ала
представления. Не то чтобы я был холодным и бесчувственным, просто я
предпочитал оставлять за собой возможность выбираться из любовных историй
прежде, чем увязну в них слишком глубоко и придется резать по живому.
Теперь события обрушивались на меня так быстро, что я не успевал
увернуться. Мне необходимо было переварить это все и подвести кой-какие
итоги.

Но мне никак не удавалось начать мыслить ясно - мне в голову постоянно
лезла старая история о Франкенштейне. Черт бы побрал Мэри Шелли! Ее книга
преследовала меня. Она слишком напоминала мне мою собственную историю. Нет,
я, конечно, знал, что Он - вовсе не чудовище, которым пугают маленьких
детей. Я не боялся огромного кладбищенского монстра с телом, сшитым, как
лоскутное одеяло, из частей тел покойников, который рыщет в ночи и
выискивает жертву. Но я боялся того, во что превращался андроид. Это было
нечто такое, с чем я никак не мог смириться, чего не мог принять. Возможно,
конечно, при последнем изменении уродливая гусеница превратится в
прекрасную яркую бабочку. А что, если выйдет наоборот - бабочка превратится
в отвратительного ядовитого червя? В конце концов, на моих глазах
происходили такие перемены, каких не наблюдал ни один писатель, строчащий
книжки об оборотнях.

До сих пор Он с неподдельной искренностью убеждал меня, что эти изменения
необходимы, что без них Он не сможет использовать свою силу на благо
человечества. Интересно, демон доктора Франкенштейна тоже нашептывал ему
заманчивые предложения и обещал всяческие чудеса? Нет! Это неправильный ход
мыслей. Я верю Ему. Несмотря на все кошмарные мутации, через которые Он
проходил, я все еще доверял Ему, доверял больше, чем любому человеку, за
исключением Гарри. Внезапно я громко расхохотался над этим сравнением. Ведь
андроид даже не человек! Я доверился искусственно созданному набору тканей
и органов, сконструированных - наукой, а не Господом Богом - с таким
расчетом, чтобы по всем параметрам превосходить человека. Ну так что ж?
Если я не могу доверять существу, превосходящему человека, то из этого
следует, что человек, существо, стоящее в интеллектуальном и моральном
смысле на порядок ниже Его, еще меньше заслуживает доверия. Нет уж, лучше я
останусь с Ним. В конце концов, я ведь обещал. Он зависит от меня. А если
Он сожрет меня, чтобы удовлетворить свою чудовищную потребность в энергии,
тогда получится, что сами ангелы надули меня. В конце концов, если учесть,
что во всех святых книгах говорится о непостоянстве ангелов, такой вариант
был вполне возможен, но я не думал, что это может произойти со мной.

Решив довериться ходу событий, я почувствовал изрядное облегчение. Я
презирал эти поиски более прочной веревки. Если я не смогу перебраться на
другой берег, то, значит, сорвусь, и черт со мной. Я все еще испытывал
страх, но мучительное беспокойство о том, правильно ли я поступаю, ушло,
словно схлынувшее половодье, и оставило меня очистившимся. Я скинул ружье с
плеча, зарядил его, дослал казенник и с самыми серьезными намерениями
принялся высматривать лося.

А вместо этого нашел волков. Вот радости-то.

Не знаю, была ли это та самая стая, с которой мы с Ним дрались прошлой
ночью, или другая. Еще до того, как я их увидел, я услышал их вой,
пронзительный, исполненный одиночества, звериный и в то же время какой-то
человеческий. На этот раз у меня с собой было крупнокалиберное ружье плюс
наркопистолет, и я расхрабрился, хотя на самом деле не стоило бы. Я
взобрался на перевал. Оттуда открылся вид на небольшую долину. Она тянулась
примерно на милю, после чего плавно переходила во взгорье. В сотне ярдов от
меня стая из восьми волков сгрудилась вокруг какого-то убитого ими
животного. Судя по всему, волки уже насытились и теперь просто дурачились,
играли изодранной тушей, вырывали ее друг у друга и отбегали на несколько
шагов. Через несколько минут они бросили тушу, сбились в кучу и побрели в
мою сторону.

Я присел и затаился, постаравшись слиться с окружающей средой. Если волки
заметят меня прежде, чем нужно, это испортит мне всю охоту - а возможно,
неприятности этим и не ограничатся. Восемь волков, желающих с вами
поссориться, - это чертовски большое количество клыков и когтей.

