тайфуны! При малых скоростях
возбужденные ими кванты вакуума незаметны, но при субсветовой скорости они
должны ощущаться как возникающие на пути ничтожные крупинки вещества с их
физическими свойствами.

- Стоп, стоп, Вася! Не загибай! Тут и без банальной бури все объяснить
можно. Похитрее! - вмешался штурман. - Мы, радисты, флюктуации скорости
света в различных частях вакуума уже сто лет учитываем. Не в ней ли дело?
Если скорость света становится то больше, то меньше, возникают рывки. Вот и
причина обрыва буксира!

- Нет, Федор Нилыч! Не выйдет! - возразил Галлей. - Мы с вами не
радиоизлучение, а физические тела, разгоняемые до скорости света. Мы
достигаем этого предела, а не скорость света разгоняет или притормаживает
нас. Это флюктуация предела, а не физическое его воздействие на наш полет.
Так что никаких рывков от этого быть не может.

- Так уж и не может, - упрямо возразил Федоров.

- А вы поймите, что кванты вакуума - это как бы вибрирующие на пружинах под
влиянием электромагнитного излучения протоны и антипротоны. При банальной
электромагнитной буре этот процесс для нас отнюдь не банален, ибо в своих
крайних положениях частички вещества и антивещества уже не полностью
компенсируют свойства друг друга... Тогда и начинают проявляться эти
скрытые в состоянии "пустоты" физические свойства материального вакуума -
плотность, молниеносно возникающая и исчезающая. И эти песчинки как бы
"жалят" в вакууме предмет (при магнитной буре и при субсветовой скорости
движения).

- Это как же выходит? - начал сдаваться штурман. - Вроде комары появляются
на нашем пути. И жалят, проклятые.

- Не столько комары, сколько "космический наждак". При малых скоростях он
незаметен, но при субсветовой скорости на единицу времени приходится
столько столкновений с "ожившими" квантами вакуума, что они в состоянии
перетереть буксир.

- Может быть, и так, коли не врешь, - окончательно сдался штурман,
поворачиваясь на другой бок. - А я прикидываю, сколько времени наш сигнал
до Земли будет идти. Ведь расстояние-то какое мы за год пролетели!
Радиосигналам по меньшей мере полгода понадобится, чтобы до Земли добраться.

- Это по земным часам, Федор Нилыч. А по нашим звездолетным - несколько
минут, - разъяснил Галлей.

- Это он верно прикидывает, - поддержал его Крылов. - Ежели Эйнштейн прав,
конечно.

- А если бы он был не прав, с нами ничего не случилось бы - быстро ответил
Галлей.

- Может, и впрямь от этой теории относительности нам хоть кое-какая польза
будет, - пробурчал штурман. - Спасателям год разгона понадобится. А у нас?

- Оторвавшись от энергоисточника, мы пока не можем точно вычислить наш
"масштаб времени". И это меня беспокоит.

- Почему? - спросил Крылов.

- Догадываются ли на Земле, что наши сигналы будут чрезвычайно растянуты во
времени? Их можно и не заметить.

- Ну и загибаешь ты, Вася, с масштабом времени. Я, пожалуй, для его
сокращения всхрапну.

И штурман действительно уснул.

Командир не спал и чутко прислушивался к тревожным вздохам Галлея, пока и
дыхание Васи не стало ровным.

Крылов думал о далекой Земле, о рыженькой дочурке Наде, увлекавшейся
математикой и планеризмом, о жене Наташе, сдержанной и гордой, никогда не
говорившей мужу, что он покидает ее. И Надю она не останавливала в ее
причудах.

- Командир! - послышался рядом голос проснувшегося Галлея. - Мне
приснилось, что она прилетела за нами.

- Кто? Надя моя? - невольно вырвалось у Крылова.

- Нет, что вы! Кассиопея.

- Ну, она, брат, не полетит. Это тебе взамен кошмара привиделось. Посмотри
лучше, как штурман спит, и последуй его примеру.

- Я постараюсь, - пообещал Галлей, поудобнее устраиваясь под ремнями на
койке.

Крылов еще долго смотрел в широкий иллюминатор, за которым ярко и мертвенно
горели чужие созвездия.

ЛЮБОВЬ И ДОЛГ

Казалось, два великана и мальчик между ними идут от Дворца науки по
усыпанной песком дороге мимо нарядных цветников и фонтанов.

