а наяву. Мы уже  здесь
сможем подписать контракт или обязательство...
   - Кью-контракт? Это очень смешно.
   - Мы сделаем это в ПМ - как только вы проснетесь.
   - Но к тому времени идея и технология будут уже известны вам?
   - Нам нужны гарантии. В конце концов, все  совершенно  естественно:  вы
ведь передадите нам все это здесь, во сне - почему мы  не  можем  ответить
тем же?
   - Вы знаете, почему. В вашей команде  -  пятеро  ученых,  я  узнал  их,
потому что встречал раньше - в яви. У них прекрасная память, и  они  будут
запоминать не механически, а с полным пониманием  сути  дела.  Конструкцию
можно перенести в памяти из Пространства Сна в явь. Контракт -  нельзя.  Я
могу предложить вам другой вариант.
   - Слушаем со вниманием.
   - Вы позволяете мне беспрепятственно проснуться.
   - Только-то? Теперь вы, доктор, предлагаете смешные вещи.
   - Я еще не договорил. Там мы с вами встречаемся. Подписываем  контракт.
И вы сможете получить искомое.
   - Вы уверены, что захотите передать нам...
   - Вы ведь получите документ! Не в моих интересах  будет,  чтобы  о  нем
узнали. А кроме того... Вы же не думаете, что я смогу весь  остаток  своей
жизни - надеюсь, он будет достаточно велик - обойтись без сна? А здесь,  в
ПС, я всегда буду находиться в сфере вашей досягаемости.
   - Да - если только вам не придет в голову обратиться к  нашим  коллегам
из московского Бюро.  Они,  возможно,  захотят  обеспечить  вам  охрану  в
Пространстве Сна на все времена. А если не захотят, то им прикажут...
   Слушать  было  интересно,  но  меня  интересовали  и  другие  дела.   Я
повернулся к Боричу:
   - Ты давно тут?
   - Добрался, во всяком случае, раньше, чем они.
   - Слушай... С ними не было девочки?
   Борич усмехнулся:
   - Вряд ли они прибыли сюда, чтобы развлекаться.
   - Да я о другом. Девочки, моей дочери?
   Он едва не прикусил язык:
   - Что с нею?
   - Последняя информация: она спит слишком долго.
   - Ты думаешь?..
   - Да. Так была она или нет?
   - Разумеется, нет. Неужели я не сказал бы тебе сразу?  Ладно,  закончим
здесь - сразу же займемся ею.
   - Спасибо. Каким образом тебе удалось тут опередить всех?
   - Повезло еще в Аиде. Туннель Узла открылся как раз там, где  стоял  я.
Окажись ты на моем месте - тебе повезло бы точно так же.
   - Постой... Не тот ли Туннель, в который угодил тот парень?
   - Степ? Тот самый Туннель. И снова - тот же Степ. Только на этот раз он
направлялся в обратную сторону. Забавный паренек.
   - Надеюсь, ты помог ему?
   - Можно и так сказать.
   - Мне нужно было, чтобы он добрался до Института.  Я  сделал  его  моим
курьером и передал...
   Борич сделал большие глаза:
   - Он не сказал об этом ни слова. Наоборот, всячески  показывал,  что  в
явь ему пока очень не хочется. Объяснил, что ему по не зависевшим от  него
причинам не удалось выполнить задание, и ему  нужно  хоть  что-то  сделать
здесь, чтобы его не выгнали.
   - Ты хочешь сказать, что он...
   - Здесь. Я притащил его без малого на собственном  горбу.  Не  хотелось
оставлять парня на произвол судьбы. Он не слишком  приспособлен  к  нашему
делу. Хотя вообще-то может постоять за себя - в драке, скажем. Но  Туннель
оказался для него слишком сильным противником.
   - И он сейчас...
   - Я оставил его... - начал было Борич. И тут же прервал сам себя: -  Да
вот он!
   И действительно - в дверную щель видно было, как в освещенной комнате -
в дверях в противоположной ее стене - появился тот самый парень, о  судьбе
которого мы только что толковали.
   Он  вошел,  остановился,  недоуменно  огляделся,  не  понимая   -   или
притворяясь, что не понимает, куда он попал.
   Я приник к щели  и  увидел,  что  на  Степа  были  уже  направлены  два
пистолета. Борич смотрел поверх моей головы.
   - Ничего, - прошептал он. - Они же  сами  установили  здесь,  в  замке,
частичный блок. Эти штуки не фурычат. Стрелять  можно  только  на  вольном
воздухе. Зато здесь - простор для рукопашной...
