аться. Женька, что ли, подучил?
   - Какой год, Олег? - требовательно повторил я.
   - Амнезия? - равнодушно осведомился Женя. - Бывает. Или симулируешь? - Он
оглянулся на дверь и, убедившись, что она закрыта, посоветовал:
   - Если решил прикидываться, надо идти до конца.
   Я сел на кровати и поискал ногами тапки. Голова немного кружилась - то ли
от травмы, то ли просто от долгого сна. Живот был  стянут  тугой  эластичной
повязкой и привычно побаливал. Я представил себе шрам, посеченный осколками,
- на пузе мог получиться вполне симпатичный узор. Фирсова разорвало пополам,
это я своими глазами видел. Тихона, кажется,  тоже  убило,  остальных  -  не
помню. Как там появилась граната? С неба свалилась, точнее, с потолка.
   Я посмотрел вверх - ничего. Тонкая трещинка на пожелтевшей побелке.
   - Какой сейчас год? - снова повторил я.
   - Да успокойся ты. Первый. Ну, две тысячи первый. Куда собрался?  Ложись,
тебе еще от наркоза отходить.
   Подтверждая это, внутренности екнули, и я привалился обратно. Спешить мне
действительно некуда. Передохну.
   Неожиданно дверь распахнулась, и в палату вбежал ребенок. Он гулко  топал
пятками в полосатых шерстяных носках, ноги путались в вытянутом,  потерявшем
форму свитере, а на маленькой головке был по-старушечьи завязан белый платок
с мелкими черными листиками.
   - Мальчик, ты мальчик или девочка? - издевательски спросил Олег.
   - Мальчик, - гордо ответствовал ребенок.
   - А чего в косынке?
   - Мамка заставляет, чтоб не простудился. У вас игрушки есть?
   - Иди-к сюда, - сказал Женя, шаря по тумбочке свободной от иглы рукой.  -
Лепесин хочешь?
   - Апельсин, - строго поправил его мальчик. - Давай, если не жалко.
   - Сколько ж тебе лет, орелик?
   - Три, а тебе?
   - А мне сорок, - глупо ответил Женя.
   - Ты уже большой, - констатировал мальчик, разглядывая подарок.
   - Ты вроде тоже не маленький. Серьезный такой.
   - Не, я пока малолетний.
   - Скоро станешь взрослым.
   - Не, не скоро, - замотал  головой  ребенок  и,  крепко  держа  апельсин,
подбежал ко мне.
   - Тот  дяденька  болеет,  -  попытался  оградить  меня  Женя  от  детской
назойливости.
   - Да ничего, ничего, - махнул я ладонью. - У тебя здесь,  наверное,  мама
лежит?
   - Лежит.
   - Скучно тебе?
   - Скучно, - вздохнул мальчик.
   - Дома небось игрушки, друзья?
   - Нету. Дома тоже скучаю, но не так сильно. Вырасти бы... Тебе тоже сорок
лет?
   - Нет, тридцать.
   - Тридцать и три - тридцать три, - задумчиво  проговорил  он.  -  Хороший
возраст.
   - Так ты считать умеешь? Молодец! А сколько будет пять плюс два?
   - Ладно, пойду я. Мамке без меня плохо.
   - Погоди, мальчик, - остановил его Олег. - На вот тебе  бараночек.  -  Он
высыпал в пухлые ладошки горсть сушек.
   - Спасибо, дядя. - Ребенок выбежал из палаты, но  в  коридоре  споткнулся
или на кого-то налетел - было слышно, как баранки зацокали по полу.
   - Что ж ты, Тишка, такой неаккуратный? - участливо проговорила  невидимая
женщина. - Давай собирать, а то растопчутся. Опять вы? - Обратилась она  еще
к кому-то. - Сейчас посмотрим.
   В палату заглянула приземистая нянечка.
   - Очнулся. Я за врачом схожу, ведь замучаете человека.
