того, что  жил  я  неверно  и  скучно.  В  детстве-юношестве
являлся по утрам не в ту  школу,  не  в  тот  институт,  приставал  к  тем
девушкам, которым был интересен также, как лужа на улице,  уступал  липким
похотливым бабенкам, от которых теперь у меня простатит и угроза  потенции
(это только начальству угроза ядерной войны страшнее).  Я  не  одолевал  в
словесном поединке матерых редакторов, не внушал  им,  что  избавиться  от
меня можно только пустив в набор. Я не изучал литературные вкусы народа  и
не знал, чем накормить его так, чтоб он облизнулся...
     Я понял, что мне  впрыснули  средство,  наращивающее  недовольство  и
разочарование. Но разве проймешь меня этим сейчас? Когда  я  уже  чувствую
прикосновение  веревки  к  своему  горлу.  Однако   тюфяк   располагал   к
продолжению задушевного монолога.
     А если б проделся я сквозь все дырки? Был бы  наверное,  эффект.  Но,
как известно, в одном месте эффект, а кругом дефект. Допустим, научился бы
я играть на читательских рефлексах, как на дудочке. Умел бы пристраиваться
к редакторам, одному - описание природы и кобылы, ржущей по утру,  другому
про прокатный стан и стахановца-маньяка, третьему, пожалуйста, про  мощные
сиськи и пудовые кулаки. В  итоге  пьянствовал  бы  на  даче  в  Комарово,
прекрасно зная, что не сегодня-завтра мои бессмертные  творения  затрещат,
расчленяемые в сортире.
     Птолемей нехило кичился тем, что описал движение планет вокруг Земли,
а сейчас его чуть ли не брехуном называют. Не  далек  и  тот  день,  когда
Коперника на свалку понесут, потому что выяснится, что мы не вращаемся,  а
скачем на одном месте. Динозавр считал себя большим и сильным,  а  где  он
теперь?  Стал  бензином  и  катает  на   себе   какого-нибудь   тщедушного
спекулянта. Но животное хоть не понимало, какая  постылая  будущность  его
ожидает. Очень неправа природа, что разродилась нами, двуногими. Не должны
были появится существа, которые могут догадаться  о  полной  бестолковости
своего жития-бытия. Не приспособлен наш мир для проживания в нем  разумной
твари. Потому-то я в знак протеста хочу досрочно покинуть  его  и  требую,
чтобы мне открыли "дверь" наружу.
     Ага, требовать ничего не надо, на "дверь" мне уже любезно показали. Я
подошел к петле. Умело завязана, чуть ли  не  намылена.  Говорят,  это  не
больно. Прежде чем  случится  неприятная  процедура  удушения,  закончится
кровоснабжение мозга и как следствие - отключка сознания.
     Стоп. Действительно, вокруг меня на тысячи километров и парсеков  все
не так. Но, наверное, мы должны  готовиться  в  этом  бестолковом  мире  к
проживанию в другом, более  подходящем  нашим  достоинствам.  Когда-нибудь
закончится срок заключения, мы выйдем на свободу - кто с чем. И окажемся в
тридевятом царстве, которое будет устроено точно по нашему вкусу.
     Полегчало, я отступил к стене. А потом снова накатило.
     Ну и какие наши достоинства и вкусы? Первые христиане, самые стойкие,
которыми кормили львов, хотели угодить  туда,  где  сверкают  драгметаллы,
порхают  крылышки  и  поют  тенора.  Где  исключена  даже  легкая  грызня,
подначки, подколы, не говоря уж о диспутах и скандалах - полная  энтропия.
И буддисты хороши, их нирвана - то же самое, что кисель для мух. Так стоит
ли стараться?
     Знатоки говорят, свалится с приличной высоты и  разбиться  -  это  не
больно. Ведь  сразу  же  будут  размазаны  рецепторы,  передающие  болевые
сигналы,  и  центры  мозга,  принимающие  боль  за  боль.  Если  упасть  с
небоскреба, то просто расплескаешься как студень. Высота вызывает жуть, но
ведь я ее почти и не замечу. Во взоре и так уж сплошной туман и круженье с
пузыреньем.
     Я обреченно потащился к  окну,  однако  на  мгновение  замер,  прижав
голову к  коленям  и  отстранившись  от  наваливающейся  тоски.  Мгновение
сосредоточенности.
     Ампула.  Последняя  шприц-ампула  доктора  Лапеко  в  моем   кармане.
Квадратные "октябрята" забыли из меня вытряхнуть. Я, конечно, не знал  как
будет взаимодействовать третье средство с двумя предыдущими, но  время  на
сомнения истекло и даже пошло вспять. Укол - и голова  даже  приподнялась,
потому что ее потянула к себе очень жаркая воронка.
     Эта жара разогнала отчаяние, но  мне  показалось,  что  я  становлюсь
жидким и без особых проблем начинаю испаряться. Свет и тень  еще  поиграли
мной, а потом я исчез в этих бликах...
