стречи стала деревня Агуалинда. Второй раз они провели вместе всего лишь час. Это случилось неподалеку от руин плотины Глен Каньона, что на границе между страной Навахо и государством Дезерет.
     Когда они встретились в первый раз, Сэм был худосочным подростком из Юты, а Анамари незамужней индианкой средних лет из Бразилии. К моменту их второй встречи он был уже губернатором Дезерета, последнего государства Америки, в котором жили представители европейской расы, а она была, по мнению некоторых из ее почитателей, матерью божества. Тогда никому, кроме меня, не приходило в голову, что они уже встречались. Я знал это абсолютно точно и докучал Сэму своими просьбами рассказать об этой встрече до тех пор, пока он наконец не сделал этого. Ни ее, ни Сэма уже давно нет на этом свете, и я единственный человек, который знает правду. Довольно долго я считал, что должен молчать и унести эту историю с собой в могилу. Но теперь я понял, что ошибался.
     Я понял, что не имею права умереть, не написав об этом. Все, что я должен был в своей жизни сделать, уже давно сделано, так почему же я до сих пор еще жив? Я решил, что земля еще носит меня только потому, что я могу рассказать о том, как она выжила сама и сохранила жизнь вам для того, чтобы вы смогли услышать эту историю. Боги чем-то похожи на землян. Им недостаточно того, что все сущее зависит от них. Они хотят стать знаменитыми.
     Агуалинда, Амазония

     Пассажиры ей были совершенно безразличны. Анамари интересовали только вертолеты, которые доставляли медикаменты. Эта вертушка привезла бесценную упаковку бенаксидена. Анамари едва взглянула на костлявого, неуклюжего паренька, который сидел рядом с ящиками и недружелюбно озирался по сторонам. Еще один янки, который боится, что его бросят в джунглях. Обычная история. Теперь Анамари почти не замечала этих североамериканцев. Они приходили и уходили.
     Ее беспокоили лишь бразильские государственные чиновники. Эти недалекие бюрократы, годами изнемогавшие от жизни в Манаусе, которую они воспринимали как ссылку, вымещали свою неудовлетворенность на беззащитных индейцах, для которых становились мелкими тиранами. Извините, но у нас больше нет ни пенициллина, ни шприцев. Куда вы дели вакцину от СПИДа, которую мы вам передали три года назад? Вы что, считаете, что нам здесь деньги некуда девать? Пусть едут в город, если хотят вылечиться. В Сан-Пауло де Оливенсия есть больница, вот и отправляйте их туда. Мы не намерены из ничего сделать вам еще одну больницу у черта на куличках. Мы не пойдем на это ради какой-то сотни грязных индейцев. К тому же вы не врач, вы сами-то старая, сморщенная индианка. У вас даже нет медицинского образования, и мы не можем тратить на вас медикаменты. Они чувствовали свою значимость, поскольку от их решения зависело, будет индейский ребенок жить или ему суждено умереть. Зачастую они подписывали смертный приговор уже тем, что отказывались посылать индейцам необходимое оборудование. И тогда они тоже чувствовали себя такими же всемогущими, как Господь.
     Анамари знала, что от протестов и споров мало толку - через некоторое время бюрократ снова начнет убивать. Но когда потребность в самых обычных медикаментах была слишком велика, Анамари отправлялась к геологам-янки и спрашивала, есть ли у них то или иное лекарство. Иногда оно у них было. Она знала, что если у янки было что-то в избытке, то они делились с другими, а если не было, то они и пальцем не шевелили, чтобы помочь другим. Они не были такими тиранами, как бразильские бюрократы. Они приехали сюда, чтобы делать деньги, а все остальное было им до лампочки.
     Вот о чем подумала Анамари, когда увидела этого мрачного светловолосого паренька, сидевшего в вертолете. Он был всего лишь еще одним североамериканцем, таким же, как все они, только более юным.
