рапорт. Не окончил, направлен  в  распределитель
за избиение учителя. Плюс к  этому  мелкие  кражи,  взлом  киоска,  поджог
мусоропровода. Акт о направлении в спецшколу, акт о приеме, запись врача -
медкарта прилагается, ежемесячный контроль... Вот  оно!  Отметка  за  этот
месяц - он, что же,  сейчас  мирно  занимается  в  библиотеке  или  там  в
мастерских, а не сидит в следственном карантине? И вообще он не в бегах, а
тихо дерется на палках или сублимирует агрессивность в нечто дальнобойное?
Судя по документу так оно и есть, и подпись рядом. Ладно, допустим,  любой
проходимец на допросе мог себя выдать за Джеджера. Только вот с пальчиками
плохо, отпечатки все-таки его. Пита, и находиться ему  здесь  нельзя.  Так
что отметка о контроле липовая.
   С этого и начнем, аккуратно, без нажима. И не сейчас, а после обеда.  Я
снова взялся за список: вот и Хенк Боргес, а вот Колин Кригльштайнер,  еще
Колин, только Ливере. Зато Етрос у них один.
   Листая инвентарную книгу,  я  обнаружил  в  спортивном  снаряжении  два
надувных спасательных плота. Насколько мне известно, самый крупный  водоем
поблизости - это бассейн в муниципальном парке Долины.
   Не дождавшись директора, я ушел к себе в комнату. Войдя, я  остановился
на пороге: вещи лежали не так. Портфель ближе к краю стола, а стул вдвинут
под стол до упора. Что же они искали? Все свое я ношу с собой, особенно  в
чужих владениях.
   Я сел на кровать,  достал  зажигалку  и  прошелся  по  всем  "кнопкам",
которые распихал на втором этаже,  под  директорские  речи  о  сублимации.
Чувствительность на пределе, но везде пусто!  Только  один  микрофон  брал
странные звуки, что-то вроде мелодичного похрюкивания.
   Сунув  приемник  в  карман,  я  встал.  И  замер.  Из-под  кровати  мне
послышался слабый шорох.
   - Ну, вылезай! - спокойно сказал я и присел.
   Под кроватью никого не было.


   После обеда я шел по первому этажу. Везде  пусто,  у  выхода  на  стене
появился большой плакат с сочной мулаткой "Посетите Гавайи!".
   "Непременно посетим", - пробормотал я и вышел во двор.
   Школа находилась на склоне  горы,  сверху  нависали  огромные  замшелые
валуны. Парк шел вниз, дорога,  по  которой  я  вчера  добирался,  усыпана
листьями. Вокруг дома аллея, скамейки.
   Ночью шел дождь, спортплощадка за школой раскисла,  лужи  маскировались
опавшей листвой. Площадка  была  врезана  в  склон,  двери  за  ней  вели,
очевидно, в раздевалку и душевые.
   Так, волейбол, баскетбол, регби...  а  это  что?  Я  остановился  перед
массивным сооружением из стальных труб, автопокрышек, цепей  и  досок.  От
несильного ветра все это угрожающе раскачивалось и скрипело, цепи звенели,
мокрые доски медленно поворачивались... Похоже на кинетическую скульптуру.
Вдруг  я  физически  ощутил,  как  чей-то  взгляд  жжет  мой  затылок.  Не
оборачиваясь, я полез в карман, вынул платок и уронил его.
   Ни на площадке, ни у дома никого не было. Окна  в  ставнях  даже  днем!
Если кто-то и смотрел на меня, то только из школы.
   Начинала раздражать неестественность происходящего. Если здесь в  самом
деле нечисто, то почему никто не трется возле меня, пытаясь сбить с толку,
запугать или просто купить? Или у них  и  намыленный  муравей  в  щель  не
влезет, как говаривал старина Бидо, или это блеф.
   Даже самого заурядного инспектора надо ублажать, от его доклада зависит
размер куска,  отхватываемого  из  кармане  налогоплательщика  в  школьную
казну.
   Туча, цеплявшаяся за вершину, сползла вниз. Закапал  мелкий  дождь.  Не
знаю, как намыленному муравью, а мне пора вползать в дело и переходить  от
впечатлений к фактам.


   - Что ж, - сказал я директору, - все в порядке. Теперь для отчета  надо
побеседовать... - Я рассеянно поводил пальцем и ткнул  наугад.  -  Скажем,
вот этот. Селин Гузик.
   - Селин? Минутку!
   Директор перебрал дела, сунул мне досье Гузика  и  со  словами  "Сейчас
приведу" вышел. Глядя вслед, я соображал,  что  же  здесь  неладно?  Потом
дошло - директор идет за воспитанником как последний охранник. А  селектор
на что? Странные тут правила...
