деле?
   Голос  главного  инспектора  был  упрям,  тон  почти  веселый.  Грегори
пожалел, что не может увидеть его лица. Это был совершенно  иной  Шеппард,
не тот, которого он изредка видел в Скотленд-Ярде.
   - Думаю, дело грязное, - выпалил вдруг Грегори, словно  разговаривал  с
приятелем. - В нем есть что-то подлое. Речь  не  о  том,  что  оно  крайне
сложно. Там есть детали, которые невозможно связать не потому,  что  такое
физически невыполнимо, но потому, что возникает психологический абсурд,  и
притом настолько немыслимый, что заходишь в тупик.
   - Да, да, - тоном внимательного слушателя вторил ему Шеппард, продолжая
расхаживать. Грегори уже не провожал его  взглядом.  Не  отрывая  глаз  от
бумаг, он говорил все более запальчиво.
   - Идея умопомешательства, мании, психопатии в качестве  подоплеки  всей
этой истории напрашивается сама собой. Как ни верти, как ни старайся этого
избежать, постоянно возвращаешься  к  тому  же  самому.  Это,  собственно,
единственный якорь спасения. Но так только кажется. Маньяк?  Допустим.  Но
эта шкала и эта железная логика - не знаю, понимаете ли вы! Если бы, войдя
в какой-нибудь дом, вы обнаружили, что все столы и стулья сделаны с  одной
ножкой, вы могли бы утверждать: это дело рук безумца. Какой-то сумасшедший
так меблировал свою квартиру. Но если ходишь из дома в  дом  и  всюду,  по
всему городу видишь одно и то же?.. Я не знаю, что все это значит, но  это
не мог, не может быть безумец. Это скорее  противоположный  полюс.  Кто-то
такой, кто дьявольски умен. Только свой разум он употребил на непостижимое
дело.
   - А дальше?.. - тихо спросил Шеппард, как бы боясь  остудить  пыл,  все
заметнее охватывавший Грегори.
   Молодой человек отозвался после минутного молчания:
   - Дальше... крайне мерзкие вещи. Крайне  мерзкие.  Серия  действий  без
единого промаха - это ужасно, это... это меня  ужасает.  Это  противоречит
человеческой природе. Так люди не  поступают.  Люди  ошибаются,  время  от
времени вынуждены  допускать  просчеты,  они  теряются,  оставляют  следы,
бросают  начатое.  Эти  трупы  поначалу,  те...  передвижения,   как   это
именуется, я не верю в утверждение Фаркварта, что  виновника  вспугнули  и
тот сбежал. Ничего подобного. Он тогда хотел только  передвинуть.  Сначала
немного. Потом больше. Потом еще больше - пока это первое  тело  вовсе  не
исчезло. Так должно было быть, он так решил  поступить.  Я  думал,  и  все
время думаю, зачем... но не знаю. Ничего не знаю.
   - Вам  известно  дело  Лапейро?  -  спросил  Шеппард.  Он  стоял,  едва
различимый в глубине комнаты.
   - Лапейро? Тот француз, который...
   - Да, это было в 1909 году. Вам знакомо это дело?
   - Что-то крутится в голове, но не припоминаю. О чем шла речь?
   - О переизбытке улик. Так это называли, не  совсем  удачно.  На  берегу
Сены  какое-то  время  находили  пуговицы  от  одежды,  сложенные  в  виде
различных геометрических фигур. Пряжки от ремешков,  от  подтяжек.  Мелкие
монеты, сложенные  многоугольниками,  кругами.  Самым  различным  образом.
Носовые платки, заплетенные в косички.
   - Минутку. Я припоминаю. Мне доводилось где-то  читать  об  этом.  Двое
стариков, которые в мансарде... да?
   - Да. Именно эта история.
   - Они выискивали молодых  людей,  которые  собирались  покончить  жизнь
самоубийством, отговаривали их,  утешали,  приглашали  к  себе  и  просили
рассказать, что привело их к мыслям о самоубийстве. Так обстояло дело,  не
правда ли? А потом... душили их. Так?
   - Более или менее. Один из них был химиком. Убитых  раздевали,  от  тел
избавлялись с помощью концентрированных  кислот  и  печки,  а  пуговицами,
пряжечками и всеми мелочами, которые оставались от пропавшего  без  вести,
они забавлялись, вернее, задавали загадки полиции.
   - Я не понимаю, почему вы об этом вспомнили. Один  из  этих  убийц  был
сумасшедшим, а второй являлся жертвой так называемой folie a deux [безумие
вдвоем  (фр.)].  Безвольный  тип,  подчиненный  индивидуальности  первого.
