й. Достаточно представить себе  состояние
науки в дореволюционной России, чтобы понять, в каком положении  находился
ученый, выдвинувший подобную догадку. В письме к своему  учителю  и  другу
знаменитому ученому Парсету Иван Александрович писал: "Едва я  намекнул  о
своих предположениях, как встретил не только непонимание,  но  и  осмеяние
хулителями самого различного толка  и  расцветки.  Выпады  их  были  столь
резки,  что  некоторые,  почитавшие  себя   умнейшими,   договорились   до
необходимости самым добросовестным образом  поисследовать  мои  умственные
способности".
   Сколько иронии и  вместе  с  тем  горечи  в  этих  словах  талантливого
ученого, не нашедшего не только сочувствия, но и элементарного  понимания.
Неопубликованные материалы Вудрума дошли до нас в виде рабочих тетрадей  и
черновых набросков к докладу в Академии наук. Доклад  этот  он  так  и  не
решился  прочитать.  Он  считал  более  целесообразным  сделать   его   по
возвращении из новой экспедиции на Паутоо.
   Впервые на острова Паутоо Иван Александрович попал в 1891 году и пробыл
там  несколько  лет,  участвуя  в  работах  голландской  экспедиции  Арнса
Парсета. Вернувшись на родину, он  принимается  за  обработку  накопленных
материалов, издает свои интересные историко-этнографические труды о Паутоо
и  паутоанцах,  вскоре  получает   звание   и   должность   профессора   в
Петербургском университете, но ни в своих трудах, ни в  лекциях  почему-то
не упоминает о находке, которая по существу определила всю его  дальнейшую
жизнь.
   Долго  мы  не  могли  установить,  с   чего   началась   работа   Ивана
Александровича над разгадкой тайны древнего Паутоо, что натолкнуло его  на
эту тайну.  Вот  здесь  и  сказалась  обстоятельность  Ханана  Борисовича,
стремившегося к исчерпывающей полноте списка людей, когда-либо  общавшихся
с  Вудрумом.  Нам   удалось   разыскать   письмо   Ивана   Александровича,
адресованное его университетскому  товарищу,  также  путешествовавшему  по
островам Южных морей. В этом  письме  Вудрум  картинно,  с  еще  юношеским
задором и радостью описывает заброшенный сотни лет назад маленький храм  в
джунглях и свою удивительную находку - уникальный обрядовый  сосуд  тонкой
художественной работы. Сосуд этот не был высечен из камня, как  это  можно
было предположить, а изготовлен наподобие плетеных  корзин  из  стеблей  и
листьев растений, которые каким-то неведомым способом  были  превращены  в
камень и  сохранили  естественную  окраску.  Более  внимательное  изучение
показало, что окаменение сосуда произошло в  результате  жизнедеятельности
каких-то организмов, содержащих огромное количество кремния; они заполнили
все клетки растений и почему-то погибли. Этот вывод навсегда  лишил  покоя
ученого. Он решил во что бы то ни  стало  понять,  что  это  за  неведомые
существа и почему найденный предмет оказался единственным.


   Изучение черновых записей и рабочих тетрадей Вудрума  доставляло  ни  с
чем не сравнимое наслаждение. От первой  робкой  записи  до  ошеломляющего
своей смелостью окончательного вывода следили мы за ходом  мысли  ученого,
неустанно искавшего решение задачи. Вначале заметки были отрывочны.  Видно
было, что, ведя большую работу в университете и  географическом  обществе,
он только изредка мог заниматься решением столь волновавшей его проблемы.
   В тетрадях, относящихся к 1896-1898 годам, Иван Александрович  вновь  и
вновь обращается к историческим документам Паутоо в надежде найти хотя  бы
какое-нибудь упоминание о предметах, подобных найденному им сосуду.
   И вот пришло принципиальное решение. Исполненная  ликования  запись  на
полстранички, датированная 30  июня  1898  года,  и  подчеркнутый  красным
карандашом вывод: легенда о Рокомо и Лавуме - вот ключ ко всему!
   Иван Александрович спешит поделиться радостной новостью с Парсетом.  Из
письма видно, как много труда отдал Вудрум изучению и расшифровке легенды.
Стараясь отбросить все мистическое, наносное, добавлявшееся из века в век,
он  стремится  доказать,  что  в  первооснове   легенды   лежат   события,
действительно имевшие место в истории древнего Паутоо.
