л  приказания,
которые потом отменялись, и  ему  приходилось  быть  целый  день  на  ногах.
Прислуга насмехалась над ним, видя, как его заставляли целый день  бегать  и
исполнять ненужные приказания. Мальчик чувствовал  себя  глубоко  униженным.
Вечером в своей комнате он начинал размышлять о своем положении, которое ему
приходилось выносить из-за бедности. К чему приведет положение  грума  графа
Эштона? Ни к чему, конечно! К тому же быть только лакеем, то  есть  машиной,
исполняющей волю другого, оскорбляло его самолюбие. Когда он жил  на  ферме,
то чувствовал себя равным, на него смотрели, как на  члена  семейства.  Куда
девались ласки бабушки, доброе отношение Мартины и Китти, поощрения  Мартена
и его  сыновей?  Камешки,  которые  ему  вручали  каждый  день  на  ферме  и
погребенные теперь под ее развалинами, были для пего дороже гиней  Пиборнов.
Когда он жил  в  Керуане,  учился,  работал,  чтобы  достичь  чего-нибудь  в
жизни... Здесь же - ничего, кроме полного подчинения глупому,  избалованному
ребенку. Ему приходилось целый день прибирать не книги, так как их не  было,
а различные предметы, валявшиеся по комнатам.
     Его приводил также в отчаяние кабриолет молодого джентльмена. Ох,  этот
кабриолет! Малыш не мог смотреть на него  без  отвращения.  Казалось,  графу
Эштону доставляло удовольствие ехать со страшной быстротой по  самым  дурным
дорогам, чтобы хорошенько помучить  грума,  едва  удерживавшегося  на  своем
неудобном сиденье. В хорошую погоду, когда можно было выезжать, например,  в
тильбюри, Малыш был счастливее - он сидел удобнее и сохранял равновесие.  Но
ведь хорошая погода так редка на Изумрудном острове!
     Поэтому не проходило почти дня без муки, испытываемой в кабриолете,  по
дороге в Кантурк или в окрестности  Трелингер-Кэстла.  По  этим  дорогам  за
экипажем бегали оборванные, босоногие мальчишки, крича запыхавшимся голосом:
"копперы, копперы!". У Малыша сжималось сердце.  Он  сам  испытал  нищету  и
сочувствовал нищим. Граф же Эштон отвечал оборванцам бранью или  насмешками,
стращая кнутом, если они  подбегали  очень  близко.  У  Малыша  всегда  было
желание бросить пищим несколько медных монет... Но он боялся возбудить  гнев
молодого графа. Однажды он не удержался. Хорошенькая слабенькая девочка  лет
четырех со светлыми локонами смотрела  на  него  с  мольбою,  прося  коппер.
Коппер был брошен, в ребенок схватил его, радостно вскрикнув.
     Этот крик был услышан графом Эштоном. Он поймал своего грума  на  месте
преступления:
     - Как смел ты это сделать, бой?
     -  Господин  граф...  эта  девочка...  так  счастлива...  из-за  одного
коппера...
     - Ты и сам раньше бегал с ними по дорогам?
     - Никогда! - вскричал Малыш, всегда возмущавшийся, когда его обвиняли в
нищенстве.
     - Зачем же ты бросил милостыню нищенке?
     - Она так смотрела па меня...
     - Я запрещаю тебе обращать внимание па детей, таскающихся по  дороге...
Запомни это раз и навсегда!
     И Малыш принужден был  исполнить  приказание,  хотя  сердце  обливалось
кровью от такой черствости.
     Но если он с этого дня  старался  не  выказывать  жалости  к  маленьким
оборванцам и не бросал им больше копперов, то все  же  представился  случай,
когда он не мог совладать с собой.
     Это было 3 сентября. Граф Эштон отправился в Кантурк в догксре.  Малыш,
по обыкновению, сопровождал его, сидя на этот раз спиной к  молодому  графу,
со сложенными на груди руками и неподвижный, как манекен.
     Экипаж доехал до селения без приключений. Молодой Пиборн остановился  у
главных магазинов. Его  грум,  стоя  около  лошади,  едва  удерживал  ее,  к
великому  изумлению  мальчишек,  смотревших  с  завистью  на  разукрашенного
галунами лакея.
     Около трех часов пополудни, дав наглядеться на себя толпе,  граф  Эштоп
отправился обратно в Трелингер-Кэстл. Он ехал шагом,  заставляя  красоваться
свою лошадь. Вдоль дорог бегали, по обыкновению, маленькие нищие с  громкими
криками "копперы... копперы!.." Видя,  что  догкер  едет  почти  шагом,  они
решили бежать рядом. Но кнут, свистевший в воздухе, заставил  их  отказаться
от этого намерения.
