широких пределах. Но как это делалось - он не понял, да и не мог понять, так
как не был знаком с основами  "гравитационной  науки",  о  которой  говорила
Бьесьи.
   - Насколько  я  понял,  -  сказал  он,  -  вы  используете  притяжение  и
отталкивание небесных тел. Но мы видели, что ваш корабль летал над Сетито  в
горизонтальной плоскости...
   - О! - улыбнулась Бьесьи. - Об этом не  стоит  и  говорить.  Вес  корабля
нейтрализован,  и  его  может  приводить  в  движение  двигатель   ничтожной
мощности. Такой у нас есть.
   - Откуда берется энергия для полета  корабля?  Я  говорю  о  межпланетном
полете.
   - Я же вам сказала, - удивилась Бьесьи. -  Энергия  гравитационных  полей
есть везде. Корабль может лететь бесконечно долго. Энергия для создания  его
собственного поля черпается из  окружающего  пространства.  Остается  только
переменить ее знак нужным образом.
   - Об этом я и спрашиваю.  Как  достигается  превращение  прямого  поля  в
обратное?
   - Это делают аппараты, расположенные в нижней части корабля.
   И Бьесьи принялась объяснять устройство и принцип  работы  аппаратов.  Но
здесь Синяев уже окончательно  ничего  не  понял.  Он  слушал  нежный  голос
каллистянки, говорившей как будто на  совершенно  ему  незнакомом  языке,  и
думал, сознаться в своем невежестве или дать ей  договорить.  Ему  почему-то
было стыдно признаваться, и он позволил довести объяснение до конца.
   - Теперь вам ясно? - спросила Бьесьи.
   Синяев не выдержал при этом прямом вопросе.
   - Ничего не понял, - неожиданно для себя ответил он, к немалому удивлению
Широкова.
   Бьесьи явно огорчилась.
   - Я не сумела вам объяснить, - сказала она. - Извините меня. На  Каллисто
вы найдете людей, которые сделают это гораздо лучше.
   - Будем надеяться, - сказал Синяев.
   Он боялся, что такой ответ может еще больше огорчить  Бьесьи,  но  ничего
другого не мог сказать. Ему казалось невозможным принижать в ее глазах науку
Земли при первом же знакомстве.
   Но каллистянка, казалось, нисколько не  обиделась.  Разговор  продолжался
как ни в чем не бывало.
   Они долго беседовали. Широков и Синяев чувствовали себя  как-то  особенно
хорошо с молодыми супругами, которые также, очевидно, симпатизировали  людям
Земли.
   - Как жаль, что нам придется расстаться с вами, - сказала  Бьесьи,  когда
они собрались на свой звездолет.
   - Увидимся на Каллисто, - ответил Широков.
   Он случайно посмотрел при этом на Гесьяня и заметил, как на  высоком  лбу
каллистянина появилась глубокая морщина.
   Бьесьи также взглянула на мужа.
   - Если вам так хочется... - начала она.
   - Нет, этого нельзя, - перебил Гесьянь.
   - А что такое? - спросил Широков.
   - Нельзя, - повторил Гесьянь.
   - Ему очень хочется лететь с вами на Кетьо, - пояснила Бьесьи.
   - Почему же нельзя? Раненые будут находиться под наблюдением двух врачей.
Или вы им не доверяете?
   - Я взял на себя руководство спасательной экспедицией и должен довести ее
до конца. Я знаю, что Месьинь сделает все не хуже меня.
   - Так в чем же дело?
   - Я отвечаю за раненых.
   - Перед кем? - спросил Широков.
   - Перед своей совестью.
   Это был закономерный ответ.
   Каллистяне  формально  могли  вести  себя  как  хотели,   ничто   их   не
ограничивало. Но всегда и во всем они руководствовались велениями совести  и
общечеловеческой морали.
   Широков и Синяев не стали уговаривать  Гесьяня,  -  они  знали,  что  это
бесполезно.
   Выйдя из корабля, они увидели Леньиньга, который только что опустился  на
землю.
   - Диегонь послал меня за вами, - сказал он. - Не хотите  ли  сопровождать
его к месту катастрофы?
   - Конечно! С большим удовольствием!
   Полетели на крыльях. Кроме  Диегоня,  Широкова  и  Синяева,  в  экскурсии
участвовали Линьг, Мьеньонь и Гесьянь.
   Прежде чем подняться в воздух, Диегонь обратился к Широкову и Синяеву.
