а дверь, и  на  крыльце  возникла  чья-то
тень. В лицо Гриновскому ударил  луч  света,  раздался  щелчок,  и  кто-то
крикнул:
   - Убирайся, гадина!
   Гриновский поначалу едва не рассмеялся, но, приглядевшись,  понял,  что
на него наставили двустволку.
   - Э-э, поосторожней! Уберите ружье! Я - бывший хозяин дачи!
   Когда ружье опустилось, он с обидой сказал:
   - Я - Гриновский Алексей Аполлинарьевич. А кто вы?
   - Я? - человек на  крыльце  даже  растерялся.  -  Я...  сторож.  Михаил
Кузьмич меня нанял до весны, когда начались все эти безобразия.  -  Сторож
нервно хихикнул. - Кто-то все время шарит по даче и в кладовке...
   Не слушая больше сторожа, Гриновский выхватил у него фонарь и  бросился
к кладовке. Замок был сорван. Коробка с пенальчиками лежала  почему-то  на
виду. Гриновский приподнял  крышку,  и  ему  стало  не  по  себе:  четырех
пенальчиков на месте не было...



   5

   Уже позже,  когда  тело  пострадавшего  лежало  в  вагончике  медчасти,
накрытое простыней, капитана Баранова осенило: пальцы и татуировка. Пальцы
были непомерной длины, и в каждом - по четыре  фаланги,  а  татуировка  на
тыльной  стороне  ладони  изображала  спираль.  Спираль   как-то   странно
поблескивала, фу-ты, черт! Баранов даже вздрогнул: померещилось  ему,  что
ли? Вот и опять... Он еще раз внимательно посмотрел на татуировку - даже в
сумраке полярной ночи был заметен ее  мерцающий  свет.  Баранов  поежился.
То-то и оно... Выходит, не зря он тогда засомневался, у труб-то.
   Он медленно вышел из  вагончика  и  оглянулся.  Так.  Для  начала  надо
запереть дверь и опечатать вагончик.
   Теперь Баранов заставил себя не думать об этих  странностях.  Ему  надо
было  решить  более  существенную  проблему:  как  сообщить  начальству  о
случившемся - радийной связи не  было  из-за  помех  в  эфире.  "Не  иначе
магнитная буря", - подумал он. Пришлось от руки написать  донесение  и  на
вездеходе отправить до ближайшего телефона.
   Много проще оказалось со свидетелями. Они буквально наперебой рвались к
капитану со своими показаниями. Баранов оккупировал  контору  и  только  в
двенадцатом часу ночи мог подвести для  себя  некоторые  итоги.  Показания
свидетелей ничего толком не  объясняли.  Ни  того,  откуда  появился  этот
неизвестный, ни того, какие силы привели эти многотонные трубы в движение.
С такими мыслями он и отправился спать.
   Проснулся  Баранов  от  громкого  стука.  Под  окном  стоял   некто   в
расстегнутом ватнике поверх нижнего белья, в валенках  и  без  шапки.  Его
голову и плечи запорошило снегом, в глазах стоял испуг, и он орал:
   - Мертвец пропал! Товарищ капитан, скорее! Пропал он!
   - Кто пропал? - открывая дверь, недовольно  заметил  Баранов.  -  Какой
мертвец? Объясните спокойно, что там у вас случилось? И вашу фамилию - для
начала.
   - Прокопьев Игорь Семенович, - сразу подобрался человек  в  ватнике.  -
Электрик я. Так вот... - усевшись на предложенный стул,  продолжил  он:  -
Вчера-то аврал у нас был, потом эта история с трубами... Я,  когда  поздно
