горы? Трудно представить себе, что можно перекинуть,
образно выражаясь, воздушный мост от космических лучей к искусственным
геологическим преобразованиям Земли.
   Студенты держались несколько обособленной группой. Да это и понятно.
   Среди бородатых ученых они чувствовали себя мальчиками. А ученым сейчас
некогда было обращать внимание на каких-то "нечетких мальчуганов",
нечетких и по их специальности, и по обязанностям. Денька через два
разберутся, и тогда каждый займется своим делом: физики - физикой, геологи
- геологией. Но даже при самом беглом знакомстве с составом экспедиции,
наблюдая за подготовкой к испытаниям, студенты определили, что в лагере
собрались не только физики и геологи, а представители чуть ли не всех
наук. Багрецов прежде всего заметил метеорологов (Ну как же, коллеги!).
Были здесь и астрономы, и гидрологи, и энергетики. Всех не перечислишь.
Были и радисты, которые поддерживали постоянную связь с Москвой.
   Конечно, на лице человека профессия не написана, но она легко
определяется той техникой или приборами, с которыми человек имеет дело.
   На глазах у студентов распаковывались ящики, откуда специалисты
доставали телескопы, буровой инструмент, какие-нибудь электрощупы,
пирометры и сейсмографы.
   Руководитель экспедиции собирал к себе в палатку то геологов, то
физиков, то гидротехников, собирал их по отдельности и вместе. Потом
беседовал с представителями всех специальностей, решал какие-то общие
вопросы. Он инструктировал инженеров, тех, кто отвечал за энергохозяйство
экспедиции, за землеройные машины и транспорт, рассматривал карты погоды,
составленные синоптиками, изучал геологические срезы и водоносные слои. Он
подолгу спорил с аэрологами и ветроэнергетиками, проверял оптические
приборы и советовался с врачами.
   Только новые радисты оставались обиженными - очередь до них еще не
доходила. "Альтаир", вроде как безглазый, без объектива, отдыхал в ящике,
"Керосинки" Багрецова тоскливо притаились в чемодане, где-то между носками
и бутылками с горючим.
   Но вот наконец Набатников вызвал ребят к себе, встретил их у входа в
палатку и повел по каменистой тропе в гору.
   - Для наглядности, - сказал он, заметив недоумевающее лицо Левы.
   Камни сыпались из-под ног, идти было трудно, но Лева почувствовал себя
невесомым, крылатым от счастья. Во-первых, сейчас все выяснится, тайна не
будет мучить. А во-вторых, пригодится же "Альтаир" для настоящего дела. Да
еще какого! В том, что дело это гигантское, умопомрачительное, Лева не
сомневался.
   Митяй по привычке хотел было умерить, охладить излишние восторги - ведь
Левка вчера доказывал, будто поворот горы дело абсолютно реальное, - но не
хватало убедительности. Ссылка на двойственность натуры Толь Толича - он,
наверное, все это выдумал - прозвучала тоже довольно слабо.
   Левке не понравился скептицизм Митяя.
   - При чем здесь Толь Толич? Набатников не станет пустяками заниматься.
У него, знаешь, какой полет! Космический!
   Другим словом он не мог охарактеризовать научную деятельность
профессора Набатникова, видимо целиком связывая ее с рассказом Багрецова о
полете диска с космическими уловителями. Однако, как ни старался Лева, ему
не удалось даже. в первом приближении представить себе связь между
космической энергией и новыми делами профессора Набатникова.
   А Набатников, поднявшись на склон горы, откуда хорошо обозревались все
окрестности, прежде всего спросил, почему-то обратившись именно к Леве:
   - Если здесь поставить "Альтаир", то километров тридцать он перекроет?
   Усиков посмотрел на освещенные солнцем горы, будто обсыпанные бронзовым
порошком, которым Лева красил все, что нужно и не нужно, и промолчал из
вежливости. Он надеялся, что за него ответит старший, то есть Женя. Но тот
и не думал вмешиваться в разговор. Вопрос адресован Леве, вот и отвечай по
своему разумению. Если, конечно, можешь.
   - Нужна прямая видимость, - признался Лева, задерживая глубокий вздох.
- Природа ультракоротких воли... это самое... не переделывается.