Сначала они шли молча. Наконец Бережной сказал:

- Ну, хлопцы, кажется, все ясно.

- Ясновидцы не требуются, - отозвался Никита Вязов.

- А ты как, парень? - обратился командир к американскому звездолетчику
Генри Гри, третьему члену экипажа спасательного корабля.

Генри Гри неожиданно попросил:

- Бережной, если можно, отпусти Никиту и останься до следующего рейса
звездолета со мной. Мне нужно с тобой поговорить.

Бережной удивленно посмотрел на американца.

- Чудно, парень! Ну, ладно! У каждого своя боль. Ну что ж, Никита, лети
пока один. А мы с Генри потолкуем о его делах или сомнениях.

- Сомнениях - нет. Бережной. А потому прежде, чем Никита улетит, дадим
общую клятву в том, что долг для нас будет дороже жизни.

- Добре! Это ты славно, парень, сообразил. Давайте, други, руки.

Перед затейливой бронзовой калиткой у выхода из городка науки звездолетчики
остановились и, соединив в пожатии левые руки и подняв правые, как в
салюте, замерли на мгновение.

- Клянусь! - выждав мгновение, первым произнес Бережной. - Клянусь
выполнить свой долг!

- Клянусь! - пробасил за ним Вязов.

- Клянусь жизнью! - произнес американец.

Бережной пристально посмотрел на него, потом повернулся к Вязову:

- Никита, береги мать. Слова поосторожней подбирай. Про войны напомни.

- Это она сама вспомнит, - отозвался Никита и, попрощавшись, пошел к
площадке взлетолета.

Бережной посмотрел на Генри Гри.

- Давай спустимся на берег Москвы-реки. У вас там в Америке всяких чудес
полно, но такой подмосковной красоты не сыскать.

- Для этого надо ехать в Канаду. Там встречаются места, похожие на Россию.

Они спускались к воде по крутой тропинке, ни словом не упомянув о том, что
расстаются с Землей своего времени навсегда.

Когда Никита подходил к подъезду, откуда мать обычно провожала его
взглядом, сердце его билось учащенно. Как сказать ей, что он улетает
насовсем?..

Легко взбежав по ступеням, открыл незапертую, как всегда, дверь и застыл от
неожиданности.

В большой комнате перед видеоэкраном сидели Елена Михайловна и... Надя.

Они поднялись при его появлении. Елена Михайловна с горечью посмотрела на
сына.

- Слышали? - спросил Никита, кивнув на экран.

- Слышали, - сдавленным голосом ответила Елена Михайловна. - Надя мне все
объяснила.

- Что объяснила?

- Про масштаб времени, которое для тебя сожмется, как она мне показала на
наших старых часах. Мы с ней как бы на конце стрелки останемся, а ты в
самый центр вращения улетишь, и время твое не дугой, как у нас, а точкой
можно изобразить.

- Хочешь сказать, время остановится?

- Да. У тебя, а не у нас, - еле слышно прошептала Елена Михайловна, обнимая
сына и беззвучно плача.

Он рассеянно гладил ее.

Наде показалось, что время действительно остановилось для них. Но куранты
старинных часов вдруг начали бить звонко и долго.

Наконец мать отпустила сына и, вытирая слезы дрожащими пальцами, с усилием
спросила:

- Тебя где-то задержали?

- Нет. Я сюда прямо из Академии наук. Правда, в пути на минутку
остановились, чтобы дать клятву друг другу.

- Какую клятву, сынок? - с нежностью спросила Елена Михаиловна.

- Клятву выполнить долг, мама.

- А я вот слышала, что ты до того еще кое-кому слово давал, - и она
взглянула снизу вверх в лицо сына.

- Слово? - насторожился Никита.

- Будто обещал не улетать, если при жизни нашей тебе возврата не будет.

Никита отрицательно покачал головой.

- Не совсем так, мама. Боюсь, Наде показалось, что я дал ей слово, я не мог
его дать. Это был бы не я.

- Это был бы не ты! - упавшим голосом подтвердила Елена Михайловна. - Я
ушам своим не поверила.

- Да, да! - снова вступила Надя. - Это я вынуждала его к этому, и мне
показалось, что он дал его. Наверное, я ошиблась. Но теперь все равно!
Потому что... потому что... я возвращаю ему слово, даже не данное мне.
Нельзя обрести собственное счастье такой ценой. - И она замолчала, потом
сквозь слезы добавила: - Ценой предательства... ценой жизни папы и его
спутника... ради себя. Мне не было бы места на Земле.