   И в самом деле: боек щелкнул, но выстрела  не  произошло.  Зато  Веник,
похоже, успел прийти в себя и уже находился в стойке.
   - Трое на трое, - прошептал я.
   - Годится, - так же тихо отозвался Борич.
   - Раз, два...
   И мы - я пригнувшись, Борич во весь рост -  ворвались  в  комнату,  где
трое сидевших напротив Груздя только начали подниматься со стульев.
   Но - и это было весьма странно - наше появление, как нам показалось, их
почти не заинтересовало. И смотрели они не на  нас,  а  в  противоположную
сторону: в окно.
   Я тоже невольно перевел глаза в ту сторону. Не к окну,  выходившему  на
озеро, но к противоположному, из которого  виднелся  прилегавший  к  замку
парк.
   Там мелькали  тени.  Беспорядочно  перебегали,  и,  судя  по  множеству
возникавших огоньков, стреляли. И предмет их внимания и страха  был  виден
достаточно ясно. Не один предмет; я успел насчитать их не менее семи.
   Тяжелые боевые машины медленно приближались к  дворцу.  Танки  казались
еще страшнее оттого, что двигались совершенно  бесшумно.  Мне  никогда  не
приходилось видеть бесшумный танк. Но тут они были.
   Танки-призраки атаковали столь же призрачных защитников замка  Шенонсе.
Бесшумно работали моторы, бесшумно вылетали из  стволов  пули.  Уже  через
секунду я перестал удивляться. Один из танков повернулся ко мне бортом,  и
я увидел номер на его башне. Это  был  тот  самый  номер  203,  который  я
заметил на одном из танков  полка,  увиденного  мною  на  марше,  когда  я
находился в Узле. В машинах сидели и шли цепью вслед  за  ними  постоянные
обитатели Пространства Сна - люди, не раз уже убитые здесь, а  задолго  до
того убитые там, в Производном Мире, в давней и жестокой войне.
   Зрелище было настолько необычным даже для профессионалов, что  и  мы  с
Боричем, и медленно опускавший руки Степ, и люди,  которых  мы  собирались
атаковать, - все стояли неподвижно, не в силах отвести  глаз  от  призрака
войны.
   Мы очнулись только тогда, когда прозвучали уверенные шаги и  в  комнате
появился  Минаев.  Увидев  его,  я  даже  не  удивился.  Понимал,  что  он
непременно должен был появиться здесь.
   Минаев сказал, обращаясь к нашим противникам:
   - Советую капитулировать, господа. Как  это  только  что  сделало  ваше
войско. Хотя размышлять тут не о чем, даю вам одну минуту.
   Пока текла эта минута, я успел приблизиться к нему, чтобы спросить:
   - Где ты перехватил армию?
   Он слегка усмехнулся:
   - Помог твой приятель.  Приказал  комдиву  отклониться  от  маршрута  и
помочь нам.
   Я понял, о ком он. Но для верности переспросил:
   - Дремин?
   - Это его люди. Они попали сюда при нем и навсегда останутся преданными
его имени. Тут мы ничего уже не можем поделать. Да и вряд ли нужно.
   Я кивнул. Это и на самом деле было не нужно. Я лишь сказал:
   - Как только он согласился?
   - Наверное, нашел в таком обороте какую-то пользу для себя. Может быть,
что-то в нашем будущем?
   Минута на размышления закончилась. И все трое собеседников Груздя разом
кинулись на нас. Видимо, с мыслью  о  капитуляции  они  так  и  не  смогли
смириться.



Я БЫЛ ИМ ТРИ ГОДА

   Все три наших противника были уже аккуратно упакованы: в  ближнем  бою,
как выяснилось, они изрядно уступали нам. Борич со Степом отправились вниз
- чтобы  нейтрализовать  ученых  и  немногих  остававшихся  там  боевиков,
помощью  которых  пользовались  наши  противники:   разношерстный   сброд,
набранный по редко посещаемым  закоулкам  Пространства  Сна,  где  ютились
никогда  не  имевшие  имен   вояки,   вроде   гвардейцев   кардинала   или
отрицательных героев множества триллеров моей эпохи. Мы остались с Груздем
втроем: Минаев, Борич и я.
   Мне хотелось поскорее закончить дело, чтобы броситься на поиски дочери.
И я не стал разводить с профессором дипломатию.
   - Итак, мы вас нашли, профессор.  Попрошу  вас  ответить  на  несколько
вопросов прежде, чем вы вернетесь в мир яви.