   Итак, пусть для начала Гузик.  Шестнадцать  лет.  Состоятельная  семья.
Развод. Остался с отцом.  Шайка  "ночные  голуби".  Драки,  мелкие  кражи,
участие  в  Арлимских  беспорядках.  Интеллект  -  90.  Агрессив.  -  121.
Характеристики, медкарты и т.п.
   За дверью засмеялись, потом без стука вошел директор, а с  ним  высокий
черноволосый парень. На правом рукаве нашита голубая единица.
   - Инспектор побеседует  с  тобой,  Селин,  -  сказал  директор,  а  мне
показалось, что он охотно бы добавил, "если ты не  имеешь  ничего  против"
или нечто в этом роде.
   - Здравствуйте, - вежливо сказал Селин.
   - Привет, - ответил я, - садись.
   Директор вышел.  Я  впился  глазами  в  лицо  Селина,  пытаясь  уловить
облегчение или растерянность, но ничего не заметил.
   - Если хочешь, - предложил я, следя за ним, - выйдем во Двор.
   - Так ведь дождь! - улыбнулся Селин.
   - Ну, ладно. Есть претензии, жалобы?
   - А как же, - заявил он (я встрепенулся), - есть претензии!
   Уткнувшись в бумаги, я, не глядя на него, спросил:
   - Чем недоволен?
   - Ребят у нас мало. Группы - по десятке!  Со  всей  школы  две  команды
наберешь, а на регби и того меньше. Неинтересно!
   - Хорошо, я запишу. На что сам жалуешься?
   - Я же говорю, ребят мало!
   В его абсолютно честных глазах не было ни капли  иронии.  Над  чем  они
все-таки смеялись с директором в коридоре?
   - Тебе здесь не очень скучно?
   - Что вы! Я староста  группы,  -  с  достоинством  сообщил  он,  тронув
матерчатую нашивку на рукаве, - времени нет скучать.
   Ах,  даже  староста.  Не  слышал  я,  чтобы  в  спецшколах   привлекали
подопечных к управлению. Оригинально!
   - Как же ты сюда попал?
   Селин хохотнул.
   - Ерундой занимался с ребятами...
   Он рассказывал о своих делах спокойно и равнодушно, словно все это было
очень давно и не с ним. Перевоспитали уже или считает прошлые свои  забавы
нормальным досугом? Вот я сижу  тут  с  ним,  слушаю  о  его  подвигах  на
арлимском пепелище, а что мой сын?.. Черт его знает, с кем он  связался  и
почему не ходит в школу...
   - Чем вы занимаетесь в мастерских? - перебил я Селина.
   - Как чем? Наша группа пулемет собирает, крупнокалиберный.
   - Зачем вам пулемет?
   - Ну, приятно пострелять. Я в детстве самопалы делал...
   - А сейчас не делаешь?
   - Зачем? Пулемет же!
   - Да, пулемет это не самопал. Боеприпасы сами делаете?
   - Конечно. Я придумал, как гильзы обжимать.
   - Молодец! А не боитесь ранить кого-нибудь?
   - Что вы? - удивился Селин. - У нас  знаете  какой  полигон!  Вот  если
самопалы - точно кого-нибудь убьет. А так - нет.
   - Ну, ладно... что это?
   За окном кто-то затрещал и засвистел. Селин вытаращил на меня глаза.
   - Это соловей, - осторожно сказал он, - значит, дождь перестал.
   - А разве они осенью поют?
   - Поет ведь этот.
   - Хорошо, свободен. Позови директора.
   Пришел директор, Селин остался стоять в дверях.
   - С Гузиком я закончил.
   - Ага. Ну, иди, Селин. Впрочем... - Он посмотрел на меня.
   - Напоследок, скажем... - Я как бы наугад провел по списку. - Вот этот.
Пит Джеджер.
   - Позови Пита, - сказал директор как ни в чем не бывало.
   Селин кивнул и вышел. Лифт слабо загудел.  Директор  между  тем  сел  в
кресло напротив и отодвинул бумаги Седина.
   - Один из  самых  трудных  подростков.  Полнейшая  невосприимчивость  к
требованиям подчинения закону и в большой степени недальновидный гедонизм.
Мы возились с ним два года, теперь его не узнать.
   - Чем же вы его обломали, пулеметом?
   Директор слабо махнул рукой.
   - Пулемет  -  это  пустяки,  это  уже  потом,  чтобы  снять  остаточную
агрессивность, ну и чтобы не было свободного времени. Не вдалбливать же им
с утра до вечера биографии отцов-основателей? Мы прививаем...