   "Легенда вплелась в историю", -  вспоминает  Иван  Александрович  слова
Виктора Гюго, понимая, что сосуд - это лишь капля в море загадок, которыми
полна древняя история островов Паутоо.
   К сожалению, до нас дошли далеко не все письма Парсета, однако,  изучая
сохранившиеся, можно сделать вывод,  что  даже  Арнс  Парсет,  задолго  до
Вудрума знавший о легенде, не сразу понял русского ученого.
   "Теперь я на правильном пути, - писал Иван Александрович 5 августа 1898
года, - переброшен мост: сосудик - легенда. Есть ниточка, связывающая  эти
с трудом добравшиеся до нашего времени сигналы древности,  и  наша  задача
укрепить эту ниточку, превратить ее в прочный канат, познать, наконец, что
же произошло много веков назад на островах Паутоо. Радость  познания!  Что
может сравниться с этим прекрасным чувством? Поверьте, дорогой  Парсет,  я
очень далек от того, чтобы обольщать себя надеждами  необоснованными,  но,
мне кажется, я  уже  близок  к  решению  главной  задачи.  Да,  вы  правы,
современная наука,  базирующаяся  на  объективном  анализе  фактов,  не  в
состоянии  еще  объяснить  всего,  что  утверждает   легенда,   поэтически
воспевающая паутоанский Век Созидания. Но почему? Я  наберусь  смелости  и
отвечу вам: наука еще бессильна и легенда творилась не  для  нашей  науки.
Однако, согласитесь, людям, создававшим ее, были свойственны пытливость  и
дух дерзания. В легенде огонь поэзии, преклонение перед прекрасным,  силой
и тайнами природы и вместе с тем большая  гордость  могуществом  разума  и
красотой побуждений человека. В легенде я  улавливаю  какую-то  покоряющую
подлинность, которой не могло коснуться время.
   Вы пишете, дорогой Парсет, что легенда не исторична.  Думаю,  вы  правы
лишь постольку, поскольку она не выглядит историчной.  Собственно  говоря,
мы очень мало знаем о прошлом человечества, так как история  -  это  ложь.
Да, ложь, быть может, самая благовидная из всех оттенков лжи,  но  все  же
ложь, ибо всякая история писана с чьей-либо точки  зрения.  Мы  не  всегда
можем уловить, когда действительно менялись исторические события, а  когда
менялись взгляды на них. История пришествия Небесного Гостя,  паутоанского
Века Созидания написана с точки зрения жрецов, последователей легендарного
Раомара. Убежден, совершенно убежден, что нам, стоящим на пороге XX  века,
надо суметь взглянуть на этот  отрезок  истории  с  нашей,  реалистической
точки зрения".
   Сейчас уже трудно  проследить  за  всей  перепиской  между  Вудрумом  и
Парсетом, но все же видно, как Парсет постепенно начинает разделять  точку
зрения русского ученого, а вскоре становится непоколебимым сторонником его
гипотезы.
   Последняя тетрадь за  1901  год  заполнена  данными  микробиологических
исследований окаменевших существ. Что это были  за  существа,  откуда  они
появились на Паутоо, почему исчезли - вот что занимало в то время ученого.
   Затем следует значительный  перерыв  в  записях.  Видимо,  все  попытки
решить эту загадку кончались неудачей.
   Тетрадь за 1904 год:  "Загадочные  организмы,  приведшие  к  окаменению
сосуда, принципиально отличаются от всех известных науке живых существ".
   В этой тетради  самые  подробные  выписки  о  глубоководных  кремниевых
губках с иглами, образующими красивые  сплетения,  похожие  на  стеклянные
кружева; о попадающихся  в  силурийских  отложениях  радиоляриях,  имеющих
кремниевый скелет; о содержании кремния - силиция в бамбуке, в междоузлиях
которого образуются конкреции, на девяносто девять процентов состоящие  из
кремнезема; о силиции в кукурузе,  овсе,  ячмене  и  табаках;  о  жгутиках
крапивы, по составу совершенно аналогичных со стеклом. В земной природе не
так уж мало организмов, содержащих силиций, но они не похожи  на  те,  что
вызвали окаменение обрядового  сосуда,  нет!  Шаг  за  шагом  прослеживает
Вудрум, какую же  роль  играет  силиций  в  жизнедеятельности  организмов,
изучает процессы силициевого обмена и его влияние на физиологию растений и
животных, а с выходом  в  свет  работы  профессора  колледжа  в  Нотингеме
Фредерика  Стенли  Киплинга  углубляется  в  изучение   кремнеорганических
соединений.