     Один, однако, не отставал. Это был малютка лет семи  с  живым,  веселым
личиком, вполне ирландского типа. Хотя экипаж ехал тихо, ему приходилось все
же бежать, чтобы держаться рядом. Его ноги были расцарапаны о камни,  но  он
не обращал на это внимания, как и на угрожавший ему кнут. В  руках  мальчика
был букетик полевых цветов, который оп предлагал взамен коппера.
     Нечего и говорить, что граф  Эштон  кричал  несколько  раз,  чтобы  тот
убирался, но он продолжал держаться у самых колес, рискуя быть раздавленным.
     Стоило только поехать скорее, и маленький мальчик поневоле  отстал  бы.
Но граф желал ехать шагом. Рассерженный упрямством ребенка,  он  ударил  его
хлыстом, который, обвившись вокруг  шеи  мальчика,  протащил  его  несколько
шагов за собой. Наконец, высвободившись, тот упал.
     Малыш, соскочив с повозки, подбежал к  ребенку,  громко  кричавшему  от
боли. Страшное негодование против графа поднялось в душе Малыша,  и  у  него
явилось  желание  проучить  хорошенько  жестокосердного   Эштона,   которому
пришлось бы плохо, несмотря на то, что он был старше своего грума...
     - Иди сюда, бой! - закричал граф, остановив лошадь.
     - А ребенок?
     - Иди сюда! - вскричал молодой Пиборн, размахивая хлыстом. - Иди или  с
тобой случится то же, что с ним!
     Он хорошо сделал, что удержался от исполнения  своей  угрозы,  так  как
неизвестно, что бы из этого вышло. Малыш и тут овладел собой. Сунув в карман
мальчишки несколько пенсов, он сел в экипаж.
     - Если ты еще раз позволишь себе сойти без  моего  приказания,  я  тебя
накажу как следует, а затем выгоню!
     Мальчик ничего не ответил, хотя глаза его блеснули.
     С этого дня граф Эштон стал преследовать своего грума.  Его  подвергали
всевозможным  унижениям.   Малыш   испытывал   теперь   нравственные   муки,
заставлявшие его страдать не менее, чем прежние, физические;  он  чувствовал
себя не менее несчастным, как некогда у Хард  и  Торнпиппа!  Ему  захотелось
уйти из Трелин-герКэстла. Но куда идти?.. Разыскивать семью Мак-Карти?..  Но
он о них ничего не знал, да и что могли они для него сделать, не  имея  сами
ни кола ни двора. Во всяком  случае,  Малыш  решил  не  оставаться  более  в
услужении у Пиборнов.
     К тому же его тревожила мысль о скором отъезде их из  Трелингер-Кэстла.
Грум, обязанный следовать за ними в Англию и Шотландию, должен был  потерять
всякий след Мак-Карти.
     С другой стороны, его заботил Бирк. Что с  ним  тогда  будет?.  Бросить
собаку на произвол судьбы мальчик был не в состоянии.
     - Я возьму его себе и буду заботиться о нем, - говорила Кет.
     - Вы очень добры, Кет, и я  смело  мог  бы  поручить  его  вам,  платя,
конечно, за его содержание...
     - О, этого не надо! - вскричала Кет, - я ведь сама люблю эту собаку...
     - Все равно, она не должна утруждать вас. Но если я уеду,  я  долго  не
увижу ее, может быть, даже и никогда...
     - Почему же, дитя мое?.. Когда ты вернешься...
     - Я не знаю, вернусь ли обратно в замок.  Может  быть,  там,  куда  они
едут, будут недовольны мною... или я сам уйду от них...
     - Уйдешь?..
     - Да, куда-нибудь, куда глаза глядят, как и всегда делал...
     Бедный мальчик... бедный мальчик!.. - повторяла Кет.
     - Я даже думаю, Кет, не лучше ли мне отказаться сейчас, уйти  вместе  с
Бирком, поискать работы у фермеров... в деревне пли  в  городе...  не  очень
далеко... у моря...
     - Но тебе нет и одиннадцати лет!
     - Ах, если бы мне было лет тринадцать... Я был бы большой и  сильный...
нашел бы работу... А как медленно тянутся годы, когда несчастен!
     Так рассуждал Малыш, не зная, на что решиться.