     Теперь, когда у нее был бенаксиден, она тотчас стала убеждать индейцев племени Банивас в том, что все они должны прийти на прививку. Эта болезнь появилась два года назад, во время войны между Гайаной и Венесуэлой. Как обычно бывает в таких случаях, жертвами стали не граждане этих двух стран, а индейцы, жившие в джунглях. Однажды утром они обнаружили, что их суставы утратили свою подвижность. Они становились все менее и менее гибкими, пока наконец не затвердели настолько, что стало невозможно даже пошевелиться. Бенаксиден оказался противоядием, но его нужно было принимать постоянно в течение нескольких месяцев, иначе суставы могли снова затвердеть. Бюрократы, как всегда, сорвали снабжение этим лекарством, в результате чего слегла дюжина индейцев Банивас, живших в этой деревне. И, как всегда, оказалось, что у одного или двух индейцев болезнь оказалась настолько запущенной, что уже не поддавалась лечению. Один или два сустава уже навсегда утратили свою гибкость. И как всегда, делая прививки, Анамари была немногословна, а индейцы вообще почти ничего не говорили.
     Только на следующий день Анамари заметила, что молодой янки бродит по деревне. На нем была мятая белая одежда, которую он уже умудрился испачкать, и на ней остались зеленые и коричневые следы речной грязи амазонских джунглей. Он не проявлял никаких признаков любопытства, но после того, как она в течение часа проверяла результаты вчерашнего лечения бенаксиденом, ей стало ясно, что он следует за ней по пятам.
     Резко обернушись в дверях хибары, построенной на средства государства, она посмотрела ему прямо в лицо. "О que? - спросила она. - "Чего тебе надо?".
     К ее удивлению, он ответил на ломаном португальском. Большинство этих янки вообще не утруждают себя изучением иностранных языков. Они убеждены в том, что и она, и все остальные говорят по-английски. "Posso ajudar?" - спросил он. Я могу чем-то помочь?
     - Nao, - сказала она. - Mas pode olhar. Но можешь посмотреть.
     Он посмотрел на нее, явно не понимая, что она сказала.
     Она повторила фразу медленнее, стараясь говорить внятно: "Pode olhar".
     - Ей? Я?
     - Voce, sim. Я могу говорить по-английски.
     - Я не хочу говорить по-английски.
     - Tanto faz, - сказала она. - Какая разница.
     Вслед за ней он прошел внутрь хибары. Там, вся испачканная собственными фекалиями, лежала маленькая голая девочка. Ее парализовало еще несколько лет назад, когда она заболела менингитом. Тогда она была еще младенцем, и Анамари решила, что этой девочке бенаксиден уже не поможет. Вот так всегда и бывает - больше всех страдают самые слабые. Но как ни странно, ее суставы снова стали гибкими, и девочка даже им улыбнулась. Это была та счастливая улыбка, при виде которой щемило сердце и которая порой делала лица паралитиков такими прекрасными.
     Итак, ей немного повезло - она вовремя получила бенаксиден. Она сняла крышку с глиняного кувшина с водой, который стоял на столе и смочила в нем одну из ее чистых тряпиц. С помощью этой тряпки она обмыла девочку, а затем подняла ее хрупкое, истощенное тело. Одновременно она вытащила из-под нее испачканную простыню. Внезапно она сунула в руки мальчику эту грязную простыню.
     - Leva fora, - сказала она. И увидев, что он не понял, повторила по-английски:
     - Вынеси ее наружу.
     К ее удивлению, он без малейших колебаний взял простыню.
     - Вы хотите, чтобы я ее постирал?
     - Просто стряхни с нее то, что сможешь, - сказала она, - сделай это там, на огороде, что за хибарой. Потом я ее постираю.
     Уже выходя наружу, она увидела, как он возвращается, неся в руках туго свернутую простыню.
     - Вот молодец, уже все сделал, - сказала она, - пойдем к моему дому и там будем замочим ее в воде. Давай теперь я ее понесу.
     Но он не отдал ей простыню.
     - Я уже это сделал, - сказал он, - вы не хотите отдать ей чистую простыню?
     - Во всей деревне только четыре простыни, - сказала она. - Две из них у меня на кровати. Она может полежать и на циновке. Во всей деревне только я одна меняю постельное белье. И только я ухаживаю за этой девочкой.
     - Она вас любит, - сказал он.
     - Она всем так улыбается.
     - Значит, она всех любит.
