свобождаю  руки  и  голову:  дом  посланника  превратился  в
бесформенную груду глины. Я приподнимаюсь и зову на помощь, беспокоясь  не
о себе, а о  хозяевах,  которые  наверняка  погребены  заживо.  Дождь  еще
капает, на мой крик никто не отзывается. Ведь люди-кошки боятся воды и  ни
за что не придут, пока небо совсем не прояснится.
   Окончательно выбравшись из глины, я начал  как  сумасшедший  разгребать
ее, даже не посмотрев, ранен ли я. Тем  временем  дождь  кончился,  и  все
жители высыпали на улицу. Я снова позвал на помощь, люди-кошки прибежали и
встали в стороне. Думая, что они не понимают меня, я объяснил, что спасать
нужно не меня, а женщин, погребенных в земле. Кошки пододвинулись ближе  и
снова застыли. Тут я вспомнил, что умолять их бесполезно,  и  стал  искать
деньги, которые, к счастью, оказались в кармане.
   - Каждый, кто  поможет  откапывать,  получит  по  одному  национальному
престижу!
   Они оживились, хотя и не очень поверили мне. Я повертел монетой. Зеваки
бросились вперед, как осиный рой, но каждый брал лишь по одному камню  или
кирпичу, явно стараясь на мне  нажиться.  Ладно,  черт  с  ними,  лишь  бы
помогли откопать. К тому же работа у них, как ни странно, спорилась, точно
у муравьев, которые растаскивают кучку  риса.  Буквально  через  минуту  я
услышал из-под земли голос,  успокоился  и  тут  же  снова  разволновался,
потому что кричала одна хозяйка. Она сидела прямо в дыре (это мы  увидели,
когда разобрали развалины), а остальные женщины были придавлены помостом и
не двигались. Я хотел помочь ей подняться, но она с возмущением оттолкнула
мои руки:
   - Не трогай меня,  я  вдова  посланника!  Сейчас  же  верните  мне  все
кирпичи, а то я пойду жаловаться Его Величеству!
   Глаза у нее были залеплены  глиной,  но  она  догадалась,  что  ее  дом
растаскивают, зная привычки своих добрых соплеменников.
   Впрочем,  искать  кирпичи  было  уже  бесполезно:  некоторые  помощники
уносили горстями и землю. "Вот до чего доводит людей нищета, - подумал  я.
- Они считают, что лучше вернуться домой с горстью земли,  чем  с  пустыми
руками".
   Посланница соскребла со своей головы глину, обнажив поцарапанные  щеки,
большую шишку на темени и горящие яростью глаза. Внезапно  она  бросилась,
прихрамывая, за одним  из  грабителей  и  с  проворством  настоящей  кошки
вцепилась ему зубами в ухо. Тот заорал и начал отбиваться,  колотя  лапами
по ее животу. Долго они крутились на одном  месте.  Наконец  взгляд  мадам
упал на одну из погибших девиц, она  отпустила  обидчика,  и  тот  стрелой
пустился наутек. Остальные помощники с испуганными вздохами  расступились.
Обняв труп девушки, старуха горько заплакала.
   "Оказывается, она не лишена чувства жалости!" - подумал я,  но  утешать
ее не стал, опасаясь за собственные уши.
   Вволю наплакавшись, она взглянула на меня:
   - Это ты во всем виноват! Ты обрушил мой дом, а они разграбили его.  Но
вы от меня не убежите! Я пожалуюсь Его Величеству, и он всех вас казнит!
   - Я не собираюсь убегать, - тихо сказал я. - Наоборот,  я  хочу  помочь
вам.
   - Верю тебе, потому что ты иностранец. А  на  этих  мерзавцев  придется
жаловаться Его Величеству. Пусть он устроит у них обыск и казнит  каждого,
у кого окажется хоть один кирпич! Я вдова посланника!
   Изо рта у нее от ярости брызгала слюна. Я не был уверен,  действительно
ли мадам посланница имеет доступ к императору,  но  стал  успокаивать  ее,
боясь, что она сошла с ума:
   - Давайте сначала похороним их...
   -  А  ты  знаешь,  как  их  хоронить?  Мне  хватало  возни   с   живыми
распутницами. Можешь сам ими заниматься.
   Я умолк, потому что не  имел  ни  малейшего  представления  о  кошачьих
похоронах. Взгляд посланницы стал еще страшнее: слезы в глазах,  казалось,
высохли от безумного огня, белки излучали какой-то фосфорический блеск.
