правляется с последствиями травмы. Есть еще некоторая слабость -
результат шока и большой потери крови. Но скоро ты будешь вполне здорова...
   насколько это возможно при утрате конечности.
   - Значит, скоро покину вас?
   Рашков взглянул на нее серьезно, но в глазах его мелькнула лукавая
усмешка.
   - Нет, Герда, - сказал он, - тебе придется пробыть у нас долго.
   - Долго? - растерянно спросила Герда. - Но почему?
   - Потому что ты вернулась с Венеры не для того, чтобы уйти от нас с
одной рукой.
   - Да, припоминаю... мне говорили. Но разве изготовить протез... долго?
   - Протез? Нет! Мы должны отрастить тебе руку.
   Герда с недоумением смотрела на него. И вдруг преисполнившись
захватывающей надежды и в то же время боясь разувериться, спросила
прерывающимся голосом:
   - Неужели... возможно? И ты гарантируешь - у меня будет... вторая живая
рука?
   - Полной гарантии не даю, - сказал Рашков, - это дело еще новое.
Однако...
   Он включил теле, набрал индекс. В комнате очутилась молодая девушка.
Она дружески поздоровалась с обоими, бросив украдкой участливый взгляд на
Герду.
   Но та заметила этот взгляд. "Теперь редко встречаются такие инвалиды, -
подумала Герда, - все удивляются и жалеют".
   - Что сейчас по расписанию в детском городе для среднего возраста? -
спросил Рашков.
   - Свободный час.
   - Ого, это удачно! Вызови, пожалуйста, к теле Марину Колоскову.
   Через несколько минут вприпрыжку вбежала девчушка лет десяти, весело
поздоровалась с врачом и смущенно с Гердой, на мгновение уставившись на ее
забинтованную культю.
   - Ты хотел меня видеть, - обратилась она к Рашкову.
   - Я хотел, - сказал Рашков, - показать тебя этой девушке (он кивнул в
сторону Герды), чтоб она не очень расстраивалась.
   - Ей совсем не надо расстраиваться, - серьезно, как взрослая, сказала
Марина, - у нее все будет хорошо.
   Герда улыбнулась ей.
   - Ты что сейчас делала, Марина? - спросил Рашков.
   - Мы играем в пятнашки! - воскликнула девочка. - И я только-только
догнала Таю...
   - Как вдруг я тебе помешал!
   - Помешал, - призналась Марина, но тут же добавила: - Но я так рада
тебя видеть! Я по тебе соскучилась.
   - Ну иди играй!
   Девочка попрощалась и, повернувшись на одной ножке, убежала.
   - Ты заметила, на какой ножке она повернулась? - спросил Рашков,
выключив теле.
   - Нет... А разве имеет значение?
   - Имеет. Это была правая нога. Как раз та, которую ей ампутировали три
года назад.
   - Не может быть!
   Рашков расхохотался:
   - Я вспомнил анекдот, который прочитал в какой-то старинной книге. Одна
женщина, впервые увидев жирафа, воскликнула: "Не может быть!"
   Герда улыбнулась.
   - Но это так невероятно. А почему ей ампутировали ногу? Теперь это
редко...
   - Тут были не совсем обычные обстоятельства. Родители Марины -
гляциологи, работали тогда в Антарктиде. Они очень соскучились по дочке и
взяли ее на время из детского города к себе. Она много резвилась, бегала.
Недосмотрели, упала со склона крутого снежного холма на твердый, как
сталь, лед и сломала ножку, да так неудачно, что часть костей ниже
коленной чашки была совершенно раздроблена. Ее доставили к нам, мы
посоветовались с хирургами. К тому времени в восстановлении тканей
организма были уже достигнуты немалые успехи. Ну и решили: ампутировать...
   Герда с ужасом смотрела на Рашкова: как можно было принять такое
отчаянно смелое решение?
   А он продолжил:
   - ...чтобы заменить ее заново выращенной. - Рашков улыбнулся: - Дети
играют в пятнашки. Как сто и триста лет назад!
 