   - Если мы встретимся с гисельями, - сказал он, -  немедленно  опускайтесь
на землю и ложитесь. Отражать нападение будем мы. А если это произойдет  над
лесом, уходите вперед на полной скорости. Ни при  каких  обстоятельствах  не
вмешивайтесь,  что  бы  ни   произошло.   Думайте   только   о   собственной
безопасности. - Заметив, что Широков собирается возразить, Диегонь  прибавил
очень серьезно: - Каллистян сотни миллионов, а вас двое. Не забывайте этого.
   - Хорошо, - сказал Широков. - Обещаем.
   - Обещаем, - повторил Синяев.
   Они не могли не признать справедливости слов Диегоня. Не стоило несколько
лет провести на звездолете, чтобы в самом  конце  пути  поставить  на  карту
результат их миссии. Достигнув планетной системы Рельоса, Широков  и  Синяев
уже не  имели  права  распоряжаться  собой.  Заменить  их  было  некем.  Они
принадлежали не себе, а науке Земли и Каллисто.
   Двадцатикилометровый перелет над  лесом  прошел  благополучно.  Только  в
самом конце, уже над полем,  где  произошла  катастрофа,  увидели  несколько
гиселий.
   Помня свое обещание, Широков и Синяев немедленно опустились и  спрятались
на опушке.
   Но хищники не заметили людей. Они повернули в сторону и вскоре исчезли.
   Каллистяне тщательно осмотрели место, где стоял звездолет. От него  и  от
лагеря не осталось ровно ничего  -  огромная  воронка  сожженной  земли.  Ни
единого обломка, ни одного  самого  маленького  куска  металла.  Космический
корабль исчез бесследно.
   - Тут ничего не выяснишь, -  сказал  Мьеньонь.  -  Несомненно,  произошла
аннигиляция. Но почему и как, остается только предполагать.
   Широков  незаметно  наблюдал  за  Линьгом.  По  его  понятиям,   командир
погибшего корабля должен был нести ответственность за  гибель  звездолета  и
смерть одного из членов  экипажа.  В  какую  же  форму  может  вылиться  эта
ответственность, если, как он знал, на  Каллисто  нет  никаких  следственных
органов,   судебных   учреждений,   не   говоря   уже    о    тюрьмах    или
исправительно-трудовых лагерях, никакого аппарата для наказания виновных?
   Лицо Линьга было грустно, но такая  же  грусть  чувствовалась  и  у  всех
остальных. Она относилась к погибшему каллистянину, а не  к  сознанию  своей
вины. Неужели на Каллисто любой поступок остается безнаказанным? Это была бы
уже не свобода личности, а анархия.
   Воспользовавшись тем, что  Гесьянь  отошел  немного  в  сторону,  Широков
обратился к нему со своими вопросами.
   - Я понимаю, - ответил Гесьянь, выслушав Широкова,  -  чем  вызвано  ваше
недоумение. Несколько веков тому назад у  нас  было  то,  что  вы  называете
"судом". Люди судили поступки других людей. Теперь мы смотрим на эти вопросы
несколько иначе. Лучшим судьей человека является он сам. Суд  совести  самый
страшный и беспощадный, гораздо более суровый, чем суд других людей.  Мы  не
знаем, виноват Линьг или нет. Он знает это лучше нас. И  если  виноват,  мне
жаль его.
   Он замолчал, задумчиво глядя вдаль.
   - Я расскажу вам случай, который произошел  на  Каллисто  лет  шестьдесят
тому назад. Это поможет вам понять  нашу  точку  зрения.  Я  читал  об  этом
случае. Тогда только что появились в  обиходе  олити  -  летающие  лодки,  -
пояснил он. -  Правил  движения  в  воздухе  еще  не  успели  выработать.  И
случилось так, что две олити  столкнулись.  Один  каллистянин  остался  жив,
второй умер. Никто не знал, по чьей вине случилось несчастье. Оставшегося  в
живых никто не обвинял ни в чем. Погибший был ему незнаком. Они были  совсем
чужие люди. И вот этот человек покончил с собой. Очевидно, виноват был он  и
не перенес этого. Никакой суд людей не вынес бы ему такого приговора.
   - Вы одобряете его поступок?
   - Трудно ответить на такой вопрос.  Самоубийство  на  Каллисто  редчайшее
явление. Мы не считаем человека автоматом, но не признаем за  ним  права  на
добровольный уход из жизни. Это в  некотором  роде  трусость.  Но  и  трудно
представить, как может жить человек, зная, что убил  другого.  Вопрос  очень
сложный.
   - Вероятно, случались и другие столкновения?
