ия  вы  выбрали
"Грейт-Истерн"!
     - Это вовсе не случайность, дорогой друг. Прочтя в газетах ваше  имя  в
числе пассажиров "Грейт-Истерна", я решил попутешествовать в вашем обществе,
тем более что мы с вами не виделись уже несколько лет.
     - Вы прямо из Индии?
     - Да, третьего дня я прибыл в Ливерпуль на "Годи-вере".
     - Какова же цель вашего путешествия, Фабиан? - спросил я,  всматриваясь
в его бледное и грустное лицо.
     - Немножко развлечься, если это возможно, - ответил капитан Мак-Эльвин,
с чувством пожимая мне руку.


       ^TГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ^U

     Расставшись  со  мной,  Фабиан  отправился  посмотреть  каюту   Э   73,
обозначенную на его билете, я же продолжал свои наблюдения.
     Из широких труб парового корабля клубился густой дым; пар, вырывавшийся
с оглушительным свистом из выводных труб, в виде мельчайших капель падал  на
палубу. Шум воды показывал, что производилась проба машин. Инженер  объявил,
что давление достаточное и что можно двинуться в путь.
     Когда пришло время поднимать  якоря,  то  оказалось,  что  сделать  это
чрезвычайно  трудно,  так  как  корабль  под  влиянием  прилива  и  сильного
юго-западного ветра крепко натянул цепи. Якорная лодка подошла к  цепям,  но
ее кабестанов было недостаточно,  и  пришлось  пустить  в  ход  механические
приспособления, которыми располагал "Грейт-Истерн".
     На передней части корабля находилась машина в семьдесят лошадиных  сил,
специально предназначенная для  поднятия  якорей.  Стоило  только  наполнить
цилиндры паром, чтобы тотчас же получить сильное  давление,  непосредственно
направленное на кабестаны. Но эта машина, несмотря  на  всю  свою  силу,  не
могла ничего сделать без посторонней помощи. Капитан Андерсон поставил около
пятидесяти матросов, которые должны были вертеть шпиль. Якоря стали медленно
подниматься.
     В это время я был в числе других пассажиров на рангоуте. Мы внимательно
следили  за  всеми  подробностями  этой  процедуры.  Стоявший   возле   меня
путешественник был, по-видимому, чрезвычайно недоволен той  медлительностью,
с которой производилась работа. Он то и дело пожимал плечами и  подсмеивался
над  несостоятельностью  машины.  Небольшого  роста,   худой,   нервный,   с
крошечными глазками, человек этот  обладал  необыкновенной  способностью  во
всем подмечать  смешную  сторону,  вследствие  чего  ироническая  улыбка  не
сходила  с  его  лица.  Когда  я  узнал  его  ближе,  он  оказался  приятным
собеседником.
     - Ведь я думал до сих пор, - сказал он, обращаясь ко мне, - что  машины
существуют для облегчения работы людей, а тут,  оказывается,  люди  помогают
машинам!
     Я собирался ему ответить, как вдруг раздался страшный крик.
     Собеседника моего и меня с силой отбросило вперед. Матросы,  работавшие
у шпиля, все до единого были сбиты с ног; одни поднимались, а другие  лежали
без движения на палубе.
     Оказалось, что шестерня колеса лопнула, а кабестан, под тяжестью  цепей
повернув назад, сбил с ног матросов, нанеся им сильные удары  в  грудь  и  в
голову; четверо матросов были убиты и двенадцать ранены. В  числе  последних
оказался и начальник экипажа, шотландец из Данди. Все бросились на помощь  к
несчастным. Раненые были перенесены в лазарет,  устроенный  в  задней  части
корабля, четверых же убитых нужно  было  перевезти  на  берег.  По  сигналу,
данному с "Грейт-Истерна", тендер повернул обратно и через  несколько  минут
снова пристал к кораблю. На  "Грейт-Истерне"  эта  катастрофа  не  произвела
сильного  впечатления,  так  как  англосаксы,  вообще  довольно   равнодушно
относящиеся к смерти людей, в погибших матросах  видели  не  что  иное,  как
сломанные спицы колеса, которые можно заменить другими.
     Я подошел к борту. Лестница была еще спущена, Четыре трупа, обернутые в
одеяла, были положены на палубу тендера.  Один  из  докторов,  служивших  на
корабле, должен был проводить их до Ливерпуля и как можно  скорее  вернуться
обратно.
     Как  только  тендер  отошел,  матросы  принялись   за   мытье   палубы,
забрызганной кровью.
     Один из пассажиров, слегка раненый осколком вымбовки, тоже высадился на
тендер, не желая далее оставаться на "Грейт-Истерне".
     - Хорошее начало, нечего сказать, - промолвил  господин  с  иронической
физиономией, стоя позади меня.
     - Напротив, очень плохое, - ответил я ему. Затем я спросил, с кем  имею
честь говорить.
     - Я доктор Питферж, - сказал он, и таким образом мы познакомились.