     Что-то пробурчав себе под нос, Анамари направилась к своему дому. Он представлял собой две стоявшие вплотную друг к другу хибары, построенные на средства, выделенные правительством. Одна из них служила клиникой, а другая была ее жилищем. На заднем дворе стояли два металлических таза, в которых она стирала. Один из них она сунула в руки мальчику-янки и, указав на резервуар с дождевой водой, сказала, чтобы он наполнил таз. Он выполнил ее распоряжение. Это окончательно вывело ее из себя.
     - Чего тебе надо!? - крикнула она.
     - Ничего, - сказал он.
     - Чего ты здесь шляешься?!
     - Я думал, что я помогаю, - в его голосе звучало уязвленное чувство собственного достоинства.
     - Мне не нужна твоя помощь, - она забыла, что хотела замочить простыню, и принялась тереть ее на стиральной доске.
     - Тогда зачем же вы попросили меня...
     Она ему не ответила, а он так и не закончил свой вопрос.
     После длительной паузы он спросил:
     - Вы пытались от меня избавиться, верно?
     - Чего тебе здесь надо? - снова спросила она. - Неужто ты думаешь, что у меня больше дел нет, кроме как возиться с североамериканским мальчишкой?
     Его глаза сверкнули гневом, но он ответил ей только после того, как снова овладел собой.
     - Если вы устали стирать, я могу это сделать вместо вас.
     Схватив его руку, она в течение какого-то мгновения изучающе рассматривала ее.
     - Нежные руки, - сказала она, - как у женщины. Ты в кровь рассадишь себе костяшки пальцев и выпачкаешь всю простыню.
     Устыдившись нежности собственных рук, он засунул их в карманы. Мимо него пролетел попугай, сверкнув ослепительно-ярким, красным с зеленью, оперением. Мальчик удивленно проводил птицу взглядом. А попугай опустился прямо на резервуар с дождевой водой.
     - В Штатах таких продают за тысячу долларов, - сказал он.
     Ну конечно, этот янки все измеряет в долларах.
     - Здесь они ничего не стоят, - сказала она, - банива употребляют их в пищу. И носят их перья.
     Он обвел взглядом другие нищие лачуги и жалкие огороды.
     - Люди здесь живут очень бедно, - сказал он. - Должно быть, жизнь в джунглях очень тяжела.
     - Ты так считаешь? - набросилась на него Анамари. - Джунгли очень добры к этим людям. Круглый год они снабжают их множеством разнообразной пищи. Индейцы Амазонии и не догадывались о том, что они бедны, до тех пор, пока не пришли европейцы, которые заставили их покупать штаны. Но они не могли позволить себе такую роскошь, как штаны. Европейцы заставили их строить дома, но индейцы не могли содержать их в нормальном состоянии. Индейцев заставили возделывать огороды. И это в самой-то гуще райского сада! Индейцам было хорошо жить в джунглях. Но пришли европейцы и превратили этих людей в бедняков.
     - Европейцы? - спросил мальчик.
     - Бразильцы. Они все европейцы. Даже чернокожие бразильцы превратились в европейцев. И сама Бразилия теперь не более чем одна из европейских стран, население которой говорит на одном из европейских языков. Они точно такие же, как вы, североамериканцы. Вы ведь тоже европейцы.
     - Я родился в Америке, - возразил он. - Так же, как и мои родители, и родители моих родителей, и родители моих дедушек и бабушек.
     - Но твои пра-пра-пращуры приплыли сюда на корабле.
     - Это было очень давно, - сказал он.
     - Очень давно! - она рассмеялась. - Я чистокровная индианка. Мои предки в течение десяти тысяч поколений жили на этой земле. Ты здесь приезжий. Приезжий в четвертом поколении.
     - Но я приезжий, который не боится взять в руки грязную простыню, - сказал он с вызывающей улыбкой.
     Именно в этот момент он стал ей нравиться.
     - Сколько тебе лет? - спросила она.
     - Пятнадцать, - ответил он.
     - Твой отец геолог?
     - Нет. Он начальник бригады бурильщиков. Они собираются пробурить здесь пробную скважину. Но он считает, что здесь они ничего не найдут.
     - Они найдут здесь уйму нефти, - сказала она.
     - Откуда вы знаете?