 

                                   Глава 27 

 
   Наблюдения и предположения 
 
   Дежурил Жан. Пост установили на крыше палатки, чтобы расширить поле
наблюдения.
   Приняв таблетку от утомления (на Венере их приходилось принимать
часто), Жан в бинокль рассматривал грибы. Но рассматривать, собственно,
было нечего: они продолжали стоять неподвижно, утратив, казалось, всякую
способность к движению. Почему это? Переваривают пищу, что ли? Как удав
кролика?
   В бинокль все отчетливо видно. А грибы, наверно, не видят Жана. Есть ли
у них вообще органы зрения? А может быть, есть, и гораздо более
совершенные, чем наши? Но как бы то ни было, они, по-видимому, никак не
реагируют на близкое присутствие людей. И вообще не проявляют признаков
жизни.
   Или они в самом деле умерли? Тогда и излучения не должно быть.
   Ничто не меняется. Утомительно однообразное зрелище. Жан невольно
прикрыл глаза. Нет, нельзя это делать! Часовой должен быть бдительным.
   То, что он увидел в следующее мгновение, показалось ему обманом зрения.
   Гриб-вожак внезапно рассыпался. Словно беззвучно взорвался. Там, где он
только что стоял, - пустое место.
   Второй...
   Третий!..
   Жан сильно постучал в крышу палатки. Вряд ли друзья крепко спали:
слишком напряженным было ожидание. Может быть, они даже оставались в
скафандрах? Во всяком случае, что-то уж очень быстро миновали шлюз,
стремглав взобрались на крышу. Приставив к глазам бинокли, они еще успели
увидеть, как рассыпались последние грибы.
   Теперь надо, не теряя времени, посмотреть, что же осталось от них. Но и
об осторожности забывать не следует. Потихоньку стали подбираться туда,
где недавно стояли опасные грибы.
   Излучения не чувствуется. Это понятно: грибов-то нет.
   Итак, грибы насытились и тут же прекратили свое существование? Странно!
   Собрались уже было восвояси, как вдруг Жан, упорно глядевший под ноги,
быстро нагнулся и поднял какой-то черный шарик. Он тотчас узнал: такие же
видел между перекладинами шляпки, когда лежал под грибом...
   - Это спора гриба! - уверенно заявил он.
   - Но с ними самими что же сделалось? - спросила Эйлин.
   Жан только плечами пожал.
   После дальнейших настойчивых поисков нашли еще несколько десятков спор.
Все они были покрыты прочной, но почти незаметной из-за своей прозрачности
пленкой, как и деревья. Эти трофеи следовало бережно сохранить и доставить
в штаб.
 
    
 
   Когда в Штабе освоения подводили итоги первых трех отраслевых
экспедиций, то наибольший интерес вызвало открытие группы Жана.
Разумеется, более подробно разузнать о грибах можно будет лишь после того,
как удастся разыскать еще такие же и по возможности тщательно обследовать
их. Пока же биологи предположили, что грибы, насытившись, заканчивают
основной цикл своего развития. Они переваривают или как-то иначе усваивают
пищу, в это время дозревают их споры или семена. На Земле есть растения,
которые как бы выстреливают свои споры на довольно большое расстояние.
Хищные грибы Венеры взрываются целиком. Пока еще невозможно сказать,
только ли спорами они размножаются или также семенами. Доставленные шарики
- это гигантские споры, как и предполагали Жан и другие участники его
группы.
   Может быть, микроскопически мелкие частицы, на которые рассыпается тело
гриба и которые путешественники не смогли найти, тоже дают начало новым
грибам?
   Что касается излучения грибов, то, возможно, оно аналогично или сходно
с излучением других венерианских организмов.
 
    
 
 

                                   Глава 28 

 
   Невозможно? Нет, выполнимо!
 