       ^TГЛАВА ПЯТАЯ^U

     Снова приступили к поднятию якорей. С  помощью  лодки,  предназначенной
для этого, их удалось наконец сдвинуть с места. На башне Беркенхеда  пробило
четверть второго. Надо было торопиться с  отплытием,  чтобы  воспользоваться
приливом. Капитан и лоцман поднялись на мостик. Один из лейтенантов встал  у
сигнального винтового аппарата, другой у сигнального аппарата колес, штурман
поместился между ними около маленького колеса, приводящего в движение руль.
     Кроме того, еще четыре штурмана  были  приставлены  к  большим  рулевым
колесам, чтобы пустить их в ход в случае слабого действия паровой машины.
     Наконец раздалась команда к отплытию. Медленно стали  работать  колеса,
вода позади заволновалась, зашумела от действия гребного винта,  и  огромный
корабль двинулся вперед.
     Передний рангоут был занят пассажирами, рассматривавшими окрестности.
     Река Мерси была загромождена стоящими  на  якорях  и  снующими  взад  и
вперед судами, но, руководимый  опытным  кормчим,  корабль  умело  лавировал
между ними.  Был  момент,  когда  мне  казалось  неизбежным  столкновение  с
трехмачтовым судном, однако все обошлось благополучно, к счастью  для  него,
так как в сравнении с "Грейт-Истерном" оно казалось одной из  тех  маленьких
лодочек, которые  дети  обыкновенно  спускают  в  бассейнах  Грин-парка  или
Серпентейн-Ривер.
     Вскоре мы поравнялись с ливерпульской пристанью, но прощального  салюта
не последовало из уважения к только что погибшим матросам, трупы  которых  в
это время переносили  на  берег.  Громкие  крики  "ура"  заменили  выстрелы,
выражающие  обыкновенно  последний  национальный  привет.  На  пароходе  все
засуетились. Одни хлопали в ладоши, другие махали руками и платками,  полные
энтузиазма, проявляемого англичанами при отплытии всякого судна, иногда даже
простой  яхты,  отправляющейся  на  прогулку.  Надо  было  видеть,  с  каким
увлечением тысячи любопытных, находившихся на улицах Ливерпуля и Беркенхеда,
отвечали на эти приветствия. Шлюпки, переполненные пассажирами,  то  и  дело
сновали по реке. Матросы "Лорда Кнайда", стоявшего на якоре,  взбирались  на
высокие реи и оттуда приветствовали великана. Флаги беспрестанно поднимались
и опускались в честь  "Грейт-Истерна".  На  всех  кораблях  гремела  музыка,
которую не в состоянии были заглушить неистовые крики "ура", раздававшиеся с
берега. Но вот крики эти стали слышаться все слабее, дома встречались  реже,
потянулись дачи, и наконец с левого берега Мерси, где  находились  платформа
маяка и бастионный вал, раздались последние приветствия.
     В три часа "Грейт-Истерн" вошел в пролив Святого  Георга.  Дул  сильный
юго-западный ветер. На море поднималась качка, но на корабле она  совсем  не
ощущалась.
     Около четырех часов капитан Андерсон приказал остановиться, так как нас
нагонял на всех парах тендер. Возвратившийся  на  нем  доктор  с  величайшим
трудом взобрался на палубу по  веревочной  лестнице,  спущенной  с  корабля.
Гораздо ловчее его  оказался  кормчий,  который  вывел  корабль.  Он  быстро
спустился в шлюпку и через несколько минут был уже на  прелестной  маленькой
шхуне, предназначенной для его возвращения в Ливерпуль.
     Мы снова двинулись в путь, увеличив ход,  Несмотря  на  сильный  ветер,
корабль не поддавался ни боковой, ни  килевой  качке.  Стало  темнеть,  и  с
наступлением ночи берег Валлийского графства совершенно исчез из виду.