   Слегка улыбнувшись, он покачал головой:
   - Я не собираюсь возвращаться в Производный Мир - во всяком  случае,  в
тот, который вы подразумеваете.
   Настал мой черед ухмыльнуться:
   - Вы и меня будете убеждать в том, что вы не профессор  Груздь?  Совсем
другое лицо?
   Он утвердительно кивнул:
   - Именно это я и говорю. Однако...
   - Профессор, перестаньте...
   Подняв руку, он заставил меня остановиться на полуслове.
   - Однако, хотя я не Груздь, но я был им почти три года. И у  меня  есть
свидетель того, что дело обстоит именно так.
   Он кивком указал на Минаева. Бывший шофер улыбнулся и проговорил:
   - Совершенно верно.
   Впервые я не нашелся, что сказать.
   - Прикажете понять вас буквально?.. - только и пробормотал я.
   - Совершенно буквально. Два с лишним года я играл его роль. Жил  в  его
теле. Но этому пришел конец. Меня отзывают.
   - То есть как... Куда?
   Вместо него ответил Минаев:
   - Домой. В нашу явь, не в вашу.
   - Откуда же вы?
   Мнимый Груздь пожал плечами. И сказал лишь:
   - По меркам яви - издалека.
   - Из другого миникона?
   - Макрокона. Просто мы там тоже были заинтересованы в результатах того,
что происходит у вас. Пришлось немного вмешаться.
   Я не справился с острейшим приступом любопытства:
   - Заинтересованы? Тоже хотели... воспользоваться результатами? Как  вот
эти ваши недавние преследователи и собеседники?
   Он покачал головой:
   - Сейчас это нужно вам. Но впоследствии... это сыграет немалую  роль  в
овладении способами влияния на реализацию макроконов в  Производном  Мире.
Это будет своего рода возможностью заказывать будущее; а двигаться  всегда
легче, когда цель путешествия уже видна.
   - Нельзя ли подробнее?
   - Об этом - нельзя. О Грузде, как человеке  -  думаю,  что  можно  -  в
разумной степени. Видите ли, настоящий Груздь был на пороге  открытия.  Мы
лишь наблюдали. И все более убеждались в том, что последнего  шага  он  не
сделает.
   - Не тот уровень знаний?
   - Знаний у него хватало. Но был подсознательный порог, через который он
не мог переступить. И это ему мешало.
   По моему молчанию он понял, что я все еще не разбираюсь в теме.
   - Вам случалось бывать у меня... вернее, у него дома?
   - Д-да...
   - Вас не удивил подбор политической литературы?
   - Откровенно говоря - да.
   - По нему можно сделать однозначные выводы о его социально-политических
симпатиях и антипатиях, верно?
   - Без усилий. Но почему такой человек, как он, в наши дни...
   - Вы знаете его биографию?
   - Нет. В яви она везде стерта. Это он... Нет, вы?
   - Это я.
   - Зачем?
   - Когда он проснется, ему не нужно будет, чтобы кто-нибудь догадался об
этом - теперь, когда всех интересует его судьба - и он  сам.  А  ведь  все
дело заключается именно в биографии. Свое отношение к  минувшей  эпохе  он
унаследовал от родителей.
   - Ну, допустим. И что же? За убеждения  не  карают.  Он  может  в  душе
обожествлять кого угодно...
   - Не совсем верно. Он обожествлял те времена подсознательно и понимал -
это было уже не подсознание, вернее, не только  оно,  -  что  работает  на
благо общества, которое в большинстве своем  наотрез  отказалось  от  того
прошлого, от его людей, событий, героев...  Получалось,  что  он  работает
против самого себя. И  справиться  с  этим  оказалось  выше  его  сил.  Он
очутился в тупике - не научном, а психологическом. И своими силами не  мог
из него выбраться.
   - И вы решили заменить его?
   - Мы были вынуждены. Мы решили его вылечить, но  дело  не  должно  было
останавливаться: в России остановка -  это  конец.  Но  такие  болезни  не
лечатся таблетками, даже гипнозом не лечатся. И вот мы однажды перехватили
его - и поместили в тот миникон Пространства Сна, в котором  он  только  и
мог вылечиться - но не сразу, далеко не сразу. Мы же  воспользовались  его
телом, в которое вошел я. Хотя в числе кандидатов был и Минаев.
   - И сейчас настоящий Груздь...