Пуговичные ребусы они придумали  потому,  что  их  это  возбуждало.  Дело,
возможно, было сложным для разгадки, но по своей сути - тривиальным:  были
убийцы  и  жертвы,  были   улики.   Пусть   искусственные...   оставленные
намеренно...
   Грегори умолк и с неожиданной улыбкой  взглянул  на  Шеппарда,  пытаясь
различить в темноте его лицо.
   - А... - начал он таким тоном, словно сделал  невероятное  открытие,  -
вот в чем дело...
   - Да, именно в этом, - ответил Шеппард и снова принялся расхаживать  по
комнате.
   Грегори низко опустил голову. Его пальцы вцепились в край стола.
   - Искусственное... -  прошептал  он.  -  Имитация...  Имитация,  да?  -
повторил он, повысив голос. - Поддельное, но что? Безумие?  Нет,  не  так:
круг снова замыкается.
   -  Замыкается,  потому  что  вы  идете  по  неверному  пути.  Когда  вы
произносите  "поддельное  безумие",  вы  ищете  четкую  аналогию  с  делом
Лапейро. Убийцы действовали там, так  сказать,  по  определенному  адресу:
намеренно оставляли следы и таким образом навязывали  полиции  головоломки
для разгадки. Между тем в нашем случае  адресатом  совсем  не  обязательно
является полиция. Я считаю это маловероятным.
   - Ну да, - произнес Грегори. Он утратил интерес,  сник.  -  Значит,  мы
снова возвращаемся к исходному пункту. К мотивации.
   - Да нет же, подождите. Прошу взглянуть сюда.
   Шеппард указал рукой на стену. На ней  виднелось  неподвижное  пятнышко
света, которого Грегори прежде не замечал. Откуда исходил свет? Он перевел
взгляд на стол. Возле самого рефлектора на бумагах лежало  пресс-папье  из
шлифованного стекла. Узкий луч, отражаясь от него, убегал в темную глубину
комнаты и падал на стену.
   - Что вы здесь видите? - спросил Шеппард, отодвигаясь в тень.
   Грегори наклонился в сторону,  чтобы  укрыться  от  слепящей  лампы  на
столе. На стене висела картина, скрытая во мраке. Одинокий  лучик  освещал
лишь фрагмент картины: темное пятно, окаймленное  бледно-пепельной,  слабо
изогнутой каймой.
   - Это пятно? - произнес он. - Какой-то разрез? Нет, я не  могу  в  этом
разобраться, минутку...
   Изображение  заинтриговало  его.  Он  все  внимательнее   всматривался,
прищурив глаза. По мере того  как  осмотр  затягивался,  в  нем  возникало
ощущение беспокойства. Грегори по-прежнему не знал, что он  рассматривает,
но чувство тревоги возрастало.
   - Это что-то как бы живое, - произнес он,  невольно  понижая  голос.  -
Хотя нет... выжженное окно в развалинах?
   Шеппард  приблизился  и  заслонил  собой  это  место.  Пятнышко   света
неправильной формы лежало теперь на его груди.
   - Вы не можете в этом сориентироваться, потому что видите только  часть
целого, - сказал он. - Не так ли?
   - А! Вы думаете, что  эта  серия  исчезающих  трупов  -  только  часть,
фрагмент, словом, начало огромного целого?
   - Я думаю именно так.
   Шеппард заходил по комнате. Грегори снова перевел взгляд на то же место
на стене.
   - Вполне вероятно, что это начало какой-то уголовной  или  политической
аферы широкого масштаба, которая  со  временем  выйдет  за  пределы  нашей
страны. Тогда то, что произойдет, должно вытекать из того, что уже было. А
может быть, все произойдет иначе, и мы наблюдали лишь  отвлекающий  маневр
или мнимую операцию тактического порядка...
   Грегори  почти  не  слушал,  вглядываясь  в  темное,  тревожившее   его
изображение.
   - Простите, - произнес он неожиданно для себя, -  что  там  изображено,
господин инспектор?
   - Где? А, это!
   Шеппард повернул выключатель. Свет залил комнату, это  длилось  две-три
секунды. Потом главный инспектор погасил верхний свет,  и  вновь  наступил
полумрак. Но прежде чем он наступил, Грегори разглядел то, что прежде было
неразличимо - женское лицо, отброшенное назад по диагонали листа, глядящее
одними белками глаз, и шею, на которой виднелся глубокий след от  веревки.
