и  ужас
ожидают нарушившего эту заповедь!
   Однако не нарушение закона стало причиной гибели соплеменников Ваи.
Закон лишь ускорил это, содействовал их трагической  судьбе,  ибо  был
настолько силен, что они не посмели переступить заветную черту даже  в
минуту смертельной опасности. Когда с севера в  эти  места  неожиданно
ворвалось  свирепое  племя  красных  охотников  и  окружило  орду  Ваи
полукольцом, прижав ее к поляне, на которой высилось То, аборигены все
до единого пали от каменных топоров и копий более развитых врагов, так
и не отважившись перешагнуть границу, чтобы спастись бегством. И  Дау,
Первый среди красных охотников, с  мрачным  удовольствием  наблюдал  с
вершины соседнего холма за  кровавым  побоищем,  которое  творили  его
воины.
   С того дня  как  Дау  раздробил  в  поединке  своей  палицей  череп
предыдущего  Первого  и  стал  предводителем  красных  охотников,  ему
удавалось все. Власть Первого, Кто Берет Добычу, - в повседневной речи
его звали Первым, - была неограниченной. Ему принадлежал самый  лучший
кусок, самая красивая женщина племени, самое сухое место  под  деревом
во время дождя, все самое лучшее. Даже нет нужды перечислять, в чем он
был Первым, ибо он сам определял это и решал в  зависимости  от  своей
прихоти или желания. С некоторого времени, однако, в глубинах рассудка
Дау начало зреть сознание того, что все это будет продолжаться лишь до
тех пор, пока кто-то из его охотников не поступит точно так же, как он
поступил со своим предшественником. Тревога  росла,  но  он  страшился
поделиться ею с кем бы то ни было.
   Обладать властью или обладать ею же, страшась потерять, -  похожие,
но абсолютно разные ступеньки жизни. И  Дау  жестокостью  и  жадностью
старался  подавить  в  себе  тревогу,  мучившую  все  настойчивей.  Он
подозревал, что уже сейчас среди его охотников бродит будущий  Первый,
хоть пока, вероятно, даже сам того не знает. Но настанет роковой день,
непременно настанет, ибо это точно такой же закон,  как  смена  суток,
которые пододвигают его вое  ближе  и  ближе.  Для  красных  охотников
понятие времени уже не было столь непостижимым, как для  звероподобных
собратьев  Ваи;  слова  уже  послушно  им  служили;  они  даже  любили
поболтать, ведь мир, выражаемый  словами,  как  бы  заново  раскрывает
перед тобою свои чудеса. Так, Дау был вполне способен  задуматься  над
тем, почему этот страх не появлялся в нем  прежде.  Ведь  еще  к  день
победы он знал, должен был знать, что однажды ему тоже  суждено  стать
побежденным. На свой вопрос, однако,  он  не  находил  ответа,  и  эта
безысходность заставляла мрачнеть день ото дня.
   Он жаждал добычи, а завладев ею, хотел еще и еще. Дау понимал, что,
пока охотников не мучит голод, они  не  восстанут  против  него.  А  в
беспрерывных боях, может быть,  погибнет  и  тот,  кто  должен  прийти
вместо него. Неизбежность того, что новый Первый, который сменит  его,
явится непременно, Дау постичь еще не умел. Не задумывался  он  и  над
тем, что именно его страх  перед  судьбой  гнал  красных  охотников  с
одного места на другое. Вести свое племя вперед  и  вперед,  из  одной
долины в другую, из одного боя в другой, в  каждом  демонстрируя  свою
непобедимость, такова была его цель. И, пока продолжалась  эта  гонка,
Дау отгонял тяжелые предчувствия.
   Племя красных охотников ушло из  тех  мест,  где  их  отцы  и  деды
сражались с другими племенами, равными им по уровню сознания. Двигаясь
на юг, в зоне тропических  лесов  они  вскоре  встретили  орду  лесных
обитателей, схожих  с  соплеменниками  Ваи.  Следующим  открытием  для
охотников было то, что мясо родственников, более отсталых по развитию,
ничуть не хуже другого, а добывать его легче, чем мясо зверей.  Против
копий с каменными остриями кривые дубинки лесных обитателей устоять не
могли, и после каждой кровавой  бойни,  насытившись  мясом  врагов  до
отвала, охотники с удовлетворением думали о том, что о таком  раздолье
оставшиеся на севере племена не могли даже и мечтать. Возможно,  через
несколько лет и другие вожди  поведут  охотников  по  этой  тропе,  не
находя иного способа избавиться от междоусобной  резни  и  кровожадных
соседей, но Дау заслужил по праву звание Первого - именно  он  ринулся
на юг, увлекаемый страхом, причину которого мы уже знаем.