ложусь, сплю плохо. В общем, проснулся, когда  пяти  еще  не  было.  Слышу
вдруг - громкий такой звук с улицы.  Тут  до  меня  и  дошло,  что  это  в
медчасти стекло тюкнули, с той стороны звенело. Ну, я  в  ватник  -  и  на
улицу. Все точно -  стекло  в  санчасти  было  выбито.  Глянул  я  внутрь:
простыня на полу, а жмурика нету. "Уперли", - думаю. Что  делать?  Сначала
рванул было вам сообщить, а потом сообразил: надо же их догнать, не  могли
они далеко уйти с трупом-то... Ну, я по следу,  завернул  за  вагончик,  а
там... Мать родная! - Электрика буквально затрясло.  -  Труп-то  как  есть
живой стоит и на меня смотрит! Здесь, товарищ  капитан,  каюсь  -  потерял
равновесие. В стену вагончика тут, видать, головой и тюкнулся... В  общем,
Санек меня подобрал, когда на работу шел. А то бы замерз совсем...
   Осмотр на месте добавил к рассказу электрика  немного.  Вчерашний  снег
был плотно утоптан, а свежие следы за два часа благополучно замело.
   Вроде бы дело складывалось так: какие-то  преступники  подбросили  тело
неизвестного, для маскировки его порядком изуродовали, развалив  пирамиду,
а потом  похитили,  испугавшись  экспертизы.  Версия  получалась  довольно
складной, но вот маленькая деталька все портила: стекло в  вагончике  было
выбито изнутри. И еще эти пальцы и татуировка...
   Днем в городке стало шумно.  Понаехали  люди  из  треста,  комиссия  по
технике безопасности и еще из окружного УВД.
   Молодой, да, видать, из ранних, лейтенант из управления так  "объяснил"
Баранову, что и как произошло:
   - Преступники эти - любители  черного  юмора.  Как  они  лихо  напугали
Прокопьева  ожившим  покойничком!  Опять  же  с  "побегом"  трупа:   дверь
опечатана, окно выбито изнутри. Мистика, да и только! А все очень просто -
ничего не стоило пробраться в мед часть через этот вот люк.
   В полу вагончика действительно имелась крышка. Под  ней  был  закреплен
ящик, в котором медсестра Зоя держала кое-какие лекарства. Можно было этим
путем попасть в вагончик. Можно. Но на картонных коробках  с  лекарствами,
покрывавших дно ящика в  несколько  слоев,  не  было  никаких  посторонних
следов. Не трогали эти коробки с места, давно не трогали. Как же лейтенант
не видел этого?
   Врач, которому  Баранов  рассказал  о  фалангах  пострадавшего,  особой
заинтересованности к подобной информации не  проявил:  "Подумаешь,  четыре
фаланги! А вы видели детей некоторых алкоголиков?"
   Когда Баранов заговорил  о  необычайной  татуировке  с  экспертом,  тот
прочитал  ему  целую  лекцию,  из  которой  следовало,  что  старые   виды
татуировок  и  методы  их  нанесения  (в  них-то  Баранов  и  сам  неплохо
разбирался) уходят в прошлое, а на смену им...
   Словом,  всем   хотелось   объяснить   необычное   обычным,   и   чисто
по-человечески это было понятно. А потому, когда Баранов подавал рапорт  о
ходе следствия, майор Манохин попросил его дружески: "Убери  ты,  капитан,
это место, про пальцы. Тела-то все равно нет, а мне  с  таким  докладом  к
начальству, сам понимаешь..."