       ^TГЛАВА ШЕСТАЯ^U

     На следующий день, 27 марта, "Грейт-Истерн" шел вдоль неровного  берега
Ирландии.
     Моя каюта находилась в первом этаже носовой  части  корабля.  Это  была
маленькая комнатка, очень  светлая,  благодаря  двум  широким  люкам.  Каюты
второго этажа отделяли ее от общего зала, так что мне не было слышно ни шума
голосов, ни звуков роялей, на которых всегда кто-нибудь бренчал. Комната эта
походила на  уединенную  хижину,  находящуюся  на  окраине  шумного  города.
Обстановка ее состояла из диванчика, кушетки и умывальника.
     В семь часов утра я вышел на палубу. Там было уже несколько пассажиров.
Нас слегка покачивало. Несмотря на сильный ветер,  море,  однако,  не  могло
чересчур разыграться, так как в этом месте оно было защищено берегом.
     Поднявшись на рангоут, я стал любоваться длинным профилем этого берега,
названного изумрудным благодаря покрывавшей его зелени. Несколько уединенных
домиков и белый дымок проходившего между холмами поезда оживляли ландшафт.
     Море,  отделявшее  нас  от  суши,  было  грязно-зеленого  цвета.  Ветер
усиливался. "Грейт-Истерн", не будучи еще на полном ходу, то и дело  обгонял
пароходы, из труб которых клубился густой черный дым.
     Вскоре мы увидели Квин-Таун, маленький порт с целой флотилией рыбаков.
     Все проходящие мимо пароходы и корабли сдают здесь почту, которая через
несколько часов доставляется поездом в  Дублин.  Там  ее  ожидает  пакетбот,
проходящий пролив с быстротой  восемнадцати  миль  в  час  и  сдающий  ее  в
Ливерпуль,
     Отправленная таким способом корреспонденция  приходит  на  день  раньше
той, которую доставляют самые быстроходные трансатлантические суда.
     Не успел я спуститься на палубу, как увидел капитана МакЭльвина. С  ним
шел молодой человек, высокого  роста,  блондин,  по  походке  и  по  манерам
типичный английский офицер.
     - Позвольте представить вам моего друга, Арчибальда Корсикана, капитана
Двадцать второго полка английского корпуса в Индии, - сказал мне Фабиан.
     Мы раскланялись.
     - Нам так и не удалось поговорить с вами, Фабиан, - сказал  я  капитану
Мак-Эльвину, пожимая ему руку. - Я только успел узнать, что вы здесь отчасти
благодаря мне, и если это действительно так...
     - Без сомнения, мой друг, - прервал меня Фабиан, - Прибыв в  Ливерпуль,
мы с капитаном решили ехать на, пароходе "Китай", как  вдруг  нам  сообщили,
что "Грейт-Истерн" опять отправляется в Америку и что вы находитесь в  числе
его пассажиров. Таким образом случай давал мне возможность  попутешествовать
на великолепном корабле в вашем обществе, которого я  был  лишен  в  течение
трех лет. Изменив свое решение, я тотчас же взял место  на  "Грейт-Истерне",
капитан Корсикан последовал моему примеру, и через  некоторое  время  тендер
доставил нас сюда.
     - Я уверен, - сказал я, - что ни вы,  ни  капитан  Корсикан  не  будете
раскаиваться в тому что променяли "Китай" на "Грейт-Истерн". Путешествие  по
океану на этом огромном пароходе, несомненно, понравится вам.  Ну  а  теперь
поговорим о вас. Полтора месяца тому назад я получил ваше  последнее  письмо
со штемпелем Бомбея и был убежден, что вы до сих пор там.
     - Вот уже три недели, как  мы  выехали  оттуда,  -  ответил  Фабиан.  -
Последнее время мы занимались охотой больше, чем службой. Капитан  Арчибальд
даже прославился как ярый истребитель тигров. Но вот, сжалившись  над  этими
несчастными  животными  и  решив  дать  им  немножко  отдохнуть  от   нашего
преследования, мы взяли годовой отпуск и отправились в путь. Проехав Красное