     - Я видела это во сне, - сказала она. - Я видела, как бульдозеры ломают деревья, расчищая место для взлетно-посадочной полосы, как прилетают и улетают самолеты. Ничего такого не могло быть, если бы не было нефти. Моря нефти.
     Она умолкла в ожидании того, что он поднимет на смех уже самую мысль о том, что она видит вещие сны. Но этого не случилось. Он просто внимательно на нее посмотрел.
     Поэтому ей самой пришлось нарушить затянувшуюся паузу.
     - Ты приехал сюда, чтобы убить время, пока твой отец на работе, верно?
     - Нет, - возразил он. - Я приехал сюда потому, что он еще не приступил к работе. Вертушки начнут привозить оборудование только завтра.
     - Ты предпочитаешь находиться подальше от отца? Он посмотрел куда-то в сторону.
     - Я предпочел бы видеть его в аду.
     - Это и есть ад, - сказала она.
     Мальчик рассмеялся.
     - Почему же ты приехал сюда с ним? - спросила она.
     - Потому что мне всего лишь пятнадцать лет, а он этим летом взял меня на попечение.
     - На попечение, - повторила она. - Ты что преступник?
     - Это он преступник, - с горечью сказал мальчик.
     - А в чем его преступление?
     Какое-то мгновение он молчал, словно решая, стоит ли отвечать на этот вопрос. Но потом все же ответил. Ему было стыдно за преступление своего отца.
     - Прелюбодеяние, - тихо сказал он, отведя глаза в сторону. Слово повисло в воздухе. Мальчик снова посмотрел на Анамари. Его лицо слегка покраснело.
     "Какая прозрачная кожа у европейцев, - подумала она. - Сквозь нее проступают все их эмоции". Услышав это слово, она поняла, как все произошло. Любимая мать обманута и теперь он должен провести лето с тем, кто ее обманул.
     - Это и есть преступление?
     Он пожал плечами.
     - Для католиков это, может, и не преступление.
     - Ты протестант?
     Он отрицательно покачал головой.
     - Мормон. Но я еретик.
     Она рассмеялась:
     - Значит, ты еретик, а твой отец прелюбодей.
     Ему явно не понравилось, что она смеется.
     - А ты девственница, - сказал он. Казалось, он рассчитывал своими словами сделать ей больно.
     Прекратив стирать простыню, она выпрямилась и посмотрела на свои руки.
     - Это тоже преступление? - пробормотала она.
     - Вчера ночью мне снился сон, - сказал он, - в этом сне тебя звали Анна Мари, но когда я попытался назвать тебя этим именем, у меня ничего не получилось. И я назвал тебя другим.
     - И каким же? - спросила она.
     - Какая разница? Это ведь только сон, - он над ней насмехался, пользуясь тем, что она верит в сновидения.
     - Ты видел меня во сне и во сне меня звали Анамари?
     - Да, верно, а что? Ведь это твое имя, не так ли?
     Он не успел задать еще один вопрос: "Ты ведь девственница, верно?".
     Подняв из воды простыню, она выкрутила ее и бросила ему. Он поймал ее, но грязная, вонючая вода брызнула ему прямо в лицо, которое исказила гримаса отвращения. Она вылила воду из таза прямо на землю, в результате этого все его брюки оказались выпачканы грязью. Но он даже не сдвинулся с места. Тогда она взяла пустой таз и подошла к резервуару, чтобы набрать чистой воды.
     - Теперь пора всполоснуть, - сказала она.
     - Тебе снилась взлетно-посадочная полоса, - сказал он. - А мне снилась ты.
     - В своих снах тебе лучше не совать нос в чужие дела, - сказала она.
     - Знаешь, я не наводил никаких справок, - сказал он, - а только полетел в эту самую деревню, что видел во сне, и вот оказалось, что ты тоже веришь сновидениям.
     - Это еще не значит, что я собираюсь раздвигать перед тобой ноги, можешь выбросить это из головы, - сказала она.
     Он с ужасом посмотрел на нее.
     - Да ты свихнулась! О чем ты говоришь! Это же блуд! Да и вообще ты мне в матери годишься!
     - Мне сорок два года, - сказала она, - если тебя это так волнует.
     - Ты старше моей матери, - сказал он. - У меня и в мыслях не было вступать с тобой в половую связь. Я сожалею, если у тебя сложилось обо мне такое впечатление.