   6

   Размышляя о своем желании принести пользу всему живущему, я тащился  по
пыльной немощеной дороге к густому кустарнику на  самой  окраине  поселка.
Придя на искомое место, я, как и договорились, свистнул два раза.  На  мой
призыв тут же объявился Максим.
   - Ну? - коротко осведомился он.
   - Вот... - я  протянул  ему  сверток.  -  Костюм  и  ботинки.  Пришлось
поторговаться  на  толкучке.  Есть  еще  майка,  лыжная   шапочка,   шарф,
солнцезащитные очки. - И  чувствуя,  что  прямо-таки  начинаю  дрожать  от
волнения (я боялся, как бы Максим не воспринял мой  вопрос  свидетельством
авидхъи [авидхъя (санскр.) здесь - невежество]),  решился  спросить:  -  А
тебе не кажется, что мы делаем ошибку?
   - Нет, не кажется, - ответил Максим жестко.
   - _Правильно_ ли мы поступаем? - все же уточнил я.
   Максим усмехнулся:
   - Поступки совершает каждый из нас. Стань сам владыкой  над  собой,  не
будет над тобой владык!
   - Хорошо, - согласился я. - Но если у нас возникнут какие-то  отношения
с  _ним_,  -  я  ткнул  пальцем  в  сторону  кустов,  -  в  нас   появится
привязанность, потом страсти  и  страдания.  Ведь  так,  кажется,  говорит
Будда?
   - Не все ли равно? Нельзя жить по заданной схеме,  -  прекратил  прения
Максим и исчез в кустах.
   Мне  всегда  хотелось  думать,  что  и  я  значительно  продвинулся  по
Восьмеричному  Пути  [Восьмеричный  Путь  -  одно  из  основных  положений
буддизма, так  называемый  "путь  к  освобождению  от  уз  перерождений  и
обретению  нирваны"   (санскр.),   буквально   -   угасание,   остывание],
приблизился,  как  минимум,  к  шестой  ступени  [шестая  ступень  -   так
называемое "правильное волевое усилие", то есть полный  самоконтроль],  но
вид  нашего  нового  товарища,  внезапно  появившегося   передо   мной   и
облаченного в кошмарный фиолетовый костюм, в шапочке  с  надписью  "KIWI",
бросил меня в дрожь. Даже огромные солнцезащитные очки, почти в  пол-лица,
не могли скрыть неандертальского облика нашего спутника.
   - Федор! - гордо и торжественно, даже, как мне показалось,  с  какой-то
тайной гордостью, представил его Максим.  Обретший  имя  поправил  очки  и
приветливо откликнулся:
   - Уу-у-ух!
   Затем по его телу пробежала короткая судорога. Федор  расправил  плечи,
руки его словно укоротились, и на короткий миг я увидел перед собой как бы
самого себя. Я вспомнил первый вечер нашего с Федей знакомства.  Тогда  он
тоже вытворял подобные штучки, только давались они ему с заметным  трудом,
и полного сходства со мной достичь ему так и не удалось.
   - Прекрати, Федя, -  остановил  его  Максим.  -  Нам  предстоит  долгая
дорога, и не надо, чтобы кто-нибудь видел, как ты меняешь свое тело.
   И Федя послушно превратился в человека, чей облик не слишком бросался в
глаза.
   До Гульчи мы добрались в кузове автомашины. Сидевшие на  тюках  рабочий
геодезической  партии  и  его  начальник  не  заметили  в  Федоре   ничего
особенного. Да наш товарищ и не особенно афишировал себя: сидел  у  борта,
укрывшись от ветра, держал перед собой старый журнал "Советский  экран"  и
временами удовлетворенно гукал. И в рейсовом автобусе никто не обратил  на
нас внимания. Только в поезде, уже за Ташкентом, едва не случился  прокол.
Ночью очки сползли с носа  Федора,  и  страдавший  бессонницей  старик  на
нижней полке утром с дрожью в голосе обратился ко мне:
   - Что это с другом твоим? Глаза у него, ох, какие глаза!
   - Болеет друг, -  поспешил  я  его  успокоить,  мучаясь  от  того,  что
приходится лгать. - Конъюнктивит.
   Старик понимающе покачал головой.
   Когда поезд подходил к Москве, я все-таки еще раз спросил Максима:
   - _Правильно_ ли мы поступаем?
   - Опять это "мы"! - Максим хлопнул меня по плечу. - Успокойся! Конечно,
правильно. Это - карма! [карма (санскр.) - действие, дело, жребий; здесь -
влияние  совершенных  действий  на  характер  настоящего  и   последующего
существования]
   Меня кольнула интонация, с которой Максим произнес слово "карма".