Он уже не видел деталей  снимка,  но,  несмотря  на  это,  его  как  бы  с
запозданием настиг ужас,  запечатлевшийся  на  мертвом  лице.  Он  перевел
взгляд на Шеппарда, который продолжал расхаживать взад-вперед.
   - Возможно, вы правы, - сказал он,  -  но  я  не  знаю,  это  ли  самое
главное? Можете ли вы представить себе человека, который  ночью  в  темном
морге зубами отгрызает полотняную занавеску?
   - А вы на это не способны?
   - О да, но в возбужденном состоянии, в страхе,  при  отсутствии  других
орудий под рукой, по необходимости... Но вы не хуже меня понимаете,  зачем
он это сделал. Ведь она повторяется во всей серии, эта проклятая  железная
последовательность. Ведь он все делал для того, чтобы казалось,  что  труп
ожил.  Ради  этого  он  все  рассчитывал  и  штудировал  метеорологические
бюллетени. Но мог ли  такой  человек  рассчитывать  на  то,  что  найдется
полисмен, готовый поверить в чудо? В этом, именно в этом  загадка  данного
безумия!
   - О котором вы говорили, что его нет и  быть  не  может,  -  равнодушно
заметил Шеппард. Он отодвинул портьеру и стал вглядываться в темное окно.
   - Почему вы упомянули о деле Лапейро? - после длительной паузы  спросил
Грегори.
   - Потому что оно началось как детская  игра:  с  пуговиц,  уложенных  в
узоры. Но не только потому. Скажите  мне:  что  служит  противоположностью
человеческого деяния?
   - Не понимаю... - буркнул Грегори. Он ощущал острую головную боль.
   - В поступках  человек  проявляет  свою  индивидуальность,  -  спокойно
пояснил  Шеппард.  -  Следовательно,  она  проявляется   и   в   действиях
преступного характера. Но та закономерность, которая  выявляется  в  нашей
серии, безличностна. Безличностна, как закон природы. Понимаете?
   -  Мне  кажется...  -  хрипло  произнес  Грегори.  Он  очень   медленно
отклонялся корпусом в одну сторону, пока целиком не оказался  вне  радиуса
действия слепящего рефлектора. Благодаря этому его глаза все лучше  видели
в темноте. Рядом  с  фотографией  женщины  были  и  другие.  На  них  были
запечатлены лица мертвых. Шеппард снова зашагал по комнате, на  фоне  этих
кошмарных лиц он передвигался как посреди  странной  декорации,  нет,  как
посреди самых обычных, привычных вещей. Потом остановился напротив стола.
   - В этой серии есть математическое  совершенство,  подсказывающее,  что
виновника не существует. Это поразительно. Грегори, но это так.
   - Что...  что  вы...  -  едва  слышно  выдавил  Грегори,  непроизвольно
отпрянув.
   Шеппард стоял неподвижно, различить его лицо было невозможно. Вдруг  до
Грегори донесся короткий, прерывистый звук. Главный инспектор смеялся.
   - Я  вас  испугал?  -  произнес  Шеппард,  становясь  серьезным.  -  Вы
считаете, что я говорю чепуху? А кто сотворяет день и ночь? - спросил  он.
В его голосе звучала издевка.
   Грегори вдруг поднялся, отодвинув стул.
   - Понимаю. Естественно! - произнес он. - Речь идет  о  создании  нового
мифа. Искусственный  закон  природы.  Искусственный,  безликий,  невидимый
виновник.  И,  надо  понимать,  всемогущий.  Это   великолепно!   Имитация
бесконечности...
   Грегори смеялся, но это не был веселый смех. Он умолк, тяжело дыша.
   - Почему вы смеетесь? - медленно, как бы с грустью спросил  Шеппард.  -
Не потому ли, что вы уже думали  об  этом,  но  отвергли  подобную  мысль?
Имитация? Разумеется. Но она может быть  совершенной,  столь  совершенной,
Грегори, что вы вернетесь ко мне с пустыми руками.
   - Возможно, - холодно заметил Грегори. - Тогда меня заменит  кто-нибудь
другой. В конечном счете каждую деталь по отдельности я мог  бы  объяснить
уже теперь. Даже эту прозекторскую. Окно можно открыть снаружи  с  помощью
нейлоновой нити, предварительно зацепив ее  на  оконной  ручке.  Но  чтобы
некий основатель новой религии, некий имитатор  чудес  стал  делать  таким
образом свои первые шаги...
   Шеппард пожал плечами.
   - Нет, это не так просто. Вы  постоянно  повторяете  слово  "имитация".