   Характерны записи за март 1904 года.
   "Аналогия между кремнием - силицием и углеродом проявляется в том,  что
их предельные соединения с водородом, хлором и кислородом имеют одинаковое
строение..." "У силиция, как и  у  углерода,  ясно  выражена  тенденция  к
полимеризации, к образованию соединений с несколькими  атомами  силиция  в
частице..." "Из обзора главнейших  классов  кремнеорганических  соединений
видно, как велика  аналогия  между  соединениями  углерода  и  силиция..."
"Существуют соединения силиция, не только построенные по одному и тому  же
типу и обладающие сходными формулами с аналогичными соединениями углерода,
но и во многих случаях чрезвычайно  близкие  по  химическим  и  физическим
свойствам..."
   И наконец, такие записи:
   "Силиций, так же  как  углерод,  способен  давать  огромное  количество
различных соединений. Две и четыре валентные связи... Атомы  силиция,  так
же как и углерода, способны соединяться в длинные цепочки..." "Они  должны
давать соединения, подобные  углеродистым,  так  называемым  органическим.
Должны! А если так, то почему не допустить, что в  каких-то  условиях  эти
соединения становились все сложнее и сложнее (как это происходило на нашей
планете с углеродистыми соединениями) и наконец образовались вещества типа
белков, приведших к зарождению силициевой жизни?"
   Велика была прозорливость  ученого,  уже  в  те  времена  предвидевшего
бурное развитие кремнеорганической химии. Вудрум был  прав:  силиций  дает
сложнейшие органические соединения. Как был бы он рад, узнав, что  в  наше
время в практической  жизни  уже  применяются  кремнеорганические  лаки  и
смолы, пластмассы и эластомеры,  клеи,  теплоносители  и,  самое  главное,
силициевые каучуки, имеющие сложную органическую структуру!
   Иван Александрович Вудрум, не зная  всего  этого,  уже  шел  дальше.  В
черновых материалах доклада Академии наук (октябрь 1906 г.) мы читаем:
   "Жизнь  может  возникнуть  во  Вселенной  везде,  где  для  этого  есть
необходимые и достаточные условия".
   Положение совершенно верное. На нашей планете эти условия-были особенно
благоприятны для появления такой  жизни,  единственным  носителем  которой
являются углеродистые  белковые  соединения.  Для  возникновения  белковых
веществ необходимы  определенная,  колеблющаяся  в  очень  узких  пределах
температура, обилие влаги, наличие плотной атмосферы и  т.д.  Но  нетрудно
представить себе, что жизнь существует и в совершенно  иных,  отличных  от
земных условиях, выливается в  необычайные,  непривычные  для  нас  формы,
например формы силициевой жизни. Для  зарождения  кремниевых  белков,  для
развития силициевой жизни не потребовалось столь  исключительных  условий,
как для зарождения жизни углеродистой.
   "Миры Вселенной, вероятно, населены  силициевой  жизнью  в  несравненно
большей степени, чем углеродистой!"
   Какая смелая и увлекающая догадка!
   [На пятьдесят лет позже  И.А.Вудрума  примерно  ту  же  мысль  высказал
Г.Спенсер Джонс (1946 г.): "Можно представить  себе  существа,  у  которых
клетки тел содержат силиций  вместо  углерода...  Можно  представить  себе
также, что в силу разницы в составе  этих  клеток  и  клеток,  из  которых
построен весь животный и растительный мир на Земле, те существа могут жить
при столь высоких температурах, какие не в состоянии вынести ни  один  вид
жизни на Земле".]
   Ведь действительно можно предположить, что условия, при  которых  могла
возникнуть силициевая жизнь, более суровы, чем те, какие понадобились  для
зарождения  углеродистой  жизни  на  Земле.   Гипотеза   о   существовании
силициевой жизни разрешит  многолетний  спор  ученых  о  наличии  жизни  в
суровых (с нашей, земной точки зрения) условиях  Марса,  да  и  не  только
Марса. Ведь и, в самом деле,  там,  где  углеродистая  жизнь  влачит  лишь
жалкое существование, возможен бурный расцвет жизни силициевой.
