и встало сферическое здание
Института космических травм,  расположенное на северо-восточной
окраине Города Вечности.  Там излечивали и не такое...  Да,  но
ведь  он  совершенно  один!  И  до  Города  Вечности  семьдесят
световых лет.  Анабиоз! Гипотермия! Вот что спасет товарищей от
необратимых   изменений  в  их  организмах  на  долгом  пути  к
солнечной системе.  Его лицо стало сосредоточенным, суровым. Он
знал теперь, что должен делать. Прежде всего защитить товарищей
от действия могучего зеленого солнца,  от его пламенных  лучей.
Наручный   термометр  показывал  70  градусов  жары!  Поминутно
оступаясь на шуршащей гальке,  он торопливо перебегал от одного
к другому, выводя регуляторы охлаждения на каждом костюме влево
до упора. Это должно было обеспечить нулевую температуру внутри
скафандров. Затем он стал переносить товарищей к атомоходу.


x x x


    Альфа Эридана  прошла  зенит  и  стала медленно клониться к
западу,  когда он, еле двигая ногами от усталости, наконец, сел
за руль и включил двигатель; но вместо знакомого пения атомного
реактора ощутил  пугающую  звонкую  тишину.  Он  снова  включил
двигатель - и снова тишина.  Недоумевая, Руссов поднял капот. В
глаза ему сразу бросился светящийся  диск  счетчика  излучений.
"Ионизация  нарастает!  - кричал ему красный зрачок.  - Уходи".
Вероятно,  одним из разрядов ударило  по  двигателю  атомохода.
Многочисленные короткие замыкания,  о которых свидетельствовали
оплавленные,  сгоревшие концы проводов,  контакты и  сердечники
реле, нарушили взаимодействие всех частей автоматической схемы,
вывели из строя защитные экраны и каскады  реактора,  и  теперь
его   излучение   просачивалось   наружу,   с   каждой  минутой
усиливаясь. Он еще раз взглянул на счетчик - пять тысяч рентген
в час... Это предел, выше которого скафандры уже не защищают!..
    Нельзя было оставаться в атомоходе  ни  минуты  больше.  Он
бросился выносить тела товарищей из опасной зоны.
    Мерно рокотал фиолетовый  прибой,  ему  вторил  глухой  шум
деревьев   на   опушке  леса,  а  Руссов,  задыхаясь  и  тяжело
переставляя непослушные,  будто свинцовые ноги,  все  отмеривал
мучительно-длинные метры:  восемьдесят шагов с тяжелой ношей до
опушки леса, восемьдесят шагов обратно. И так ровно одиннадцать
раз.  Когда  он бережно опустил на землю последнего астронавта,
ему сделалось плохо.  Он с полчаса отдыхал в каком-то  странном
полусне.  Когда  он  с  трудом поднял голову,  ярко-желтое веко
заходящей  Альфы  Эридана  скрывалось  за  красноватым   горбом
лесистого  мыса справа от него.  Усталость,  тяжесть в голове и
грозное   настоящее   вернули   его   в    состояние    угрюмой
напряженности.  "Что  же  делать?..  Атомоход неисправен...  До
"Паллады"  двенадцать  километров...  Почему  в   корабле   нет
запасного   атомохода?  Постой,  постой!..  А  гравиплан!  Ура!
Гравиплан!.." Он закричал от радости.  Ведь  в  "Палладе"  есть
гравиплан,   большая   вместительная   машина!  Ему  надо  лишь
добраться до  корабля...  Вдруг  он  замер.  Он  вспомнил,  что
гравиплан  разобран,  что  механик  и электронный инженер перед
посадкой обсуждали схему сборки машины;  гравиплан  существовал
лишь в виде более или менее крупных узлов и деталей,  укрытых в
грузовом отсеке.  Руссов бессильно опустился на  землю.  Одному
ему не собрать гравиплан - по крайней мере до тех пор,  пока он
не будет знать его устройства и взаимодействия  частей  так  же
хорошо,  как  знали  это  Жонт и электрографик Федоров.  Как же
быть?  Идти налегке в  звездолет,  бросив  здесь  товарищей,  и
приниматься   за  изучение  схемы  гравиплана?  На  это  уйдет,
наверное,  несколько месяцев.  Да,  но товарищи не могут  здесь
находиться  больше  двух-трех  дней.  Они должны быть как можно
быстрее погружены в спасительный  холод  гипотермии...  Как  же
доставить  их  в  корабль?..  Он  в  отчаянии повел головой и с
трудом встал на ноги.  На фиолетовом небосводе зловеще догорала
желтая заря. "Не уйдешь отсюда! - крикнула ему заря. Да, да, не
уйдешь...","Мы тебя не выпустим!.." - кивали ему еще алевшие  в
лучах   солнца   верхушки  гигантских  "папоротников",  и  даже
равнодушные ко  всему  звезды,  рассыпавшиеся  в  небе  узорами
незнакомых   созвездий,   неодобрительно  щурились  и  злорадно
подмигивали ему.