Ветер дул от волков ко мне, потому я знал, что учуять меня они не могут.
Они пустились было бежать вприпрыжку, потом притормозили, потом снова
прибавили ходу. Когда они были в какой-нибудь сотне футов от меня, я
прицелился в лоб вожаку и медленно нажал спусковой крючок.

Грохнул выстрел.

Эхо выстрела заметалось между склонами холмов с такой силой, словно тут
дала залп батарея тяжелых орудий. Голова вожака разлетелась вдребезги. Его
отшвырнуло футов на шесть. Он упал на снег и остался там лежать, истекающий
кровью и, несомненно, мертвый. Остальные волки поджали хвосты, помчались
вниз по склону и не остановились, пока их не поглотила темнота. В прошлый
раз у нас были только наркопистолеты, а они стреляют бесшумно. А вот
ружейный выстрел мгновенно нагнал на волков страх. И правда, выстрел был
даже громче, чем я сам ожидал. Он напугал меня почти так же сильно, как и
зверей. Я подождал несколько минут, пока не услышал волчий вой. Я знал,
что, если буду лежать неподвижно, они вернутся. А волков легче тащить
домой, чем лося.

Прошло десять минут, прежде чем первый волк высунулся из лощины, пытаясь
спрятаться среди скудной растительности. Он заметно дрожал, но явно был
преисполнен решимости и готовности убивать. Возможно, я бы и не заметил
его, но он пробирался через пустошь. Я уловил краем глаза какое-то смутное
движение и повернулся, чтобы понаблюдать за ним. Волк был один. Он робко
подошел к тому, что совсем недавно было его собратом, обнюхал тело и
принялся обеспокоенно оглядываться по сторонам, словно чуя присутствие
силы, нанесшей смертельный удар вожаку. Волк задрал голову и принюхался, но
ветер по-прежнему дул в мою сторону. Тогда волк завыл.

Вскоре к смельчаку присоединились остальные. Они переступали с лапы на лапу
и изо всех сил пытались уверить себя, что ничего не боятся.

Я поднял ружье и прицелился в самого крупного волка, но тут мне в голову
пришло кое-что получше. Я тихо положил ружье рядом с собой и вытащил
наркопистолет. Он был куда меньше ружья, и мне пришлось даже снять
перчатку, чтобы держать его как следует. Я прицелился в стаю, нажал
спусковой крючок и повел дулом справа налево. Задело всех. Я снова застыл,
просто чтобы убедиться, что все в порядке. Несколько волков попытались
бежать, но успели сделать лишь несколько шагов. Потом наркотик
подействовал, и они осели на землю.

Я убрал пистолет и спустился к спящим бестиям. Они лежали, разинув пасти, и
с клыков капала слюна. От них несло запахом падали, которую они недавно
пожирали. Я пристрелил двоих, а прочих решил оставить. Мне не по душе
превращать живую плоть в мертвое мясо, и я стараюсь делать это как можно
реже.

Я достал из кармана веревку, связал трех дохлых волков вместе и поволок их
домой. Вместе три зверюги весили больше меня, так что это была нелегкая
работенка. Я запоздало сообразил, что мне следовало взять с собой снегоход.
К счастью, снег сперва растаял на их еще теплых телах, а потом замерз и
превратился в лед, так что волчьи туши достаточно прилично скользили по
насту.

Добравшись до хижины, я свалил волков на крыльце, а сам зашел в дом. Я
открыл дверь, ведущую в погреб, и щелкнул выключателем - Он, когда
спускался, не потрудился зажечь свет. Я уже спустился на две ступеньки,
когда снизу донесся Его голос, глухой и странный, Его и в то же время не
Его, совсем не такой, как полтора часа назад.

- Джекоб, стой где стоишь, - сказал Он. Я остановился и посмотрел вниз.
Лестница выходила в один конец погреба, и сверху невозможно было увидеть,
что там происходит в другом углу.

- Что случилось? - спросил я.

- Ничего особенного.

- Тогда я спущусь.

- Нет! Я... я сейчас представляю из себя неприятное зрелище, - сказал Он. -
За последний час произошло главное изменение. Так что ты лучше оставайся
наверху.