   - Думаю, что теперь он уже где-то  очень  близко.  Он  вернется;  иными
словами - проснется здоровым. И дело продолжится.
   - Получается, что открытие - не его?
   - Целиком его. Он ведь знал, какой шаг нужно сделать последним;  просто
не мог решиться на него. Я не внес ничего своего, да и не мог бы при  всем
желании.  Я  служил,  если  угодно,  лишь  каналом  связи  между   ним   -
находившимся там, куда мы его поместили, - и вашей явью. А Минаев -  пусть
он продолжает так называться - охранял и меня здесь, и Груздя - там,  куда
мы его направили: без помощи там он скорее всего пропал бы.  Зато  там,  в
тех условиях, знаете ли, разум его работал с высочайшей продуктивностью  -
иначе там нельзя было спастись. Все сделал он сам.
   - Но, вернувшись, он не узнает... Он растеряется...
   - Ничуть. Я же сказал: я служил каналом связи. Я не полупроводник и  не
улица с односторонним движением; связь была двусторонней. Еще вопросы?
   - Вопросов много... - проговорил Борич медленно.
   И мы стали задавать их. А он - отвечать. Хотя и не на все.  Не  так  уж
редко он отделывался словами:
   - Это преждевременно.
   Или:
   - У вас пока еще не поймут этого. Так что нет смысла.
   Не менее трех раз он решительно заявил:
   - Ну, все. Хватит.
   Но мы с Боричем не унимались.
   Когда все же пришел конец - не вопросам,  конечно,  а  его  времени,  я
покачал головой, а Борич проговорил:
   - Рассказать - никто не поверит...
   - Ну, кто-то  из  ваших  специалистов  поверит.  А  другим  и  не  надо
рассказывать. Что же касается вашей работы - вы просто найдете его.  А  уж
Груздь сам знает, что ему говорить и что делать. Будьте уверены.
   Неожиданно он сладко потянулся:
   - Наконец-то. Еще чуть-чуть - и я проснусь у себя. В моей яви.  Подниму
голову и увижу...
   Счастливо улыбаясь, он умолк. Я перевел взгляд на Минаева; тот улыбался
так же мечтательно. Я не вытерпел:
   - Вы увидите... что? Да постойте! Скажите хотя  бы:  где  же  настоящий
Груздь? В какой стороне искать его?
   Ответа не было. Как не было больше и этих  людей.  Если,  конечно,  они
были людьми.
   Впрочем, какая разница? В Пространстве Сна все равны.
   Зато прямо передо мной оказался другой человек - тот, кого я  уж  никак
не ожидал увидеть здесь.
   - Здравствуйте, дрим-драйвер, - четко выговорил капитан Халдей.
   - Капитан? Каким образом?..
   - Неважно, - сказал он. - Слушайте внимательно, дрим-драйвер. Вас  ждут
в Большом Карпатском переулке. Те, кого вы так хотите увидеть и вернуть  в
явь. Знаете, как попасть туда?
   - Знаю, - механически пробормотал я.
   - Со своей стороны  могу  лишь  поблагодарить  вас  -  за  то,  что  вы
правильно поняли меня, когда я был  вынужден  сыграть  невыигрышную  роль.
Тогда иного выхода не было.
   - Послушайте, капитан...
   Но он исчез мгновенно, словно его здесь и не было.
   - Ты понял? - на всякий случай спросил я Борича.
   - Понял. Поехали!



МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА

   Мальчику было лет двенадцать.  Он  шел  по  узкому  переулку,  прижимая
локтем к боку старую, затрепанную  детскую  книжку.  Мальчик  то  и  дело,
боязливо оглядываясь по сторонам, съеживался и отводил  глаза,  когда  его
касался чей-то случайный взгляд. Человек, который привел  его  сюда,  тот,
что носил погоны с капитанскими звездочками,  внезапно  исчез,  и  мальчик
остался в одиночестве. Вокруг все было знакомо и чуждо; знакомо  -  потому
что он родился здесь и успел прожить несколько лет,  чуждо  -  потому  что
здесь не осталось больше ничего и никого своего, близкого или,  думал  он,
хотя бы дружеского. Да и все-таки многое было иначе:  вместо  булыжника  -
асфальт,  водоразборная  колонка,  стоявшая  прежде  вот  тут,   бесследно
исчезла, так же, как старые дома, занимавшие тогда всю левую сторону.