   Это время массового истребления разумными существами себе  подобных
было одним из самых отвратительных, но  неизбежных  периодов  на  пути
естественного отбора, редко оказывавшемся прямым и  гладким.  Изобилие
мяса делало охотников сильнее, будило в них желание еще более кровавых
подвигов, а костный мозг, который  они  высасывали,  был  полезен  для
развития их собственных мозгов. Мрачный,  жестокий  век;  единственным
оправданием красных охотников было то, что  они  ни  на  мгновение  не
отдавали себе отчета  в  том,  что  творят  зло.  Они  внимали  голосу
страстей и инстинктов, а те  гнали  их  дальше  и  дальше  к  югу,  и,
прочесывая  беспощадным  гребнем  лесную  полосу  в  двадцать-тридцать
километров шириной, охотники рвались к новым победам, к новым кровавым
пиршествам.
   Это последнее превзошло все предыдущие. Четыре дня  и  четыре  ночи
подыхали огни костров, охотники наедались впрок, до  потери  сознания.
Даже угрюмость Дау смягчилась  при  виде  воинов  в  звериных  шкурах,
возлежавших вокруг костров. Они сильны, о как они сильны! И непобедимы
в схватке, ни одна орда лесных жителей не может перед ними устоять.  И
поверни теперь он свое войско назад, в  земли  отцов,  то  одержал  бы
победу над всеми, кто остался там. Но радость Дау была  недолговечной.
В разгаре ликования  его  вновь  уколол,  словно  колючка  в  зарослях
кустарника, тайный страх, вроде бы похороненный навсегда.
   Который из них?
   Мад, могучий из сильных, Оро, лукавейший из хитрых, или  Эор,  друг
камней? Мад силен, но глуп. Оро  хитер,  но  слаб,  а  Эор  скромен  и
молчалив.  Это  он  вытачивает  лучшие  наконечники  и  ножи,  это  он
придумывает самые хитроумные планы охоты, которые приносят успех; если
он заговорит, а это случается нечасто, охотники умолкают, слушая  его.
Вот где  беда,  большая  беда!  Преемником  будет  Эор,  только  он...
Впрочем, быть может,  и  нет...  Эора  интересуют  только  камни;  дни
напролет  он  точит  и  выглаживает  наконечники  для  копий,  а  если
прерывает свое  занятие,  то  сидит,  как  изваяние,  устремив  взгляд
куда-то вдаль...
   Или это будет яростный Рэ? Рэ силен, как Мад, ловок в ремесле,  как
Эор, только буен и непостоянен, хватается  за  многое,  но  ничего  не
доводит до конца. Неукротим и храбр, в бою первым бросается на  врага,
а убивая, рычит, как дикий зверь, но в любую минуту готов схватить  за
горло своего же сородича, необуздан и свиреп. Нет, охотники не захотят
иметь Рэ  своим  предводителем;  если  попробует  вызвать  Первого  на
поединок, другие убьют его прежде, чем он выйдет в  смертельный  круг.
Но тогда кто же? Уж не Гаим ли? Его и Рэ  родила  одна  мать;  тонкий,
упругий как лоза, глаза, как у хищника в засаде, горят зеленым  огнем.
Правда, пока еще соплив; Дау может задушить его как щенка,  у  костра,
где греется Гаим, с ним  рядом  всегда  торчат  Нуг  и  Тиак;  пройдет
несколько лет, и эти юноши превратятся в могучих охотников.
   Мысль о Тиаке заставила Дау  вспомнить  о  хромоногом  Юму  и,  как
всякий раз, прийти в ярость. Юму был сыном предыдущего Первого. В  тот
день,  когда  Дау  убил  его  отца,  он  был,  правда,  еще  голопузым
мальчишкой  без  имени,  как  и  его  младший  брат   Тиак.   Отпрыски
поверженного предводителя, у которого Дау отнял жизнь и власть... Став
Первым, Дау из всех жен убитого взял себе  в  наложницы  только  Таму,
мать Юму. Конечно, Ла была моложе и соблазнительнее, но, поняв, что ее
ожидает, Ла схватила в охапку Тиака, визжавшего в тисках  материнского
объятия, и убежала в джунгли, не разбирая дороги. Она никогда  уже  не
вернулась к кострам племени, а когда некоторое время спустя Дау  узнал
среди детей, окружавших Яду, жену Эора, - теперь  ее  уже  не  было  в
живых, - маленького Тиака, только-только начавшего ходить, он посчитал
ниже своего достоинства требовать объяснений. В те  дни  Тама  кормила
грудью Ко, рожденного от него, Дау, а Юму,  остававшийся  при  матери,
прошел уже через первую порцию побоев, которые должны  были  объяснить
этому волчонку, если он не глуп, что новый предводитель терпит его  на
белом свете только ради Тамы, его родившей. Нет, ногу он переломал ему
не тогда, а годом или двумя позже. Одно воспоминание об  этом  эпизоде
подхлестнуло   его    гнев.    Красные    охотники    не    отличались
сентиментальностью и еще менее  преданы  были  памяти  старого  вождя,
которого победил Дау. Просто они считали неразумным убивать  мальчика,
который со временем должен стать для своего племени добрым  охотником.