 
   Человечество имело в своем распоряжении достаточно энергетических
ресурсов, чтобы регулировать климат по всей Земле. Теперь уже не было
свирепых зим в Арктике и Антарктиде, не было "полюсов холода", огромных
безжизненных пустынь и раскаленных пространств в тропиках. Все это
существовало лишь в малых масштабах в виде заповедников. Бураны, метели,
штормы центральное бюро погоды устраивало только для спортсменов и
туристов по заказам экскурсионного бюро в заранее обусловленное время - в
тех же заповедниках.
   Но были сохранены прекрасные ровные зимы на севере и юге Земли. Они
привлекали многих туристов из экваториальной полосы.
   Институт комплексной медицины находился не в самом Марсакове, а далеко
за городом, в густом хвойном лесу. Герда рада была, что попала в институт
в ясное, прозрачное, морозное время года.
   У себя на родине она прежде с большим удовольствием ходила на лыжах.
Теперь это ее не привлекало. Можно было бы научиться обходиться одной
рукой. Но зачем? После того как Рашков объяснил ей принцип лечения, она
уже верила, что рука восстановится.
   Она полюбила просто гулять в лесу.
   Деревья стоят в величественной неподвижности. Пушистые клочья снега
отяжелили их ветви. По временам снег срывается, и облегченная ветвь
выпрямляется... Темная или голубоватая зелень хвои перемешана с белизной.
На устилающем землю снегу треугольные следы птиц, пятнистый след зайца.
Порой птицы перекликаются. Грузный ворон пролетит, гулко каркнет, сядет на
сук.
   Сук пригнется и, стремясь сбросить хоть часть лишней тяжести, стряхнет
немного снега. Белка перепрыгнет с дерева на дерево, станет на задние
лапки, замрет, прислушиваясь.
   И все это тонет в океане тишины, которую неторопливые, спокойные птичьи
голоса не нарушают, а лишь оттеняют.
   Сейчас синее небо почти безоблачно. Только одно легкое перистое облачко
виднеется на востоке. Полдень, но солнце стоит невысоко. Лучи его
проникают сквозь хвою и ложатся на пышный, свежевыпавший снег прихотливо
бесформенными бликами, отсвечивают вспыхивающими и гаснущими алыми, синими
искорками.
   Герда медленно идет слабо протоптанной, без конца извивающейся тропкой.
Она прислушивается к своей отсутствующей руке. Вначале рука болела - и как
раз там, где ничего нет: в локте, кисти, пальцах. Приходилось принимать
болеутоляющее. Теперь нигде не болит. Но рука... Нет, не рука, а культя...
   какая-то странная. В ней что-то происходит, а что, Герда не может себе
объяснить: смутные, глубоко затаенные жизненные процессы.
   Герда вспоминает разговоры с Рашковым, особенно вчерашний, подробный.
   Они сидели в его кабинете. Рашков говорил:
   - Когда-то врачи гордились совершенными протезами конечностей. Эти
протезы не только нельзя было отличить от настоящих рук и ног, но они к
тому же были так удобны, что человек порой забывал о них. Однако не
надолго: их приходилось снимать, мыть, чистить, менять износившиеся.
   Позднее стали приживлять больному потерянную конечность. Иногда его
собственную, если она, отделенная от туловища, оставалась более или менее
целой, что, разумеется, случалось очень редко. Иногда брали руку или ногу
от трупа человека, погибшего из-за несчастного случая. Но таких случаев
становилось все меньше.
   Мы пошли другим путем. Используем в полной мере регенерацию.
   Регенерация. Знаешь ли ты, какая это могучая сила?
   Герда не отвечала: вопрос был явно риторический.
   - На низших ступенях жизни регенерация почти беспредельна, - продолжал
Рашков, - был бы только материал для постройки новых клеток. Живой
одноклеточный организм делится пополам, обе дочерние клетки постепенно
вырастают, и этот процесс деления может длиться практически вечно.
   На более высоких ступенях развития регенерация как бы ослабевает. Но
если вдуматься, то даже естественная регенерация у наиболее
высокоорганизованного существа - человека - исключительно велика. Быстро
восполняется потеря крови. Срастаются кости. Давно научились добиваться
полного восстановления мышечной ткани. Хорошо и быстро восстанавливается
кожа. Теперь зубные врачи очень удивились бы, если бы кто-нибудь попросил
сделать искусственный зуб.
   Еще двести лет назад в лунку от испорченного и вырванного зуба
вставляли осколок зубного вещества, и вырастал целый зуб. Тогда это дело
только начиналось, шли ощупью. А теперь - обычная вещь. Сейчас при помощи
гормона-стимулятора можно управлять процессом восстановления, ускорять его.
   Подходим к главному. Еще в двадцатом веке делали такие опыты: у собаки
ампутировали лапу, но культе не давали заживать, а все время раздражали
окончания нервов на месте отреза...
   - Чувствующих? - вздрогнув, спросила Герда.
   - К сожалению, и чувствующих. Тогда еще не умели отделять при таком
эксперименте чувствующие от двигательных. Да, пожалуй, и ни к чему было:
   здесь, по-видимому, основную роль играют как раз чувствующие.
   - Значит, собака должна была долго страдать?
   - К сожалению...
   - Это жестоко! - воскликнула Герда.
   - Да. А что же было делать? Тогда еще не была открыта избирательная
анестезия. Ну, а позже удалось добиться регенерации нервной ткани, когда
открыли гормон-стимулятор, научились синтезировать его и вводить в
организм.
   Стало возможным управлять восстановлением и ростом нервных клеток. Без
этого, разумеется, нельзя вернуть утраченную конечность. Зачем она нужна,
если не сможет ни чувствовать, ни двигаться?
   - А все-таки ужасно жаль тех собак!
   - Если б тогда не мучили этих собак, - возразил Рашков, - не бегала бы
маленькая Марина на обеих вполне здоровых ножках, и твоя рука...
 