     До  отъезда  оставалось  не  более  двух  недель,  и  к  нему  начались
приготовления. Думая о предложении Кет относительно Бирка,  Малыш  в  то  же
время был озабочен мыслью об управляющем Скарлете, остававшемся  на  зиму  в
замке. Тот уже обратил внимание на собаку, подбегавшую к замку, и,  конечно,
никогда не позволит Кет взять ее к себе. Прачке придется, значит, продолжать
кормить Бирка тайком. Если бы управляющий узнал, что эта собака  принадлежит
груму, он поспешил бы сообщить  о  том  графу,  который  в  свою  очередь  с
наслаждением пустил бы в нее пулю!
     В этот день, 13 сентября, Бирк,  против  обыкновения,  подошел  слишком
близко к замку.
     По несчастной случайности один  из  пойнтеров  графа  вышел  на  дорогу
Завидя друг друга, обе собаки выразили  свою  антипатию  громким  ворчанием.
Собака-аристократка чувствовала инстинктивное презрение к собаке-мужику; но,
обладая дурным нравом, она первая задела его. Увидя  Бирка  у  опушки  леса,
пойнтер бросился к нему, оскалив зубы, готовый загрызть его.
     Бирк дал пойнтеру приблизиться, поджидал его спокойно, опустив хвост  и
держась крепко на сильных ногах.
     Вдруг после короткого лая пойнтер наскочил на Бирка и укусил его в бок.
Случилось то, что и следовало ожидать: Бирк схватил мгновенно неприятеля  за
горло и стал душить его.
     Поднялся  ужасный  вой.  Две  другие  собаки,  находившиеся  на  дворе,
прибежали,  чтобы  вмешаться  в  драку.  За  ними  примчался  граф  Эштон  в
сопровождении управляющего. Какой крик поднял он, увидя  своего  пойнтера  в
зубах у Бирка. Завидя людей, Бирк покончил с пойнтером сразу, одним натиском
зубов, а затем не спеша скрылся в лесу.
     Граф с Скарлетом, прибежав, нашли пойнтера мертвым.
     - Скарлет!.. Скарлет!.. - вскричал граф. -  Моя  собака  задушена!  Это
животное загрызло его... Где он? Идем скорее, надо разыскать его и убить!
     Управляющему не было ни малейшей охоты разыскивать  убийцу,  и  ему  не
стоило особого  труда  отговорить  от  своего  намерения  молодого  Пиборна,
боявшегося возвращения страшного Бирка.
     - Опасно, господин граф, да и не  трудитесь  преследовать  эту  собаку.
Егеря разыщут ее в другой раз.
     - Но чья она?
     - Ничья, конечно!.. Это бродячая собака...
     - Тогда она убежит...
     - Едва ли, потому что она уже давно бродит вокруг замка...
     - Давно уже... И никто не предупредил меня об  этом...  никто  не  убил
ее... а она загрызла моего лучшего пойнтера!
     Надо признаться, что  этот  эгоистичный,  избалованный,  бесчувственный
мальчик любил своих собак более, чем мог бы полюбить человека.  Пойнтер  был
его  любимцем,  сопровождавшим  всегда  на  охоту;  он,  наверно,  погиб  бы
когда-нибудь от неудачного выстрела хозяина и теперь был избавлен  от  этого
Бирком.
     Рассерженный и огорченный, граф  вернулся  в  замок,  отдав  приказание
принести труп собаки.
     К счастью, Малыш не был свидетелем происшедшего, в противном случае он,
может быть, выдал бы секрет, так долго хранимый им. Он, однако,  все  узнал.
По всему замку разносились жалобы графа Эштона.  Родители  тщетно  старались
успокоить наследника. Он ничего не хотел  слышать.  Пока  пойнтер  не  будет
отомщен, он не успокоится. Он не почувствовал даже удовлетворения,  видя,  с
какой  торжественностью  совершено  было  по  приказанию  лорда   погребение
пойнтера. И когда собаку отнесли в парк и закопали в присутствии всех  слуг,
граф вернулся грустный и мрачный в свою комнату, из которой не выходил  весь
вечер.
     Можно легко понять, каково было беспокойство  Малыша.  Перед  сном  ему
удалось поговорить с Кет, озабоченной не менее его участью Бирка.
     - Надо быть настороже, - сказала она, - а главное, старайся,  чтобы  не
узнали, что это твоя собака. Вся вина падет тогда на тебя, и я не знаю,  что
и будет!
     Малыш не мог понять, как ему быть теперь с Бирком, который уже  не  мог
подойти близко к замку. Каким образом Кет будет теперь кормить ею?
     Бедный грум провел очень дурную ночь, спрашивая себя, не лучше  ли  ему
будет совсем уйти с завтрашнего же дня из замка.