   Но даже такое опережающее взгляды современников  Вудрума  предположение
еще  не  объясняло   тайну   древнего   Паутоо   и,   главное,   требовало
подтверждений, доказательств.  Если  допустить,  что  в  легендарном  Веке
Созидания  и  была  на  островах  Паутоо  известна  силициевая  жизнь,  то
предстояло ответить на  множество  вопросов:  как  она  появилась,  почему
развилась  именно  на  этих  островах,  почему  только  в   полумифическом
княжестве Себату она способствовала расцвету невиданной культуры и  почему
эта культура не стала достоянием если не всего человечества, то по крайней
мере какой-то большой группы стран? А  для  этого,  считал  Вудрум,  нужно
главное - нужна хорошо оснащенная научная экспедиция на острова Паутоо.



4. ВСТРЕЧА С ПАРСЕТОМ

   Готовил экспедицию Иван Александрович долго, трудно и  во  многом,  как
оказалось впоследствии, неудачно. Об этом периоде его  жизни  нам  удалось
собрать не так уж много сведений.  Объясняется  это  не  только  тем,  что
Вудрум был человеком скромным, осмотрительным, он  не  спешил  афишировать
сделанные выводы, считая  совершенно  обязательным  сперва  подкрепить  их
вескими доказательствами.
   Причин, приведших к неудачам, было  много.  Главная  из  них  -  полное
непонимание  большинства  его  идей,  настороженное,   если   не   сказать
враждебное, отношение "официальной науки" царской России. Мы с  Мурзаровым
просмотрели все русские газеты и журналы за октябрь 1913 года и  нигде  не
нашли ни строчки о том,  что  21  октября  из  Петербурга  отправилась  на
острова Паутоо экспедиция, возглавляемая русским ученым.
   Ненамного лучше обстоит дело с  памятью  о  Вудруме  и  в  наше  время.
Силициевой проблеме теперь уже посвящены сотни книг, тысячи  статей,  а  о
замечательном исследователе,  о  его  учениках  и  помощниках  упоминается
вскользь, довольно необъективно, а зачастую и с искажением фактов.
   Мы с Мурзаровым и Юсгором считали своим долгом исправить это  положение
и изысканием  исторических  материалов  о  Вудруме  занимались  как  можно
тщательнее.
   В своей работе мы не удовольствовались только архивным  материалом.  Мы
разыскали всех еще оставшихся в живых, кто знал Вудрума,  его  соратников,
близких. Мы побывали в  квартире  на  Васильевском  острове,  где  со  дня
рождения и до отъезда в свою последнюю экспедицию жил Иван  Александрович;
собрали все уцелевшие вещи, которыми он пользовался, все оставшиеся  после
него письма, дневники, черновые наброски, заметки, зарисовки,  фотоснимки,
книги, с которыми он работал. Мы вошли в его время. На крыльях воображения
мы перенеслись в Петербург начала века, на крыльях реактивного самолета  -
на Паутоо (Юсгор был прав; я увидел океан!), и теперь...  Теперь  довольно
полно представляем все, что произошло в то время.


   Огромных усилий стоила Вудруму организация экспедиции, в  которой  надо
было провести подводные археологические раскопки; предстояло столкнуться с
враждебными силами, стоящими на страже древней  тайны.  Из  писем  Парсету
видно, как Иван Александрович бился в то время над главной задачей -  "где
достать средства". Парсет к этому времени  всячески  поддерживал  Вудрума.
Он, конечно, не был исключением. В России у Вудрума тоже нашлись друзья  и
помощники. Самыми преданными и увлекающимися, как всегда, оказались  самые
молодые.  Они,  понятно,  не  могли  изменить  того   отношения,   которое
складывалось  в  официальных  кругах  к  затеваемой   беспокойным   ученым
экспедиции, но они  давали  много.  Большинство  из  них  предлагали  свои
услуги,  свои  маленькие  сбережения.  Непохожими  путями  пришли  они   в
экспедицию;  столкнувшись  с  необыденным,  никто  из   них   не   остался
равнодушным, все разделили трудности и судьбу своего наставника и старшего
товарища. Мы увидели из путевых дневников  Ивана  Александровича  Вудрума,
как  он  ценил  этих  преданных  науке  молодых  ученых,  как   заботливо,
по-отечески относился к ним. Мы узнали из его записей многое о нем  самом,
человеке,  прожившем  жизнь  младенцем  и  мудрецом,  удивительно  умевшем
сочетать в себе пренебрежение к житейским трудностям с деловитостью.