Голос чем-то напоминал запись, сделанную на скорости семьдесят восемь
оборотов в минуту, а проигранную на скорости в сорок пять оборотов, но все
же слова звучали достаточно внятно, и в нем сохранились некоторые прежние
нотки, позволившие мне понять, что голос действительно принадлежит Ему.

- Думаю, я в состоянии это перенести, - сказал я и сделал еще шаг вниз.

- Нет!

В этом возгласе звучало такое недвусмысленное нежелание меня видеть, что я
развернулся и поднялся наверх. Я был потрясен. Невзирая на все прежние
заявления, сейчас у меня в голове теснились обрывки из всяческих фильмов
ужасов. Стрела в шее... Несколько грубых швов, протянувшихся через лоб...
злорадные глаза мертвеца...

- Изменения... - пробормотал я. - Что...

- Необходимо было приспособить мою систему кровообращения к новому телу, -
отозвался снизу Он. В этом было нечто странное - разговаривать с Ним и не
иметь возможности Его увидеть. Мое воображение переполняли самые кошмарные
картины, и я был уверен, что в данный момент Он действительно соответствует
какой-то из них. - Прежняя уже не могла должным образом снабжать мои ткани
кислородом. Я встроил тройной насос, чтобы он мог обслуживать и внутренние,
и внешние сосуды.

Я уселся на верхнюю ступеньку, поскольку не был уверен, что устою на ногах.

- Ясно, - сказал я, хотя на самом деле мне ничего не было ясно. Но я очень
не люблю выглядеть дураком. Это осталось еще с тех давних времен, когда я
жил вместе с Гарри Личем. Он часто объяснял мне какие-нибудь сложные вещи,
понятные лишь специалистам, а потом спрашивал: "Ясно?" И если я отвечал
"нет", он хмурился и снова принимался за свое, стараясь объяснить все
как-нибудь попроще и добиться, чтобы я все-таки понял. Он никогда не
называл меня тугодумом, но от сдерживаемого раздражения Гарри мне всегда
делалось как-то неуютно. Прошло много лет, я закончил интернатуру, стал
полноправным практикующим врачом и лишь тогда осознал, что страдаю
комплексом неполноценности. Я понимал это и сейчас, но справиться с ним не
мог.

- И еще меня не устраивали глаза, - продолжал тем временем Он. - Пришлось с
ними повозиться. И с другими органами тоже, чтобы они работали более
эффективно... Короче говоря, Джекоб, я больше не человек. И даже не
андроид. Я и близко на них не похож. Франкенштейн!

Да нет, чепуха! Или все же не чепуха?

Некоторое время мы хранили молчание. Я пытался переработать неясные,
расплывчатые картины, мелькающие перед моим внутренним взором, в связную
теорию, в единый образ. Это была нелегкая задача, даже на умственном
уровне. В конце концов я спросил:

- Ну и что ты от этого выиграл? Ты хотя бы подвижен?

- Нет. Слишком много тканей.

- Если ты не можешь двигаться, полиция схватит нас в ближайшие дни, -
сказал я. - Раньше или позже, но власти поймут, что мы их одурачили. Они
вернутся сюда, а ты будешь сидеть и ждать, как пластмассовая утка в тире.

- Нет, - уверенно произнес Он. Его голос по-прежнему звучал искаженно и
странно. - Я теперь бессмертен, Джекоб, точнее, почти бессмертен.

- Полная неуязвимость? Ты что, действительно уверен, что можешь не бояться
даже ядерного оружия? Я думаю, что, если у властей не останется другого
выхода, они пустят в ход ядерный заряд ограниченного радиуса действия. Они
достаточно сильно ненавидят тебя, чтобы решиться на это. И они возненавидят
тебя еще сильнее, когда увидят, каким ты стал. Особенно если поймут, что ты
считаешь, что можешь дать людям неограниченно долгую жизнь.

Наверное, звуки, донесшиеся из холодного погреба, следовало считать смехом.
По крайней мере, теперь, когда Он так далеко ушел от человеческой формы,
это было максимально удачное с Его стороны подражание звукам, которыми люди
выражают веселье. Но вместо того, чтобы придать мне хорошее настроение, эти
звуки встревожили меня и вызвали желание оглянуться через плечо.

- Я не неуязвим, Джекоб. И ты сам увидишь, что я не стал неподвижной
мишенью. Я превратился в неудержимую силу.

- Я боюсь, что ты меня покинешь, - сказал я.

- Выбрось это из головы.

Минутное молчание.