     Ему не удалось заснуть ранее трех часов утра. Проснувшись, он был очень
удивлен,  не  слыша  звонка,  требовавшего  его  к   графу.   Вспомнив   все
происшедшее, он решил отказаться в тот же день,  сказав,  что  не  чувствует
себя подготовленным к обязанностям грума. Если бы ему ответили оскорблением,
то ведь он привык их выслушивать.  Он  оделся  поэтому  в  свою  собственную
одежду, поношенную, но все же  чистую.  Взял  с  собой  кошелек,  в  котором
находилось полученное им за три месяца жалованье. Он собирался,  отказавшись
от службы, испросить очень вежливо жалованье за полмесяца, на  которое  имел
право. Затем, простившись потихоньку с доброй Кет, он отыщет Бирка, и оба  с
удовольствием покинут Трелингер-Кэстл.
     Было около девяти часов утра, когда он  сошел  вниз.  Каково  было  его
удивление, когда он узнал, что граф Эштон вышел с  восходом  солнца.  К  его
удивлению присоединилась вскоре сильная тревога, когда он  заметил,  что  не
было также ни егеря Билля, ни пойнтеров.
     Все это время Кет, караулившая его, сделала ему знак подойти и  сказала
шепотом:
     - Граф ушел с Биллем и обеими собаками... Они хотят выследить Бирка.
     Малыш не мог сразу ответить, охваченный беспокойством и негодованием.
     - Будь осторожен, дитя мое! Управляющий наблюдает за нами, и не надо...
     - Не надо, чтобы убивали Бирка,  и  я  думаю...  В  это  время  Скарлет
прервал грубо Малыша:
     - Что ты тут делаешь, грум, и что ты сейчас сказал?
     Грум, не желая разговаривать с управляющим, ответил коротко:
     - Мне нужно поговорить с господином графом.
     - Ты поговоришь с  ним,  когда  он  вернется,  ответил  Скарлет,  -  он
отправился ловить проклятую собаку...
     - Он  ее  никогда  не  поймает,  -  ответил  Малыш,  стараясь  казаться
спокойным.
     - Вот как!
     - Но если и поймает ее, то не убьет...
     - Почему?
     - Потому что я не допущу этого. Собака принадлежит мне, и я не  позволю
ее убить!
     Оставив ошеломленного управляющего, Малыш бросился бежать к лесу.
     Там в продолжение получаса он  прислушивался,  идя  наугад  и  стараясь
разыскать графа Эштона. В лесу было совершенно  тихо,  и  лай  мог  бы  быть
услышан издалека. Ничто не указывало на то,  что  Бирк  был  затравлен,  как
лисица, пойнтерами, и Малыш совершенно не знал, куда идти,  чтобы  разыскать
его.
     Ужасная неизвестность! Несколько раз Малыш принимался кричать: "Бирк!..
Бирк!", надеясь, что преданное животное услышит его  голос.  Он  не  отдавал
себе отчета в том, каким образом он помешает графу и егерю убить Бирка, если
они поймают его.
     Наконец, пройдя около двух миль, он  услыхал  громкий  лай  за  кустами
около пруда. Малыш остановился, он  узнал  лай  пойнтеров.  Вскоре  до  него
донеслись слова:
     - Внимание, господин граф... Мы накрыли его!
     - Да, Билль... Сюда, сюда!
     Малыш бросился в кусты, за которыми происходил шум. Не успел он сделать
несколько шагов, как раздался выстрел.
     - Промах... промах! - вскричал граф  Эштон.  Твоя  очередь,  Билль!  Не
промахнись!..
     Раздался второй выстрел, и Малыш мог видеть сквозь ветви,  как  блеснул
огонь.
     - Готово! - вскричал Билль, в то время как пойнтеры отчаянно лаяли.
     Малыш, точно сам подстреленный, не мог сдвинуться с места и  готов  был
упасть, когда раздался шорох и показалась  собака  -  вся  всклокоченная,  с
пеной у рта. Это был Бирк, раненный в бок, выплывший из пруда после выстрела
егеря. Собака узнала своего хозяина, который сжал  ей  морду  руками,  чтобы
заглушить жалобный вой, и старался увлечь Бирка в густую чащу. Но не  найдут
ли их и здесь пойнтеры?
     Нет! Изнемогая от усталости и укусов, нанесенных им Бирком, пойнтеры не
отставали от егеря. А между  тем  охотники  прошли  так  близко,  что  Малыш
слышал, как граф сказал егерю:
     - Ты уверен, что убил его, Билль?