Кроме того, они опасались: если Дау, придушив Юму, почувствует вкус  к
детоубийству, поплатиться собственными детьми  придется  и  прочим.  И
когда однажды Юму уже почти без признаков жизни  висел  в  лапах  Дау,
кровожадного и мстительного отчима, все племя - правда, в первый  и  в
последний раз, - ополчилось на своего вожака.
   Дау охотно бы принял вызов и укокошил любого из охотников,  но  был
бессилен против толпы женщин. Он швырнул им в руки бездыханное  тельце
мальчика и с угрожающим рычанием удалился в заросли. Кроме того,  Яда,
первая  среди  женщин,  как  он  среди  мужчин,  взяла  Юму  под  свое
покровительство. Старая, умная и неустрашимая  Яда,  которая  пережила
двух мужей и незадолго до выздоровления Юму вышла замуж в третий  раз,
приняв в свои объятия Эора, который был намного моложе ее. Образовался
грозный триумвират, ничего хорошего Дау не обещавший,  -  Эор,  Юму  и
Тиак, да еще под крылышком Яды; к счастью для него, Яда вскоре умерла,
так и не подарив Эору сына, а новая жена Эора,  ревнивая  Бек,  первым
делом постаралась отдалить его от  Юму  и  Тиака,  как  только  могла.
Грозный союз, таким образом,  распался,  прежде  чем  успел  составить
заговор. Но Юму остался жив, и сам  Дау  вынужден  его  терпеть,  хотя
стоит ему увидеть того, как в сердце закипает ярость за позор, который
он испытал тогда, отступив перед женщинами...
   Впрочем, Юму редко  попадается  на  глаза,  держится  возле  самого
маленького костра, на границе темноты, и, если вожак сделает хоть  шаг
в сторону Юму, в следующий миг неверную тень последнего поглотит  тьма
девственного леса. Днем он прячется в  кустах,  бродит  неподалеку  от
сбившегося в кучу племени; непонятно, как до сих  пор  его  не  сожрал
желтый убийца, растерзавший многих здоровых и сильных  охотников.  Юму
хромает, одна нога у него короче другой, но он, по сути, не таков, как
все. Именно за это Дау издавна хотел его придушить. Еще мальчишкой тот
не уступил дорогу ему, Первому. Когда шел вождь,  мелюзга  разлеталась
по кустам, лишь бы не попадаться ему под ноги, таков был закон. А этот
остался там, где стоял, поднял голову и в упор посмотрел Дау  прямо  в
глаза. До сих пор не забыть этого взгляда, взгляда ребенка  на  убийцу
своего отца - так казалось всегда  Дау.  И  в  этом  взгляде  не  было
ненависти, теплые карие глаза мальчика выражали  что-то  другое...  Но
что? Этого Дау не мог высказать теми немногими словами, которые  знал.
Он, могучий вождь охотников, чувствовал лишь, как от этого  взгляда  у
него шевелятся волосы и чешется кожа по всему телу, хочется  орать  на
весь лес и бить, бить все вокруг, только бы не видеть этих глаз. Вот и
сейчас, как всякий раз, когда он вспомнит Юму...
   Дау встал и отошел от костра.
   Он убьет Юму. Сегодня же.
   Охотники  объелись  мяса  и  слишком  ленивы   после   трехдневного
пиршества, да и довольны победой над врагом. Сегодня ночью  ему  никто
не помешает, никто не призовет к ответу.
   Но тень, которую он заметил неподалеку от светлого  круга  дальнего
костра, метнулась и исчезла в непроглядной тьме. И Дау,  Первый  среди
храбрецов, не посмел за ней следовать.