   Директор не успел договорить, что именно они  прививают,  как  в  дверь
вошел  охранник,  высокий,  похожий  на  Селина,  повзрослевшего  лет   на
двадцать, с густой шевелюрой и низким лбом.
   - Вы за Джеджером посылали, - спросил он, подобострастно глядя на меня,
- так он в изоляторе, не может, извините, прийти.
   - Что он натворил? - полюбопытствовал я.
   - Почему же - натворил! Он болен. Температура...
   -  Слушайте,  Пупер,  -  вдруг  рявкнул  директор,  -  вы  не  включили
кондиционер!
   Они начали громко выяснять, почему не включен кондиционер, кто спит  во
время дежурства, куда исчезают протирочные концы, а я, не торопясь, извлек
дело  Джеджера  и  небрежно  пролистал  его.  К  шумной  перебранке  я  не
прислушивался, это все дешевый театр, я  знал,  что  вызов  Пита  кончится
чем-то в этом роде.
   - Вот что, - сказал я, когда они замолчали, -  не  мешает  осмотреть  и
изолятор. Он у вас где, на втором?
   Я был уверен, что  директор  сейчас  лихорадочно  придумывает,  как  не
допустить меня к изолятору или  отвлечь  внимание  от  Джеджера.  Если  он
объявит Пита  остроинфекционным  больным,  тогда  он  последний  дурак.  И
вообще, что бы он ни сказал, все не в его пользу.  Послать-то  он  за  ним
послал!
   Пупер вежливо улыбнулся и вышел. Я встал. Директор глянул на часы и  со
словами "В изолятор так в изолятор" пропустил меня в коридор.
   Миновав холл второго этажа,  мы  пошли  широким  коридором.  На  стенах
висели приличные репродукции чего-то классического: люди, кони,  батальные
сцены...  Четыре  большие  двустворчатые  двери.  Сквозь  матовые   стекла
доносился  смех,  кто-то  декламировал  стихи  пронзительным  голосом.  Мы
свернули в узкий переход и вышли у  спортзала.  Оттуда  шел  металлический
лязг, перемежаемый глухими ударами.
   - Опять на палках сублимируют?
   - Нет, - улыбнулся директор, - они работают на снарядах.
   Я приоткрыл дверь. В центре зала стояли два сооружения, младшие  братья
той штуки, что мокла на спортплощадке.  Из  двух  групп  по  пять  человек
одновременно выбегали два подростка, бежали наперегонки и,  подпрыгнув  на
трамплине,  врезались  с  разгона  прямо  в  эти...  снаряды.   Сооружения
угрожающе  содрогались,  доски  качались  во  все  стороны,  автомобильные
покрышки раскачивались бредовыми маятниками, тросы скрипели и  хлопали  по
доскам.
   Невысокий парень ужом проскользнул между досок,  оттолкнулся  от  одной
покрышки, нырнул под вторую, повис на  секунду  на  тросе  и,  соскочив  с
противоположной стороны, побежал обратно  под  одобрительные  крики  своей
команды. Второй бежал назад чуть прихрамывая.
   - Забавные у вас снаряды!
   - О! Если бы вы приехали  летом!  К  сожалению,  зал  небольшой,  масса
инвентаря лежит на складе. Ребят оторвать невозможно... Вы  читали  статью
Коэна о содержании делинквентной культуры?
   Я ограничился невнятным движением головы.
   - Мы подавляем беспричинную враждебность ко  взрослым  или  просто  "не
своим" исключительной целенаправленностью  их  деятельности.  Не  говорим:
делай то, не делай этого и ты будешь преуспевать.  Они  видят  сами:  если
сегодня выточат ствол, то через неделю смогут пострелять, если выучат урок
по химии, то смогут завтра заняться пиротехникой. Это не просто "стимул  -
реакция" и не явное поощрение, просто они знают, что,  пропустив  ступень,
не  смогут  сделать  следующего  шага.  Причем  с   каждым   мы   работаем
индивидуально.
   Я слушал его невнимательно. Пока мы шли по коридору,  он  жаловался  на
мизерность дотаций, а я все пытался связать увиденное и услышанное с  тем,
что ни один из выпускников школы  к  родителям  не  вернулся  и  нигде  не
зарегистрирован. Ни на бирже, ни в  полиции.  И  еще  я  гадал,  кого  мне
предъявят вместо Джеджера.
   Мы остановились у стеклянной перегородки с большим красным  крестом  на
белом круге. Стекло  толстое,  с  синеватым  отливом.  Как  на  патрульных
машинах, пулей не пробьешь. Интересно!