   - Такого замучаешь! Ему теперь сто лет жить, - сказал  какой-то  мужчина,
приближаясь к моей койке. Вторую фразу он адресовал не столько  ей,  сколько
мне. Кроме того, незнакомец приветливо улыбнулся и даже подмигнул - он  явно
спешил наладить доверительные отношения.
   - Бог троицу любит, - заметил он неизвестно к чему. - Здравствуйте. Я уже
два раза наведывался - вы все не просыпались. Как самочувствие?
   - Нормально.
   - Прекрасно. Я следователь Михайлов,  -  представился  мужчина.  -  Можно
Петр.
   - Какой следователь?
   - В смысле?
   - Ну, вы ведь разные бываете, следователи.
   - Уголовный розыск, если вас это интересует.
   Врет,  собака.  Четыре  человека  из  ФСБ,  включая  полковника  Фирсова,
размазаны по стенам, а ко мне присылают простого сыскаря с Петровки.
   - Только не долго,  -  с  казенной  чуткостью  потребовал  появившийся  в
комнате врач. - Им скоро обедать.
   - Десять минут, - покладисто отозвался Михайлов.
   За доктором вошел  санитар  и  отсоединил  Женю  от  опустевшей  бутылки.
Капельница, словно  не  желая  расставаться  с  теплой  рукой,  пронзительно
заскрипела всеми четырьмя  колесиками.  Женя  торопливо  натянул  спортивный
костюм и потащил Олега к  выходу.  Следователь  благодарно  кивнул.  Он  уже
собрался озвучить первый вопрос, когда старик  вдруг  остановился  и,  шумно
растерев шершавые ладони, попросил закурить. Михайлов протянул ему пачку,  и
Олег, пользуясь моментом, нагло предупредил:
   - Я две возьму.
   - Берите три, только, пока не выкурите, сюда  ни  ногой,  -  раздражаясь,
сказал следователь. - И  дверь  за  собой  прикройте.  Итак,  -  молвил  он,
возвращая  лицу   выражение   крайней   доброжелательности,   -   начнем   с
формальностей: имя, фамилия, отчество,  год  рождения  -  ну,  сами  знаете.
Думаю, анкеты заполнять приходилось.
   Усевшись рядом, Михайлов пристроил  на  коленях  хорошую  кожаную  папку,
постелил на нее лист бумаги и приготовил ручку.
   - Вы не поверите...
   - Поверю, - пообещал следователь, торопливо заполняя шапку протокола.
   - ...но я ничего не помню.
   - Как так? - Он оторвался от листка и удивленно воззрился на мой  лоб.  -
Врачи говорили, череп не  пострадал.  В  животе  нашли  несколько  осколков,
ушибов тоже много, но только на теле.
   - Откуда мне знать? Нет, имя-отчество я не забыл,  но  вам  ведь  не  это
нужно.
   - Уже кое-что. Диктуйте.
   - Переверзев... Михаил Евграфович.
   - Прямо как у Салтыкова-Щедрина, - заметил Михайлов, чему-то усмехаясь. -
Ну вот, видите? Значит, не совсем память отшибло. Сколько вам лет?
   - Тридцать, - ответил я.
   Дернул же черт с мальчишкой языком трепать!  Тридцать  мне  дома,  в  две
тысячи шестом, а здесь двадцать пять.
   - С семидесятого. Ровесники, выходит.
   - Выходит, так, - безвольно подтвердил я.
   - Еще что-нибудь сообщить  можете?  Тогда  подытожим:  Михаил  Евграфович
Салтыков... пардон, Первенцев, тридцать один год. Правильно?
   - Нет. Тридцать ровно.
   -  Подождите.  Вы  же  сказали,   семидесятого,   -   делано   растерялся
следователь.
   - Это вы сказали, а я согласился.
   - Так какого вы года?
   - Не помню.
   - Сколько лет - помните, а когда родились-нет?
   Михайлов выглядел обескураженным, но я уже разгадал его нехитрую тактику.
Жалко, поздновато. Молчать надо было. И фамилию он, кажется, тоже  переврал.