   - Видишь, какая неподатливая! - шутливо покачал головой Афанасий
Гаврилович. - Бедные радисты! Ну да ладно! Прямую видимость вам обеспечим.
Другой объектив можно приспособить к вашему аппарату? - спросил он уже у
Митяя.
   Тот ответил, что можно, но пока ему не ясен, так сказать, "объект
наблюдений" и, главное, его освещенность.
   - Наблюдать будем за взрывом вот этой горы, - Набатников указал на нее
палкой. - А насчет освещения не беспокойтесь. Даже солнце потускнеет.
   Лева снял свою разрисованную тюбетейку и вытер ею вспотевший лоб.
   - Как... горы?! - Он посмотрел растерянно вниз, на землеройные машины.
   На лице Афанасия Гавриловича стыла задумчивая улыбка, он молчал, видно
вспоминая о каких-то своих делах, но вот брови его сдвинулись, он вытащил
из кармана записную книжку и аккуратно нарисовал в ней елочку -
топографический знак хвойного леса.
   - Надо проверить, - профессор оглядел подножие горы с редкими соснами.
- Как бы лесоводы не подвели. Молча сели на камни.
   Вадим облокотился на свой чемодан с "керосинками". Вдоль склона дул
холодный, сухой ветер. Маленькая кепка Набатникова совсем не подходила к
его мощной фигуре и еле держалась, вот-вот слетит. Он недовольно сунул
кепку в карман.
   - Значит, такое дело, ребятки, - сказал Набатников, придерживая
растрепавшиеся на ветру седые волосы. - Подготовьте аппараты и не
осрамитесь перед нашими кинодеятелями. Они думают, что их автоматическая,
замедленная и всякая там другая съемка заменит телевидение. А если я хочу
видеть взрыв в тот самый момент, когда тысячи тонн грунта повиснут в
воздухе. Зачем я буду ждать проявления пленки?
   Не дыша, боясь проронить хоть одно слово, слушали студенты Набатникова.
   Лева по-детски испуганно приоткрыл рот, боялся чего-то, но потом
почувствовал, как бодрый холодок уже разливается по телу. Неужели их
путешествующий ящик прибился к сказочному берегу, где творятся никому не
снившиеся чудеса? Так вот что означает переброска горы!
   Набатников подробно инструктировал ребят, для него они были
равноправными членами научного коллектива. Он говорил, что наблюдение за
взрывами по телевидению нужно еще и потому, что можно изменять их
последовательность, практически корректируя точность математических
расчетов, сделанных ранее. Он будет смотреть из-за горы и видеть, как
оседают на землю тучи пыли и песка, как высоко подбрасываются вверх
твердые породы. Правда, несколько телекамер у него уже есть, но ему
хотелось бы установить "телеглаз" как можно ближе к месту взрыва. По
многим причинам здесь подойдет "Альтаир".
   Багрецов втайне завидовал телевизионщикам. Куда ему до них! Сидел
притихший, смущенный. Не те масштабы для "керосинок", Знал бы раньше о
цели экспедиции, не стал бы соваться со всякой чепухой. Многое из того, о
чем рассказывал Афанасий Гаврилович, было Вадиму известно. Он читал о
направленном взрыве, часто применяющемся советскими инженерами в
строительных районах. Взрывом делаются искусственные озера. Взрыв
углубляет и уплотняет дно реки, перебрасывает грунт, создает дамбы и
плотины. Но о переброске целой юры Вадим ничего не слыхал, задача эта
казалась ему невероятной.
   И не только ему. Далеко не всем было известно, к чему привели работы
Набатникова с космическими частицами. Занимался он этим многие годы, как и
десятки других ученых. Одних интересовали загадки рождения и гибели миров,
других - исследования превращения космических частиц, мезотроны и
позитроны. А Набатников задался целью искусственного получения космической
энергии, или, вернее, ее подобия, чтобы с ее помощью освободить энергию
атома.
   Уловители Набатникова, которые не раз поднимались в ионосферу, дали ему
возможность исследовать многие вещества, не такие ценные, как уран, чтобы
найти из них подходящие для создания "дешевой взрывчатки", как попросту
называл свое открытие изобретатель.