     Она усмехнулась.
     - А ты забавный мальчишка, янки. Сначала ты говоришь, что я девственница...
     - То было во сне, - сказал он.
     - А потом ты говоришь мне, что я старше твоей матери и слишком безобразна, чтобы даже мысленно вступить со мной в половую связь.
     Он даже побелел от стыда.
     - Извини, но я лишь хотел убедиться в том, что ты понимаешь, что я никогда бы...
     - Ты хотел объяснить мне, что ты примерный мальчик.
     - Да, - подтвердил он.
     Она снова усмехнулась:
     - И ты, наверное, даже сам себя ни разу не ублажил, - сказала она.
     Его лицо покраснело. Он мучительно пытался сообразить, что сказать ей в ответ. Потом швырнул в нее еще мокрую простыню и резко повернувшись, пошел прочь. Она умирала от смеха. Ей очень понравился этот паренек.
     На следующее утро он снова пришел и весь день помогал ей в клинике. Паренька звали Сэм Монсон, и он стал для нее первым европейцем, который видел вещие сны. Раньше она думала, что на это способны только индейцы. Она не знала, какое именно божество посылает ей эти сны, но, наверное, это было то же самое божество, которое посылало сны Сэму. Возможно, что именно оно свело их вместе здесь в джунглях. Не исключено, что оно направит бур в сторону нефти и отцу Сэма придется надолго остаться здесь вместе с сыном, чтобы выполнить все замыслы этого божества.
     Она испытывала чувство досады, вызванное тем, что божество упомянуло о ее девственности. Кроме нее, это никого больше не касалось.

***

     Жизнь в джунглях оказалась лучше, чем Сэм ожидал. В Юте, когда мать впервые сказала, что ему придется вместе с этим старым ублюдком отправиться в Амазонию, он с ужасом приготовился к самому худшему. Он представлял себе, что ему придется с мачете в руках прорубаться сквозь заросли ползучих растений, плыть в облепленных паразитами каноэ по рекам, которые кишат пираньями, обливаться потом, страдать от укусов москитов и вдыхать густой, насыщенный влагой воздух. Вместо этого он обнаружил, что американские нефтяники живут в довольно приличном лагере, оснащенном генератором, который вырабатывает электричество для освещения помещений. Но все же здесь все время шли дожди, а когда их не было, становилось так жарко, что поневоле хотелось, чтобы снова пошел дождь. Ему так и не пришлось столкнуться ни с одной из тех жутких, подстерегающих на каждом шагу опасностей, которые так его пугали, и ни разу не пришлось прорубаться сквозь джунгли. Здесь были тропы, которые порой больше походили на дороги, а густая и яркая зелень джунглей оказалась даже прекраснее, чем он себе представлял. Он никогда не думал, что американский Запад по сравнению с этими джунглями не более чем пустыня. Даже Калифорния, где жил этот старый ублюдок в промежутках между выездами на бурение скважин, даже эти покрытые лесами холмы и горы выглядели довольно блекло по сравнению с яркой зеленью джунглей.
     Маленькие, тихие индейцы вовсе не были охотниками за скальпами. Вместо того чтобы их избегать, как это делали взрослые американцы, Сэм, обнаружив, что может легко с ними общаться, стал приходить к ним и даже оказывать им помощь, работая вместе с Анамари. Старый ублюдок мог целыми часами сидеть и лакать свое пиво вместе с приятелями. Прелюбодеяние и пиво - как будто одного презренного плотского греха ему было недостаточно. Что касается Сэма, то он действительно творил здесь добрые дела. Сэм брался за любое дело, которое могло бы доказать, что он представляет собой полную противоположность отцу. А поскольку его отец был слабым, чувственным и приземленным человеком, лишенным самоконтроля, то Сэм должен был стать сильным, духовным и разумным человеком, который не позволяет плотским страстям управлять собой. Видя, как его отец поддается алкоголю, и вспоминая, как он в отсутствие матери не мог и месяца прожить, чтобы не затащить в свою постель какую-нибудь шлюху, Сэм гордился тем, что обладает внутренней дисциплиной. Он управлял своим телом, не позволяя ему выходить из-под контроля.
     Он также