   Он шел, сам не зная, куда идет и почему вообще  оказался  здесь.  Потом
что-то - изнутри - заставило его остановиться и поднять взгляд  до  уровня
второго этажа. Глаза его нашли два крайних окна слева;  одно  было  двух-,
другое трехстворчатым. Эти окна он видел много раз - внутренним  взглядом,
находясь очень далеко отсюда и утратив уже веру  в  то,  что  когда-нибудь
сможет смотреть на них наяву. Здесь он  жил,  здесь  все  они  жили  -  до
тридцать седьмого. Два этих окна были их окнами; два  других  выходили  на
противоположную сторону, во двор. Двор помнился  ему  так  же  четко,  как
переулок, и квартира, и все, что тогда стояло в ней; но давно уже - с того
самого года - здесь жили совсем другие люди. Они не знали его и не  хотели
знать. Они никогда не были в Заполярье, в зоне,  а  если  и  были,  то  не
зеками, а теми, кто охранял злейших врагов народа. Не мерзли и не гибли на
лесоповале, не задыхались и не умирали от недоедания в угольных шахтах, но
в теплых полушубках и  с  винтовками  стояли  или  расхаживали,  следя  за
порядком. Весь мир в представлении мальчика делился на две, только на  две
общности людей: охраняемых,  заключенных  -  и  тех,  кто  их  заключал  и
охранял. Кому где быть - решала судьба; она казалась мальчику чем-то вроде
свернутой бумажки с написанным номером,  которую  вытаскивали  из  чьей-то
серой замызганной ушанки. Не там, не в  зоне  -  где-то  совсем  в  другом
месте, но все происходило именно так. Потому что иного  повода  для  того,
чтобы оказаться по ту или эту сторону, он не знал.
   Он сам не был в той зоне, но всего лишь в специальном детдоме для детей
врагов народа, и ни леса, ни угля там не добывали.  Но  каким-то  образом,
неведомым ему сейчас способом он ухитрился побывать и  в  лесу  (где  была
мать), и в шахте (там до последнего своего дня трудился отец), находился с
ними рядом и даже сам водил пилой и долбил породу кайлом, и это - как  ему
сейчас казалось - продолжалось очень долго, дольше, чем он вообще  жил  на
свете.  Дольше  жили,  может  быть,  только  его  глаза;  если  бы  сейчас
кто-нибудь заглянул в них, то встретился бы с усталым, но твердым взглядом
много повидавшего и еще больше передумавшего человека.
   Он все стоял и смотрел на  окна,  ощущая,  как  внутри  его  происходит
странное  раздвоение:  проходят  все  эти  страшные  картины,  порождающие
ненависть к прошлому и ко всем словам и действиям, из которых это  прошлое
выросло, - но проходят, как бы скользя по сознанию того, что вот именно  с
ним, лично  с  ним,  и  с  его  родителями  ничего  подобного  никогда  не
происходило, и те времена, а также последующие, еще несколько десятилетий,
более полувека, были для всех них благоприятными, и родители его  занимали
в этом мире видные и полезные посты, и  во  благовремении  опочили  вполне
достойно и в приличных условиях, и сам он всю  жизнь  пользовался  многими
привилегиями, сыгравшими, быть может, немалую роль в том, что он стал тем,
кем в конце концов стал. Сейчас - и не только сейчас, но уже многие годы -
сознание этой двойственности обитало в нем и порою делало жизнь совершенно
невыносимой - хотя  внешне  все  выглядело  более  чем  благополучно;  оно
заставляло его все глубже уходить в работу - и оно же  мешало  эту  работу
завершить...
   Он вдруг резко, со страхом, повернулся:  ему  показалось,  что  к  нему
приближается охранник или,  может  быть,  воспитатель;  мальчику  не  было
вполне ясно, каким образом он оказался здесь: выпустили  его,  или,  может
быть, он бежал - и тогда его сейчас же схватят  и  вернут  туда,  куда  он
никак не хотел возвращаться.
   Но это оказался не охранник и даже не милиционер; это  была  незнакомая
девочка - примерно его возраста, она выглядела, как это чаще всего бывает,
немного старше. И, возможно, поэтому оказалась более смелой,  хотя  взгляд
ее выдавал некоторую растерянность.
   - Здравствуй, мальчик, -  произнесла  она  с  излишней  решительностью,
словно это было не пожелание, а приказ.
   - Здравствуй, - ответил он тихо.
   - Пожалуйста, помоги мне.
   - А как? - спросил он, удивившись.
   - По-моему, я заблудилась. Во сне.
   - Это Большой Карпатский переулок, - сказал он, не задумываясь.  -  Был
е