   Первого двурогого нашел Юму. Красные  охотники,  впрочем,  называли
его  иначе,  -  тупоголовым,  довольно  точно   определив   умственные
способности этого громоздкого и  неповоротливого  животного,  или  еще
хрюком. Было пока тепло, и Юму хорошо помнил, как, сбежав в ту ночь от
дальнего костра, забрался на дерево, чтобы дождаться  рассвета.  Вдруг
ему послышался шум падения грузного тела, треск ломающихся сучков.  Но
никакого  крика,  хрипа  или  другого  звука  не  последовало,  и  Юму
успокоился. Но вскоре появились дикие собаки, и, когда он  неожиданным
броском своего копья переломил  ребра  одной  из  них  -  хотя  собаки
находились на отдалении, по их мнению, вполне  безопасном,  -  это  им
определенно не понравилось. Лесные сородичи Ваи никогда  не  поступали
так. Протяжным воем, устремленным к мирно  плывущим  в  небе  облакам,
выразив свое недовольство, собаки отступили в кустарник, но  не  ушли.
Юму убил еще трех и только тогда случайно  наткнулся  на  труп  хрюка.
Маленькое круглое отверстие с обугленными краями повергло Юму в  такое
же недоумение, как и тех, чье мясо, поджаренное на костре,  он  ел  по
милости своего брата Тиака,  ибо  Тиак  был  добрым  родственником,  в
особенности в дни изобилия. Но мясо всегда мясо, даже  в  том  случае,
если желудок полон до краев, а красные охотники уже знали секрет,  как
с помощью огня и дыма уберечь его  от  порчи.  Одна  туша  хрюка  даст
больше мяса, чем несколько косматых, во много раз больше. А  охотиться
на могучего хрюка слишком большой риск, несмотря на его тупость. Да  и
зачем, если  уничтожить  косматых,  размахивающих  дубняками,  гораздо
безопаснее, издали бросая каменные копья? Но тогда кто же?..
   Ход мыслей Юму прервался.
   Кто мог уложить могучего зверя?
   Он еще раз наклонился над маленькой ранкой, принюхиваясь  к  запаху
гари,  затем  отпрянул  и  огляделся,  подняв  копье.  Кругом   царило
безмолвие, если не считать ворчания  и  тявканья  диких  собак.  Стало
страшно. Что он может сделать своим копьем против того, кто  вот  так,
одним ударом свалил хрюка? Но еще хуже было нечто непонятное -  почему
это неизвестный бросил свою добычу? Так не поступит ни один  хищник  в
лесу. Помнится, старики в племени  -  их  осталось  мало,  большинство
умерли, не выдержав беспрестанных длинных  переходов,  -  рассказывали
иногда, будто умершие продолжают жить среди живых, следуя за  ними  но
пятам. Неуязвимые, ибо уже умерли один раз...
   Юму содрогнулся. Он и сам много раз видел своего отца  или  Яду  и,
просыпаясь по ночам, искал и звал их, такими живыми и близкими они ему
казались. Помнил он и о том, как,  бывало,  стонали  от  ужаса  спящие
воины, а когда их будили, то вскакивали и хватались  за  копье,  чтобы
продолжать схватку с видениями, мучившими их во сне. Но зачем мертвецу
убивать хрюка, не нуждаясь в мясе? Уж  кто-кто,  а  Юму  знал,  в  чей
желудок попадет  первый  кусок  мяса,  вырезанный  из  тела  жертвы  и
брошенный далеко в кусты в качестве жертвоприношения  умершим.  Еще  в
детстве дрался он из-за него с шакалами, идущими следом  за  племенем.
Позже, став постарше, Юму понял, чей законный ужин он поедал, отбив  у
шакалов, и многие ночи напролет дрожал от страха, ожидая, что мертвецы
потребуют вернуть их долю. Но никто не приходил.
   Но если хрюк убит не для еды...
   Мысли в голове  Юму  долго  вертелись  по  замкнутому  кругу,  пока
наконец не блеснула догадка: он убивал для них, для красных охотников!
Если предок при жизни охотился для всего племени, мог ли он  поступить
иначе после смерти? Нет, конечно, нет. И  если  родной  отец  способен
навещать во сне своего сына  -  Юму  отлично  помнил  все,  и  отца  в
схватке, и удар каменной палицы Дау, хруст черепа и перекошенное болью
отцово лицо, - отчего же, спрашивается, он  не  может,  как  в  давнее
время, убить хрюка?
   Юму обошел неподвижную тушу кругом, но  других  ран  не  обнаружил.