   - Нет, с тех пор  не  было  ни  одного.  Существуют  правила  движения  в
воздухе; как же оно может произойти?
   Широкова поразили эти слова, сказанные так, как будто  выполнение  правил
движения само собой подразумевалось.
   Но ведь и на Земле есть правила. Но, несмотря на  них,  происходят  сотни
катастроф и на земле, и в воздухе. Почему же  у  каллистян  достаточно  было
ввести правила - и ни одного несчастья больше не произошло?
   При всем желании Гесьянь не мог привести  более  красноречивого  примера.
Высокая сознательность и бережное отношение друг к другу,  хорошо  известные
Широкову черты каллистян, проявлялись здесь с особой рельефностью.
   Он совсем другими глазами посмотрел  на  Линьга,  стараясь  по  его  лицу
определить, виновен он  в  смерти  инженера  Льетьи  или  нет.  Посмотрел  с
тревогой, так как не сомневался больше, что если командир погибшего  корабля
виновен, то его постигнет суровый приговор, который он  сам  вынесет  и  сам
приведет в исполнение.
   Лицо Линьга показалось ему спокойным. Нет,  вероятно,  он  ни  в  чем  не
виноват.  Широков  почувствовал  облегчение,  хотя  и  не   мог   с   полной
достоверностью утверждать, что понимает выражение лиц каллистян.
   На обратном пути он продолжал думать о том же.
   На вершине шара группу встретил Ньяньиньг.
   - Вас вызывает Каллисто, - сказал он, обращаясь к Гесьяню.
   Молодой врач немедленно улетел на станцию.
   Вьеньонь и Синьянь были уже перенесены на корабль Гесьяня. Через два часа
он покинет Сетито.
   - Мы улетим одновременно с ними, -  сказал  Диегонь.  -  Кетьо  находится
сейчас примерно в том же направлении,  что  и  Каллисто,  только  по  другую
сторону Рельоса. Часть пути у нас общая.
   - Значит, мы пролетим мимо Каллисто? - спросил Синяев.
   - Нет, - Диегонь нахмурился. - Мы могли бы это сделать,  но  не  сделаем.
Это свыше наших сил.
   Синяев пожалел о своем вопросе. Мог бы сам сообразить.
   - Напрасно вы это делаете, - сказал он.
   Диегонь ничего не ответил.
   Через час Гесьянь вернулся. У него было очень радостное выражение лица.
   - Я лечу с вами, - сказал он. - Так решили  на  Каллисто.  Раненых  будет
сопровождать Мьесинь.
   Широков подумал, что такое решение может обидеть Синьга. Ему как будто не
доверяют. И, словно в ответ на его мысли. Синьг сказал:
   - Я сам просил об этом. Очень рад, что мое желание встретило поддержку.
   "Нет, - подумал Широков, - каллистяне не люди. Они чище нас.  Недаром  на
их языке нет слова "самолюбие"".
   - Значит, - сказал Диегонь, - экипаж нашего корабля будет состоять теперь
из шестнадцати человек.
   - А кто еще? - спросил Синяев.
   - С нами летит Дьеньи, - ответил Диегонь, - ей не хочется расставаться со
мной.
   Он был доволен решением внучки. Это было понятно. До сих пор  он  не  мог
как следует поговорить с ней, расспросить ее о своем сыне и  других  близких
людях. По дороге на Кетьо будет много времени.
   - А почему с нами не летит Бьесьи? - спросил Широков.
   - Она торопится на Каллисто, - ответил Гесьянь. - Соскучилась по дочке.
   Прошел  еще  час,  и  Рельос  низко  склонился  к  западному   горизонту.
Приближалась ночь.
   - Пора в путь, - сказал Диегонь.
   Он посмотрел на лица своих земных друзей и ласково спросил:
   - Вам грустно расставаться  с  Сетито?  Она  так  похожа  на  Землю.  Это
сходство мы сразу заметили, когда впервые увидели природу Земли.
   - Да, немного грустно, - за себя и своего товарища ответил Синяев.
   - Вы можете еще раз прилететь сюда. Вместо того чтобы отдыхать в полярных
областях Каллисто, гораздо лучше будет здесь. Наши звездолеты всегда к вашим
услугам.
   - Это очень хорошо. Спасибо!
   - Сетито интересная планета. Вы видели только гиселий и одного кетьра,  а
животный мир очень разнообразен и совсем не похож на животный мир Каллисто.
   - А на Кетьо?
   - Она во всем подобна Каллисто. Растительность, животные, птицы,  люди  -
все такое же.
   - Если не считать культуры и техники.