Как я первый раз назвался? Уже забыл.
   Тьфу, дубина!
   - Не помню, - упрямо повторил я.
   - Хорошо, вы только не  нервничайте,  Михаил  э-э...  ой,  у  меня  такой
почерк, сам прочесть не могу.
   - Евграфович! - сказал я резко.
   - Да-да. Когда вы познакомились с гражданином Куцаповым?
   - А кто это?
   - Понятно...
   Следователь погрыз ручку и с тоской посмотрел в окно. В его аналитических
извилинах разбегались табуны версий, а он, вместо того  чтобы  запрыгнуть  в
седло, все еще не мог выбрать нужного направления.
   "Ничего-то у тебя, братец, нет, - подумал я. - Гора трупов и неопознанный
субъект в травматологическом  отделении.  Застегивай  свою  папочку  и  чеши
отсюда".
   - При  вас  нашли  довольно  любопытные  вещи,  -  по-прежнему  глядя  на
занавеску, сообщил .Михайлов.
   - А именно?
   - Два пульта от телевизора. Странно, не правда ли? И еще...
   Ну, рожай, пинкертон!
   - Пистолет шведского производства.
   Круто. Почему не самолет?
   Следователь повернулся ко мне и стал терпеливо ждать, на что  я  клюну  в
первую очередь.
   - Чушь. И то, и другое. Оружия у меня никогда не было, а пульты  -  зачем
они мне?
   - Может, вы занимаетесь ремонтом аппаратуры. - Михайлов всем своим  видом
пытался показать, что искренне желает помочь  мне  найти  какие-то  зацепки.
Пистолет его как будто и не волновал.
   - Вряд ли, к технике у меня склонности нет.
   - Гуманитарий? А я вот, представьте,  наоборот.  В  школе  для  меня  что
история, что литература...
   В дверь постучали - требовательно, как в коммунальный сортир.
   - Три минутки, - крикнул следователь,  задирая  голову  к  потолку.  -  В
общем, так,  гражданин  хороший,  -  произнес  он  скороговоркой.  -  Кончай
прикрывать эту сволочь. Он человека убил, а ты в  беспамятство  играешь.  Не
поможешь его найти - пойдешь как соучастник.
   - Про пистолет ты загнул, - сказал я, возвращая его "ты".
   - Зато видишь, как быстро к тебе память вернулась.
   Петр грустно улыбнулся,  и  я  понял,  что  дальше  морочить  ему  голову
бесполезно. Как я устал!
   -  Ладно,  пиши.  Зовут  меня  действительно  Михаилом.  Из-за  бабы  это
случилось. Из-за Машки, гори она огнем!
   - Куда вы ездили? - оживился следователь. - И с кем?
   - Никуда мы не ездили.
   - Ну вот, снова-здорово! - вышел из себя  Михайлов.  -  Вас  с  Куцаповым
забили, как свинину, а ты в отказ!
   - Почему, не только...
   - Еще кто-то пострадал?
   - Ну да.
   Определенно мы друг друга не понимали. У меня возникло  впечатление,  что
мы с Михайловым обсуждаем разные происшествия. Уехали-приехали.  О  чем  это
он?
   -  Знаешь,  Петр,  я  что-то  запутался  совсем.  Пистолеты,   пульт   от
телевизора... Уже не разберу, где правда, а где глюки. Ты мне расскажи,  как
все было, а я, если что, поправлю.
   - Это не разговор. Кто из нас следователь?
   - Я кто - пострадавший или подозреваемый?
   Михайлов поднялся и, пройдя через палату, высунулся в коридор. Что он там
сказал, я не расслышал, но возня за дверью стихла.
   - Отдал вашему дурачку всю пачку, - пояснил  он.  -  Видишь  ли,  Михаил,
труп, с которым ты обнимался, лежа на газоне,  имел  некоторое  отношение  к
криминальному  миру.  Поэтому  в  твоих  интересах   максимально   прояснить
ситуацию, причем сделать это быстро.