   Вполне понятно, что богатый опыт советских ученых, создавших атомную и
водородную бомбы, помог Набатникову найти нужное решение. Однако, по
мнению крупнейших специалистов-атомщиков, его изобретение резко отличалось
от того, что было сделано раньше. Оно поражало всех своей простотой и
оригинальностью. Было изготовлено достаточное количество зарядов. Тогда
встал вопрос об их практическом испытании, но несколько необычном. Пусть
атомные заряды вскрывают земные пласты, чтоб легко было добраться к
месторождениям угля, бокситов, железных, медных, марганцевых руд. Среди
них есть примеси редких и драгоценных металлов.
   Почему до сих пор сравнительно редко пользуются взрывной техникой в так
называемых земляных работах? Созданы десятки машин для перемещения грунтов
- экскаваторы, струги, землесосы, - но все они работают медленно. А взрыв?
Лишь за одно мгновение он может сделать гораздо больше, чем десятки машин
за год. Однако все решает экономика. Даже самые обыкновенные заряды стоят
дорого, не говоря уже об атомных.
   И вот Набатников на полпути к успеху. Конечно, его "дешевая взрывчатка"
   не так-то дешева, но есть смысл ее попробовать, как говорится, в
комплексе. Взрыв не только должен вскрыть рудный пласт, но и одновременно
перегородить плотиной речку, а к тому же защитить будущий рабочий поселок
от северных ветров.
   Так же как старик Дерябин и многие другие инженеры, умеющие видеть
будущее нашей техники, Набатников стремился связать воедино, казалось бы,
различные задачи: вскрытие пласта и создание нового микроклимата.
   Это требовало огромной технической культуры, широты взглядов и
настойчивости. Не так-то уж просто доказать осторожным проектировщикам,
что рабочий поселок нужно строить на южном склоне новой горы. "Ведь она
осядет", - скажут они. "Ни в коем случае! - возразит Набатников. -
Системой направленных взрывов мы грунт уплотним". Потом возникнут другие
сомнения: что делать, если поселок будет разрастаться? Ведь геологи могут
открыть здесь новые месторождения. Да мало ли какие вопросы придется
решать физику Набатникову. К счастью, знал он не одну свою физику.
   Рассказывая ребятам об их задачах, Афанасий Гаврилович задумчиво
посмотрел на дальнюю горную цепь.
   - Вон те горы немножко мешают.
   Вадим улыбнулся и спросил: кому же они, собственно говоря, могут
помешать?
   При всей сугубо практической сущности своих работ, Набатников оставался
мечтателем и романтиком. То, что делал сейчас, считал лишь первой робкой
ступенькой, замыслы его простирались гораздо дальше, а потому он не мог не
возразить Вадиму.
   - Что? Горы не мешают? - со смехом переспросил Набатников. - Двойку,
двойку вам по географии... Вот эту загородку, - указал он на горную цепь,
- природа поставила не на место. Повернуть бы ее, пусть защищает нас от
северных ветров, Тогда на южном склоне можно посадить виноград, персики.
Но это еще не все. Сделаем озеро, разведем форелей. Не забудем и ракоедов,
вроде меня, грешного. Приедем сюда, половим. Ну, как вам нравится, Вадим
Сергеевич?
   А Вадим Сергеевич, чуточку обиженный за двойку, что посулил профессор,
кисло улыбался, стараясь в его речи отделить правду от шутки. Насчет гор
он, Вадим, конечно, сморозил. Если в Крыму и на Кавказе горы защищают
побережье от северных ветров, то любому школьнику должно быть ясно, что во
многих местах горы "поставлены" неудачно. Они действительно мешают.
   Вадим живо представил себе, как можно переделать климат страны, если
расставить горы по желанию человека. В самом деле, почему бы не
"переконструировать" Уральский хребет? Повернуть его трудно. Ну, а нельзя
ли сделать в нем через каждые полсотни километров широкие двери - пусть
теплый морской сквознячок свободно гуляет по Сибири? Или, скажем, почему
бы не заняться климатом Новороссийска? Горы там явно не на месте.
   Ведь это же сплошное безобразие, когда в городе хозяйничает ветер:
   срывает крыши, переворачивает вагоны, автобусы, грузовики. В такие часы
в бухту не решаются войти даже солидные суда. Люди живут как в
аэродинамической трубе, где свистит ледяной ветер.
   Валим испытывал неясное волнение, звенело в ушах, холодели пальцы. Нет,
не только мечта о повороте гор была тому причиной, тревожила и горячая
мысль: а как же это будет сделано? Не атомными ли взрывами Набатников
собирается перебрасывать горы?