   - Дай хоть тебе пожалуюсь! -  закричала  она.  -  Я  вдова  посланника,
дурманных листьев не ем,  не  имею  ни  денег,  ни  мужа,  дай  хоть  тебе
пожалуюсь!
   Я понял, что старуха действительно сошла с ума:  она  уже  забыла,  что
считает меня виновником всех бед, и собиралась излить мне свою душу.
   - Вот эту чертовку, - она ткнула пальцем в один из трупов,  -  мой  муж
взял, когда ей было всего десять лет. Тельце еще не  окрепло,  а  муж  уже
лакомился им. Помню, в первый  месяц,  едва  стемнеет,  как  эта  чертовка
плачет, зовет папу, маму, меня хватает за руки, умоляет, чтобы я от нее не
отходила. Но я добродетельная жена и  не  могла  ссориться  с  посланником
из-за какой-то десятилетней паршивки. Если муж наслаждается, я не мешаю, я
жена. А эта чертовка орала благим матом  при  одном  приближении  хозяина:
"Госпожа посланница, госпожа посланница! Милая, спасите меня!" Но разве  я
похожа на нее, разве я способна мешать господину наслаждаться? А потом она
лежала как мертвая - может, притворялась, а может, и в самом  деле  теряла
сознание. Мне не было до этого дела. Я пичкала ее лекарствами, едой, а эта
тварь даже ни  разу  не  поблагодарила  меня!  Потом  она  выросла  и  так
развилась, что сама была готова проглотить посланника. Когда он брал новую
девочку, эта чертовка с утра до  вечера  рыдала,  опять  уговаривала  меня
помешать, но я жена посланника, если он не будет покупать девочек, кто его
станет уважать? Она еще винила меня в том, что я не берегу мужа,  позволяю
ему изнашиваться!
   Старуха оттолкнула от себя мертвую кошачью голову и схватила за  волосы
другую.
   - Эта тварь была из проституток. Целыми днями ела  дурманные  листья  и
моего мужа пыталась приучить. А разве посланника,  который  ест  дурманные
листья, пустят за границу? Я не запрещала мужу якшаться  с  проститутками,
но не могла позволить ему потерять место. Ты даже  не  представляешь,  как
трудно быть женой посланника! Днем я наблюдала, чтобы  эта  распутница  не
воровала дурманных листьев, вечером следила,  чтобы  она  не  кормила  ими
мужа... Проклятая тварь! Она еще  удрать  хотела  все  время.  Если  бы  у
посланника сбежала наложница, мы были бы навсегда опозорены!
   Глаза посланницы снова вспыхнули, она схватила следующую голову.
   - А эта стерва была самой зловредной! Из современных. Не успела  еще  в
дом войти, как потребовала, чтобы посланник всех нас выгнал, одну ее своей
женой сделал. Ха, ха, ха! Но где там! Мой муж понравился ей  только  своим
званием. Других наложниц он купил, а эта сама  отдалась  ему,  даром.  Она
весь женский род опозорила! Когда она здесь появилась, муж не смел с  нами
даже слова молвить. И все время таскалась за ним на улицу, в гости,  будто
законная жена. А я тогда зачем? Я не мешала посланнику покупать девок, это
необходимо, но женой была я, и потому следовало ее проучить. Связала  раза
три, оставила под дождем, вот она и скисла. Стала просить господина, чтобы
он отпустил ее домой, говорила, будто  он  обманул  ее...  Разве  я  могла
освободить эту стерву да еще позволить ей снова замуж выйти? Нет уж...
   Трудно, очень трудно быть женой посланника. Ни днем, ни ночью я  с  нее
глаз не спускала. К счастью, муж вскоре купил вот  эту  девку.  -  Старуха
повернулась и ткнула пальцем в другой труп. - Она ко мне довольно  неплохо
относилась, даже заключила со мной союз против той стервы. Но женщины  все
одинаковы, без  мужчин  жить  не  могут.  Когда  посланник  спал  с  новой
наложницей, та стерва всю ночь ревела, а я тут как тут.  "Ты  хотела  быть
законной женой? - спрашиваю. - Жить и посланником неразлучно? Посмотри  на
меня! Настоящая  жена  не  пытается  захватить  мужа  целиком,  тем  более
посланника: это тебе не мелкий торговец, который всю жизнь  довольствуется
одной женщиной!"
   Мадам снова схватила голову своей соперницы, несколько раз брякнула  ее
о землю и взглянула на меня. Я в страхе попятился.