Восковая кукла - имитация человека, не так ли?  А  если  кто-то  изготовит
куклу, способную ходить и говорить, - это будет отменная имитация. А  если
он  сконструирует  куклу,  обладающую  способностью  кровоточить?   Куклу,
которая будет несчастной и смертной, что тогда?
   - Да при чем тут все это... ведь даже самая совершенная имитация и  эта
кукла должны иметь своего создателя и его можно доставить в наручниках!  -
воскликнул Грегори, которого охватил внезапный гнев. "Он  что,  играет  со
мной?" - мелькнула мысль. - Господин инспектор... - сказал он, - вы можете
мне ответить на один вопрос?
   Шеппард смотрел на него.
   - Вам эта загадка кажется неразрешимой, не так ли?
   - Отнюдь. Об этом не может быть и речи. Однако  возникает  возможность,
что решение... - Главный инспектор замолк.
   - Прошу вас, скажите мне все.
   - Не знаю, имею ли я право, - сухо отозвался Шеппард, словно уязвленный
настойчивостью Грегори. И заключил: - Возможно, вы отвергнете это решение.
   - Почему? Пожалуйста, выскажитесь яснее!
   Шеппард покачал головой.
   - Нет, не могу.
   Шеппард подошел к столу, выдвинул ящик и извлек оттуда небольшой пакет.
   - Займемся тем, чем нам положено, - сказал он, передавая пакет Грегори.
   Это были фотографии трех мужчин и женщины.  Заурядные  лица,  ничем  не
привлекающие внимания, взирали на Грегори с глянцевитых кусков картона.
   - Это они, - произнес он. Две из этих фотографий были ему знакомы.
   - Да.
   - Но посмертных фотографий нет?
   - Две мне удалось раздобыть. - Шеппард снова открыл ящик. - Они сделаны
в больнице по просьбе семьи.
   Это были фотографии двух  мужчин.  Удивительная  вещь,  смерть  придала
значительность их заурядным чертам, наделила застывшей задумчивостью.  Они
сделались более выразительными, чем при жизни,  словно  только  теперь  им
стало что скрывать.
   Грегори поднял глаза на Шеппарда и изумился. Сгорбленный, вдруг странно
постаревший, он стоял со стиснутыми зубами, словно испытывая страдание.
   - Господин инспектор?.. - спросил он вполголоса с неожиданной робостью.
   - Я предпочел бы не давать вам этого дела, но  мне  больше  некому  его
поручить, - сухо отозвался Шеппард. Он положил руку на  плечо  Грегори.  -
Пожалуйста, поддерживайте со мной контакт. Я хотел  бы  вам  помочь,  хотя
неизвестно, пригодится ли вам мой опыт.
   Грегори подался назад,  рука  Шеппарда  упала.  Оба  стояли  теперь  за
пределами освещенного круга. Из  темноты  со  стен  на  них  взирали  лица
мертвецов. Грегори чувствовал себя более хмельным, нежели в начале вечера.
   - Прошу прощения, - произнес он, - вы знаете больше, чем  захотели  мне
сказать, не так ли? - Он тяжело дышал,  словно  ворочал  тяжести.  Шеппард
молчал. - Вы... не можете или не хотите? - вопрошал Грегори.  Он  даже  не
удивился, откуда взялась у него такая смелость.
   Шеппард отрицательно помотал головой, поглядывая  на  него  с  какой-то
безмерной снисходительностью. А может, с иронией?
   Грегори посмотрел на  свои  руки  и  увидел,  что  в  левой  он  держит
фотографии, сделанные при жизни,  а  в  правой  -  посмертные.  И  тот  же
непонятный импульс, который минуту  назад  подтолкнул  задать  неожиданный
вопрос, вдохновил его снова. Это было похоже  на  прикосновение  невидимой
руки.
   - Какие из них... важнее? - едва слышно спросил он. Лишь  в  абсолютной
тишине этой комнаты можно было его расслышать.
   Шеппард  молча  взглянул  на  Грегори,  пожал  плечами  и   подошел   к
выключателю.  Белый  свет  залил  комнату,  все  сделалось   привычным   и
естественным. Грегори медленно спрятал фотографии в карман.
   Визит подходил к концу. И  однако,  хотя  они  говорили  уже  только  о
конкретных вещах: о  количестве  и  размещении  постов,  об  осмотре  всех
моргов,  о  мерах  предосторожности  в  перечисленных  Сиссом   населенных
пунктах,  о  полномочиях  Грегори,  между  ними  осталась   тень   чего-то
недосказанного.