   7

   Тони тоже было что сказать Деборе об этом человеке.
   ...Здорово они гульнули тогда. Как все расходились, Тони помнил смутно,
потому что его не без труда уложили на  диван  гостеприимные  хозяева.  Он
проснулся от жажды, с трудом добрался до кухни и здесь увидел Роджера. Тот
стоял у окна и в предрассветных сумерках казался молочно-белым и почему-то
очень  высоким.  На  нем  ничего  не  было,  если  не  считать  плавок  из
искусственного меха под леопарда.
   - Так и пойдешь? - спросил Тони.
   - Что? - не понял тот и подошел ближе. Это оказался не Роджер:  светлые
волосы и совершенно незнакомое лицо. Тони тут же подумал, что всех  гостей
он мог и не запомнить.
   А утром прибежал Рой, сын хозяина дома, славящийся своей  феноменальной
забывчивостью.
   - Пенальчик... - произнес  он  глухо.  -  Ну,  помнишь,  я  всем  вчера
показывал пенальчик... из коллекции древностей моего старика.
   Пенальчик валялся на полу, распавшийся надвое. И совершенно пустой.
   - В нем же был камень такой губчатый, - бормотал Рой. - Главное,  сидел
так плотно. Как он выпал? Кошмар! Этого старик мне не простит...
   Вдвоем они исползали в поисках камня весь дом, но даже и следов его  не
нашли.
   - Дорогой камень? - участливо осведомился Тони.
   - Старик говорил - большие деньги отвалил. Средняя Азия. Пятый век...
   - Вспомнил, - сделал над собой волевое усилие Тони.  -  Я  уронил  этот
пенальчик, а поднять поленился. Потом... Потом на кухне я застал кого-то в
плавках. Высокого такого блондина...
   - Не было у нас никаких блондинов, - отрезал Рой.
   - Значит, это был вор. Но почему - в плавках?