    
 
   Да, теперь Герда верила. Как же не верить?
   Странные, волнующие вещи происходили с ее рукой.
   Боли не было. Препарат избирательной анестезии парализовал болевые
нервные окончания. Но что-то чувствовалось там, у плеча. Порой покалывало,
порой слегка жгло. Рана не заживала. Мощное воздействие токов
ультравысокой частоты бередило клетки, возбуждало их жизнедеятельность.
Беспрерывно размножались клетки тканей костной, мышечной, эпителиальной,
нервной. Порой вырывалась кровь, ее останавливали.
   Герда внимательно посмотрела на забинтованную культю - нет ли
кровотечения.
   Ей строго-настрого велено: если начнет промокать бинт, сейчас же
являться к хирургической сестре.
   Нет, ничего.
   Но так же строго велено не уходить далеко одной. А она, кажется,
слишком удалилась от института. Вздохнув, Герда поворачивает обратно.
   О чем вздох?
   Не от огорчения же, что прогулка идет к концу?
   Нет, конечно. Таких прогулок впереди много. Всего много.
   Жизнь впереди. У нее будут две целые живые руки. Она вернется на
Венеру. И еще какие-то смутные, неопределенные, но радостные
предчувствия...
   А рука... Не болит, но и не дает забывать о себе, как та, здоровая. Той
не замечаешь, пока ею не надо что-нибудь делать, с ней все обычно. А эта в
становлении. Она растет.
   Герда пока не видит ее роста, но вчера измерительный аппарат показал:
на первые доли миллиметра удлинилась кость. И облегающие ее мышцы со всеми
атрибутами: нервными стволами, их ответвлениями, сосудами, кожей.
   Она тогда спросила Рашкова:
   - Что же было с теми собаками?
   - Для своего времени это изумительные опыты, - сказал он. - Тогда
работали почти наугад, и все же кость удлинялась...
   - Как у меня! - воскликнула Герда.
   - О нет, далеко не так. Теперь процесс идет регулярно и комплексно. И
мы можем управлять его ходом. А тогда не знали гормона-стимулятора и
выделяющих его желез. Были известны лишь немногие крупные железы
внутренней секреции и немногие гормоны. Сейчас мы знаем сотни гормонов.
Знаем множество микроскопических желез, рассеянных в разных частях
организма. К их числу относятся и железы гормона-стимулятора. Их известно
уже несколько сот. Мы умеем усиливать и ослаблять их деятельность,
изменять в нужном направлении состав гормона, а также вырабатывать его
синтетически. Тогда шли эмпирическим путем. Раздражали культю - и все. Но
это была, пожалуй, гениальная идея. Немного удлинялась кость. Мышцы не
нарастали. Сосуды и нервы не удлинялись. Процесс быстро прекращался, и
дальнейшим раздражением возобновить его не удавалось.
   - Только-то? - удивленно промолвила Герда.
   Рашков засмеялся:
   - Очень возможно, что так же воскликнул кто-нибудь из присутствовавших
при первом полете реактивного самолета в 1928 году. Самолет поднялся на
тридцать метров, продержался в воздухе немногим больше минуты и пролетел
почти полтора километра. А теперь ты в ракетном корабле прилетела на
Венеру и вернулась обратно. И это далеко не предел...
   Он положил свою большую белую руку на ее здоровую ладонь, лежавшую на
столе.
   Герде стало горячо, радостно и неловко. Она было сделала движение
убрать свою руку. Нет, не убрала...
   - Ну, вот и все, - сказал Рашков. - Не буду рассказывать тебе подробно.
Если захочешь - прочтешь. Трудились поколения хирургов и физиологов,
накапливали опыт и знания. Твоя рука будет такой же, как была. Впрочем, не
совсем такой, ибо ничто в мире не повторяется в точности, кроме, может
быть, мельчайших частиц материи. Но ты не почувствуешь различия - оно
ничтожно. Придет время...
   Голос его принял мечтательный оттенок.
   - ...И оно не за горами. Не мы, так следующие поколения врачей будут
восстанавливать, если понадобится, и внутренние органы: сердце, легкие,
печень, почки, железы. Сейчас легкие, почки мы делаем искусственные, а
тогда они будут вырастать в организме, как растет твоя рука...
   Он убрал свою ладонь, но ощущение чего-то горячего, радостного не
покинуло Герду. Наверно, это и есть неопределенное, но сильное
предчувствие счастья.
 