Получалось, что хрюка убил один-единственный удар копьем. В недоумении
он поскреб затылок. Но ведь копье не  может  быть  больше,  чем  дыра,
которую оно проделало! Между тем круглая ранка так  мала,  что  в  нее
едва влезет палец. И потом, какой силой надо обладать, чтобы брошенное
копье, пусть самое  тяжелое,  пробило  насквозь  череп  хрюка?  Почему
обуглены края раны и от нее пахнет жареным? Каждый охотник знает,  что
кремневые наконечники следует держать подальше от костра,  ведь  огонь
рано или поздно пережигает камень, превращает в трухлявый песок. И как
покойник может овладеть огнем? Немного есть на  свете  вещей,  которые
так легко обнаруживают себя, как огонь. Дым и свет от горящего  костра
видны издалека. Юму был уверен, что минувшей ночью поблизости не  было
никакого огня, он непременно заметая бы его, сидя на своем дереве.
   Юму  самым  мудрым  из  всех   охотников   племени   считал   Эора.
Прихрамывая, он подошел к стойбищу, чтобы поделиться с ним  не  только
доброй  вестью  о  найденной  добыче,  но  и  мучительными  вопросами,
сверлившими мозг.
   Эор прихрапывал, раскинувшись на земле  подле  таких  же,  как  он,
непобедимых воинов, спавших вповалку среди разбросанных костей, оружия
и прочего, позабыв о догоравших кострах, пускавших к небесам  редеющие
струйки дыма. Кто отважился бы нарушить отдых победителей?  Прежде,  в
родных местах, ночной сон охраняли, бывало, бдительные дозорные, чтобы
коварные враги не напали врасплох. Кто тут,  в  южных  джунглях,  умел
обращаться с огнем и с кремневым оружием, были господами положения.
   Несмотря  на  хромоту,   Юму   ловко,   бесшумно   скользил   между
распластанными телами. Наконец  нашел  спящего  Эора  и  принялся  его
тормошить.  Тот  громко  всхрапнул,  забормотал  что-то  и   спросонок
отмахнулся, да с такой силой, что Юму едва  успел  отстранить  голову.
Открыв глаза, Эор сердито уставился на Юму.
   - Чего тебе?
   - Внизу, в кустарнике, лежит хрюк.
   - Охотиться на  хрюка?  Сейчас,  когда  светло?  -  В  голосе  Эора
послышались  угрожающие  нотки.  Прежде  он  не   считал   Юму   таким
безмозглым.
   - Не надо охотиться. На заре уже его кто-то убил!
   - Кто-то?
   Эор был на пять или шесть лет старше Юму, а потому живо сохранил  в
памяти  немало  кровавых  стычек  с  соседними  племенами,  столь   же
сильными, как они. Подумав об этом, он не вставая схватился за  копье,
лежавшее рядом.
   - Нет, не охотники. Тише! - Юму попытался успокоить  встревоженного
охотника, уже собиравшегося криком поднять остальных. - Кто-то другой,
незнакомый... На хрюке всего одна ранка...
   В голове у Эора боролись две несовместимые  мысли:  одна  о  полной
несуразности того, что в этом деле замешаны покойники, а вторая о том,
что Юму не скажет, чего нет и быть не может.
   - Повтори еще раз!
   - В кустарнике лежит убитый хрюк. Еще теплый.  На  нем  всего  одна
рана... В голове...
   - Желтый убийца? - вслух додумал Эор, но тут же усомнился. Свирепый
хищник не оставит свежую добычу.
   - Нет, нет. Ранка маленькая. В нее не проходит даже палец...
   Эор глядел на Юму, словно видел его впервые в жизни. Затем бесшумно
поднялся на ноги. Если он разбудит охотников и  окажется,  что  хромой
солгал, того убьют на месте, а он любил Юму. Поэтому  новость  сообщит
он, Эор, но позже. Сперва надо убедиться самому. Эор подал знак, и оба
неслышно скрылись. в кустах.
   Эор был лучшим мастером по камню и, кроме того, опытным  охотником.
Его слову нельзя было не поверить. Пылающий диск  светила  еще  только
поднялся над верхушками дальнего леса, а все охотники племени Дау  уже
толпились вокруг мертвого хрюка. Осмотрели рану, дивясь  ее  ничтожной
величине, один за другим высказали свое мнение и, хотя расхождения  во
взглядах оказались значительными, весьма дружно принялись за  разделку
туши. Юму стоял поодаль; он успел перехватить злобный взгляд Дау. Если
бы Дау узнал, что хрюка обнаружил этот плюгав