   - Из-за бабы все.
   - Это я и сам знаю.
   - Как догадался?
   - По аналогии. Когда совершается заказное убийство, оружие киллер  обычно
оставляет рядом с жертвой, это как бы фирменный знак. Вас взорвали гранатой,
скорее всего - за городом, а потом привезли к дому Куцапова и положили прямо
под его окнами. И что интересно, кольцо с чекой бросили тут же, в траву. А к
нему приклеили записку. То есть киллеры намекнули, за что его убили.
   Петр залез в папку и вынул из нее две большие  фотографии.  На  первой  я
увидел  линейку  в  контрастном  бурьяне  и  рядом  -  кольцо  для   ключей,
конфискованное у Тихона. Оно было обмотано клейкой лентой, и кроме  того,  к
нему прикреплялась  какая-то  проволока.  Второй  снимок  запечатлел  то  же
кольцо, только взятое еще крупнее и уже на белом фоне. То, что я  принял  за
изоленту,  было  развернуто  в  полоску  с  длинной   надписью:   "ПРОВЕРЕНО
ЭЛЕКТРОНИКОЙ. ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ".
   Прочитав это, я уронил голову на подушку.  Граната  принадлежала  Тихону,
хотя и свалилась прямо с потолка. А чеку он выдернул за несколько  часов  до
взрыва и спокойно носил ее в кармане, зная, что она вместе со мной вылетит в
окно. История, похожая на моток пряжи, с которым поиграла  кошка.  Вполне  в
духе Тихона.
   - Ты в курсе, на каких изделиях встречаются такие уведомления? -  спросил
Михайлов.
   - Читал, приходилось. А с чего ты взял, что это произошло за городом?
   - Да потому что в Москве за последние сутки взрывов не  зафиксировано.  И
следы! Представляешь, сколько было осколков? Где они?
   Хороший вопрос. Неужели он поленился зайти к  Куцапову?  Вряд  ли.  Тогда
действительно, где осколки?
   - Какое сегодня число? - воскликнул я неожиданно для самого себя.
   - Двадцать третье.
   - Сентября?
   - Не пугай меня, Миша. Сентября, естественно. И скоро обед.
   Хорошенькое дело. Тихона мы ловили в пятом часу.
   - Когда меня нашли?
   - Вчера.
   Так вот куда я летел! Не только в пространстве, но и во времени.  Кто  же
открыл дыру, и чем он ее открыл, если обе машинки  находились  у  меня?  Или
одна из них сработала сама, от детонации? Что-то не верится.
   - Ты уверен, что, кроме нас с Куцаповым,  там  никого  не  было?  Я  хочу
сказать, трупов.
   - Надо будет посмотреть, вдруг не заметили, - съязвил Михайлов.
   - И еще ты говорил про какие-то пульты, - напомнил я.
   - Чего это ты о них забеспокоился? От них мало что осталось  -  так,  два
спекшихся куска. Их вместе с  твоей  одеждой  в  камеру  хранения  сдали,  у
нянечек спроси. Только зачем они тебе?
   - Память об одном человеке.
   - Память - это да.  Вспоминай,  Михаил,  не  будь  дураком.  Я  ведь  про
бандитов не шучу. Если  не  найдем  виновных  мы,  это  постарается  сделать
кое-кто другой, и начнет он с тебя. Сейчас у вас обед. Кушай, выздоравливай,
я к вечеру еще зайду.
   Следователь угрозыска стращает меня  преступным  элементом.  Это  ничего,
это, можно сказать, нормально. Слово-то какое  сочное  -  бандиты.  Вольное,
почти официальное.  Когда-то  Федорыч  казался  мне  позором  всей  милиции.
Пообтерся я с тех пор, пообвык. Бандиты, говорит, придут. А нехай  приходят,
чего мне теперь терять? Машинок нет, зато часам к  пяти  Петр  получит  свой
взрыв, а вместе с  ним  еще  пятерых  покойников,  и,  как  только  опознают
Фирсова, мной займутся всерьез.