     Замечаю свое присутствие  на  каком-то  пустыре.  Неподалеку  свалка,
оттуда волнами долетает вонь, воздух  над  ней  рябит  от  ударов  птичьих
крыльев.
     Я, кажется, достаю гадкую прогорклую капусту из банки и сую в рот. На
руке перчатка с дырками для пальцев. Все, хватит, обрыдло. От холода  ноет
поясница. Мне требуются номер с ванной, бутылка "смирновской" и патиссоны.
Мне нужна "трава". И это ты мне обеспечишь, пахан Сапожков.
     Двигаюсь к шоссе. Кто  собрался  тормозить  меня  -  будь  осторожен,
нокаут  возможен.  За  последний  стольник  попадаю   в   такси-маршрутку.
Заплачено честно, но другие пассажиры сторонятся меня и  берегут  от  моих
ароматов носы. В метро без затей проламываюсь сквозь турникет. Выхожу  под
дневное светило на "Московских воротах". Теперь налево и еще  раз  налево.
Потом в дальний угол. Знакомый вход, десять  ступенек  к  центру  Земли  и
встреча со стражем дверей - джигитом Рашидом.
     - Ты совсем неряха сегодня, - напоминает Рашид. - Бугру не понравится
такой вид. Он человек старой закалки. Зачем портить  ему  настроение.  Иди
домой, там почистись и приходи завтра.
     "Домой, к ментам! Как же."
     - Ага, уговорил, Рашидик. - Поворачиваюсь,  будто  раскаялся  и  хочу
убраться. Но когда он собирается закрыть за мной, с полуоборота хватаю его
правой рукой за смоляной жесткий  кок,  дергаю  на  себя.  А  левой  рукой
захлопываю  дверь  -  именно  то,  чего  хотел  южанин.   Голова   Рашидки
оказывается между косяком и толстой доской, отчего тело валится на  порог.
Я уверенно марширую  по  коридору  и  у  кабинета  Главного  встречаюсь  с
Серегой.
     - Как тебя только наш чернявый пропустил. Шеф не захочет тебя сегодня
видеть. Иди, умойся, - начинает мешать парнишка.
     -  Мне  это  уже  говорили.  Можно  хоть  водички  хлебнуть?   Грызло
пересохло.
     У  Сереги  некоторое  замешательство,  пользуясь  этим  я   вхожу   к
секретутке-кандидатке. Он увязывается за мной, выискивая, за что уцепить.
     - Начальник запретил кого-либо пускать, -  заладила  пила-Маринка,  -
ну-ка, Сережа убери его отсюда.
     - Я ж водички попить. -  Взял  вазу  с  цветами  флоксами  и  плеснул
здоровяку  в  физиономию,  отчего  стебельки  и  лепесточки  украсили  его
скромную голову. Пока он протирался,  попридержал  его  левой  за  ноздри,
правой врезал. Классически, без всяких карате - "крюком" в челюсть. Серега
упал на стул, разбил мебель вдребезги. Тут я его по головушке и припечатал
освободившейся вазой  -  обмяк  он,  заболел.  Пришлось  у  него  ненужный
пистолет забрать.
     - Ну, что, Маринка, веди меня к шефу. Надеюсь, возражений  больше  не
будет.
     - Вы тупица, Лапеко. Нет Сапожкова, нет.
     Проверил ее слова, пахан в "яме" действительно отсутствует.
     - А сцеволин, Марина, а "трава"?
     - Он вчера вечером все забрал,  -  без  особой  боязни  отвечает  эта
бледная поганка.
     - Куда забрал?
     - Откуда мне знать.
     Я притянул ее к себе и ухватил зубами ухо.
     - Мигом сжую. Будешь тогда красавица без ушей, да и носом перестанешь
радовать людей. А в том месте, что  любят  кавалеры,  окажется  телефонная
трубка. Где ОН? Давай-ка, узнавай по-быстрому. - Я стал  сжимать  челюсти,
одновременно щекоча даму телефонной  трубкой.  Не  выдержала  приспешница,
члены тела дороже ей оказались,  чем  великая  идея.  Завизжала,  а  потом
перешла на речь.
     - Да улетает он сегодня! Рейсом на Багдад.
     - И что все из тебя тянуть надо, товарищ Марина. Ну-ка, сгреби мне  в
кучку те финансы, что есть поблизости.
     Поменял свою засраную куртку на шикарный  Серегин  плащ  и  на  такси
вдогонку. Рейс через пятьдесят минут. Успеть  бы,  успеть.  Шоферу  тысячу
доплатил. И достал.
     Сапожков как меня увидел, заметался, бросил багаж, а потом  в  сортир
рванул. Думал вылезти через оконце на летное поле.  Но  не  получилось,  я
первым делом кинулся к синему туалетному стеклу и перерезал Сапожкову путь
на Багдад. Юркнул пахан в одну из кабинок - бортики-то у них  до  пола  не
достают - и пополз вдоль ряда горшков, так что мигом потерялся из виду.  Я
стал одну за другой дверцы вышибать. Пыхтенье пугливое все ближе и  ближе.
Вскрываю   очередное   рабочее   место...   попался,   который    кусался.