- А матери что скажешь? - спросила Елена Михайловна. - Ты ей слова не давал.

- Бережной просил тебя про войну вспомнить.

- Не могу я об этом вспоминать! Не могу!

- Почему, мама?

- О тебе думая, никогда о ней не забывала, матерью воина себя ощущала, хотя
идешь ты спасать человеческие жизни, а не отнимать их.

Никита тяжело опустился на стул, застыв в напряженной позе.

- Я хочу, чтобы вы меня поняли, - наконец сказал он. - Как мне благодарить
вас обеих за это? Я подозревал, что есть он, этот проклятый "парадокс
времени", но все теплилась где-то надежда на четыре года разлуки... только
на четыре года... Но радиограмма из другого времени, принятая в Гималаях,
все решила. - И он замолчал.

Слышнее стало тиканье старинных часов.

Елена Михайловна задумчиво произнесла:

- В Гималаях? Говорят, там в Шамбале живут по нескольку столетий. Я бы
нашла ее на любой высоте, лишь бы тебя дождаться...

- А я? - неожиданно вставила Надя. - Мне тоже пойти с вами? Ведь никого из
людей, замороженных сто лет назад в жидком азоте в надежде на достижения
грядущей медицины, так и не удалось оживить. А там в горах, в розовом
тумане...

Но захочет ли Никита смотреть еще на одну старушку?

- Боюсь, что космический масштаб времени перекроет даже возможности
сказочной Шамбалы! Увы, жизнь - не сказка. Прожитые дни не растянуть на
целое тысячелетие. А дать погибнуть в космосе людям, ждущим нашей помощи,
мы, спасатели, не можем, не имеем права, пусть даже ни у кого из нас не
останется надежды...

- И у тебя? - со скрытым смыслом спросила Надя.

- И у меня тоже, конечно, не останется никакой надежды, - хрипло произнес
Никита.

- А я? Разве я перестала быть Надеждой? - спросила девушка, заглядывая в
глаза Никите.

Елена Михайловна удивленно посмотрела на нее.

Никита через силу улыбнулся.

- Ты останешься надеждой своего замечательного деда и оправдаешь общие как
одаренный математик.

- Как? Как ты сказал? Математик?

- Ну да, математик!

- А разве математики не нужны в космическом рейсе?

Никита развел руками:

- Надя, милая моя! Наш экипаж давно укомплектован. И только что в полном
составе поклялся выполнить свой долг. Звездолет рассчитан только на
спасателей и спасенных и больше ни грамма не возьмет!

С болью в сердце видел Никита, как Надя изменилась в лице.


Бережной и Генри Гри, свесив ноги, сидели на обрыве. С тонкой березы,
растущей чуть ниже, свешивались листья и сережки. Генри Гри дотянулся до
ближней ветки, пригнул ее к себе и прикрыл листвой, как вуалью, лицо.

- Скажи, Бережной, - не без лукавства спросил он. - Как ты мог додуматься
до моей тайны?

Бережной прищурился:

- Э, дружище! Не такой уж труд! Детектива не треба. Чуть пристальнее надо
приглядываться к мелочам. Давно стали женщины брюки носить, да не так
носят, не по-мужицки! Хоть и в штанах, да не тот мах!

- Жаль, не было раньше разговора, не научил, как надо.

- Разговора не было, потому что тайну твою я не собирался разглашать.
Как-никак, третий член экипажа представляет целый континент. Уйму конкурсов
там прошел, коварные тесты преодолевал. Как никто другой! Каскадер к тому
же. И еще знаменитым математиком признан. Потому и оказался первым
американским претендентом на место в экипаже звездных спасателей.

- Да, это так, командир. Требовалось много труда, усилий, старательств.

- Стараний, - поправил Бережной.

- Конечно, старании. А потом любви, командир...

- Какой любви?

- Обыкновенной, когда говорят люблю... как это... по-русски... Любовь...

- Давай, вставай, грести будем! - послышался почти рядом мальчишеский голос.

- Подожди. Не слышишь, что ли, там влюбленные.

Бережной увидел внизу тихо плывущую по течению лодку, а в ней двух лежащих
на дне мальчуганов.

- Как они меня узнали? - прошептал американский звездонавт.

- Они не видели, только слышали мужской и женский голоса. Еще одна
неучтенная Генри Гри мелочь.