   Столкнувшись в дверях с Михайловым, в палату вперся Олег,  за  ним  вошел
Женя.
   Привезли тележку с обедом. Тут же нагрянули  и  отсутствовавшие  больные:
двое хромых типов с похожими лицами. Каждый из них молча взял свою порцию  и
протянул чашку для компота.
   - Где можно получить вещи? - поинтересовался  я  у  санитара,  когда  тот
ставил мне на тумбочку тарелку с маленькими выщербленками по краю.
   - Домой, что ли, собрался?
   - Забрать кой-чего, - сказал я, погружая взгляд в мутный бульон.
   - На первом  этаже,  около  раздевалки,  -  монотонно  произнес  санитар,
разворачивая тележку. - Сейчас не ходи, у них перерыв.
   Я проглотил чуть теплый суп с желтоватыми  ломтиками  соленого  огурца  и
разварившейся до размеров клецок перловкой. Второго,  надо  думать,  мне  не
полагалось. В  кружке,  беспардонно  вытеснив  жидкость,  плавал  гигантский
сухофрукт, поэтому собственно компота там поместилось не больше глотка.
   Соседи по палате закончили обед и, одновременно поднявшись, гуськом вышли
на перекур. Олег меня не позвал - оскорбился.
   Я полежал минуты три, прислушиваясь к желудку. Затем, свесив ноги,  нашел
тапочки, такие же бедные,  как  вся  прочая  больничная  утварь.  Дальнейшее
промедление было чревато большими неприятностями.
   На стальной двери  камеры  хранения  висел  мощный  замок.  Я  беспомощно
побродил вокруг и подпер стену плечом. По крайней мере  буду  первым.  Сзади
раздались тяжелые шаги, и еще до того, как я обернулся, мне сказали:
   - Не жди, не жди. Через полчаса. Пожилая  женщина  в  коротких  резиновых
сапогах сноровисто отомкнула замок и скрылась внутри.
   - Я тороплюсь, тетенька!
   - Никаких "тетенька", - отрезала та. - Ты покушал, а я еще нет.
   - Будьте вы человеком!
   - А я кто, по-твоему? - с укором  поинтересовалась  женщина,  высовываясь
из-за двери. - Ладно, давай номерок.
   - Какой номерок?
   - При выписке получить должен. А-а! Ты никак в побег намылился?
   - Да нет же, я только посмотреть, что там со мной привезли.
   - Фамилия.
   Я замялся.
   - Что, фамилию забыл? - Женщина утомленно тряхнула головой. - Постой,  не
тебя вчера бомбой убило? Надо говорить "неизвестный". Так ничегошеньки и  не
помнишь? Горемычный ты мой...
   Она ушла в глубь длинной комнаты и, найдя на бесконечном стеллаже  нужную
ячейку, выдала черный шуршащий пакет.
   - Небогато у тебя.
   Имущество, бесспорно, принадлежало мне. Ключи и носовой  платок  я  узнал
сразу. Две дискеты без наклеек могли быть и не моими, но с какой тогда стати
им лежать вместе с ключами? Больше в кульке я  ничего  не  обнаружил.  Права
тетенька - небогато.
   - Это все?
   - Ну, ты спросил. Вещи, может, какие и были, только на что они годятся  -
все в крови да в дырках. Ты не  волнуйся,  если  родные  не  объявятся,  при
выписке новые получишь. Брюки, ботинки, белья пару - голым не уйдешь.
   - А кроме одежды?
   - Еще тетрадка в клеточку, но она почти вся сгорела. Я ее выкинула.  Что,
зря?
   - Туда ей и дорога. А еще?
   - Бумажник, что ли? - напряглась женщина.
   - Коробочки. Пластмассовые такие, продолговатые.
   - Ты нормально объясни.
   - Черные, с кнопками.
   - А, с кнопками? Видела.
   - Ну! - заволновался я. - Где они?
   - Нашел, о чем печалиться, о коробках каких-то! Чудной, ей-богу.