   А сейчас  -  особое  внимание!  Если  не  будет  прямой  опасности,  то
расследование я проведу сам, мне и лавры, а если... тогда стоит сорвать  с
зажигалки верхний колпачок и нажать на кнопку, как  из  Долины  поднимется
двадцатиместный "сикорский" с полным боекомплектом.
   На той стороне показалась фигура в белом халате, стекло ушло в стену.
   - Это наш доктор, - представил директор.
   - Приятно, - буркнул доктор и протянул мне руку.
   Доктор мне не понравился. Небритый брюнет  с  колючим  взглядом.  Левую
руку я не вынимал из кармана, поглаживая колпачок зажигалки.  "Еще  вкатит
какую-нибудь гадость!" - опасливо подумал я.
   Пит на допросах нес бессмыслицу, но одно слово он часто  повторял.  Это
слово - изолятор. Может, они здесь ребят пичкают химией?
   Доктор провел нас к  белой  двери,  рядом  стоял  здоровенный  санитар.
Прислонившись  к  стене,  он  задумчиво  почесывал  нос,  игнорируя   наше
появление.
   - Предупреждаю, - сказал доктор, неприязненно косясь на меня, - мальчик
приходит в себя после нервного срыва, лучше с ним не разговаривать.
   - Что вы, доктор! - ответил я. - Это чистая формальность.
   Он постучал в дверь и вошел. Мы с директором  последовали  за  ним.  На
кровати лежал парень, при нашем появлении он сел. Я,  не  глядя  на  него,
осмотрел помещение.
   - Все в порядке, - сказал я, -  вопросов  нет,  спасибо,  доктор,  -  и
словно невзначай глянул на пациента.
   В следующую секунду я только  героическим  усилием  воли  сдержался  от
черной ругани. Его можно было  назвать  двойником  Джеджера,  если  бы  не
свежий шрам на носу, заработанный им четыре дня назад в нашей конторе. Это
был Пит Джеджер в натуре, а не какая-нибудь дешевая подделка,  как  сказал
бы Шеф.
   Мне показалось, что он меня не узнал. Но  я  напрасно  обольщался.  Пит
вскочил, вытянулся во весь свой дурацкий рост и радостно завопил:
   - Привет, капитан! И вы здесь?
   Доктор равнодушно смотрел в окно, а директор со  слабым  удивлением  на
лице повернулся ко мне. В  какой-то  миг  мне  померещилось  облегчение  в
выражении его глаз, но мне уже было на все плевать.
   Я медленно  полез  в  карман,  вынул  из  потайного  клапана  служебную
карточку и с непонятным самому себе злорадством  сунул  ее  директору  под
самый нос.


   Ползунок ночной лампы я довел до конца, волосок едва тлел. Повернувшись
с боку на бок, а затем приподняв и опустив ноги, я аккуратно запаковался в
одеяло.  В  комнате  было  прохладно,  кондиционер  так  и  не   включили.
Завертываться в одеяло меня научил Гервег, в армии.  С  моим  гуманитарным
образованием шансов устроиться на работу не было, и я завербовался на  три
года. Во время заварухи в дюнах,  когда  взбунтовалась  стартовая  команда
берегового комплекса, я  заработал  две  дырки  и  повредил  ногу.  Гервег
выволок меня на себе под огнем ошалевшего от  наркотиков  персонала  базы.
Компенсацию я быстро проел, а в Бункере вежливо объяснили, что работой они
не обеспечивают, и выслуга лет аннулирована за  недоблестное  поведение  -
потерю оружия. Снова меня выручил  Гервег,  его  дядя  оказался  шишкой  в
полиции, я плюнул на все и оттрубил два года в школе  для  переподготовки.
Там меня заметил Шеф, выделил, два удачных дела - и я попал в штат.
   Я почти согрелся, но никак не мог заснуть. Теперь здесь знают,  кто  я,
безопасность, следовательно, возросла. После принятия Закона  о  Возмездии
убийства и подозрительные несчастные  случаи  с  сотрудниками  федеральных
органов сошли практически на нет. Пока я здесь, мне ничего не грозит, да и
на обратном пути тоже. Если над ними зависнет бронированный двухвинтовик и
даст  ракетный  залп,  то  вряд  ли  понадобятся  оружейные  мастерские  и
спортзал. Разумеется, все это при условии, что они не в номерном квадрате.
Но кто меня пустит в квадрат?!
   Плохо, что они спокойно приняли мою засветку. Директор слегка удивился,
а персоналу, кажется, на все плевать. Я объяснил директору, что мой  визит
связан с побегом Пита, но пусть это его не  волнует,  дело  формальное,  а
инспектором я назвался, чтобы не будоражить воспитателей и подопечных.