   - Конечно, но это вопрос времени.
   - Любопытно, - сказал Синяев, обращаясь к Широкову на  русском  языке,  -
как относятся каллистяне к дикарям Кетьо. Какую работу  они  ведут  с  ними?
Ведь по существу Кетьо - колония Каллисто.
   - Ну, о колониализме здесь и речи быть не может. Но ты  прав,  это  очень
интересно. Я даже рад, что мы не сразу попадем на Каллисто.
   Представления о вежливости у каллистян были иные, чем на Земле. Широков и
Синяев часто прибегали к русскому языку, а иногда  и  к  французскому,  если
рядом находился Бьяининь, а они не хотели, чтобы их поняли. С  точки  зрения
каллистян это было естественно. Они  расценивали  поступки  людей  просто  и
никогда не обижались.
   Звездолет Бьесьи поднялся первым.  На  нем  улетали  на  Каллисто  восемь
человек: трое из его старого экипажа и пятеро с погибшего корабля.
   Синьяня и Вьеньоня все еще держали в состоянии глубокого сна. Они  ничего
не знали о людях Земли.
   Экипаж белого шара собрался в центральном посту и через  экраны  наблюдал
за стартом.
   Бледно-зеленый "ящик" незаметно отделился  от  земли  и  поднялся  строго
вертикально  на  высоту  около  километра.  На  мгновение  звездолет   замер
неподвижно, четко вырисовываясь на фоне  уже  потемневшего  неба,  потом  со
стремительной быстротой промелькнул и исчез. Никакого следа от его полета не
осталось в воздухе.
   Диегонь выжидал.
   Через пять минут засветился экран, и  Бьесьи  сообщила,  что  ее  корабль
находится за пределами атмосферы.
   - Вьельи! - сказал Диегонь.
   Это слово, которое Широков когда-то услышал от Леньиньга  в  ставший  уже
таким далеким день выхода каллистян из шара и которое  он  понял  тогда  как
"смелее", означало "вперед".
   Каллистяне поспешно разошлись по своим местам, где должны были находиться
при старте. Широков, Синяев, Гесьянь и Дьеньи остались возле Диегоня.
   Оба друга с грустью  смотрели  на  зеленый  пейзаж,  окружавший  корабль.
Что-то похожее на  чувство,  .которое  они  испытали  при  старте  с  Земли,
охватило их. Много времени пройдет, пока они увидят еще раз столь знакомую и
родную картину. Впереди были красные,  желтые  и  оранжевые  цветы  Кетьо  и
Каллисто.
   Повторилось то же,  что  происходило  при  старте  с  Земли.  Тучи  пыли,
смешанной с вырванной травой, закрыли экраны непроницаемой  стеной.  В  этом
облаке звездолет  плавно  поднялся.  Двигатели  работали  беззвучно,  и  это
создавало иллюзию легкости их работы. Чудовищная сила, оторвавшая  от  земли
исполинский корабль, не чувствовалась.
   Через несколько минут туча, поднятая при старте, осталась внизу.
   Звездолет поднимался все быстрее  и  быстрее.  Небо  постепенно  темнело.
Исчезла нежная голубизна, туманная дымка  скрыла  поверхность  Сетито  с  ее
лесами, равнинами, реками и "ископаемыми" хозяевами - гигантскими  кетьрами,
уродливыми гисельями, которых видели люди, и многими другими представителями
животного мира, которых они не успели увидеть.
   Еще немного - и знакомая картина звездного мира окружила корабль.
   Диегонь немного увеличил ускорение, чтобы догнать Бьесьи. Через два  часа
увидели на экране блестящую в лучах Рельоса быстро летящую точку;  и  вскоре
оба корабля летели рядом, на расстоянии нескольких километров друг от друга.
   - Сколько времени будет продолжаться ускорение? - спросил Синяев.
   - Мы будем лететь  девяносто  два  часа  с  ускорением  и  столько  же  с
замедлением, - ответил Диегонь. - Невесомого состояния больше не будет. Если
вы соскучились по нему, - пошутил он, -  то  подождите  обратного  рейса  на
Землю.
   - Вы  не  опасаетесь,  что  в  пустом  пространстве  оба  корабля  должны
притягиваться друг к другу?
   - Опасался, - ответил Диегонь. - Но Бьесьи сказала, что эта опасность нам
не угрожает.
   -  Ах  да!  -  сказал  Синяев.  -  Я  забыл,  что  их   корабль   окружен
антигравитационным полем.
