ужок, что  ты  станешь  человеком.  Если  ты  станешь
человеком, я  тоже  стану  человеком.  Тут  Нобелевкой,  Дружище,  пахнет.
Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер
и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее  не  могу
по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем  дело  кончится,  в  дневнике
деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще
никто поручиться не может. Введут  в  Дурынышах  президентское  правление,
поставят  бронетранспортер  на  шоссе,  и  будем  мы  с  тобой   соблюдать
комендантский час без коменданта. Впрочем,  комендантом  будет  участковый
Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.
     ...Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний  хозяин
прикрутил,  не  распутаешь.  И  нас,  Дружище,  прежний  хозяин  прикрутил
накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь - почем фунт  лиха.  Собакой-то
что, собакой прожить можно, а вот человеком...
     Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор
у  нас,  правда,  неизвестный,  но  это  не  беда.  Я  на  тебя,   Дружок,
рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в  этих  Дурынышах,  вместе  нам
веселее будет, если что... Так что держи марку Полиграфа  Шарикова,  героя
гражданской, а мы тебе поможем!
     А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!"
     Медсестра  Дарья  Степановна  вышла  из  сельского  магазина,   возле
которого  потерянно  слонялись  пациенты  доктора  Борменталя  в   поисках
выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське
одинокую пачку турецкого чая.
     Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая  грязных
и голодных бродячих собак.
     - Дарья Степановна! Погодите!
     Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер - запыхавшийся,  всклоченный,  с
безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.
     Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.
     - Чего вам? - не слишком любезно спросила она.
     - Дарья Степановна, я слышал... Борменталь произвел операцию?
     - Ну, произвел. Вам-то что?
     - Говорят, результаты странные... - тяжело дыша проговорил Швондер.
     - Да вы слушайте больше, что говорят, -  Дарья  повернулась  и  пошла
дальше.
     Швондер поковылял следом.
     - Но это правда? Получился  человек?  У  него  получился  человек?  -
канючил он сзади.
     - Да какой человек? Одна видимость, - Дарья даже не оборачивалась.
     - Но расскажите же! Я  знать  должен,  -  горестно  возопил  Швондер,
вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.
     Дарья повернулась, уперла руки в бока.
     - Ничего я тебе не скажу,  хрыч  старый!  -  прокричала  она  в  лицо
Швондеру. - Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович - золотой  человек.  Мало
тебе загубленных?!
     - Молчать! - взвизгнул Швондер. - Именем революции!
     - Да какой революции! Тьфу! - Дарья  сплюнула  под  ноги  Швондеру  и
отправилась дальше, качая головой. - Совсем из ума выжил, ей-Богу!
     - Дарья Степановна, кто старое помянет... - залепетал Швондер. -  Муж
ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось...
     - У-у, паразит! - простонала Дарья.
     - Вы мне только  скажите:  шерсть  выпала?  -  с  последней  надеждой
спросил ей вслед Швондер.
     - Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! - снова обернулась она.
     - И на морде? - с каким-то особенным волнением спросил Швондер.
     - Везде выпала, - сурово  произнесла  Дарья  Степановна  и  принялась
карабкаться в горку к своему дому.
     Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.
     - Полиграф... Это Полиграф... - бормотал он и утирал  выступившие  на
глазах слезы.
     Борменталь выглянул из комнаты дочери.
     - Мариша, трусы! Быстро!
     - Какие? - испуганно спросила жена.
     Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.
     - Какие-нибудь  мужские  трусы!  Не  могу  же  я  его  так  выводить!
Не-при-лич-но! - яростно разъяснил Борменталь.
     Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю  синюю
тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.
     Там послышалась  возня,  голос  Борменталя  сказал:  "Так,  а  теперь
правую... Не дрейфь, Дружок! Молодец..."
     Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.
     - Нервных просят не смотреть! - молодцевато выкрикнул  Борменталь  из
комнаты.