   И, словно отвечая на мысли Вадима, заговорил Набатников:
   - Сегодня же принимайтесь за дело. Задача простая, но все же
посоветуйтесь со специалистами. У них к каждой телекамере тянутся провода.
Попробуем и другой способ. С разных точек нужно видеть, как от взрыва
вскроется гора. Геологи обещают, что атомная взрывчатка окупится с лихвой.
Здесь в осадочных породах есть...
   Лицо Набатникова то вспыхивало, то угасало, говорил он горячо,
увлекаясь и вновь осаживая себя. Видно, тема эта была главной в его жизни,
заключительным этапом многолетней творческой работы. Он, будто споря с
противниками, доказывал, что опыт переброски гигантских масс грунта
атомным взрывом пока еще дорог. Но ведь это сейчас, а потом, и очень
скоро, станет обычным делом. Можно гору убрать совсем, передвинуть на
другое место, наконец, создать заново. Он рисовал перед студентами
необычайнейшие картины будущей географии, отчего у Левы Усикова леденело
сердце и падало куда-то в пустоту. Митяй крепился - чего ж тут особенного!
- и, по-деловому представляя себе практические возможности сегодняшней
техники, приходил к убеждению, что действительно это будет скоро.
   Женя, вытянув длинную шею, слушал Афанасия Гавриловича, и перед глазами
его то появлялись, то вновь исчезали карты, чертежи, рисунки из гигантской
книги новой географии. Чья-то невидимая рука перелистывала страницы,
знакомые и незнакомые, страницы с картами новых морей, каналов и гор,
Можно взрывами вырыть море в пустыне, повернуть к нему реки и окружить его
горами. Из земли вырастет кратер, похожий на лунный, но не сухой, а, как
искусственное озеро, наполненный водой. Можно сделать горный хребет и
защитить сады от жгучего ветра-афганца или ледяного дыхания Арктики. На
вершинах этих гор будут поставлены мощные ветроэлектростанции или сделаны
специальные шахты для использования воздушного потока. Можно создавать
горы на равнинах и в степях, где угодно и в любом, хоть шахматном, порядке.
   Но тут не выдержало радиолюбительское сердце, и Журавлихин невольно
перебил Афанасия Гавриловича:
   - А можно направленным взрывом создать высокий кону- сообразный холм с
малой площадью основания?
   - Это к чему же?
   - Для телевидения, вместо башни.
   И Женя объяснил тут же придуманную им систему увеличения дальности
телевидения. Она отличалась от обычной ретрансляции тем, что вместо
дорогостоящих металлических мачт можно использовать искусственные холмы,
на вершинах которых ставить ретрансляционные аппараты. В этом случае, так
как высота холма во много раз выше мачты, число промежуточных точек
значительно сократится.
   - От Москвы до Куйбышева можно сделать всего лишь три-четыре горки
вместо многих десятков мачт, - доказывал Женя экономичность своего проекта.
   - А ты знаешь, сколько одна такая горка стоит? - вмешался Митяй. -
Какая же тут выгода?
   Лева с ним не согласился, заморгал, заволновался.
   - Странное... очень странное доказательство. Ты что же, Митяй? Позабыл
о комплексном решении? Ведь Афанасий Гаврилович об этом и говорил. Гора -
не только мачта. Возле нее получается готовый водоем. Это раз. - Он загнул
палец. - Наверху ветростанция. Это два. Какой-нибудь... это самое...
санаторий - три. И, между прочим, телевизионная точка, но не просто в
общей линии, а и для местного телевидения.
   Афанасий Гаврилович хлопнул себя ладонью по колену.
   - А что? Здорово! Хозяйский подход. Ну что ж, придет время - будем
строить и "комплексные горки". Только, честно признаюсь, проект Бабкина
мне больше нравится.
   Вадим привстал от неожиданности.
   - Какого Бабкина?
   - Хорош друг! - Афанасий Гаврилович неодобрительно пожал плечами. -
Разве он вам ничего не писал? Женя, - профессор повернулся к нему, - это
вы мне о Бабкине говорили? Вспоминали о каком-то письме?
   Все было верно, но сейчас, в присутствии Вадима, Женя очень не хотел бы
разговаривать о письме, которое вслед за первым получил от Нади.