   Директор и не думал волноваться! Будь он трижды  артист  -  игру  я  бы
заметил, но он действительно был спокоен. Ему все равно, кто я и зачем,  а
это могло означать одно - за ним стоит реальная  сила.  Либо  армия,  либо
курия. Не исключено, что и то, и другое.
   Перебирание бумаг,  опрос  воспитателей  и  охранников  ни  к  чему  не
привели. На мои расспросы, каким образом и почему удрал  Пит,  воспитатели
пускались    в    рассуждения    о    сложной    и    тонкой    психологии
подростка-делинквента, а охранники с  унылым  однообразием  жаловались  на
нехватку рук.
   О выпускниках я пока не заикался, не торопясь ворошить  осиное  гнездо.
Не нравилось мне здесь и что-то фальшивое мерещилось во  всем.  Так  вроде
школа как школа, а зайдешь  за  фасад  -  обнаружится,  что  это  огромная
декорация с пыльной мешковиной и трухлявыми подпорками сзади.
   Я насторожился. По коридору кто-то шел, один, особенно не  таясь.  Шаги
затихли у моей комнаты. За дверью потоптались и постучали. Плохо! Если  бы
сейчас ворвалось несколько молодчиков с кастетами или даже пукалками, я бы
знал, что делать. Но когда вежливо стучат, значит, безнадежно!
   В дверь еще раз стукнули, и темная фигура, возникшая в проеме, спросила
голосом директора:
   - Вы спите?
   Я приподнялся на локте, пружины тонко скрипнули.
   - Мне ненадолго, - сказал директор и вошел.
   Выключатель находился у изголовья. При верхнем свете директор  выглядел
представительно: крупная фигура, высокий лоб, опущенные уголками вниз  усы
и подозрительно спокойные глаза.
   Пока я натягивал брюки, он молча сидел у стола, внимательно разглядывая
свои ногти. В моей практике ночные визиты кончались  обычно  тем,  что  на
десерт собеседник пытался меня кокнуть либо подкупить.  Впрочем,  если  бы
директор вдруг кинулся выкручивать мне руки, я не поверил бы глазам. Не  к
лицу! Это дело лысого или  даже  Пупера,  а  то  есть  у  них  еще  такой,
физиономия - вылитый Бак-вивисектор.
   - Надеюсь, - произнес наконец он, - у вас все в порядке?
   - Разумеется, - улыбнулся я, хотя мне стоило больших трудов не  послать
его к черту, - дело почти формальное. Не  хотелось  впутывать  департамент
просвещения, хотя, - здесь я еще раз улыбнулся, -  мы  воспользовались  их
вывеской. Ваши парни не ангелы, Джеджер тоже, знаете ли...
   - Неужели он что-то натворил? Нам бы сообщили!
   - С ним все в порядке.
   В этом я как раз и не был уверен, но сейчас  меня  больше  занимал  сам
факт полночного разговора. Притом столь содержательного.
   - Вы уезжаете завтра? - спросил он.
   - Если ничего не изменится...
   Глаза его чем-то полыхнули, кажется, бешенством.
   - Послушайте, вы срываете нам работу. У нас дел по горло!
   - У меня тоже. - Я сочувственно развел руками.  -  Масса  дел,  Ничего,
завтра посмотрю кое-какие бумаги, а  после  обеда  распрощаюсь.  -  А  сам
подумал: "Там видно будет!"
   - После обеда?.. Вам удобнее выехать утром.
   - Этот вопрос, с вашего позволения, я постараюсь решить сам.
   Он устало вздохнул, полез в карман, достал круглый пластмассовый  жетон
и бросил его на стол.
   - Утром! - тихо заключил он нашу беседу и вышел.
   Минуты две я просидел в легком оцепенении.  Во-первых,  машину  я  взял
свою, а не служебную, и теперь Шеф черта с  два  выпишет  чек  на  бензин.
Во-вторых, прибавки в этом году можно не ожидать, да и в  будущем  тоже  -
такой прокол!
   Я повертел прозрачный жетон с впрессованной в  него  золотистой  буквой
"к" и сунул в карман.
   Разочарование было не очень велико, я подозревал  нечто  а  этом  роде.
Одно смущало: жетонами курии так не бросаются, я поверил бы и на слово. Не
такая важная шишка, чтоб жетон... За все время службы я только второй  раз
видел кругляш. Крайний случай и высший козырь. И вдруг высшим  козырем  по
скромному капитану! Что-то не то!  Требуется,  чтобы  я  убирался  скорее,
значит, могу увидеть или у