   ...Все это случилось полгода назад, но сейчас, стоя перед экраном, Тони
до мельчайших подробностей припомнил ту историю. Потому что он тоже  узнал
этого человека. Ладно бы только рост и светлые волосы - на нем были те  же
самые дурацкие леопардовые плавки.
   - Это он! - Дебора вдруг перешла на шепот. - Его ни с кем не  спутаешь.
Да, пойдемте, я покажу вам снимки.
   Снимки - это всегда интересно. Но пока они шли по коридору, Тони как бы
невзначай решил спросить:
   - Ваш отец, как я понял,  собирает  не  только  картины,  но  и  всякие
экзотические  штучки.  У  него  нет  случайно  таких,  знаете,   небольших
металлических пенальчиков? Их, кажется, привозят из Аравии...
   Выстрел был сделан навскидку, но заряд попал точно в цель.
   - Есть один у папочки. Уверяет, что большая редкость.
   Тони вошел в комнату и машинально,  не  дожидаясь  приглашения,  сел  в
кресло. "Значит, этот высокий охотится за пенальчиками", - подумал он, как
тут же услышал вопль:
   - Фотографии исчезли!
   Стоявшая у секретера Дебора обернулась к нему и с тревогой прошептала:
   - Тони! Мне страшно... Здесь кто-то был.
   Стюарт поднялся, чтобы успокоить девушку, но теперь Дебора уже смотрела
куда-то поверх его, и  в  ее  глазах  он  прочитал  подлинный  ужас.  Тони
стремительно обернулся: из-за портьеры выглядывал тот  самый  блондин.  Не
успел Тони отреагировать на  происходящее,  как  распахнулось  окно,  и  в
комнату проникли двое с револьверами, затем еще один.
   - Ты, парень, стой, как стоишь! - приказал тот, кто появился последним.
По-видимому, он был главарем. - А ты, девочка, сейчас поедешь с нами.
   Тони сразу почувствовал себя лишним в этой компании и  понял,  что  его
сейчас просто прихлопнут. Но блондин вдруг показал на него пальцем:
   - Он тоже поедет с нами.
   - О'кэй, - сразу согласился главарь,  после  чего  вместе  с  блондином
скрылся в коридоре. Когда они вернулись, главарь тащил  на  себе  объемный
узел, а блондин - картину.
   - "Наска", - тихо обронила Дебора.
   Владелец  леопардовых  плавок  положил  картину  на  кресло,  а   затем
аккуратно завернул ее в сорванную с окна штору. Главарь подал знак, и двое
других грабителей стали дулами револьверов ласково подталкивать  Дебору  и
Тони к окну. Им помогли спрыгнуть  вниз,  во  влажную  прохладу  вечернего
сада. Потом все шестеро быстро прошли через калитку,  возле  которой  Тони
заметил лежащего без движения охранника.
   На проселочной дороге, в тени  деревьев,  стояли  две  машины.  Главарь
сложил добычу в багажник  первой  машины  и  сел  за  руль.  Вторую  повел
блондин. Тони посадили  рядом  с  ним,  а  Дебора  оказалась  между  двумя
грабителями на заднем сиденье. Меж собой те сразу завели  такой  разговор,
как будто в салоне машины, кроме них, никого не было.
   - Джим, - сказал тот, что сидел слева от Деборы, - а как ты узнал,  что
Вайлди может нам помочь?
   - Я наблюдал за ранчо целую неделю, - самодовольно ухмыльнулся Джим,  -
а этот парень появился всего три дня назад. И вот вчера,  рано  утром,  он
вдруг попер к  дому  прямо  через  ворота.  Риггсов  "дятел"  заорал  ему:
"Стой!", а он идет себе и идет. Тогда охранник  вытащил  свою  пушку.  Тут
Вайлди просто посмотрел на него, и охранник, представь себе,  свалился  на
землю бездыханный. Когда выскочил второй,  все  повторилось  вновь.  Потом
Вайлди повернул назад.
   - Почему?
   - Почему ты это сделал, Вайлди? - обратился к блондину Джим.
   - Цель пропала, - лаконично ответил тот.
   - Вот видишь - цель пропала. А у нас не пропала. И я объяснил ему,  что
нам тоже туда надо, что мы можем помочь друг другу. Он согласился. Мы даже
подружились. И я дал ему имя. Скажи, Вайлди, у тебя раньше было имя?  Нет?
Вот видишь - он совсем дикий, но все равно отличный парень. Я же говорю  -
Вайлди [от английского wild - дикий].
   Тони осторожно покосился на "дикаря", обладавшего даром гипноза. И  тут
его взгляд остановился на правой руке  блондина.  Точнее,  на  татуировке,
напоминавшей паучка. Эта татуировка странно светилась... Холодок  пробежал
по его спине. Все случившееся казалось бредом,  но,  несомненно,  таило  в
себе скрытый смысл.
   Машины тем временем остановились у  бензоколонки,  на  развилке  шоссе.
Здесь стоял автофургон, шофер которого, как выяснилось,  ждал  именно  их.
Главарь пошел открывать багажник, но картину у  него  перехватил  неведомо
как подоспевший Вайлди.
   - О'кэй, парень, давай и ее сюда, - одобрил его действия главарь.
   - Нет, - возразил Вайлди. - Она - моя...
   - Ты что это задумал, парень? - вытащил револьвер главарь.
   И тут глядевший в окно Тони увидел, как револьвер взметнулся в  воздух.
То же самое произошло и с  револьвером  водителя  автофургона,  когда  тот
попытался направить его в сторону Вайлди. Тут же, синхронно, открылись обе
задние дверцы их машины, и оба бандита беззвучно рухнули на дорогу.
   Вайлди с картиной под мышкой направился к машине. Аккуратно положил  ее
в багажник, неторопливо захлопнул  крышку,  затем  сел  за  руль,  включил
зажигание и сказал своим пассажирам:
   - Вперед, ребята!
   Остолбеневший хозяин бензоколонки так ничего и не понял.