   Все быстрее мчались вперед огромный шар и его  маленький  спутник.  Через
тридцать два часа они разойдутся в пространстве, направляясь каждый к  своей
цели.
   Далеко позади виднелся зеленоватый диск Сетито, становившийся все  меньше
и меньше.
   Впереди была Кетьо - последняя остановка перед долгожданным финишем.


   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   "КАЛЛИСТЯНЕ"

   Ночь, тайн созданья не тая,
   Бессчетных звезд лучи струя,
   Гласит, что с нами рядом - смежность
   Других миров, что там - края,
   Где тоже есть любовь и нежность
   И смерть и жизнь...
   В. Брюсов

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   КАЛЛИСТО
   Горячим, ослепляющим  блеском  лучей  Рельоса  был  пронизан  воздух  над
оранжево-красной  травой  огромного  поля.  Безоблачное  небо  сияло  нежной
желтизной. Белые стены построек дышали зноем. Человеку Земли трудно было  бы
на них смотреть - так ярко  отражали  они  белый  свет  Рельоса.  Но  узкие,
пропускавшие мало света глаза каллистян привыкли к этому сиянию.
   Позади зданий необъятным синим простором  раскинулся  океан.  При  полном
отсутствии ветра он казался огромным зеркалом, так неподвижна и гладка  была
его беспредельная поверхность.
   Близко от берега, почти  у  самых  причалов  набережной,  выстроенной  из
красного камня, стояло судно. Его  длинный  и  узкий  корпус,  окрашенный  в
серебристый цвет, был покрыт  сверху  прозрачным  колпаком,  сквозь  который
можно было видеть палубу, лишенную надстроек. Несколько каллистян, одетых  в
легкие,  почти  прозрачные  одежды,  находились  на   судне   и   пристально
всматривались в небо.
   Туда же были устремлены взоры других, стоявших у входа в большое  здание,
назначение которого выдавали огромные кольца, точно вложенные друг в  друга,
- это была бьеньетостанция. Вход представлял собой широкую арку. Ее фронтон,
сделанный из материала, похожего на  мрамор,  был  украшен  по  бокам  двумя
скульптурными группами, по шести фигур в каждой, в которых без  труда  можно
было узнать экипаж звездолета, улетевшего к  далекой  Мьеньи.  Суровое  лицо
Диегоня выделялось на скульптуре слева от  входа,  лицо  Мьеньоня,  которому
художник сумел придать характерное для старшего инженера  корабля  спокойное
выражение, - справа.
   Скульптуры были высечены из черного камня, и строгие скупые линии рисунка
создавали  впечатление,  что  вся  группа  вот-вот  оторвется  от  земли   и
устремится вверх.
   Над головами статуй, высоко в  воздухе,  на  длинных  прозрачных  стрелах
висели два белых шара. Даже при блеске  дня  они  слабо  светились  изнутри.
Будто именно к ним, как к символам небесных тел, стремились фигуры Диегоня и
его спутников.
   Здание было очень высоким, но имело только один этаж.  Огромные  окна  не
имели ни рам, ни стекол. Фронтон  арки  со  скульптурами  и  низкая  узорная
решетка  по  краю  плоской  крыши   служили   единственными   архитектурными
украшениями. Кольца бьеньеты в блеске  Рельоса  сверкали,  как  хрусталь,  и
казались почти что нереальными.
   Возле арки  стояло  шестеро  каллистян.  Они  были  немолоды,  с  лицами,
покрытыми морщинами и седыми волосами. Только у одного волосы  не  были  еще
седыми. Пятеро были одеты  очень  легко,  в  брюки,  похожие  на  лыжные,  и
прозрачные рубашки разного цвета. Один,  высокого  роста  старик,  был  одет
гораздо теплее.  Его  костюм  был  сделан  из  плотной  ткани,  с  мехом  на
воротнике. Он стоял, опираясь на толстую трость.
   Все шестеро смотрели в небо, полное блеска.
   Расплавленным и раскаленным добела золотом раскинулась бездонная глубина.
Как из доменной печи изливался на Каллисто горячий свет Рельоса, висевшего в
небе снежно-белым шаром. Земля и небо, трава  и  стены  дома  -  все  дышало
зноем, но каллистяне не замечали этого.
   Высокий старик повернул голову  и  обратился  к  каллистянину,  стоявшему
рядом.
   - Если расчет Диегоня правилен, -  сказал  он,  -  звездолет  должен  уже
показаться.
   - Как же он может быть неправильным?
   Старик улыбнулся.
   - Вы не допускаете, что ваш отец мог ошибиться?
   - А разве вы, Жен