   Несколько  раз  главный  инспектор  замолкал  и  выжидающе  смотрел  на
Грегори, как бы прикидывая, не следует ли ему от этих деловых  соображений
вернуться к прежнему разговору. Однако он уже ничего не добавил.
   Лестница от середины была погружена  в  абсолютную  темноту.  К  выходу
Грегори добрался ощупью. Неожиданно Шеппард окликнул его.
   - Желаю успеха! - громко напутствовал его главный инспектор.
   Грегори хотел прикрыть  за  собой  дверь,  но  ветер  захлопнул  ее  со
страшным грохотом. На улице царил пронизывающий холод.  Усиливался  мороз,
сковывал лужи, подмерзающая грязь похрустывала под ногами, капли дождя  на
ветру превращались в ледяные иголки. Они больно кололи  лицо  и  с  резким
бумажным шелестом отскакивали от твердой ткани плаща.
   Грегори хотел подвести итог всему, что произошло, но с таким же успехом
он мог бы классифицировать невидимые тучи,  которые  ветер  гнал  над  его
головой. Воспоминания этого вечера противоборствовали в  нем,  рассыпались
на отдельные картины,  не  связанные  ничем,  кроме  мучительного  чувства
подавленности и растерянности. Комната, увешанная посмертными фотографиями
жертв, с письменным столом, заваленным  раскрытыми  книгами.  Он  внезапно
пожалел, что не заглянул ни в одну из этих книг или в разложенные  там  же
бумаги. Ему и в голову не  пришло,  что  это  было  бы  бестактностью.  Он
находился на грани, за которой ни в чем нельзя быть  уверенным.  Любая,  с
виду самая пустяковая вещь способна явить ему  одно  из  многих  возможных
значений, а попытайся он постичь ее, как она снова развеется, расплывется,
растает. Он же в поисках разгадки будет погружаться  в  море  многозначных
деталей, покуда не утонет в нем, так ничего и не поняв.
   Кого он, собственно, собирается представить Шеппарду - создателя  новой
религии? Великолепная, испытанная  на  практике  надежность  следственного
аппарата в этом деле оборачивалась против  него  самого.  Ибо  чем  больше
скапливалось тщательно измеренных, сфотографированных и описанных  фактов,
тем большей нелепостью казалась вся постройка. Если бы  он  искал  убийцу,
скрытого во мраке, он не испытывал бы такой беспомощности,  не  ощущал  бы
такой угрозы. Чем объяснялась эта  неуверенность,  эта  тревога  в  глазах
главного инспектора, который хотел ему помочь, но не мог?
   Почему именно ему, начинающему, главный  инспектор  поручил  это  дело,
разгадка которого (он сам об этом говорил!) может оказаться  неприемлемой?
И только ли для того он вызвал его ночью?
   Грегори не замечал ничего вокруг, не  видел  темной  улицы,  не  ощущал
скатывающихся по лицу капель. Он шел куда глаза глядят, сжимая в  карманах
кулаки, глубоко вдыхая холодный влажный воздух, и снова перед ним возникло
лицо Шеппарда, перевернутые тени, дергающийся угол рта.
   Он стал высчитывать, сколько времени тому назад он вышел  из  "Европы".
Сейчас была половина одиннадцатого, значит, прошло почти  три  часа...  "Я
уже протрезвел", - сказал он себе и остановился. При свете  фонаря  прочел
на табличке название улицы.  Прикинул,  где  находится  ближайшая  станция
метро, и направился в ту сторону.
   Становилось все многолюднее,  сияли  красочные  рекламы,  светофоры  на
перекрестках мигали зеленым  и  красным.  У  входа  в  подземку  толпилось
множество людей. Грегори вступил на эскалатор и медленно заскользил  вниз,
погружаясь в нарастающий гул. Его овевал  сухой,  механически  нагнетаемый
воздушный поток.
   На  платформах  было  теплее,  чем  наверху.  Он  пропустил  поезд   на
Айлингтон,  проводил  взглядом  красный  треугольник  огней  на  последнем
вагоне, обошел газетный киоск.  Потом  прислонился  к  колонне  и  закурил
сигарету.
   Подошел его состав. Двери с шипением раздвинулись. Он сел в углу. Вагон
дернулся и  поехал.  Огни  станции  замигали  все  быстрее,  потом  начали
проноситься бледные, слитые стремительным движением лампы тоннеля.
   Он снова вернулся к встрече с Шеппардом. Ему казалось,  что  она  имела
какое-то второе, скрытое и более важное значение, до которого он наверняка
док