- Ты принес пищу? - поинтересовался Он.

- Трех волков.

- Сбрось их вниз. Я подберу их, когда ты отойдешь. Но тебе придется еще
поработать. Говядина уже почти закончилась. Трех волков мне будет
недостаточно.

- Сколько тебе еще нужно?

- Все, что ты сможешь дотащить, Джекоб.

- Тогда я лучше отправлюсь на охоту прямо сейчас, чтобы потом можно было
отдохнуть и поспать.

- Джекоб!

- Что?

- Не бросай меня, Джекоб. Пожалуйста, верь мне. Продержись еще немного.
Всего один день, Джекоб. Все идет быстрее, чем я ожидал. Быстрее и
постоянно ускоряется.

Я встал и пошел к волчьим тушам. Я по одной перетащил их к лестнице,
ведущей в погреб, и сбросил вниз. Они падали с глухим стуком. Я закрыл
дверь, ушел в гостиную и прислушался. Через несколько секунд я услышал
тяжелое, ускоренное дыхание, шорох перетаскиваемых туш и короткий гортанный
радостный возглас. Потом стало тихо. Я прихватил пару запасных обойм, выпил
кофе и снова пошел наружу - поискать, кого еще можно убить...

8

Над горами мела метель, и ветер швырял пригоршни сухого, обжигающе
холодного снега. С тех пор, как я последний раз выходил из дома, он
усилился, стал порывистым и едва не сбивал меня с ног. Низкие тучи отражали
белизну снежных равнин.

Я чувствовал себя ужасно одиноким, а отчаянное буйство бурана отнюдь не
способствовало поднятию настроения. Я всегда принадлежал к тем людям,
которых называют бирюками, к тем, которые редко испытывают потребность в
обществе себе подобных. Да, конечно, у меня был Гарри. Трудно даже
представить, на что был бы похож мир без Гарри, без его вспыльчивости, без
его вонючих сигарет, без его кустистых бровей, которые он приподнимал от
удивления или, наоборот, сосредоточенно сдвигал, сердясь. Гарри был
неизменной величиной, скалой, которая будет существовать вечно. Еще были
женщины. То есть женщин было много, но значение имели только две. Да, Джейк
Кеннельмен, прирожденный холостяк, дважды за свою жизнь влюблялся. Первой
моей любовью была Дженни, стройная блондинка. Ее груди выпирали из-под
блузы, как наливные яблоки, а фигура была зрелой и женственной.
Невозмутимая Дженни, вечно занятая своими книгами, Сэлинджером, Геллером,
всем этим воскресшим авангардом. Сам не знаю, как меня угораздило в нее
влюбиться; хотя в ней было нечто еще помимо спокойной и совершенной
внешности. Дженни обладала какой-то мягкостью и почти животным теплом. Она
была словно остров, куда можно пристать после плавания по бурному морю и
обрести покой и утешение. И она покинула меня. Ну зачем женщине возиться с
долговязым, неуклюжим, худым, вечно взъерошенным врачом, если она может
заполучить любого мужчину, которого только пожелает? Хороший вопрос. Вот и
Дженни его себе задала. Вечером она была со мной, а наутро исчезла. Но зато
появилась Ким, с темными волосами, темно-карими глазами, бронзовой кожей. А
потом был пожар... Пожар и обугленное тело - за две недели до венчания,
которое так и не состоялось. Лишь эти три человека были мне настоящими
друзьями. Теперь одна из них ушла к другому, вторая умерла, а третий
находился за пару тысяч миль отсюда, в Нью-Йорке. Мне страшно хотелось,
чтобы все трое сейчас были рядом со мной, чтобы можно было их обнять. Я бы
обрадовался даже запаху мерзких сигарет Гарри.

Андроид не был мне другом.

Он был меньше, чем друг, и в то же время больше, чем друг. Я не понимал ни
Его, ни наших взаимоотношений. Наши личности пересеклись, перепутались и
образовали нечто новое, но результат оставался для меня неразрешимой
загадкой. Я попытался сосредоточиться на охоте, чтобы хоть немного рассеять
одолевшую меня мрачную меланхолию.

Я вывел из сарая снегоход и поехал вдоль невысокой горной цепи, на одном из
отрогов которой и гнездился домик Гарри. Проехав мили две, я наткнулся на
утоптанную площадку. Здесь было полно свежих оленьих следов - их еще даже
не успело замести снегом. Я спрятал машину за молодой сосновой порослью,
остановился, достал ружье и наркопистолет и стал ждать.