     На  пороге  гостиной  показалось  нечто  странное  и  скрюченное,   с
остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных  трусах.  Его  поддерживали
под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.
     - Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! - произнес Борменталь  с
преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.
     Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.
     - Нет-нет, привыкай... Ты теперь  прямоходящее...  -  ласково  сказал
Дмитрий.
     Существо бессмысленно уставилось на Алену.
     - Мама, я боюсь... - прошептала она.
     - Ничего не бойся, - храбрясь, сказала Марина и, шагнув  к  существу,
погладила его по затылку.
     В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.
     - Ласковый... - сказал Борменталь.
     - Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович... - вздохнула Катя.
     - Что значит - испортили? - возмутился Борменталь. - Посмотри,  какой
красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не
только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?
     - Гав! - утвердительно отозвалось существо.
     - А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться...
     - Митя! - поморщилась Марина.
     - Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, -  с  этими
словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
     - Одежду ему надо... Костюм, что ли, купить? - неуверенно  произнесла
Марина.
     - Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться  зря!
Я ему халат из больницы принесу, - сказала Катя.
     Из  уборной  донесся  звук  спускаемой  воды  и   радостный   возглас
Борменталя: "Отлично! Видишь, ничего страшного!"
     В ординаторской  пили  чай  терапевт  Самсонов  и  Дарья  Степановна.
Борменталь рядом ругался по телефону.
     - А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три  года
назад. У меня больные на операционном столе, из всех  щелей  сифонит!  Три
случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
     Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
     -  Не  тратьте  нервы,  Дмитрий,  -  посоветовал  Самсонов.   -   Ваш
предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы
вам еще понадобятся.
     - Что вы имеете в виду? - насторожился Борменталь.
     - Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И  я  тоже  считаю,  что  это
негуманно.
     - Очеловечивать - негуманно? - изумился Борменталь.
     - Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак  -
негуманно. Людей сначала очеловечьте, -  терапевт  вытер  губы  платком  и
вышел из ординаторской.
     Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
     - Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах  об  операции?!
Дарья Степановна! - плачущим голосом обратился он к санитарке.
     - Да Бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы  у  Катьки
спросите или Аленки вашей... Разве ж  такую  вещь  утаишь?  Теперь  каждая
собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев,  который  вас  до
дому подвозил с собакой?
     Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
     - Отправьте его куда-нибудь, ей Богу, - посоветовала Дарья.
     - Кого? - не понял доктор.
     - Пса.
     - Он уже не пес, Дарья Степановна, - заметил Борменталь.
     - А кто же?
     - Посмотрим... - загадочно улыбнулся Борменталь.
     - Тот-то, прежний,  дружок  Швондера...  Он  ведь  хуже  пса  был,  -
почему-то шепотом сообщила Дарья.


     Еще издали, подходя к  дому,  Борменталь  заметил  у  забора  группку
жителей деревни, которые неподвижно,  как  пеньки,  стояли  у  штакетника,
глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них  и,  миновав  калитку,  увидел
следующую картину.
     Во дворе у конуры, в  теплом  больничном  халате  мышиного  цвета,  с
молотком в руках работал Дружок. Он был  уже  вполне  похож  на  человека,
только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако  с  упорством,
не обращая внимания на зевак, пытался прибить к  крыше  конуры  запасенную
где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь,  он  неторопливо  тюкал  по  шляпке
молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он  был
весьма сосредоточен.
     Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком,  ремонтирующим  свою
конуру.
     Борменталь не выказал смущения или растерянности,  подошел  к  Дружку
сзади и несколько секунд с отцовской  улыбкой  наблюдал  за  его  работой.
Потом похлопал по халату.
     - Молодец! Правильный мужик, - сказал он,  адресуя  эти  слова  более
дурынышцам, чем бывшему псу.
     Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
     Из дома, одетая налегке,  выбежала  Марина  с  неизменной  газетой  в
руках.
     - Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же  на  место!  -  крикнула  она
Дружку.
     Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно  вспыхнув,  тихо  и
яростно прошипел:
     - Что ты мелешь?! Здесь люди!
     И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:
     - Пошли домой, дружище... Потом доделаем.
     Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:
     - Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.
     Дружок покорно вошел в дом. Молоток  понуро  висел  в  его  вытянутой
руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина,  недовольно  шурша  газетой,
проследовала за ними.
     В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в  доме  царил
развал. Борменталь остановился  посреди  комнаты,  сделал  паузу,  как  бы
собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:
     - Извинись.
     - Перед кем? - оторопела Марина.
     - Перед ним, - ткнул он пальцем в грудь Дружка.
     - За что?
     - Ты обратилась к нему, как к собаке.
     Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.
     - Почему, как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я  взвинчена,
волнуюсь, а он пропал... Ты не представляешь,  что  тут  пишут!  Ты  читал
новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что  подала  заявку
на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! - Марина с  шумом  потрясла
газетой.
     - Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!
     Марина шумно  вздохнула  и  улыбнулась,  что  должно  было  означать:
спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.
     - Извини, Дружок, - с милой улыбкой произнесла она.
     - На "вы"! - потребовал Борменталь. - Ты с ним не училась.
     - Это уж точно! - рассмеялась она. - А сам, Митенька!  Ты  же  зовешь
его на "ты".
     - Мне можно. Я, так сказать, его отец.
     - А я его кормлю, - не сдавалась Марина.
     - Кстати, чем? - осведомился Борменталь, сбавляя тон. - Я хочу знать:
что он сегодня ел на обед?
     - В магазине только овсяные хлопья. Ел овсянку... А  талоны  на  него
дадут?
     Дружок переводил взгляд  с  Борменталя  на  Марину,  мимикой  помогая
обоим. Наконец не выдержала Алена.
     - Хватит вам! Все о'кей. Помогите мне лучше...
     - Да вынь же ты  гвозди  изо  рта!  -  внезапно  закричал  на  Дружка
Борменталь, давая себе разрядку.
     Дружок выплюнул гвозди на ладонь, уставился  на  хозяина:  какие  еще
будут приказания?
     - Видишь! - ехидно сказала Марина. - Не себя посмотри. У  нас  с  ним
полное взаимопонимание. Правда, Дружок?.. Он уже говорить учится.  Дружок,
скажи!
     Дружок напрягся, зашевелил бровями, потом изрек:
     - Демократия. Гласность.
     Подумав, он добавил:
     - Перестройка - это клево!
     - Алена, твоя работа? - грозно спросил Борменталь. - Вы мне  человека
не  увечьте  политикой.  Бред  какой-то!   Он   должен   стать   человеком
естественным!
     - Человек человеку - друг, товарищ и брат, - сказал Дружок.


     У Швондера  тоже  стояла  елка,  украшенная  пятиконечной  звездой  и
увешанная памятными, за отличную службу, юбилейными, членскими  и  прочими
значками,  коих  за  долгую  жизнь  у   Михаила   Михайловича   накопилось
достаточно.
     Старенький  телевизор  в  углу   передавал   что-то   предновогоднее,
развлекательное,  глубоко  чуждое.  Швондер  на  него  и  не  смотрел.  Он
перечитывал старые дела, листая пожелтевшие страницы доносов и протоколов.
Наконец он закрыл очередную папку, на обложке которой значилось:  "Шариков
П.П. Материалы к биографии", и, тяжело кряхтя, поднялся со стула.
     Он подошел к стене, на которой висела именная шашка, снял ее, любовно
провел ладонью по лезвию.
     Швондер накинул шинель и с шашкой в руке направился  в  кладовку.  Он
включил там свет, лампочка осветила связанные  в  стопки  дела,  полки  со
старым заржавленным  инструментом,  листы  железа,  деревянные  чурки.  На
верстаке стоял точильный круг. Швондер щелкнул выключателем, и круг  начал
медленно и тряско раскручиваться.