- Бывают, и у мужчин высокие голоса.

- Бывают, бывают. Правда, я угадал не только по голосу, но для надежности
помалкивал, хоть и не все понимал.

- Как тебе объяснить, командир? Это немножко иной мир - Америка. Другие
традиции. Чужой для вас уклад жизни. Там каждый сам по себе. И, несмотря на
процветание нации, у нас все еще, к несчастью, есть обездоленные. Они
нуждаются в сочувствии, сострадании, помощи. И за них надо было бороться в
самом Капитолии... Вот почему требовалось занять сенаторское кресло. У тебя
появляется понимание, командир?

- Как тебе сказать? Немного, пожалуй, не хватает. Одно только уяснил.
Нельзя тебя до старта выдавать. В полете все быстро бы выяснилось.

- Конечно! Еще как выяснилось бы!

- Чему радуешься? Воображаешь, какие у Никиты глаза выкатились бы?

- Очень хочу представить такое. Спасибо за сохранение такой тайны. Но это
только ее половина.

- А вторая половина - как оплошали ваши медицинские комиссии?

- Вовсе нет! Туда проникли наши врачи, члены Союза обездоленных. Они знали,
что так надо.

- Что так надо?

- Надо, чтобы председатель Союза обездоленных Генри Гри вернулся из
спасательного звездного рейса национальным или даже всепланетным героем.

- Героем или героиней?

- Пускай героиней! Однако в полет должен был отправляться обязательно
мистер Генри Гри, который дважды уступал в предвыборной борьбе за
сенаторское кресло в штате Алабама Джесси Грегори. Республиканцы уже
считают это место своим! Тогда-то Генри Гри и начал свою подготовку. После
четырех лет полета он вернулся бы на гребне небывалой популярности, которой
только помог бы романтический маскарад Генриэтты. За это можно рисковать
жизнью, командир, - я имею в виду не только трех звездолетчиков в космосе,
но и три миллиона обездоленных на Земле. Как ты думаешь, командир, какая
цифра, какая задача больше?

- Ну, парень!.. То есть Генри... тьфу!.. Генриэтта! Скажи сначала, зачем
тебе вообще понадобился этот маскарад?

- Э-э, командир! На Капитолии редкость женщина-сенатор. Королевы правили,
но не в Америке! И Союз обездоленных решил добиваться кресла для своего
председателя Генри Гри. Ковбой и ученый! Каскадер и поэт! К тому же "свой
парень"! О'кэй!

- О'кэй, о'кэй, парень что надо! Видел я твои киноподвиги! Прыгнуть на
автомобиле с моста на идущий под ним поезд, промчаться в авто по крышам
вагонов и локомотива, потом слететь на том же каре по ходу вперед на
железнодорожные пути и скакать на шинах по шпалам впереди поезда - это,
брат, трюк небывалый. За одно это тебя в звездный рейс можно взять. И
все-таки ты вновь проиграл на выборах. Видно, там другие трюки требуются.
Так чего ты снова в эту свалку лезешь?

- Чтобы победить! Национальный и всепланетный герой - уже не тот противник
для республиканцев, как прежде. Популярность звездолетчика должна помочь
Союзу обездоленных посадить своего сенатора в Капитолий. И мой долг
добиться этого.

- Эге! Так вот какому долгу клятва давалась!

- Клятва давалась жизнью, которая принадлежит не Генри Гри и не Генриэтте
Грин, а миллионам обездоленных американцев! Ради них были пройдены все
математические тесты и физические испытания. Вот и суди теперь сам, кого я
должна спасать: трех человек, терпящих бедствие в космосе, или три миллиона
американцев?

- Да, задаешь ты мне задачу! Выходит дело, ты лететь с нами не хочешь?

- Еще как хочу, но есть особая тайна, Бережной. Узнать ее - эго понимать,
чего стоит мне отказаться от полета с тобой и Никитой.

- А Никита при чем? Он незаменимый штурман. У него таких вопросов
возникнуть не может.

- Нет, командир, я не о том...

Послышались всплески весел. Мальчишки возвращались, гребя теперь против
течения.

- А они правильно сказали про влюбленных, Бережной.

- Про кого?

- Про меня, командир, - и Генриэтта задорно помахала мальчуганам сорванной
веткой. - Разведчики, прокатите в лодке! - крикнула она.

Ребята смутились, посовещались немного и стали подгребать к берегу.