   - Где коробки?! - рявкнул я.
   - А ты не ори, - осерчала она. - Разорался, ненормальный. Не знаю я,  где
твои штуки. Тоже, наверно, выбросили.
   - Куда? - мне захотелось вцепиться тетке в горло и душить ее до тех  пор,
пока она не отрыгнет мои дыроколы.
   - В помойку, куда же.
   Я почувствовал, как холодный халат прилипает к спине.
   - Где помойка?
   - Да не ищи, вчера это было. Вывезли уже. Если так переживаешь, я тебе из
дома принесу, у меня таких знаешь сколько?
   - Барахло я забираю.
   Женщина не протестовала: ключи и платок -  велики  ценности!  Я  сгреб  с
прилавка свое добро и распихал его по карманам.
   Уйти? Без машинки, без денег, в одном халате? Можно попроситься к  Алене.
Ха-ха! Если она и  пустит,  то  лишь  для  того,  чтобы  сдать  меня  своему
начальству. Оставаться тоже нельзя. Как  только  всплывет,  что  Куцапов  не
единственный, кто погиб при взрыве, меня моментально перевезут туда,  откуда
уже не вырваться. А потом они докопаются до моего происхождения, и я по гроб
жизни буду куковать взаперти. Это еще в лучшем случае.
   Лишний. Я здесь лишний. И сам во всем виноват, вот что досадно.
   На пути в палату мне снова попался мальчик  в  косынке.  Он  слонялся  по
коридору, будто кого-то ждал.
   - Тебя ищут, - заговорщически предупредил он.
   - Кто?
   - Дядька, который до обеда приходил. У него еще чемодан такой тонкий  без
ручки.
   "У людей Фирсова тоже были чемоданы", - почему-то подумал я.
   - Хочешь убежать? - неожиданно спросил мальчик.
   - Хочу, - признался я.
   - Я тебе одежду принесу.
   - Ты всем помогаешь?
   - Только тебе. - Он был совершенно серьезен.
   - Как тебя звать, спаситель?
   - Тишка.
   В голове что-то тревожно звякнуло.
   - Сними платок, - сказал я.
   - Нельзя, замерзну.
   Ни с детьми, ни с собаками я общаться не умел. Мне всегда  казалось,  что
они чего-то недоговаривают и  втайне  надо  мною  глумятся,  а  несмышлеными
только притворяются, чтобы легче жилось.
   - Тихон, ты рыжий?
   - Подумаешь... - В его голосе послышалась обида.
   Смешной паренек. Это он, точно. Маленький Тишка вырастет и станет большим
подонком с огненными бакенбардами. "Жаль, но мне придется тебя убить,  прямо
под портретом великого Склифосовского", - подумал  я,  не  особо  веря,  что
смогу это сделать. Кнута понарошку - и то не решился,  а  здесь  ребенок.  И
всерьез. Так, чтоб не спасли, не откачали. Кстати, следователь Петр  уже  на
месте, протокол и наручники обеспечены. Давненько меня не арестовывали.
   - Ну что, побежишь? Жди, я сейчас.
   Тишка принес мне джинсы и кроссовки.
   - На, это мамки моей. У нее еще есть.
   Не знаю почему, но  я  послушно  зашел  в  туалет  и  переоделся.  Джинсы
оказались размера на два меньше, но все же застегнулись. Я задышал неглубоко
и часто, как астматик, однако смущало меня не это. Модель была явно женская:
узкие штанины плотно обтянули ноги  -  получилось  даже  слегка  сексуально,
впрочем, оценить это мог не каждый. Еще хуже дело обстояло с  пахом.  Покрой
предусматривал  полное  отсутствие  того,  что  у   мужчин,   как   правило,
присутствует, и жесткий шов немилосердно впился в плоть,  пытаясь  разделить
ее надвое. Однако, надев жмущие кроссовки, я понял, что маленькие  джинсы  -
это ерунда. Пальцы ног спрессовались и при ходьбе  закручивались  в  подобие