   - Когда муж был жив, я даже не отдыхала: одну девку надо  бить,  другую
ругать, третью остерегаться.  Они  растранжирили  все  деньги  посланника,
высосали из него все силы, а сына ни одного не оставили. Рожать-то рожали,
но никто не выжил. Как родится у одной  мальчишка,  так  семеро  остальных
днем и ночью мечтают его извести, чтобы  та  не  завоевала  особую  любовь
хозяина, не стала его главной наложницей.  Я-то  им  не  завидовала  и  не
мешала: пусть губят собственных детей, это их дело.  Я  законная  жена,  у
меня  свое  положение...  После  смерти  посланника  эти  восемь  мерзавок
достались мне вместо денег и сыновей! Но позволить им  убежать  или  снова
выйти замуж я не могла. Я с утра до  вечера  до  хрипоты  урезонивала  их,
учила величайшим премудростям жизни. Ты думаешь,  они  что-нибудь  поняли?
Вряд ли! Однако я не унывала и продолжала свой благородный труд. На что  я
надеялась? А ни на что, разве только  на  то,  что  мои  высокие  душевные
качества, моя добродетель станут известны Его Величеству и он пожалует мне
пенсию, а также большую доску с надписью: "Верная и стойкая  жена".  Но...
ты слышал, как я сейчас плакала, слышал?
   Я кивнул.
   - А почему я плакала? Ты думаешь, из-за этих дохлых тварей? Еще чего! Я
оплакивала свою судьбу, судьбу вдовы посланника, которая не ест  дурманных
листьев и у которой только  что  обвалился  дом.  Все,  что  я  создавала,
рухнуло. Если Его Величество примет меня  и,  сидя  на  своем  драгоценном
троне, спросит: "Госпожа посланница, в чем твои заслуги?" -  что  я  смогу
ответить ему? Я пролепечу, что стерегла восьмерых наложниц умершего  мужа,
не дала им пасть или убежать. "А где они?" - спросит Его Величество, и тут
мне придется сказать,  что  они  умерли.  "Где  же  доказательства  твоего
подвига?" - снова спросит Его Величество...
   Посланница уронила голову на грудь. Я хотел подойти, но боялся, что она
примется за меня. Внезапно старуха вскинула голову:
   -  Вдова  посланника  ездила  за  границу,  отказалась   от   дурманных
листьев!.. Пенсия!.. Большая доска!..
   Глаза ее остекленели, голова поникла, и она медленно  опустилась  между
двумя мертвыми кошками.



16

   Я был подавлен  жалобой  посланницы,  потому  что  в  ее  рассказе  мне
открылась женская доля в Кошачьем государстве за многие  столетия,  словно
моя рука перелистала самые мрачные страницы истории, и  я  не  мог  больше
читать.
   Напрасно я не пошел в иностранный квартал,  теперь  я  снова  бездомен.
Куда  же  идти?  Люди-кошки,   помогавшие   мне   откапывать   засыпанных,
по-прежнему смотрели  на  меня,  явно  ожидая  денег.  Да,  они  растащили
резиденцию  посланника,  но  ведь  это  не  могло  лишить  их   обещанного
вознаграждения. Запустив руку в карман, я достал  пятнадцать  национальных
престижей и швырнул на землю, пусть сами делят. Страшно трещала  голова  -
наверное, я заболеваю. Хозяев моих не воскресить, под  старухой  виднелась
лужа крови, а глаза ее были широко раскрыты, как будто она и после  смерти
следила за наложницами мужа. У меня  не  хватило  бы  сил  похоронить  их,
соседям было все равно, в общем, я задыхался от омерзения и отчаяния.
   Но что же тогда здесь сидеть? Я с трудом поднялся и заковылял,  изрядно
подорвав веру жителей в силу иностранцев. Улица опять была  полна  народу.
Несколько молодых людей-кошек писали мелом  на  стенах.  Стены  уже  почти
просохли, и  едва  подул  ветерок,  как  надписи  стали  необычно  яркими:
"Движение за чистоту", "Все помыто"... Несмотря на головную боль, я не мог
удержаться от смеха. Ловко они работают: после того как дождь  вымыл  весь
город, наведение чистоты не потребует ни малейших усилий! Даже  в  вонючей
канаве вода стала прозрачной. Движение за чистоту! Ха, ха,  ха!  Может,  я
свихнулся? Мне очень хотелось вытащить пистолет  и  пристрелить  тех,  кто
писал лозунги.