Распроблядство! Белобрысый незнакомый мужичок с  пистолетом.  Разворачиваю
ствол, но он опережает. Гром, трах... и мрак.



                                    8

     Кажется, ломают двери. На пороге появляется Фалалеев.
     - Не очень-то торопились, господа менты, - гневным голосом  критикнул
я оперативников.
     - Торопились  сразу  несколько  дел  сделать.  Хорошо,  хоть  женщина
Марина, у которой прокушенное ухо, знала,  где  ты.  Остальные  знатоки  в
полной отключке.
     - А доктор?
     - Отбыл туда, откуда ни ответа ни привета. Не жалей,  все  равно  ему
расстрельная статья светила, меньше мучиться пришлось. Но он вывел нас  на
Сапожкова. И Марина  не  слишком  ломаться  стала  после  производственной
травмы - здесь тоже доктор постарался.
     - Зачем Сапожкову понадобился Багдад?
     - Черт, во все влез, паскудник, - искренне сплюнул Илья. - Прямо хоть
поверь,  что  достаточно  сожрать  пару  ложек  сцеволина,   чтобы   стать
ведьмаком-ясновидцем. Не собирался рассказывать, а придется. Не в  РУВД  я
тружусь, а в генеральной прокуратуре. Сцеволин и его аналоги  испытывались
в некоторых арабских странах товарищем Сапожковым,  как  на  нынешней  его
работе, так и на предыдущей. Тамошние усатые  паханы  тоже  имели  прок  с
испытаний - удачные допросы, пытки, теракты, повышение авторитета и  такое
прочее. Но если раньше все делалось в порядке оказания братской помощи, то
сейчас за денежки. "Бабки" текли на счет, который был открыт еще товарищем
Пантелеем. Ты понимаешь, как этот счет может послужить сейчас Сапожкову  и
фруктам вроде него?
     - Чего ж вы раньше не взяли Сапожкова за  жабры?  Дескать,  раскрывай
номер счета, падло розовое.
     - Раньше он мог послать нас подальше. А теперь на нем уголовка висит.
И от его хорошего поведения зависит время пребывания  на  нарах  в  дурной
компании.
     Елки. Только сейчас начал петрить кое в чем.
     - Так вы с самого начала знали, что случится, когда я начну  колоться
сцеволином?
     - Скорее подозревали, Борис.
     - В общем, были в курсе и тем не менее валяли дурака. Сажали  меня  в
КПЗ, стращали, портили мне здоровье.
     - Валяли, - охотно согласился Фалалеев, - благо, это не трудно  было.
Но лишь для того, чтобы Сапожков, который тоже  мог  предугадать  действие
сцеволина, ничего не заподозрил.
     Озноб продрал аж до костного мозга. Все равно я оказался наживкой!  И
даже чудодейственный препарат не изменил моей исторической роли.



                                    9

     Ночью имел явление. Наверное, как следствие длительного  употребления
сцеволина. Явился недавно почивший доктор  Лапеко,  уже  светлый,  чистый,
кроткий, и говорит:
     - Я Фалалеева простил, хотя он бессовестный, конечно.
     - Почему бессовестный? У него работа такая. Ему  Сапожков  с  номером
счета важнее, чем ты или я... А я хочу прощения испросить у тебя. Хоть  ты
меня в это дело вовлек, все же мое астральное тело творило гадости  твоими
материальными руками.
     - Творил ОН - темный астрал. Он использовал твою  "жизненную  волну",
считай, душу. Чтобы питаться энергией ее распада -  сильными  эмоциями.  А
моя применялась физическая телесность, мужик я был крепкий, не чета  тебе.
Впрочем, чтобы облюбить художницу, моих  услуг  не  потребовалось,  темный
астрал  твоей  телесностью  удовольствовался.  Так  вот,  с  этим  вредным
существом накрепко связывал тебя товарищ сцеволин.
     -  Погодь,  темный  астрал  -  покойник?  Лопатин,  может  быть,  или
кто-нибудь из былых вождей?
     - "Жизненные волны" вождей полностью  растворились  в  этом  астрале.
Наверное, передав ему свою память, вернее перечни совершенных  гнусностей,
свои отвратительные личные черты. Но все-таки ОН больше, чем мертвые вожди
и прочие злодеи. Темный астрал - своего рода  паразит,  инерционная  сила,
которая...
     - Которая что? Она заставляет гражданина быть глупее, чем он есть  на
самом? Ведь тупость по твоим словам  -  это  начало  распада  и  выделения
эмоций. Как же мне удалось использовать такого мощного паразита,  когда  я
отнимал деньги у Лопатина и направлял тебя к Сапожкову?
     - Не нервничай. Если паразит тебя плотно применяет, ты тоже  способен
употребить его в дело. Особенно если он еще не успел переварить твою душу.
Кто знает, может когда-нибудь мы завладеем им и  превратим  во  что-нибудь
общеполезное.
     - И тогда перекуется меч на орало, а орало на жевало.
     - И возляжет львица с козлом...