    Руссов все-таки   пошел   опять   к  атомоходу,  мучительно
размышляя о том, как найти выход из этого отчаянного положения.
Носить  по одному человеку к звездолету?  Одиннадцать раз туда,
одиннадцать  раз  обратно...  двенадцать   километров   и   еще
двенадцать  километров...  почти  триста  тысяч  шагов,  причем
половину пути с тяжелым грузом...  Он понял, что это ему не под
силу...
    Так же как  и  в  земных  тропиках,  ночь  здесь  наступила
внезапно.   Он  ощупью  нашел  защелки  и  в  раздумье  откинул
пластмассовые  борта  атомохода.  "Тупица!  Вот  платформа  для
перевозки!  Борт!"  Догадка  окрылила Руссова.  Он быстро нашел
необходимые инструменты и,  включив нашлемный  прожектор,  снял
боковые  борта  атомохода.  Яростно  орудуя  инструментами,  он
пробил на передней кромке каждого из бортов по  два  отверстия,
продел  в  них  гибкий  канат,  благодаря судьбу за то,  что он
оказался в ящике запасных деталей,  и, впрягшись в лямки, почти
бегом   потащил   обе   "платформы"  к  чернеющим  вдали  телам
товарищей.
    Руссов бережно  разместил  тела товарищей на обоих бортах и
со вздохом подумал о том , что, пожалуй, оба "поезда" сразу ему
не   свезти.   На   каждом  листе  -  шесть  человек,  полтонны
драгоценного груза. Он напрягся и потянул одну из платформ. Она
тяжело сдвинулась с места.  "Это нелегко... но нужно довезти...
надо". Он решительно впрягся в первый "поезд".
    Стало совсем   темно.   Нашлемный   фонарь   бросал  вперед
дрожащий,  неверный луч света.  Первобытный  лес  встретил  его
мраком,  зловещим,  настороженным молчанием, изредка нарушаемым
сонным хлопаньем крыльев уснувшей птицы да  какими-то  неясными
шорохами.  Он  внутренне  содрогнулся,  но  вскоре  успокоился,
вспомнив,  что  у  него  есть  мощный  атомный  излучатель.  Он
остановился,  взял  излучатель  и  передвинул рычажок генерации
излучений на красное деление. Теперь излучатель мог своим лучом
расплавить самые твердые породы.
    Руссов останавливался через каждые сто метров.  Его  сердце
отчаянно  колотилось,  не  хватало  дыхания,  каждый  новый шаг
вперед был мучительной пыткой.  Нечеловеческие усилия,  которые
он был вынужден прилагать,  чтобы тянуть вперед тяжелый "поезд"
с астронавтами, вскоре окончательно истощили его. Мускулы ног и
рук  отказывались повиноваться.  Лямки невыносимо резали плечи,
плотно вдавившись в упругую ткань скафандра.  Но он шел, тяжело
переставляя  ноги,  делая  в  час  не  более  километра.  Лесу,
казалось,  не будет конца. Он потерял представление о времени и
месте,  но все шел и шел,  спотыкаясь,  падая,  вставая,  чтобы
сделать два-три судорожных рывка вперед, и снова падал. Наконец
он упал, попробовал подняться и не смог. Тяжелый сон сковал его
усталое тело.
    ...Проснувшись, Руссов  не сразу вспомнил,  как попал в эти
места.  Уже брезжил рассвет.  Верхние листья растений затлелись
золотыми  искрами,  впереди в просветах деревьев зеленело небо.
Он тупо посмотрел на одеревеневшие  руки:  пальцы  распухли,  а
ладони   болезненно   горели.   Удивленно   вглядывался   он  в
просыпающуюся красоту чужого утра.  Оказывается,  он уже  почти
достиг  границы  леса.  Почувствовав прилив энергии,  он встал,
смахнул капли  росы,  растекшиеся  по  стеклу  шлема,  и  снова
двинулся   вперед.   Вдали   у  горизонта  уже  сверкал  корпус
"Паллады".  Он достиг звездолета за каких-нибудь пять часов, но
у   входного   люка   силы  оставили  его.  Он  снова  упал  и,
обессиленный, целый час оставался недвижим.