   Поведение этой маленькой женщины необъяснимо. Почти ежедневно на имя
Журавлихина почтовая машина привозила Надины письма. Женя их тщательно
скрывал не только от Багрецова, но и от Левы с Митяем. Надя писала о
погоде в Москве, о новом фильме, о приеме дальних передач, о том, каким
чудесным парнем оказался Бабкин, и об успехе его проекта. Писала, что
теперь ее сопровождает хмуро-молчаливый Тимофей. Роль свою он выполняет
прекрасно - внимателен и не надоедлив.
   "Кстати, как чувствует себя Дима? - спрашивала Надя в одном из писем. -
Вы, Женечка, наверное, с ним подружились? Немного взбалмошный, но все же
натура интересная. Передайте ему, что он хороший, даже несмотря на его
стихи. Спасает Бабкин, а то бы совсем заскучала. Ну, а вы, Женечка,
вспоминаете меня хоть немножко?"
   Примерно в таком же тоне были выдержаны все ее письма. В каждом из них
превозносился Бабкин, тепло говорилось о Вадиме, и не забывался адресат.
   Слова казались искренними, но в то же время смысл их оставался туманным.
   Не поймешь, к чему все это. Чем вызвано столь частое напоминание о себе?
   Ведь сама же она пишет, что "ужасно" много работает, вздохнуть некогда.
   Наверное, по ночам сочиняет письма. И Женя ее жалел. Ему было приятно
Надино внимание, но и в нем он чувствовал эгоизм, самолюбование. Вольно
или невольно она может столкнуть лбами всех троих: Женю, Вадима и
"хмуро-молчаливого" Бабкина. Поэтому Журавлихин решил скрыть от Багрецова,
что чуть ли не пачками получает Надины послания. Он не будет передавать
приветы и говорить от ее имени, что Дима "хороший". Ничего не скажет и о
талантах какого-то Бабкина, о его навой роли. Пусть себе играет. Вряд ли
это приятно Вадиму. Лучше молчать.
   Но Афанасий Гаврилович спутал все карты. Вчера он случайно встретил
Журавлихина и спросил - чем же, в конце концов, разрешилась загадка
дальнего приема? Ясно, что Женя не мог не упомянуть об идее Бабкина, она
ему нравилась самому.
   Сейчас Женя виновато молчал. На лицах Левы и Митяя удивление и обида.
   Как же так? Вместе работали, вместе искали аппарат, можно сказать,
молодую жизнь положили на фронте науки, летний отпуск загубили - и за все
это Женькина черная неблагодарность. Почему он скрывает от них идею
Бабкина? Ведь дело касается обыкновенного телевидения, а не какой-нибудь
секретной военной техники. Да и вообще, что за чепуха - Афанасий.
   Гаврилович говорит об этом свободно и даже изумлен, почему Бабкин не
писал о своей работе Багрецову.
   Никто из друзей не догадывался, что техника эта секретна лишь по
причине Жениной деликатности.
   В его поведении Вадим почувствовал что-то неладное, но в ту минуту он и
не подумал о Наде, потрясенный неожиданным заявлением Афанасия
Гавриловича: Тимка Бабкин занимается проектами в телевидении! С ума сойти
можно! Это тебе не "керосинки".
   - Да как же это случилось? - Он нетерпеливо дергал Женю за рукав. -
Тимкин проект! Вот не ожидал! Откуда тебе известно?
   Женя выискивал подходящие слова для признания, но его выручил Афанасий
Гаврилович:
   - Судя по вашему рассказу, "Альтаир" принимался в Москве. Значит, взрыв
будет и там виден?
   На этот вопрос Женя ответил с готовностью, но предупредил, что приемник
в диске должен быть настроен на волну "Альтаира".
   - Договоримся о волнах, - обрадованно сказал Набатников. - В некоторых
московских институтах полезно будет понаблюдать за нашим опытом. Обычные
телевизоры подойдут?
   - Нет, волны другие. Телевизоры можно достать у Пичуева.
   Усиков запротестовал. Ведь он не последний человек в этом деле,
немножко разбирается в распространении радиоволн, знает, какие телевизоры
подойдут, а какие нет.
   - Ошибаешься, Женечка. - Лева нервно сдвинул тюбетейку на зат