- Нет, ребятки, я пошутила! - снова крикнула американка. - У меня командир
такой строгий!

- Какой командир? - заинтересовались мальчики.

- Бережной, звездолетчик! Знаете такого?

- Ух ты! - воскликнул один из ребят.

- А Никиту Вязова вы знаете? - крикнул другой.

- Еще бы! А ты?

- Он меня, Сашу Кузнецова, и вот его, Витю Стрелецкого, из воды вытащил.
Передайте ему, мы его всегда помнить будем!

- Передам, непременно передам! - ответила Генриэтта.

Лодка стала удаляться.

- Славные ребята! - глядя вслед ей, сказала американка и добавила: - Да и
Никиту, наверное, тоже любят.

- Что значит тоже? - насторожился Бережной.

- Что такое "тоже", спрашиваешь? Отвечу, командир, что ради своего долга, о
котором ты теперь знаешь, я отказываюсь от своего счастья.

- От какого счастья?

- От звездного счастья! Когда в полете тайна раскрылась бы, я бы во всем
призналась Никите.

- В том, что ты женщина?

- Это он сам понял бы. Нет, открылась бы в своих чувствах к нему!

Бережной свистнул.

- Ну знаешь! Я никогда не был фаталистом, но теперь вспоминаю поговорку,
которой многие люди себя утешали.

- Какая поговорка?

- Что ни делается, все к лучшему! Хорошо, что не придется тебе признаваться
Никите! Он на Земле оставляет чудную девушку.

- О, я не завидую ей! У нее пройдут годы, пока на его часах отсчитаются
минуты. Она забудет его. Появятся муж, дети, внуки, правнуки, и только
самые далекие ее потомки, может быть, дождутся нас с Никитой, по-прежнему
молодых и счастливых.

- Чем счастливых?

- Взаимной любовью, командир, которая расцветет у тебя на глазах. Ты
думаешь, что молодой мужчина за долгие годы полета не влюбится в летящую с
ним рядом женщину? О, Бережной, если захочу, я могу быть обворожительной,
но... всего этого, увы, не случится, ибо долг разведет каждого из нас в
стороны.

- Не хотел бы я видеть все это!

- Тебе пришлось бы не только видеть, но и поженить нас. И знаешь, где? В
невесомости, когда тяговый модуль начнет тормозить при подходе к спасаемому
звездолету. Я всегда восхищалась тем. что парашютисты успевают справлять
свадьбы в свободном полете. И завидовала им - прыгнут с самолета,
повенчаются, бутылку шампанского с друзьями выпьют, а потом только парашют
раскроют И я хотела, чтобы так получилось и у нас!.. В командире должна
воплощаться вся земная законность. Не правда ли? И тебе пришлось бы
соединить нас брачными узами без уз тяготения. Не так ли? - Американка
смеялась.

- Нет, не так! Не знаю, буду ли я венчать вас с Никитой среди звезд, но
дезертировать тебе в последнюю минуту не дам. Это я твердо знаю. Да и никто
не даст.

БЕЗ УЗ ТЯГОТЕНИЯ

У костра сидели трое в серебристых костюмах звездолетчиков. Над огнем
грелся котелок.

К самому берегу тихой речки подступали высокие сосны. В их вершинах гулял
ветер, раскачивая ветви, а внизу все затаилось в тишине. Последние лучи
солнца отразились в воде и погасли. Вдали за лесом разгоралась вечерняя
заря.

- Дядя Жора. Вы ведь позволили так называть себя в лесу, - обратился к
командиру звездолета штурман, показав рукой на чисто земной пейзаж, чудом
перенесенный в отсек отдыха эффектом голографии.

- А как же! В такой красоте земной всякие чины и зва...

Внезапно все трое взлетели в воздух над берегом затихшей речки.

- Наконец-то! - радостно воскликнула звездолетчица.

- Ну что? Дождалась? - добродушно произнес командир, привычным движением
выправляя свое тело, чтобы оно вертикально зависло над светящимися
"угольями" электрического костра. Как сама вычислила, так и произошло.

Звездолетчица протянула в воздухе руку штурману, их пальцы встретились и
соединились, как у парашютистов в групповом прыжке...

- Что? Невтерпеж? - улыбнулся командир. - Добре, добре. Приступаю сейчас к
своим обязанностям представителя земной законности. Как вами задумано, так
и будет.

- Да, да! Командир! Надо именно сейчас все проделать, пока наша жилая
кабина догоняет тяговый м