     - Да, господин граф... Выстрел попал ему в голову, когда он бросился  в
пруд. Вся вода окрасилась кровью.
     - Я хотел бы иметь его живым! - вскричал молодой Пиборн.
     Действительно, какое бы было зрелище - достойное,  впрочем,  наследника
Трелингерского владения, - если бы Бирк был растерзан на его глазах собаками
не менее злыми, чем их хозяин!


        ^TГлава шестая - ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ОБОИМ^U

     Малыш вздохнул наконец полной грудью, когда граф с  егерем  и  собаками
скрылись из виду. Можно сказать то же самое и  о  Бирке,  потому  что  Малыш
перестал сжимать ему морду руками, говоря:
     - Только не лай, не лай, Бирк!
     И Бирк не залаял.
     Как хорошо сделал Малыш, что надел с утра собственную одежду, забрал  с
собой свои вещи и кошелек с заработанными деньгами.  Это  избавляло  его  от
необходимости вернуться в замок, где граф Эштон,  конечно,  уже  знал,  кому
принадлежала собака, загрызшая его пойнтера. Можно себе представить, как был
бы встречен грум. Он, правда, лишался жалованья за полмесяца,  но  пренебрег
этим, лишь бы быть подальше от молодого Пиборна и  управляющего,  тем  более
что с ним была его собака, а это все, что ему было нужно.
     А сколько  же  у  него  было  денег?  Ровно  четыре  фунта,  семнадцать
шиллингов и шесть пенсов. Такой суммой он никогда прежде не  располагал,  но
он не преувеличивал ее стоимости, так как был не из тех детей, которые сочли
бы себя богатыми, имея столько денег в кармане. Он знал,  что  деньги  будут
скоро на исходе, если он не будет соблюдать строжайшую экономию до тех  пор,
пока не найдет себе место, вместе с Бирком, конечно.
     Рана была, к  счастью,  легкая  и  должна  была  скоро  зажить.  Егерь,
очевидно, умел стрелять не лучше самого графа. Оба  друга  пошли  спокойнее,
как только вышли  из  леса,  -  Бирк  радостно  подпрыгивая,  Малыш  немного
озабоченный будущим. Он шел, однако, не наугад, так как  уже  ранее  задумал
идти по направлению к югу. Здесь он менее рисковал встретить кого-нибудь  из
Трелингер-Кэстла и в то же время  приближался  к  главному  городу  графства
Корк, стоящему у бухты того же названия, посещаемой  кораблями,  настоящими,
большими торговыми судами, отправлявшимися по  всему  свету!  А  это  всегда
прельщало Малыша.
     Надо было достичь Корка, а это требовало немало времени. Малыш не желал
тратить  денег  на  переезд,  надеясь  в  то  же  время  найти   возможность
зарабатывать несколько шиллингов по дороге между  Лимериком  и  Ньюмаркетом.
Конечно, пройти тридцать миль было нелегко для мальчика одиннадцати  лет,  и
ему придется отдыхать иногда на фермах.
     Погода была хороша, немного уже холодная, земля  сухая  и  не  пыльная.
Бирк сумел бы отстоять его своими крепкими зубами.
     В первый день путешествия  было  пройдено  расстояние  в  пять  миль  и
израсходовано полшиллинга. Считая на двоих, то есть на ребенка и собаку, это
немного. Порция сала и картофеля не  слишком  велика  за  эту  цену.  Малыш,
однако, ни минуты не пожалел о трелингерской кухне. Когда настал вечер, он с
позволения фермера лег на гумне. На другой день  после  завтрака,  стоившего
несколько пенсов, он бодро отправился в путь.
     Погода  оставалась  все  та  же,  и  небо  довольно  ясно.  Но   дорога
становилась трудней, потому что подымалась в гору. Эта часть  графства  Корк
представляет довольно значительное возвышение. Дорога из Кантурка к главному
городу  проходит  через  горы  Боггерагс.   Малышу   нечего   было   бояться
заблудиться, так как предстояло идти все по прямой дороге. Впрочем,  у  него
была врожденная способность ориентироваться, какой обладают только китайцы и
лисицы. Дорога не была  безлюдная:  попадались  возвращавшиеся  земледельцы,
проезжали тележки, и в случае надобности было кого расспросить. Однако Малыш
предпочитал не привлекать внимания и избегал разговоров.
     Пройдя миль шесть скорым шагом, мальчик достиг деревеньки  Дерри-Гунва.
Там в трактирчике какой-то путешественник вступил с ним в разговор и,  очень
довольный его ответами, предложил поужинать. Так как