    В конструкциях  входных и выходных люков было предусмотрено
все:  едва  он  осторожно  нажал  диск,  скрытый  в  углублении
корпуса,  как  со звоном отскочила крышка люка и сразу же мощно
загудел    воздушный    поток    биологической     экранировки.
Автоматический  подъемник доставил его и платформу с товарищами
в первый тамбур. Люк мгновенно захлопнулся. Во втором и третьем
тамбурах  биологическая  обработка,  автоматически производимая
особыми аппаратами, уничтожила все живое, что могли они занести
с собой на поверхности скафандров.
    Так как его страшно мучила жажда,  он поспешил снять шлем и
жадно  выпил  целый термос "звездного нектара".  Потом бросился
освобождать товарищей  из  скафандров.  Перенося  в  анабиозную
ванну  Светлану,  он с болью в душе чувствовал,  как холодны ее
руки,  и, прежде чем закрыть прозрачную крышку гипотермического
резервуара, поцеловал в ледяной лоб.
    - Ты будешь жить...  - прошептал он.  - Мы должны  победить
смерть и космос...
    Пока он утолял голод. глаза его не отрывались от экрана. Со
слепой  точностью телепередатчик продолжал описывать свои круги
над атомоходом,  неизменно  посылая  в  звездолет  изображения.
Атомоход  со  снятыми бортами напоминал раненого зверя.  Второй
"поезд" с астронавтами по-прежнему темнел у  опушки  леса.  Это
успокаивало  Руссова:  звери  чужого  мира  не тронули людей за
время его отсутствия.  По океану шли  гигантские  валы,  свежий
ветер  срывал  гребешки  пенных  волн.  Несколько раз по экрану
мелькнули головы вчерашних рыбоящеров и скрылись среди пляшущих
водяных  гор.  Он  встал  и  выключил  экран,  одновременно дав
автомату команду возвратить телепередатчик в корабль.
    Через несколько  минут  он уже был в пути.  "Надо успеть до
ночи вернуться в звездолет",  - думал  он,  подгоняя  себя,  но
войдя  через  два часа в лес,  понял,  что ему не успеть:  день
здесь был гораздо короче,  чем на  Земле.  Однако  его  чувства
настолько  притупились,  что  он  не  испытывал никакого страха
перед неприятной перспективой  вторичного  ночного  путешествия
через лес. Он посмотрел вверх, на глухо шумящие кроны деревьев.
В просветах листьев не было видно звезд,  как в  прошлую  ночь.
Вероятно,  небо  заволокло тучами.  Было темно,  как в угольном
мешке.  Внезапно хлынул такой ливень, какого он не видел даже в
тропиках  Элоры пять тысячелетий назад.  С неба падала сплошная
водяная стена.  Почва мгновенно размокла,  его ноги скользили и
вязли  в  грязи.  К  счастью,  ливень  кончился  скоро - так же
внезапно, как и начался.
    Идти стало несравненно труднее.  К побережью он вышел в три
    часа ночи по своим часам. Так ли это
было на самом деле,  он не знал.  Во всяком случае, была глухая
ночь. Побережье стонало под чудовищными ударами ветра и прибоя.
Казалось,  что  в  такую  бурю  все  живое  в  море должно было
спрятаться в тихие придонные заводи.  Однако из темноты неслись
леденящие  душу  хрипы,  рев  и  скрежет.  Внезапно черный мрак
пронизали знакомые ему голубые мечи разрядов,  перекрещиваясь и
накладываясь друг на друга.  Вероятно, там происходила яростная
схватка  двух  электрических  чудищ,  не  обращавших   никакого
внимания на разыгравшийся шторм..
    Цепляясь руками за все,  что попало,  Руссов  с  величайшим
трудом   тянул  "поезд"  по  пологому  подъему.  Журчали  сотни
ручейков,  бегущих из леса к морю.  Их  породил  этот  короткий
ливень.  "Поезд" свободно скользил по раскисшей почве,  но зато
Руссов не мог найти надежной  опоры  для  ног,  часто  падал  в
грязь.  В результате за час он прошел едва ли больше километра.
Тогда,  опираясь на колени и руки,  он пополз на  четвереньках.
Движение  замедлилось  еще  больше,  но  сил  теперь  он тратил
гораздо меньше.  Луч  нашлемного  прожектора  в  такт  движению
зигзагами  метался по стволам деревьев,  выхватывая из мрака то
пышный цветущий куст,  усыпанный,  точно бриллиантами, крупными
каплями   воды,   то   морщинистый   ствол  дерева-гиганта,  то
нагромождение бурелома.  Ему казалось, что он ползет уже тысячу
лет,  а  лесу ни конца ни края не видно.  Вдруг впереди себя он
услышал  могучее  дыхание  и,   выключив   фонарь,   в   страхе
остановился.  Всеми клетками своего тела он ощущал,  что там, в
непроницаемой темноте,  притаилось что-то огромное и  страшное.
