где твое молоко?
     Он подождал, чтобы гнев его достиг  предела,  схватил  тарелку  в  одну
руку, сухари - в другую и пошел на поиски принца, изрыгая  хулу,  в  которой
фигурировало слово "харч" и упоминались кое-какие внутренности. Он подошел к
принцу, не отдав чести.
     - Эй! - сказал он грозно. - Это что еще за штучки?
     Последовало совершенно безрезультатное препирательство.  Берт  развивал
на  английском   языке   банхиллскую   теорию   о   соотношении   харчей   и
производительности труда, а адъютант  возражал  ему  по-немецки,  упирая  на
судьбы наций и дисциплину. Принц,  оценив  на  глаз  физические  возможности
Берта, внезапно решил напомнить ему, с кем он имеет дело. Он  схватил  Берта
за плечо и тряхнул так, что инструменты в  карманах  его  загремели,  грозно
прикрикнул  на  него  и  отшвырнул.  Он  ударил  его,  словно  какого-нибудь
немецкого солдата. Берт отлетел, бледный и перепуганный,  но  тем  не  менее
готовый выполнить то, что от  него  требовал  банхиллский  кодекс  чести,  а
именно "дать сдачи" принцу.
     - Фу ты! - выдохнул он, застегивая пуговицы.
     - Ну! - воскликнул принц. - Уходить! - Но, заметив героический блеск  в
глазах Берта, выхватил саблю.
     Но тут вмешался офицер с птичьим лицом; он  сказал  что-то  по-немецки,
указывая на небо.
     Вдали, на  юго-западе,  появился  японский  воздушный  корабль,  быстро
приближавшийся к ним. Его появление положило конец конфликту.  Принц  первый
оценил ситуацию и возглавил отступление. Все трое, как  зайцы,  бросились  в
кусты и заметались в поисках  убежища,  пока  не  нашли  овражка,  заросшего
высокой травой. Там они уселись рядом на корточки и долго сидели  по  шею  в
траве, высматривая воздушный корабль сквозь ветви  деревьев.  Берт  растерял
почти все мясо, но сухари по-прежнему были  зажаты  у  него  в  руке,  и  он
потихоньку их съел. Чудовище проплыло прямо над ними, ушло в сторону  города
и опустилось на землю за электрической станцией. Пока оно было  близко,  все
трое  молчали,   но   потом   вступили   в   спор,   который   не   кончился
рукоприкладством, пожалуй, только потому, что они не понимали друг друга.
     Первым заговорил Берт  и  продолжал  говорить,  мало  заботясь  о  том,
понимают его  или  нет.  Однако  голос,  несомненно,  выдавал  его  злостные