     Швондер взялся  за  шашку  обеими  руками  и  прикоснулся  лезвием  к
вертящемуся точильному камню. Из-под лезвия брызнул сноп искр.
     Борментали готовились к новогоднему  застолью.  В  наспех  прибранной
гостиной, между елкой и клавесином, под старым абажуром был накрыт стол  с
небогатой снедью, стояли бутылки  сухого  вина  и  шампанского  и  бутылка
водки. Марина с Аленой хлопотали на  кухне,  нарезая  овощи  для  салатов,
Борменталь с Дружком, одетым  в  трикотажный  спортивный  костюм  доктора,
носили тарелки к столу.
     - Дружок,  голубчик,  захвати  мне  глубокое  блюдо  из  серванта!  -
крикнула Марина.
     Дружок появился в кухне с блюдом. Вид у него был насупленный.
     - Что хмуришься? - спросила Марина.
     - Что вы все - Дружок да Дружок... Человеческое имя хочу, - сказал он
с обидой.
     - Он совершенно прав! - сказал Борменталь, появляясь в кухне. - Я  об
этом думал. Нужно дать имя и фамилию, и чтобы никаких Дружков!
     - Ну, и какое же ты хочешь имя? - спросила Марина.
     - Человеческое, - потупился Дружок.
     - Предлагаю - Борисом. В честь Ельцина, - сказала Марина.
     - При чем тут Ельцин? - поморщился Борменталь.
     - Дружок, хочешь американское имя? - предложила Алена. - Мне нравится
Грегори.
     - Не хочу Грегори. Хочу Василием, - сказал Дружок.
     - И прекрасно! - воскликнул Борменталь.  -  Василий  -  замечательное
русское имя.
     - А фамилия? - спросила Марина.
     В кухне наступила пауза. Дать Дружку фамилию было нелегко.
     - Бери нашу... Борменталь, - неуверенно предложил Дмитрий.
     Новоявленный  Василий  отрицательно   помотал   головой.   Борменталь
обиженно засопел, смерил Василия взглядом.
     - Почему так? - с вызовом спросил он.
     - Еврейская... - совсем поникнув, отвечал Василий.
     - Стыдно, Вася, - укоризненно сказала Марина.
     - Вот уж не думал, что ты -  антисемит,  -  с  удивлением  проговорил
Борменталь. - Во-первых,  если  хочешь  знать,  фамилия  Борменталь  -  не
еврейская, а немецкая. Иван Арнольдович, дед мой, происходил из обрусевших
немцев. А во-вторых, действительно стыдно... Антисемитизм у нас в семье не
в почете.
     - Не антисемит я... Просто с такой фамилией... трудно. Будто сами  не
знаете. Будь вы Сидоров, уже главврачом были бы... - сказал Василий.
     -  Возможно.  Но  тебе-то  что?  Ты  собираешься  делать  карьеру?  -
иронически спросил Борменталь.
     - Собираюсь. Не на шее же у вас сидеть. Я взрослый  пес...  то  есть,
мужчина, - поправился Василий. - Я делом заниматься должен.
     - Ну-ну... - удивился Борменталь. - Тогда сам выбирай.
     - Дружков! - не вытерпела Алена.
     - Во! - расцвел Василий. - Это то, что надо.
     - Значит, в паспорте запишем "русский"? - саркастически  осведомилась
Марина.
     Василий подумал, снова отрицательно помотал головой.
     - Почему же? - спросила она.
     - Сами мне читали, что у вас с  национальным  вопросом  творится.  То
русских бьют, то русские кого-то бьют. А я собака... Хочу остаться собакой
по национальности.
     - В пятом пункте нельзя писать "собака", - сказал Борменталь.
     - Почему? - искренно удивился Василий. - Чукча можно, еврей можно,  а
собака - нельзя?
     Вопрос застал Борменталей врасплох своею логичностью. Чтобы  проехать
этот щекотливый момент, Марина погнала всех к  столу.  Борменталь  хлопнул
себя по лбу и скрылся. Через минуту он вернулся в  гостиную  с  завязанным
свертком в руках.