   8

   В холле первого этажа корпуса травматологии, куда  вызвали  Гриновского
по внутреннему телефону, было сумрачно и холодно. На улице шел снег.
   - Алексей Аполлинарьевич? - от стены отделился невысокий плотно  сбитый
человек и направился к Гриновскому, тяжело опиравшемуся на палку.  -  А  я
вас сразу узнал. Моя фамилия -  Синюкаев.  -  Человек  говорил,  почти  не
разжимая губ. - Волею судеб я оказался на столь памятном  теперь  для  вас
повороте  шоссе  как  раз  в  тот  момент,  когда...  когда  вы  были  так
неосторожны.
   Дальше, дальше!
   Дальше? Когда я понял, что в моей помощи не нуждаются (водитель положил
вас на заднее сиденье), то пошел к автобусной остановке. И  тут  наткнулся
на сумку. Вашу сумку...
   У Гриновского перехватило дыхание.
   - Да  не  волнуйтесь  вы  так,  Алексей  Аполлинарьевич,  -  проговорил
Синюкаев. - Сумка ваша в порядке. Все на месте: документы, вещи, ключи...
   - Где она? - сорвался на крик Гриновский.
   - Вас ведь выписывают на будущей неделе? Вот я  вам  и  позвоню  домой.
Чтобы,  значит,  встретиться...  Но  только  чтоб  все  было  по-честному!
Понимаете?
   Гриновскому удалось наконец поймать взгляд Синюкаева.  Ему  показалось,
что это был взгляд человека, который всегда добивается своего.


   ...Когда в тот вечер на даче Гриновский,  положив  в  сумку  коробку  с
пенальчиками, собирался уходить, сторож сначала не хотел его отпускать,  а
потом попросил взять с собой. "Будь прокляты все деньги, - твердил  он.  -
Здоровье и покой дороже!"
   Гриновский, как мог, успокоил его, пообещав вернуться на дачу  чуть  ли
не первой же утренней электричкой.
   Он быстро шел в темноте, прислушиваясь  к  собственным  шагам.  Так  он
чувствовал себя увереннее: что ни говори, а вокруг этой дачи в самом  деле
происходит что-то неладное. Уже подходя к шоссе, где можно было  успеть  к
последнему рейсовому автобусу, Гриновский вдруг  услышал  чьи-то  шаги  за
своей спиной. Ему показалось, что кто-то преследует его. И он...  побежал.
Тот, сзади, тоже прибавил ходу. И когда лунный свет все же пробился сквозь
плотную пелену  облаков,  Гриновский  решил  посмотреть,  кто  же  за  ним
гонится. Присмотревшись, Гриновский с ужасом понял, что тот как две  капли
воды походил... на самого Гриновского. Но вот  глаза!  Они  были  огромны,
безжизненны и красны, как схваченная морозцем рябина. И эти глаза невидяще
уставились на Гриновского. Тот оцепенел и беспомощно  замер,  не  в  силах
отвести взгляда от пугающих красных зрачков. Незнакомец качнулся и  слегка
шевельнул рукой. Гриновский опомнился. Отчаянно взвизгнув, ничего  уже  не
видя вокруг, он кинулся прочь и через минуту, задыхаясь, вылетел на шоссе.
И тут страшный удар бросил его на асфальт.


   Все оставшиеся до выписки дни Алексей Аполлинарьевич  не  находил  себе
места. Он был близок к тому,  чтобы  позвонить  в  милицию  и  сообщить  о
Синюкаеве, потом хотелось обратиться к Витюше, своему единственн