море, Суэц и Францию, мы очутились наконец в нашей старой Англии.
     - Ну, теперь-то уже мы не в "нашей старой" Англии, - сказал,  улыбаясь,
капитан Корсикан. -  Хоть  это  и  английский  корабль,  но  он  зафрахтован
французской  компанией  и  везет  нас  в  Америку.   Три   флага   различных
национальностей, развеваясь над нами, напоминают о  том,  что  мы  стоим  на
франко-англо-американской почве.
     - Все равно, - сказал Фабиан, лицо которого вдруг сделалось грустным. -
Все равно, лишь бы как можно лучше провести время отпуска, забыть все старое
и запастись новыми впечатлениями. Через несколько дней я буду  в  Нью-Йорке,
где меня ждет сестра. Я не видел ее уже несколько лет. Затем мы отправимся к
Великим озерам, спустимся по Миссисипи  до  Нового  Орлеана,  поохотимся  на
Амазонке, а потом из Америки  переправимся  в  Африку,  где  львы  и  слоны,
вероятно, уже собираются праздновать прибытие капитана Корсикана; оттуда  же
отправимся обратно к сипаям предписывать им законы метрополии.
     Все  это  Фабиан  произнес  с  принужденной  веселостью,   он   заметно
волновался. Казалось, у него на душе было какое-то горе, которое он старался
забыть и о котором я ничего не знал. Капитану Корсикану, как я заметил,  все
было  известно,  и  он  глубоко  сочувствовал  Фабиану.  Преданность   этого
английскою капитана Мак-Эльвину, который был несколькими годами моложе  его,
носила чисто  братский  характер  и  в  случае  надобности  могла  дойти  до
героизма.
     Наш разговор был прерван звуками трубы, которые напоминали пассажирам о
том, что через четверть часа будет завтрак. Четыре раза в  день  раздавались
эти звуки, к удовольствию публики: перед  завтраком,  в  половине  девятого,
перед полдником, в половине первого, перед обедом, в четыре, и,  наконец,  в
половине восьмого, перед чаем. В несколько минут палубы опустели.  Пассажиры
перешли в  большие  столовые.  Мне  удалось  поместиться  между  Фабианом  и
капитаном Корсиканом.
     На корабле не ощущалось ни малейшей  качки.  Официанты  обходили  всех,
подавая вкусные, прекрасно приготовленные кушанья. По особому  требованию  и
за отдельную плату можно было получить вина, ликеры и эль. Калифорнийцы пили
много шампанского. Молодые мисс, худенькие и бледные, с жадностью уничтожали
кровавый ростбиф. Длинные миссис  ели  яйца  всмятку.  Аппетит  у  всех  был
прекрасный, и все чувствовали себя как нельзя лучше. Трудно было представить
себе, что находишься в открытом море, а не в ресторане одного  из  парижских
бульваров.
     После завтрака все разошлись по залам. Дети бегали, играли в  мячик,  в
серсо и чувствовали себя так, как будто они были в Тюильри, а не на корабле.
Мужчины курили, беседуя между собой, дамы же занимались  рукоделием,  читали
или разговаривали. Несколько полных американцев с большими  животами  лениво
покачивались в креслахкачалках. Корабельные офицеры ходили  взад  и  вперед.
Аккорды рояля, как бы старавшиеся заглушить друг друга, смешивались с  шумом
ветра и со звуками органа, находившегося в большом кормовом зале.
     Около трех часов раздались громкие крики "ура". Пассажиры поднялись  на
рангоут. "Грейт-Истерн"  догонял  "Пропонтис",  отправлявшийся  в  Нью-Йорк.
Пароходы салютовали друг другу.
     В половине пятого  земля  еще  виднелась  сквозь  густой  туман.  Вдали
показался огонек. Это был Фастенетский маяк, устроенный на уединенном утесе.
Наконец стадо темнеть, и последнюю, выдающуюся часть Ирландии, мыс Клир,  мы
обогнули уже ночью.