Пятнадцать минут спустя из-за деревьев рысцой выбежал лось. Он остановился
на краю поляны, понюхал воздух и принялся рыть копытом снег. Я подождал,
пока он осмелеет и выйдет на открытое место, потом, так и не слезая с
машины, выстрелил. Я промахнулся. Испуганный лось прыгнул вперед и принялся
продираться через снег, доходивший ему до колен. Он бежал вниз по склону, к
другому краю леса. Я отбросил ружье, схватил наркопистолет и, держась за
руль одной рукой, погнался за лосем.

Лосю приходилось нелегко. Он скакал по глубоким сугробам, а метель швыряла
снег прямо ему в морду и мешала смотреть вперед. Я подъехал поближе и
выпустил несколько стрелок. Но лось заметил меня и в последний момент
ухитрился свернуть влево.

Я продолжал гнаться за животным, заходя справа. Лось заревел. Я выстрелил.

На этот раз лось упал. Несколько секунд его ноги судорожно дергались, потом
животное погрузилось в наркотический сон.

Я остановился рядом с лежащим лосем и сошел со снегохода, прихватив с собой
ружье. Я приставил дуло ружья ко лбу лося и вдруг понял, что я не могу
смотреть на то, что собираюсь сделать. Тогда я отвернулся, не глядя нажал
на спусковой крючок и положил ружье в машину.

Лось был слишком большим, чтобы его можно было погрузить на снегоход
целиком. Нужно было разделать тушу - иначе я просто не сдвину его с места.
Я вытащил нож и принялся за работу. Нож нужно было взять разделочный, а я
об этом не подумал. Теперь оставалось только ругать себя и орудовать тем,
что было. Я кое-как ухитрился вырезать два больших куска фунтов по
пятьдесят каждый, погрузил их на заднее сиденье и отвез домой. Там я
сбросил мясо в погреб, закрыл за собой дверь и поехал обратно, чтобы
забрать остальное. Он ничего не сказал, а я тоже был не в том настроении,
чтобы начинать беседу.

Обратный путь показался мне куда длиннее двух миль. Я не мог отделаться от
мыслей об этом новом Джекобе Кеннельмене, убийце животных, мяснике. Когда я
наконец нашел искромсанную лосиную тушу, мне хотелось лишь одного - как
можно быстрее покончить с этим делом. Я спрыгнул с машины и принялся резать
мясо, все еще истекающее кровью, и грузить его на сани. Я уже почти
разделался с тушей, когда яркий луч ручного фонаря выхватил меня и снегоход
из темноты.

Пистолет и ружье стояли рядом с сиденьем дулами кверху. Я схватил ружье,
развернулся и выстрелил. Раздался испуганный визг. Фонарь упал в снег и
погас. На мгновение я ощутил радостный подъем. Потом мои мозги, последние
несколько минут бездействовавшие, снова заработали, и я понял, что только
что выстрелил в человека.

В человека. А человек - это уже не лось. Это куда серьезнее.

Я застыл, глядя на скорчившееся тело. Я молился, чтобы этот человек был
здесь не один, чтобы сейчас из-за деревьев вышли правительственные солдаты
и попытались убить меня - ведь тогда это можно было бы считать самозащитой,
это было бы хоть каким-то оправданием для меня. Но человек был один. За его
спиной никто не стоял. Осознав, что никаких смягчающих обстоятельств у меня
нет, я бросил ружье и пошел к лежащему, сперва пошел, потом побежал. Мои
легкие разрывались, метель хлестала меня по лицу, ноги вязли в снегу.

Я упал рядом с этим человеком и повернул его лицом вверх. Он был одет в
штатское. Это был мужчина сорока - сорока пяти лет, высокий, довольно
худой, с черными, начинающими седеть усами. Рот его был приоткрыт, глаза
закрыты. Я поспешно осмотрел его и нашел, куда попала пуля. Дела обстояли
не так плохо, как я сперва подумал. Я ранил его в правое бедро. Я ощупал
ногу и убедился, что кость не задета. Рана кровоточила, но не сильно.
Мужчина явно был без сознания - боли от раны и самого осознания факта, что
в него стреляли, оказалось достаточно, чтобы отправить пострадавшего в
обморок - а возможно, и вогнать в шоковое состояние.

Минуты