   Тут я вспомнил шутку Маленького Скорпиона насчет культурных  учреждений
и свернул в сторону - не для того, чтобы посмотреть на них, а просто чтобы
найти укромный уголок. Мне всегда  казалось,  что  дома  на  улице  должны
стоять лицом друг к другу, но тут были видны  только  задние  стены.  Этот
новый порядок градостроительства отвлек меня  от  головной  боли,  хотя  я
понимал, что он вполне естествен для людей-кошек, которые не любят  свежий
воздух и солнечный свет. Между домами никакого просвета - в общем, это  не
улица, а фабрика эпидемий. Голова опять разболелась, и я совсем помрачнел,
потому что  болезнь  на  чужбине  могла  лишить  меня  всякой  возможности
вернуться в Китай.
   Найдя первое попавшееся место в тени, я лег и тотчас потерял сознание.
   Очнулся я уже в комнате, причем чистой. Это  показалось  мне  настолько
невероятным,  что  я  потрогал  свой  лоб,  вообразив,  будто  от  высокой
температуры у меня начались галлюцинации. Но лоб был не очень  горячим.  Я
еще больше удивился и решил опять  заснуть,  потому  что  чувствовал  себя
слабым. Послышались легкие шаги,  я  приоткрыл  глаза  -  а,  это  Дурман,
которая почище дурманных листьев! Она подошла и тоже  потрогала  мой  лоб,
потом тихо сказала:
   - Ему уже лучше.
   Совсем открыть глаза я не решался, так как не мог понять, зачем я нужен
этой девушке. Но тут вошел Маленький Скорпион, и я успокоился.
   - Ну как он? - спросил мой приятель.
   Не дожидаясь, пока Дурман ответит, я открыл глаза.
   - Тебе лучше? - обрадовался Маленький Скорпион.
   Я сел и постарался тотчас удовлетворить свое любопытство.
   - Это твоя комната?
   - Наша с ней. - Маленький Скорпион показал на  Дурман.  -  Я  с  самого
начала хотел поселить тебя здесь, но боялся, что отец разозлится. Он  ведь
думает, будто ты его собственность, и не позволяет мне  с  тобой  дружить.
Говорит, что у меня и так много иностранных замашек.
   - Спасибо вам, - промолвил я, оглядывая комнату.
   - Ты, наверное, удивляешься, почему здесь чисто? Это в есть иностранные
замашки, о которых говорит мой отец.
   Маленький Скорпион  и  Дурман  рассмеялись,  а  я  подумал,  что  юноша
действительно похож на иностранца. Даже его словарь раза в два богаче, чем
у отца; по-видимому, многие слова  Маленького  Скорпиона  заимствованы  из
других кошачьих языков.
   - Это ваш собственный дом? - спросил я.
   -  Нет,  одно  из  культурных  учреждений;  мы   просто   заняли   его.
Высокопоставленные люди могут захватывать учреждения. Не уверен, что  этот
обычай хорош, но мы по крайней мере содержим комнату в чистоте,  иначе  от
культуры и следа бы  не  осталось.  В  общем,  приспосабливаемся,  как  ты
однажды сказал. Дурман, дай ему еще листьев!
   - Я уже ел их?!
   - Если бы мы не напоили тебя соком дурманных листьев, ты бы никогда  не
очнулся. Здесь это универсальное средство.  Если  уж  оно  не  вылечивает,
значит, пропал человек.  У  дурманных  листьев  есть  только  один  изъян:
больных лечит, а страну  губит!  -  сказал  Маленький  Скорпион  со  своей
скептической усмешкой.
   Я выпил еще немного сока и действительно приободрился. Но делать ничего
не хотелось. Жители Блестящего государства и другие  иностранцы  проявляют
большую мудрость, когда поселяются отдельно. С кошачьей цивилизацией шутки
плохи: стоит приблизиться к ней, как она обволакивает тебя, словно  масло,
или затягивает, будто водоворот, из которого никогда не  выбраться.  Лучше
не  приезжать  в  Кошачье  государство,   но   если   приехал,   неминуемо
превратишься в кошку. Вот я не хотел есть дурманных листьев, и что же? Все
равно ем! Альтернатива поистине жесткая: либо ты не здесь и не  ешь,  либо
ты здесь и ешь. Если бы эта цивилизация охватила  весь  Марс  -  а  многие
жители Кошачьего государства наверняка лелеют такую мечту, -  то  марсиане
вскоре вымерли бы  от  грязи,  болезней,  беспорядка,  глупости,  темноты.
Конечно, в кошачьей цивилизации есть и светлые стороны, но они не способны
выдержать борьбу с мраком. Я предчувствовал, что в  один  прекрасный  день
этот мрак будет побежден настоящим светом или каким-нибудь ядом вроде тех,
которыми  травят  микробов.  Однако  сами  люди-кошки  о  подобном  и   не
задумываются. Маленький Скорпион, может быть,  и  задумывался,  но  теперь
считает, что шахматная  партия  проиграна,  беспечно  смешивает  фигуры  и
смеется над собственным поражением. А остальные люди-кошки просто спят.