Руссов пролежал,  вероятно,  долго, не зная, что предпринять, и
боясь пустить в ход атомный излучатель,  так как не был уверен,
что  сразу  поразит  хищника.  Не  собирался  уходить  и зверь.
Наконец Руссов решился и,  нащупав в темноте излучатель, послал
в  чащу  пронзительно-белый  луч.  Впереди  что-то подпрыгнуло,
затрещали кусты,  раздался злобный рев.  Вслед  за  тем  Руссов
почувствовал,  как над ним пролетело в воздухе что-то огромное,
гибкое и тяжело обрушилось на кусты в десяти шагах позади него.
Страшно хрипя,  это "что-то" поползло к нему.  Тогда Руссов, не
помня себя  от  страха,  то  тех  пор  хлестал  излучениями  по
приближавшемуся чудовищу, пока оно не затихло.
    Незаметно посветлело,  так как начинался рассвет; он смутно
различил оскаленную морду какого-то апокалипсического чудовища,
длинные   мощные    лапы-крючки    и    гигантское    туловище,
исполосованное  причудливыми  узорами  неопределимого  во мраке
цвета.
    Потом он  опять  двигался  на  четвереньках,  всхлипывая от
напряжения,  поминутно  засыпая  и  просыпаясь.  Позднее   утро
застало  его  на  равнине.  Сильный  ровный  ветер быстро сушил
мокрую почву. В воздухе дрожали дымные испарения...
    К астролету  он  подошел  уже  к вечеру не на "втором",  а,
наверное,  на "четвертом  дыхании"  и  упал  в  последний  раз.
Засыпая тут же,  у входного люка,  он слабо улыбнулся, радуясь,
что кончился этот невыносимый поход.


x x x


    Двое суток он отсыпался в салоне, не вставая даже для того,
чтобы  поесть.  Теперь  ему были не страшны никакие стихии этой
планеты.  Несокрушимые стены "Паллады" защищали  его.  Товарищи
покоились в анабиозе.
    На третьи сутки  Руссов  проснулся,  чувствуя  себя  вполне
отдохнувшим,  если не считать тупой,  ноющей боли во всем теле.
Два сеанса в кабине освежающий излучений,  высокотонизированная
пища  и  "звездный  нектар"  окончательно  вернули  ему  силы и
бодрость. Пора было думать об отлете.
    Он вошел  в  Централь  Управления  и  с некоторым смущением
обвел   глазами   сложное   нагромождение   приборов,   кнопок,
циферблатов,  ряды роботов. "Не бойся, - сказали они, - ты ведь
с нами знаком".  Он вздохнул, потому что не мог вот так, сразу,
включить  двигатели и устремиться к родной Земле.  Программа...
Сумеет ли он составить ее  без  помощи  математика,  астронома,
программистов?..  Где-то в невообразимой дали пространства,  за
квадрильоны километров отсюда,  плывет в космосе родное Солнце,
увлекает за собой планеты и Землю,  пробегая каждую секунду 250
километров; с неменьшей скоростью мчится в пространстве и Альфа
Эридана  со  своими  планетами;  трудно,  очень  трудно попасть
кораблю "в цель"! На протяжении двух десятков парсеков пути его
подстерегают   гравитационные  возмущения,  искривляющие  курс,
межзвездные  магнитные  поля,  искажающие  показания  приборов,
сотни неучтенных случайностей... А ведь траекторию полета нужно
проложить  строго  по  прямой,  ибо  только  по  прямой   может
двигаться звездолет с субсветовой скоростью.  На Земле перечень
команд роботам,  выдерживающим лучеподобную траекторию, готовит
огромный Вычислительный Центр Города Вечности. Руссов знал, что
набросок команд для обратного пути  вчерне  подготовил  тот  же
Центр.  Но  вот уточнение программы необходимо проводить только
здесь, на месте, когда известны последние данные, относящиеся к
местоположению  корабля.  Уточнение  производил  бы весь экипаж
"Паллады" в течение, может быть, нескольких недель. А теперь он
один...