     - Василий! - торжественно начал он. - Разреши  преподнести  тебе  наш
новогодний подарок.  Здесь  твой  первый  костюм,  в  котором  ты  сможешь
появляться на публику...
     - И-ууу! - счастливо взвыл  Василий,  пытаясь  лизнуть  Борменталя  в
руку.
     - Прекрати! - доктор отдернул ладонь. - Иди лучше переоденься.
     Когда через пять минут Василий вернулся к  новогоднему  столу,  семья
онемела. Перед Борменталями предстал молодой худощавый  мужчина  в  темном
костюме и при галстуке, с небольшими рыжими усиками и копной рыжих  волос.
И галстук был в тон шевелюре, так что Василий вплыл в гостиную, как  ясное
солнышко, ослепительно улыбаясь.
     Опомнившись,   Борментали   дружно   зааплодировали.    А    Василий,
поклонившись вполне элегантно для дворовой собаки, уселся на свое место.
     Борменталь  разлил  в  бокалы  сухого  вина  Марине  и  Алене,  затем
потянулся с бутылкой водки к рюмке Василия. Но тот прикрыл рюмку ладонью.
     - Спасибо. Не пью.
     - Вот как? - удивился Борменталь, наливая водки себе. - Почему же?
     - Насмотрелся, - сказал Василий. - Если можно, я морсу.
     Борменталь пожал плечами и поднял рюмку.
     - Выпьем  за  уходящий  год,  -  начал  он,  -  который,  как  и  все
предыдущие, не принес нам обещанного счастья, но мы, слава  Богу,  живы  и
здоровы, да у нас еще прибавление в семействе. Так что грешно  жаловаться.
Пускай Новый год попробует стать лучше.  С  крещением  твоим,  Василий!  -
чокнулся он с Дружковым.
     Все выпили. Телевизор, дотоле показывавший нечто сумбурно-новогоднее,
выдал на экране Кремлевскую башню, вслед за чем появилось лицо Президента.
     Борменталь поднялся с места и выключил звук.
     - Все, что он скажет, давно известно. Я могу сказать  то  же  и  даже
лучше.
     С этими словами Борменталь потянулся к бутылке шампанского и принялся
откручивать проволоку. Президент на экране беззвучно шевелил губами.
     - Включите Президента, - вдруг тихо потребовал Василий.
     Борменталь с  изумлением  воззрился  на  Дружкова.  Марина  прищурила
глаза, поставила бокал на стол.
     - Ну, да... Вася  его  еще  не  видел.  Это  мы  уже  насмотрелись  и
накушались. Включи, Митя.
     - Не в этом дело, - сказал Василий так же хмуро.
     - А в чем? - спросил Борменталь, чуть прибавляя звук.
     - В том, что он - Президент, - ответил Василий.
     - Да что ты о нем знаешь?! - воскликнул Борменталь.
     - Президент сползает вправо, - добавила Марина. - Он  не  оправдывает
ожиданий демократов.
     - Опять! - с тоской протянула Алена.
     - Вася, а сколько тебе лет? - вкрадчиво спросил Борменталь.
     - Пять, - сказал Василий.
     - Так вот, мы пять лет наблюдаем этого человека, - Борменталь  кивнул
на экран,  -  и  имеем  достаточно  оснований,  чтобы  относиться  к  нему
скептически.
     - Он не человек, он Президент, - упрямо проговорил Дружков. -  Я  его
знать не знаю, впервые вижу, телевизоров не смотрел.  Я  бродячим  был,  в
стае, дворовым всего год. У нас вожака все уважали. Нет уважения к  вожаку
- нет стаи. А любить его или не любить - дело личное.  Я,  кстати,  нашего
вожака не любил. Но уважал.
     - Дело в том, Василий, что мы не в стае живем, а в обществе.  Боремся
за  права  личнос