       ^TГЛАВА СЕДЬМАЯ^U

     "Грейт-Истерн", как я уже сказал, имел более двухсот метров в длину  и,
таким образом, он был  вдвое  длиннее  самого  большого  трансатлантического
парохода. Ширина его достигала тридцати шести метров.
     Двойная обшивка его могла выносить самые сильные бури. Она состояла  из
клеток вышиной в 86 сантиметров, расположенных  между  бортом  и  внутренней
обшивкой.  Тринадцать  отделений,   перегороженных   крепкими   переборками,
предохраняли корабль в случае течи или  пожара.  На  постройку  его  корпуса
пошло десять  тысяч  тонн  железа;  три  миллиона  кованых  заклепок  прочно
соединяют все составные части его обшивки.
     "Грейт-Истерн" мог перевозить по десять тысяч  пассажиров.  Из  трехсот
семидесяти трех главных городов в округах Франции  двести  семьдесят  четыре
имеют меньше населения, чем  эта  плавучая  супрефектура  с  ее  минимальным
количеством пассажиров.
     Правый форштевень корабля  прорезан  шлюзами,  через  которые  проходят
якорные цепи. Нос его очень острый, корма крутая.
     На палубе возвышались пять  труб  и  шесть  мачт.  Паруса,  поверхность
которых заключала в  себе  пять  тысяч  четыреста  квадратных  метров,  были
сделаны из лучшего холста эдинбургской фабрики. На обширных марсах второй  и
третьей мачты целая рота солдат свободно чюгла  бы  производить  учения.  Из
шести мачт, укрепленных винтами и металлическими бакштагами, три сделаны  из
листового железа.
     Вышина самой большой мачты равнялась двумстам семи  французским  футам.
Что касается труб, то две  из  них  предназначены  для  машины,  действующей
гребными колесами, а три задние - для машины, приводящей  в  движение  винт;
трубы  эти  имели  вид  громадных  цилиндров  в  тридцать   метров   вышины,
прикрепленных громадными цепями.
     Внутренность корпуса  была  устроена  очень  хорошо.  В  носовой  части
помещались паровые прачечные и экипаж.  Затем  шла  дамская  общая  каюта  и
большой зал с  люстрами,  лампами  и  картинами.  Эти  великолепные  комнаты
освещались   через   боковые   отверстия,   находившиеся   между    изящными
позолоченными колоннами. Широкая лестница  с  металлическими  ступеньками  и
перилами из красного дерева вела из этих комнат на верхнюю палубу. Далее шли
четыре ряда кают, разделенных коридором. Одни каюты сообщались  между  собой
площадкой, другие лестницей. В корме помещались три огромные столовые.
     Машины этого корабля были поразительны в том отношении,  что  громадные
части их действовали с точностью и плавностью часового механизма.
     Номинальная сила колесного двигателя считалась в тысячу лошадиных  сил;
он состоял из четырех качающихся цилиндров, имевших в диаметре два  метра  и
двадцать шесть сантиметров. Поршни этих цилиндров  прилегали  к  рычагам,  и
каждый толчок их продвигал судно на четыре метра двадцать семь  сантиметров.
Среднее давление равнялось двадцати фунтам на дюйм, значит, около килограмма
семидесяти шести граммов на квадратный сантиметр,  что  составляет  давление
1,5 атмосферы. Поверхность топки  четырех  соединенных  паровиков  равнялась
семистам восьмидесяти четырем  квадратным  метрам.  Машина  эта  работала  с
величайшей плавностью и составляла  контраст  с  винтовой,  которая  страшно
пыхтела и шумела.
     Кроме  этих  двух   главных   машин   на   корабле   было   еще   шесть
вспомогательных, так что пар играл здесь очень важную роль.
     Вот  как  был  устроен  этот  несравненный   паровой   корабль,   резко
отличавшийся от всех кораблей такого же типа.
     Однако нашелся один французский капитан, который все-таки его не  узнал
и занес в судовой журнал  следующую  наивную  отметку:  "встретили  судно  с
шестью мачтами и пятью трубами"; предполагаем, что это "Грейт-Истерн".


       ^TГЛАВА ВОСЬМАЯ^U

     Ночь со среды на четверг была довольно бурная. Койку  мою  так  качало,
что я должен был цепляться руками и ногами, чтобы не упасть с нее.  Саквояжи
и чемоданы кидало из стороны в сторону. В соседнем помещении огромные тюки с
товарами перекатывались от одного борга к другому и производили ужасный шум,
ударяясь о столы и скамейки.  Двери  хлопали,  доски  скрипели,  перегородки
трещали, бутылки и стаканы стукались друг о друга. Посуда грудами летела  на
пол и разбивалась. Слышно было, как стучали колеса и визжал винт.  Очевидно,
ветер усилился и поднялась страшная качка, которой не мог противостоять даже
такой великан, как "Грейт-Истерн".
     Всю ночь я не спал и в шесть часов утра уже поднялся с постели.
     Держась одной рукой за койку, я кое-как оделся; особенно долго пришлось
мне возиться с  пальто:  надевая  его  в  рукава,  я  терял  точку  опоры  и
вследствие этого с трудом держался на ногах. Затем я вышел из своей каюты и,
лавируя между огромными тюками, перекатывающимися с места на место, добрался
наконец до лестницы, веду