    В сейфе Варена он быстро разыскал черновую схему программы,
заготовленную    еще    на    Земле,   и   прошел   с   нею   в
информарий-библиотеку.  Он  должен  теперь  напрячь  все   свои
способности, мобилизовать всю свою волю, чтобы в ходе анализа и
расчетов заполнить вот эти пустующие клетки перфолент двоичными
числами,  этими  до  смешного простыми сочетаниями отверстий на
ленте,  за которыми,  однако,  скрываются целые Гималаи знаний,
труда и расчетов.
    Вскоре Руссов напоминал  студента  древних  веков,  который
начал  готовиться  к  экзамену  в  то  время,  когда  до сессии
остается немногим меньше суток.  Он  работал  яростно,  потеряв
счет  часам  и  дням,  делая  лишь  короткие  перерывы для сна.
Электронные счетные машины - его верные  помощники  -  работали
без устали.  Волны Времени беззвучно проносились над ним, а он,
ничего не видя и не слыша,  плыл в его потоке. Дни нанизывались
на  дни,  складываясь  в недели и месяцы.  Его мозг изнемогал в
дебрях тензорного и вариационного  исчислений,  как  изнемогало
недавно тело в чаще первобытного леса...
    ...И вот как будто все.  Пустующие клетки  перфолент  были,
наконец,  заполнены. Сознание медленно освобождалось от дурмана
цифр,  уравнений,  алгоритмов.  Он долго смотрел  на  циферблат
релятивистского Счетчика Времени,  пока не осознал,  что прошло
не менее года с тех пор,  как  он  сел  за  вычисления.  Он  не
поверил   этому  и  еще  раз  вгляделся  в  Счетчик.  Все  было
правильно...
    Чуть слышно  шурша,  перфолента уползла в окошечко входного
устройства Электронного Мозга.  Теперь уже от воли  Руссова  не
зависела работа сложнейших электронных систем "Паллады". На его
долю  оставались  функции  наблюдения,  контроля  и  аварийного
вмешательства.  Он  еще  раз  мысленно проанализировал исходные
предпосылки своих расчетов.  Как будто все правильно. Но где-то
в  глубине сознания таилось какое-то неясное чувство сомнения и
неуверенности.  Все ли он учел  при  составлении  программы?  А
вдруг  в каком-то пункте расчетов он допустил ошибку,  просчет,
неточность?..  Усилием воли он отбросил эту мысль,  объясняя ее
переутомлением,    и    решил    хорошенько   отдохнуть   перед
ответственным этапом взлета с планеты  и  вывода  "Паллады"  на
прямолинейный участок маршрута.
    ...Настал час отлета.  С бьющимся  сердцем  Руссов  включил
астротелевизор,   прощальным  взглядом  окинул  желто-оранжевые
леса,  пышные  равнины,  заросшие  высокой,  в  рост  человека,
травой,   фиолетовое  небо.  "Вперед"  -  громко  произнес  он,
подбадривая себя,  так как его  угнетали  тишина  и  безмолвие,
царившие  в  корабле,  в  котором  он  был  единственным членом
экипажа,  и решительно  нажал  кнопку  Предстартовых  Операций.
Тонко  запели  роботы,  управляющие  шасси.  Он  не видел,  как
сложная система "умных"  механизмов  плавно  втянула  в  корпус
звездолета  гигантские посадочные клещи,  но услышал глухой рев
двигателей вертикальной подвески корабля,  медленно поднимавших
астролет носом в зенит. В тот момент, когда "Паллада" встала во
весь  свой  тысячеметровый   рост,   автоматически   включилось
ожерелье   ядерно-водородных   стартовых   двигателей.   Корпус
звездолета отозвался на это  крупной  вибрацией.  Точно  штанги
титанического   домкрата,  огненные  столбы  раскаленных  газов
сначала медленно,  а потом все  быстрее  поднимали  ракету  над
сожженной   почвой.   Толстые  стебли  трав,  шипя  и  лопаясь,
свертывались в жгуты,  протягивая к небу  опаленные  скрюченные
отростки, как будто грозя уходящему в космос пришельцу.
    Руссов включил вихревую защиту жилых помещений корабля.  Он
мысленно  представил  себе,  как  в  сверхпроводящем  кольцевом
пространстве,  охватывающем салон,  анабиозные ванны и Централь
Управления,  заструились  мощные  вихревые токи,  создавая поле
антигравитации,    нейтрализующее    любые    перегрузки.    На
бесчисленных  шкалах прыгали огоньки,  мерно отстукивал секунды
автомат-метроном.  Через   шесть   минут   корабль   вышел   на
стационарную  орбиту и,  подчиняясь командам роботов,  проделал
ряд  эволюций.  В  верхней   точке   полуэллиптической   орбиты
автоматически включилась главная