   Я  хотел  расспросить  Маленького  Скорпиона  и  о   политике,   и   об
образовании, и об армии, и о финансах, и о хозяйстве, и о семье...
   - В политике я мало понимаю, - сказал он.  -  Об  этом  нужно  спросить
отца, он специалист. Остальное мне более или менее известно, но лучше тебе
все-таки самому понаблюдать, а потом уж меня спрашивать.  По-настоящему  я
разбираюсь только в культуре, потому что отец не может за всем уследить  и
выделил  эту  область  мне.  Если  ты  хочешь  осмотреть   школы,   музеи,
библиотеки, тебе достаточно только сказать...
   Я почувствовал себя еще лучше, чем  после  дурманного  сока:  благодаря
двум Скорпионам я познакомлюсь едва ли  не  с  самыми  главными  областями
жизни в Кошачьем государстве  -  политикой  и  культурой!  Но  могу  ли  я
остаться жить в этой чистенькой комнате? Честно говоря, у меня не было  ни
малейшего желания покидать ее и в то же время не хотелось унижаться  перед
хозяевами. Ладно, подожду, пусть сами решат.
   Маленький Скорпион осведомился, что я намерен осмотреть прежде всего. К
моему стыду, мне по-прежнему было лень двигаться, поэтому я  попросил  его
рассказать о своей жизни. Он усмехнулся. Эта усмешка всякий  раз  казалась
мне и милой и  неприятной:  он  явно  чувствовал  свое  превосходство  над
другими людьми-кошками, но не желал ничего делать, боясь  испачкать  лапы!
Он, наверное, страдал из-за того,  что  родился  в  Кошачьем  государстве,
воображал  себя  единственной  розой  среди  чертополоха,  а  я  не  люблю
зазнайства.
   - О детстве моем рассказывать неинтересно, - начал Маленький  Скорпион,
сидя рядом с Дурман, которая глядела на него во все глаза. - Родители меня
любили, но я тут  ни  при  чем.  Дед  тоже  любил  -  в  этом  нет  ничего
удивительного,  потому  что  все  дедушки  обожают  своих  внуков.  -   Он
задумался, поднял голову, и Дурман последовала за ним взглядом. - Впрочем,
есть одна деталь, о которой тебе стоит знать, хотя мне не очень приятно  о
ней говорить: моей кормилицей была  проститутка.  Это  считалось  в  нашей
семье вполне естественным, как и то, что мне нельзя было играть с  другими
детьми. Ты спросишь, почему проститутка согласилась возиться  с  ребенком?
Из-за денег. У нас говорят, что "деньги даже чертей привлекают". Наняли ее
потому, что проститутки считаются лучшими воспитателями для  мальчиков,  а
солдаты - для девочек. Просветившись в вопросах пола, дети  рано  женятся,
сами рожают детей и тем услаждают своих предков.
   Всей науке  Кошачьего  государства  меня  обучали,  кроме  проститутки,
пятеро учителей, похожих на  чурбаны.  Потом  один  из  учителей  перестал
походить на чурбан и сбежал с  моей  кормилицей,  а  остальные  постепенно
уволились. Когда я вырос, отец послал меня  за  границу.  Он  считал,  что
человек, умеющий сказать несколько фраз на иностранном языке, все  постиг.
Ему нужен был эрудит. За границей я прожил  четыре  года,  все  понял,  но
вопреки желанию  отца,  не  все  постиг,  а  только  набрался  иностранных
замашек. К счастью, он не перестал из-за этого  любить  меня,  по-прежнему
дает мне деньги, и я имею возможность веселиться со Звездочкой, Цветком  и
Дурман. Внешне я наследник отца, его полномочный представитель в  вопросах
культуры,  а  фактически  всего  лишь  паразит.  На  дурные  дела   я   не
размениваюсь, но и на  хорошие  не  способен.  Приспосабливаюсь:  мне  все
больше нравится это  слово!  -  улыбнулся  Маленький  Скорпион,  и  Дурман
засмеялась вместе с ним.
   - Дурман - моя подруга, - продолжал  Маленький  Скорпион,  предвосхитив
мой вопрос, - подруга, с которой я живу, помимо жены. Это тоже иностранная
привычка. Кормилица меня уже к  шести  годам  всему  научила,  так  что  в
двенадцать лет, когда я женился, меня отнюдь нельзя было назвать профа