   Несколько слов о дневниках и переписке  Ивана  Александровича.  В  наше
время, время больших скоростей, всепланетно налаженной радио- и телесвязи,
все реже встречаются случаи, когда дневники, а особенно переписка были  бы
обстоятельными, порой поднимались до стиля  и  образности  художественного
произведения. Но еще  сравнительно  недавно  было  иначе.  Вудрум  оставил
обширное эпистолярное наследство. Ну а что касается его путевых дневников,
то они, на мой взгляд, просто великолепны. В них настолько  полно,  подчас
скульптурно выписано происходившее, что, читая их, сопереживаешь  события,
видишь  и  чувствуешь  людей,  принимавших  участие  в  этих  событиях.  К
сожалению, объем записок о Сиреневом Кристалле  не  дает  мне  возможности
привести эти дневники полностью. Я постараюсь пользоваться ими  как  можно
шире, но вместе  с  тем  вынужден  буду  иногда  прибегать  и  к  простому
пересказу материала, к сокращенному описанию событий и характеров людей.
   Немного о людях, совершивших  с  Вудрумом  путешествие  на  Паутоо.  Из
России экспедиция отправилась в составе всего лишь пяти человек.  Это  был
основной костяк. Вудрум  рассчитывал  пополнить  ее  двумя  водолазами,  а
рабочую силу, необходимую при раскопках и  для  обслуживания,  набрать  на
месте.
   Своим помощником Вудрум сделал Николая Николаевича Плотникова. Этнограф
и географ, он еще  студентом  с  группой  ученых  совершил  путешествие  в
Юго-Восточную  Азию,  собрал  там  интересный   материал,   опубликованный
впоследствии    в    "Известиях    императорского    общества    любителей
естествознания, антропологии и  этнографии".  Будучи  учеником  профессора
Вудрума, он специализировался по истории народов Паутоо и,  по  мере  того
как Иван  Александрович  развивал  свою  теорию  происхождения  силициевой
жизни, становился все более и более приверженным сторонником его гипотезы.
Биологом экспедиции стал молодой ученый, уже несколько лет  сотрудничавший
с Вудрумом, Серафим Петрович Очаковский. В качестве  "хозяина"  экспедиции
был приглашен отставной моряк,  мастер  на  все  руки,  добрейший  человек
Василий Афанасьевич Жерднев.
   Сложные обстоятельства привели в  экспедицию  сына  профессора  Вудрума
Александра. Из сохранившейся переписки видно, как мать Александра, Наталья
Сергеевна Вудрум, всеми силами противилась тому, чтобы он  ехал  вместе  с
отцом. Мягкий, уступчивый, судя по всему не очень умевший вникать  в  дела
повседневные, житейские, Иван Александрович в этом случае был непреклонен.
Ни один из документов не подтверждает, что  Александр  сам  хотел  принять
участие в намечавшихся исследованиях или стремился в экзотические  страны.
Молодой  Вудрум  всего  за  два  года  до  отъезда   на   Паутоо   окончил
Петербургский университет и к моменту сформирования  группы  еще  не  имел
такого  опыта,  каким  располагали  остальные  члены  экспедиции.   Однако
рассудительный и далеко не опрометчивый Вудрум  все  же  настоял  на  том,
чтобы сын принял участие в нелегком, если не сказать рискованном, походе.
   Итак, экспедиция  была  наконец  сколочена.  Многолетние  усилия  Ивана
Александровича Вудрума, казалось, увенчались на этом этапе успехом: настал
день отплытия. Кто же, как не он  сам,  лучше  всего  может  рассказать  о
первых днях путешествия?
   Откроем его дневник:


   "3 (21) ноября 1913 года. Борт парохода "Азалия".

   Счастливый, утомительный и очень тревожный день - сегодня  мы  покинули
родной берег. Сколько лет я ждал этого дня, ст