 

                                   Глава 29 

 
   Замкнутые кривые 
 
   - Итак, тебе хочется побывать в Марсакове? - сказал Рашков Герде через
три месяца после ее прибытия в институт.
   - Конечно! Но ведь мне запрещено отлучаться... кроме коротких прогулок.
   - Да, ты должна быть все время под наблюдением. Мы отправимся вместе.
   Накинув поверх одежды теплоизолирующие плащи, они сели в двухместный
самолет-амфибию. Вместо того чтобы наметить схему маршрута для автопилота,
Рашков взял рукоятку управления:
   - Мы полетим медленно. Я буду показывать.
   Машина шла на небольшой высоте над лесом.
   Хорошо, что они надели дымчатые очки. Снег ослепительно блестел под
солнцем.
   Мелкое кружево заснеженных ветвей казалось вырезанным из белого мрамора
искусным камнерезом. Хотелось глубоко дышать, воздух был предельно чист и
чуть-чуть пахнул свежими антоновскими яблоками.
   - Взгляни вверх! - сказал Рашков.
   С сумасшедшей быстротой беззвучно мелькнуло что-то серебристое и тут же
пропало за рекой. Затем раздался острый, постепенно затихающий свист
рассекаемого воздуха.
   - Межконтинентальная баллистическая, только что взяла старт, - пояснил
Рашков.
   Вот и река.
   Собственно, это искусственный канал, окружающий город. Сейчас он покрыт
льдом, а поверх - снегом. Но канал виден сразу, широкая ровная полоса,
плавный круг. На нем мелькают черные точки.
   Рашков снижает машину. Точки превращаются в лыжников.
   А вот темнеет огромная, расчищенная от снега площадка. По ней скользят
конькобежцы. В центре кружатся фигуристы.
   Герда смотрит на них и думает, что не так далеко время, когда и ей все
это будет доступно.
   Рука вдруг напомнила о себе: мгновенное покалывание, как бы короткие
перемежающиеся спазмы. Рука живет. Теперь и на глаз видно: культя стала
чуть длиннее. И - может быть, ей только кажется? - словно и все тело стало
как бы сильнее, движения как бы увереннее... Впрочем, почему только
кажется?
   Весь организм взбудоражен. Понятно: больная рука не изолирована от
всего тела, восстановительный процесс охватывает его целиком. Может быть,
и от этого душевный подъем, обостренное восприятие жизни. Когда человек
выздоравливает, он не пассивно возвращается к исходному положению:
   мобилизуются все его душевные и физические ресурсы, идет нарастающий
бурный взлет.
   За рекой город. Герда жадно смотрит вниз.
   Концентрические круги. Сколько их?
   Похоже на паутину.
   Рашков замедлил ход машины.
   Теперь видно отчетливее. Как будто ребристый круг.
   Она вглядывается.
   В центре круглая площадь. Там каток.
   Проследив за направлением ее взгляда, Рашков говорит:
   - Летом здесь пруд.
   Круги города неодинаковы по высоте. Самый высокий - вокруг пруда. По
мере удаления от центра они вс„ ниже. Ступенчатость строений разнообразит,
оживляет панораму.
   Рашков останавливает машину в воздухе, включает автоматическое
управление и подает Герде бинокль.
   Тут очень оживленно. Во всех направлениях проносятся такие же
самолеты-амфибии. Следить за ними нечего - столкновения исключены: