акомых аттракторов я не чувствую, однако само  любопытство
может оказаться новой наживкой какой-нибудь старой идеи.
   Я говорю:
   - Давай хотя бы попробуем пройти по кромке парка. Надо же выяснить, в чем
дело.
   Если ближайший бассейн расширился и  захватил  парк,  то  удаленность  от
оратора не гарантирует, что мы останемся  на  свободе.  Опасность  не  в  ее
словах или личном присутствии. Мария, я уверен, понимает это не  хуже  меня,
но все же, кивнув, соглашается принять такую "стратегию".
   Мы перемещаемся на середину дороги на восточной  границе  парка  -  и  не
испытываем ничего особенного. Ораторша на вид средних лет. Жесткая от  грязи
одежда, грубо подстриженные волосы,  загорелое  обветренное  лицо,  поджарая
комплекция вечно полуголодного ходока - бродяга чистой воды. Только голос не
вяжется с внешностью. Она установила на земле раму, похожую на мольберт,  на
которой растянута большая карта города. Шестиугольники  бассейнов  аккуратно
нарисованы разными цветами. Раньше люди часто обменивались  такими  картами.
Может быть, она хочет обменять эту свою драгоценность  на  что-то  полезное?
Пожалуй, шансов на это не много - сейчас каждый  бродяга  носит  философскую
карту местности в голове.
   Она берет указку и проводит ею вдоль  тонких  голубых  линий,  которых  я
сначала не заметил. Линии вьются по всей карте в просветах между бассейнами.
   Она говорит:
   - ..Но, разумеется, это не  случайно.  Нам  удалось  так  долго  избегать
бассейнов не благодаря везению или особой ловкости. - Она окидывает взглядом
толпу,  замечает  Марию  и  меня,  делает  короткую  паузу,  затем  спокойно
продолжает:
   - Дело в том, что нас захватил наш собственный аттрактор.  Он  совсем  не
похож на другие - он не связан с определенным набором  идей,  привязанных  к
определенному месту, но тем не менее  это  аттрактор,  и  он  притянул  нас,
сорвав с тех или иных неустойчивых орбит, на которых мы могли находиться.  Я
нанесла его - или часть его - на карту, как сумела.  Он  может  состоять  из
бесчисленного множества мелких деталей, но  даже  на  этом  грубом  наброске
видны пути, по которым все вы не раз ходили.
   Я впериваюсь взглядом в  карту.  С  такого  расстояния  трудно  различить
отдельные голубые нити, но видно, что они покрывают маршрут,  который  мы  с
Марией выбрали несколько дней назад. Однако...
   -  Подумаешь,  нацарапали  какие-то  там  линии   между   бассейнами,   -
выкрикивает пожилой мужчина. - Что это доказывает?
   - Линии проходят не между всеми бассейнами. - Она показывает на карту.  -
Бывал кто-нибудь из вас здесь? Здесь? А здесь? Никто? А здесь? Или здесь? Но
почему, как вы думаете? Ведь все это широкие коридоры между аттракторами,  и
с виду они совсем не опаснее других проходов. Тогда  почему  мы  никогда  не
были в этих местах? По той же причине, что и жители неподвижных аттракторов:
эти места - не наша территория. Не наш аттрактор.
   Я, конечно, понимаю, что она говорит  ерунду,  но  сами  слова  настолько
чудовищны, что меня охватывает паническая клаустрофобия. Наш аттрактор!  Нас
захватил наш собственный аттрактор. Я  обвожу  взглядом  границу  города  на
карте - голубая линия нигде не приближается к ней. Собственно, я  никогда  и
не бывал дальше от центра, чем проходит голубая линия...
   Ну и что? Этой женщине не везет, так же как и мне, только и  всего.  Если
бы ей удалось вырваться из города, она не стояла бы здесь  и  не  объясняла,
почему это невозможно сделать.
   Женщина из толпы, явно беременная, говорит:
   - Вы просто нарисовали свой собственный маршрут. Вы ходили по  безопасным
местам, и я ходила по безопасным местам, и все мы здесь  знаем,  каких  мест
нужно избегать. Вот и все. Кроме этого, у нас нет ничего общего между собой.
   - Вы ошибаетесь! - Ораторша опять проводит указкой вдоль голубой линии. -
Мы не шатаемся по городу без цели. Мы - жители этого  странного  аттрактора,
вот кто мы такие. Это отличает нас от других и, если хотите, объединяет.
   Из толпы доносится смех, кое-кто выкрикивает ругательства. Я шепчу Марии:
   - Ты знаешь ее? Встречала ее когда-нибудь раньше?
   - Кажется, нет.
   -  И  не  могла  встречать.  Ты  что,  не   понимаешь?   Это   же   такой
робот-миссионер!
   - Миссионеры говорят совсем не так.
   - Она миссионер рационалистов. Не христиан, не мормонов, а рационалистов.
   - У них не бывает миссионеров.
   - Ты обрати внимание на язык.  "Странный  аттрактор!"  Типичный  рационал
истеки и жаргон.
   Мария пожимает плечами:
   - Бассейны, аттракторы - это тоже слова рационалистов, но мы же  все  так
говорим. Не все ли равно, кто придумал эти слова?
   - Я построю свой храм на песке, - продолжает женщина. - Я никого не  зову
- вы все равно сами придете ко мне.
   Я беру Марию за руку и говорю:
   - Пошли!
   Но она резко вырывается:
   - Почему она тебе так не нравится? Вполне возможно, она права.
   - Ты что, с ума сошла?
   - У всех есть свой аттрактор, почему у нас  его  не  может  быть?  Именно
такого, странного... Посмотри, он самый красивый на этой карте.
   Я в ужасе мотаю головой:
   - Да что ты такое говоришь?! Мы  свободны!  Мы  столько  мучились,  чтобы
остаться свободными!
   Она пожимает плечами:
   - Может, и свободны. А может быть, попали в плен к тому, что ты называешь
свободой. Может быть, нам больше не надо бороться. Разве  это  плохо?  Какая
разница - ведь мы все равно делаем то, что нам хочется?
   Женщина начинает без всякой суеты упаковывать свой мольберт, а  слушатели
- понемногу расходиться. Краткая проповедь, видимо, не произвела ни на  кого
большого впечатления. Каждый спокойно удаляется по выбранной им орбите.
   Я говорю:
   - Это в бассейнах люди делают то, что  им  хочется.  А  я  не  хочу  быть
похожим на них.
   - Поверь мне, ты на них совсем не похож, - смеется Мария.
   - Да, не похож! Они богатые, жирные, самодовольные, а я голоден,  измучен
и терзаюсь сомнениями. Но ради чего? Почему я так  живу?  Этот  робот  хочет
отнять единственное, что придает смысл моей жизни.
   - Ты знаешь, я тоже устала и  хочу  есть.  Но  если  у  меня  будет  свой
аттрактор, все это приобретет какой-то смысл.
   - Вот как? - Я иронически смеюсь. - Ты будешь ему поклоняться? Молиться?
   - Нет. Но я не буду жить  в  постоянном  страхе.  Если  мы  действительно
захвачены аттрактором, можно не бояться, что один неверный шаг все  погубит,
что из-за малейшей ошибки можно съехать в какой-нибудь бассейн.  Разве  тебя
это не радует?
   - Чепуха! Причем опасная чепуха. - Я качаю головой. - Избегать  бассейнов
- искусство. Это дар! И ты прекрасно это знаешь. Мы осторожно пробираемся по
каналам, уравновешивая противодействующие силы...
   - А я больше не могу все время ходить, как по проволоке!  Меня  от  этого
тошнит!
   - То, что тебя тошнит, еще ничего не значит. Она хочет,  чтобы  мы  стали
самодовольными. Чем больше людей будет  думать,  что  двигаться  по  орбитам
легко,  тем  больше  их  попадет   в   бассейны...   Мой   взгляд   случайно
останавливается на женщине-пророке, которая взваливает на себя свои  пожитки
и направляется прочь.
   - Посмотри на нее, - говорю я. - Отличная  имитация,  но  все  равно  это
робот,   подделка.   Они   наконец   поняли,   что   никакие    брошюры    и
машины-проповедники не помогут, вот и послали такую машину, которая  внушает
нам, что мы не свободны.
   Докажи, - говорит Мария.
   Что?
   - У тебя есть нож. Если она робот, догони ее и  разрежь  оболочку.  Тогда
все увидят, что ты прав.
   Женщина - та, которая робот, идет через парк на северо-запад, удаляясь от
нас.
   - Ты же знаешь, я не могу этого сделать, - говорю я.
   - Но если она робот, она же ничего не почувствует.
   - Она слишком похожа на человека. Нет, я не смогу воткнуть  нож  в  такую
точную имитацию человеческого тела.
   - Просто ты и сам не веришь, что она робот. Ты  сам  понимаешь,  что  она
права.
   Отчасти я рад тому, что мы ссоримся - это значит, что мы  все-таки  очень
разные. Но она говорит слишком страшные вещи, чтобы оставить их без ответа.
   Мгновение поколебавшись, я ставлю на землю свой рюкзак и  мчусь  вдогонку
за пророчицей.
   Заслышав меня, она оборачивается и останавливается. Рядом никого нет.  За
несколько метров от нее  я  резко  торможу,  чтобы  перевести  дыхание.  Она
рассматривает меня со спокойным любопытством. Я гляжу на нее, чувствуя  себя
с каждой секундой все глупее. Нет, я не могу броситься  на  нее  с  ножом  -
вдруг она все-таки не робот, а просто бродяга,  у  которой  бывают  странные
идеи.
   Она говорит:
   - Вы хотите что-то спросить?
   Неожиданно для самого себя я выпаливаю:
   - Откуда вы знаете, что никто никогда не уходил из города? Почему вы  так
уверены?
   Она качает головой:
   - Я этого не говорила. Мне  кажется,  что  аттрактор  представляет  собой
замкнутый контур. Никто из тех, кого он притянул, не мог уйти. Но  другие  -
могли.
   - Какие другие?
   - Те, кто не находился в бассейне притяжения аттрактора.
   Я злобно и растерянно смотрю на нее:
   - При чем тут бассейн? Я говорю не о людях из бассейнов, я говорю о нас.
   Она смеется:
   - Прошу прощения. Я имела в виду не бассейны неподвижных  аттракторов.  У
нашего странного аттрактора тоже есть бассейн - все  точки,  из  которых  вы
попадаете на него. Форма этого бассейна, как и самого аттрактора, может быть
невероятно сложной. В промежутках  между  шестиугольниками  есть  точки,  из
которых вы сваливаетесь на неподвижные аттракторы, поэтому некоторые бродяги
и оказались там. Другие точки принадлежат бассейну странного аттрактора.  Но
могут быть и такие, которые...
   - Которые - что?
   - Которые позволяют уйти в бесконечность. Вырваться из города.
   - Где эти точки?
   - Кто знает? - Она пожимает плечами. -  может  оказаться,  что  из  одной
точки вы попадете на странный аттрактор, а  из  соседней  -  на  траекторию,
которая в конце концов  выведет  вас  из  города.  Единственный  способ  это
выяснить - проверить все точки по очереди.
   - Но ведь вы сказали, что мы все уже захвачены аттрактором.
   Она кивает:
   - Да, после такого длительного  движения  по  орбитам  все,  что  было  в
бассейнах, уже дол вынесено на аттрактор. Аттракторы стабильны. Из  бассейна
вы можете попасть на аттрактор, но из аттрактора деваться  уже  некуда.  Так
что те, чья судьба - жить в неподвижном аттракторе, сейчас уже там. Те,  чья
судьба - покинуть город, уже покинули его. А те, кто все  еще  двигается  по
орбите, так и  будут  по  ней  двигаться.  Надо  понять  это,  принять  это,
научиться с этим жить. А если потребуется - выдумать нашу собственную  веру,
нашу религию...
   Я хватаю ее за руку, вытаскиваю  нож  и  быстро  провожу  острием  по  ее
предплечью. Она взвизгивает и вырывается, потом зажимает рану другой  рукой.
Через секунду она отнимает руку, чтобы осмотреть  порез,  и  я  вижу  тонкую
красную линию на предплечье и расплывшийся ее отпечаток - на ладони.
   - Ненормальный! - кричит она, отходя от меня подальше.
   К нам подходит Мария. Пророчица - кажется, настоящая! - кричит, обращаясь
к ней:
   - Уберите его! Он сумасшедший!
   Мария берет меня за руку, а затем, неизвестно почему,  вдруг  прижимается
ко мне и  начинает  языком  щекотать  мне  ухо.  Я  громко  хохочу.  Женщина
неуверенно пятится, затем поворачивается и спешит прочь.
   Мария говорит:
   - Не бог весть какой разрез. Но то, что он открыл, - явно в мою пользу. Я
выиграла.
   Поколебавшись, я признаю свое поражение:
   - Ладно уж, выиграла.

***

   Ночь опять застает нас на шоссе. На этот раз к востоку от центра  города.
Мы глазеем на звездное небо над зазубренной линией брошенных  небоскребов  и
едим сегодняшнюю добычу - огромную вегетарианскую  пиццу.  В  голове  слегка
гудит - остаточные явления от воздействия кластера астрологов.
   Наконец Мария говорит:
   - Венера зашла. По-моему, мне пора спать.
   Я киваю:
   - Ладно. А я дождусь Марса.
   В памяти всплывают обрывки сегодняшней пикировки. Я помню почти все,  что
сказала женщина в парке.
   ...после  такого  длительного  движения  по  орбитам  все,  что  было   в
бассейнах, уже должно быть вынесено на аттрактор...
   То есть все мы уже бесповоротно захвачены.  Но  почему  она  в  этом  так
уверена? Откуда она знает?
   А  если  она  ошибается?  Если  еще  не  все  прибыли  в  конечный  пункт
назначения, где им суждено обрести покой?
   Астрологи говорят:
   - Все  ее  мерзкие,  редукционистские,  материалистические  инсинуации  -
грубая ложь. За исключением того, что касается судьбы. Вот это нам нравится.
Судьба - это хорошо.
   Я встаю и перехожу  метров  на  десять  южнее,  чтобы  отделаться  от  их
влияния. Потом оборачиваюсь и смотрю, как спит Мария.
   Может оказаться, что из одной точки вы попадете на странный аттрактор,  а
из соседней - на траекторию, которая в конце концов выведет вас  из  города.
Единственный способ это выяснить - проверить все точки по очереди.
   В  данный  момент  все,  что  она  говорила,  представляется  мне  сильно
искаженным и безграмотным изложением рационалистской модели. И я в отчаянной
надежде хватаюсь за ту половину ее версии, которая мне подходит,  отбрасывая
остальное прочь. Метафоры мутируют и скрещиваются, совсем как когда-то...
   Я подхожу к Марии, наклоняюсь, чтобы легонько поцеловать в лоб. Она  даже
не шевелится.
   Потом я вскидываю рюкзак на спину и пускаюсь в путь по шоссе.  И  в  этот
миг мне кажется, что я чувствую, как безлюдный простор за пределами  города,
проникая сквозь все преграды, подступает ко мне и зовет за собой.



   Грег ИГАН
   ПОХИЩЕНИЕ



   Мой офисный компьютер умеет искусно отделываться от  телефонных  звонков,
но об этом вызове он меня даже не  предупредил.  На  семиметровом  настенном
экране напротив моего стола, где я  просматривал  новую  работу  Крейцига  -
блестящую абстрактную анимацию под  названием  "Спектральная  плотность",  -
неожиданно появилось лицо молодого человека непримечательной внешности.
   Я сразу же заподозрил, что это маска. Черты лица были самые  обыкновенные
- мягкие каштановые волосы, бледно-голубые  глаза,  тонкий  нос,  квадратный
подбородок, но само лицо казалось чересчур  симметричным,  слишком  гладким,
лишенным  индивидуальности.  На  заднем  плане  узор  из  ярко  раскрашенных
шестиугольных керамических плиток медленно двигался по  обоям  -  безнадежно
слабый ретрогеометризм, призванный придать лицу большее  правдоподобие.  Все
это пронеслось у меня в голове в одно мгновение; на  экране,  доходившем  до
потолка галереи, высотой почти в четыре моих роста, изображение  можно  было
рассмотреть с самой крайней дотошностью.
   Молодой человек сказал:

   Aаша жена у нас,
   Iереведите полмиллиона
   Aолларов на этот счет,
   Aсли не хотите, чтобы она
   Nтрадала.

   Iеестественный ритм его речи, с нажимом на каждое слово, напоминал чтение
плохих стихов поэтом-хиппи на каком-нибудь перформансе ("Эта вещь называется
"Требование выкупа"...). Пока маска говорила, в нижней части экрана вспыхнул
шестнадцатизначный номер счета.
   - Пошли вы к черту, - сказал я. - Это не смешно.
   Маска исчезла, на ее месте появилась Лорен. Ее лицо горело,  волосы  были
растрепаны, словно после борьбы, но никаких следов смятения или истерии, она
жестко держала себя в  руках.  Я  впился  глазами  в  экран.  Комната  будто
закачалась, по рукам и груди почти мгновенно потекли струйки пота.
   Она сказала:
   - Дэвид, слушай: со мной все в порядке, мне никто не сделал больно, но...
   Связь прервалась.
   Секунду я просидел в оцепенении, мокрый от пота.  Голова  кружилась  так,
что я не решался пошевелить даже пальцем. Потом я  сказал  офису:  "Покажите
запись этого разговора". Я ожидал услышать:
   "Вас сегодня ни с кем не соединяли", но я  ошибся.  Все  повторилось  еще
раз.
   "Ваша жена у нас..."
   "Пошли вы к черту..."
   "Дэвид, слушай..."
   Я сказал офису:
   - Позвоните мне домой.
   Не знаю, почему я это сделал, на что надеялся. Наверное, просто рефлекс -
так падающий пытается ухватиться за что-нибудь  надежное,  даже  если  точно
знает, что не дотянется.
   Я сидел и слушал гудки в трубке. Я  думал:  как-нибудь  справлюсь.  Лорен
будет цела и невредима - надо только заплатить деньги. Все уладится, шаг  за
шагом, все распутается непременно, неумолимо, даже если  каждая  секунда  на
этом пути сейчас кажется непреодолимой пропастью.
   После седьмого гудка мне показалось, что я сижу здесь уже несколько  дней
и без сна.  По  телу  разлилась  слабость,  оно  онемело,  я  его  почти  не
чувствовал.
   А потом Лорен взяла трубку. На экране я видел студию  у  нее  за  спиной,
знакомые наброски углем на стенах. Я открыл рот, но не мог сказать ни слова.
   Легкое недовольство на ее лице сменилось тревогой.
   - Что с тобой, Дэвид? - спросила она. - У тебя сердечный приступ?
   Еще несколько секунд я был не в силах  ответить.  Я  чувствовал  огромное
облегчение  и  одновременно  досаду,  что  меня  так  легко  одурачили,   но
расслабиться не мог, боясь, что все это вдруг исчезнет; в самом  деле,  если
кто-то обманул мою офисную систему связи, то  и  этот  разговор  может  быть
поддельным...  Изображение  Лорен,   схваченной   похитителями,   ничем   не
отличалось  от  той  Лорен,  которую  я  вижу  сейчас  в  студии,  в  полной
безопасности. В любой момент "женщина" на экране  может  начать  бесстрастно
повторять: "ваша жена у нас..."
   Но этого не случилось. Тогда я собрался с духом и все рассказал настоящей
Лорен.

***

   Было ужасно обидно, что я попался на такой элементарный трюк. Но контраст
между намеренно неестественной маской и скрупулезно выверенным  изображением
Лорен сделал свое дело - меня заставили,  пусть  ненадолго,  поверить  своим
глазам. Мне будто сказали: вот так выглядит имитация  (о,  специалист  моего
уровня моментально замечает такие вещи...), а значит, вот это  (сделанное  в
тысячу раз тщательнее) - настоящие съемки.  И  я  поверил  -  ненадолго,  но
всерьез.
   Оставался один вопрос - что это было? Шутка  какого-то  психа?  Многовато
хлопот ради сомнительного удовольствия  заставить  меня  дрожать  от  страха
целых шестьдесят секунд.  Вымогательство?  Тогда  расчет  мог  быть  один  -
заставить меня перевести деньги сразу, пока я не  опомнился,  но  для  этого
надо было не вешать трубку, а наоборот, давить изо  всех  сил,  чтобы  я  не
успел и подумать об обмане.
   Значит, ни то, ни другое.
   Я дал Лорен посмотреть запись, но она отнеслась к ней не очень серьезно:
   - Телефонный хулиган есть телефонный хулиган, какой бы хитрой техникой он
ни владел. Помню, мой брат, когда ему было десять лет, наугад набирал  номер
и начинал тонким голосом  (женским,  как  ему  казалось)  визжать,  что  его
насилуют. Я в свои восемь лет считала это идиотизмом, но его  друзья  просто
со смеху лопались от такой забавы. Вот и тебе звонил такой же шутник.
   - У десятилетних мальчишек, знаешь ли, не может быть видеосинтезатора  за
двадцать тысяч долларов!
   - Ну, положим, у некоторых  он  может  быть,  а  кроме  того,  хватает  и
сорокалетних мужчин с таким же утонченным чувством юмора.
   - ..которые точно знают, как ты выглядишь, где мы живем, где я работаю...
   Мы спорили минут двадцать, но так ни на чем и не остановились. Лорен явно
не терпелось поскорей вернуться к работе,  и  я  неохотно  позволил  ей  это
сделать.
   Но сам я уже не мог ничем заниматься, поэтому  закрыл  галерею  и  поехал
домой.
   Предварительно я позвонил в полицию. Лорен не хотела этого,  но  в  конце
концов сказала:
   - Звонили не мне, а тебе, так что поступай как хочешь - трать свое время,
отвлекай людей от работы...
   Меня  соединили   с   детективом   Николсоном   из   Отдела   электронной
преступности, и я показал ему запись. Он говорил со  мной  сочувственно,  но
ясно дал понять, что едва ли сможет мне