Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Войскунский Евгений. Очень далекий Тартесс -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  -
сквозь толпу - вдруг навстречу всадники в желтом. Лошади шли шагом, портовый люд спешно очищал им дорогу. Ехавший впереди безбородый человек в высокой шапке держал в руке серебряную палку, обвитую лентами. Потрясал палкой, что-то кричал зычным голосом. Горгий высмотрел в толпе человека почище, моряка с виду, дернул его за рукав, спросил, о чем кричит безбородый. Тот окинул Горгия быстрым взглядом, ответил на плохом греческом: - Новое царское повеление выкрикивает: отныне считать Карфаген... как это... голой цаплей на кривых ногах. - Голой цаплей? - У которой нет перьев, - пояснил тартессит. - Общипанной цаплей, - догадался Горгий. - Верно! А ты с фокейского корабля? - Да. - Горгий поспешил прочь. Он шагал по пыльной дороге и невольно вспоминал карфагенян - Падрубала и того, молодого, с яростными глазами. Общипанная цапля - как бы не так, думал он, дивясь странному царскому указу. Издали увидел еще группу всадников - там тоже выкликали указ. Видно, по всему городу разъезжают, чтоб, избави боги, никто не остался в неведении... Торговые ряды сильно поредели: базарный день заканчивался. Все же Горгию повезло - разыскал тощего гончара с трубой, как раз тот укладывал в возок свой товар. Кое-как объяснились. По словам гончара выходило, что, верно, подходил к нему грек с бородкой, опять пробовал дуть в трубу. Дул, дул, а потом что-то сказал, сам засмеялся и ушел. Куда ушел? Гончар махнул в сторону порта. Больше он ничего не знал. Ну, не иначе как в винном погребе сидит Диомед, нашел, видно, собутыльника, угощается на даровщинку. Горгий огорченно поцокал языком. Вернулся в порт, заглянул в одну винную лавку, в другую. Народу всюду полно, а Диомеда нет. Разыскал еще погреб, спустился в душную, пропахшую бараньим салом полутьму. За длинными нечистыми столами ели, пили, галдели люди, моряки по обличью, над ними тучами роились мухи. Какой-то пьянчуга спал, уронив лохматую голову на стол. Диомеда не было и здесь. Один из едоков привстал, замахал Горгию: подсаживайся, мол. Горгий узнал в нем давешнего моряка, который объяснял про ощипанную цаплю. Сделал вид, что не заметил приглашения, повернулся к выходу - не тут-то было! Моряк подскочил, ухватился за гиматий, чуть ли не силком усадил. - Отведай, грек, моего пива, - сказал он, - и все заботы с тебя сразу слетят. С грубого лица моряка смотрели бесстрашные глаза. Он был молод, борода еще не росла как следует, только пух покрывал загорелые щеки. Нос у него был, как у хищной птицы. - Мои заботы - не твоя печаль, - сухо ответил Горгий, раздосадованный неожиданной задержкой. - Верно, грек! - весело воскликнул моряк. - Вот и выпей, чтобы твои заботы и мои печали обнялись, как родные братья. И он налил Горгию из пузатого пифоса светло-коричневой жидкости и заставил его взять чашу в руки. Пиво было приятное, горьковатое, с резким полынным духом. Ни в какое сравнение не шло с просяным египетским пивом, которое Горгию доводилось пить прежде. - Э, нет, грек, пей до дна! Вот так. Это не простое пиво - дикарское. На Касситеридах его варят из зеленых шишек. Тебя как зовут? - Горгий. - А меня - Тордул. Сидевший напротив долговязый юноша с изрытым оспой лицом поправил насмешливо: - Блистательный Тордул. Моряка будто оса ужалила в зад. Он схватил рябого за ворот, зарычал что-то по-тартесски. Тот дернулся, выдавил из себя несколько слов - должно быть, попросил прощения. Тордул отпустил рябого. В уголках его сжатых твердых губ белела пена. Горгий подивился такой вспыльчивости. Решил: надо поскорей уходить. - Спасибо за пиво, Тордул, - сказал он. - Мне пора идти. - Нет, Горгий, - отрезал моряк. - Ты должен выпить еще. Горгий огляделся. Вокруг сидели и стояли люди мрачноватого вида. Пили, обсасывали бараньи кости. Горгию стало не по себе от устремленных на него взглядов. Уж не ловушка ли? - подумал он. Однако и виду не подал, что встревожен. Спокойно отпил пива, вытер усы ладонью, сказал: - Доброе пиво. Нисколько не скисло, хоть и везли его с очень далеких Касситерид. - С очень далеких Касситерид? Гы-гы-гы... - Тордул будто костью подавился. - Ну-ка скажи, грек, долго ли ты плыл из Фокеи? - Я отплыл в начале элафеболиона, а сейчас конец таргелиона... [примерно с 15 марта по 15 июня] Значит, три месяца. - Ну, так очень далекие Касситериды лежат отсюда куда ближе, чем твоя Фокея. - Вот как. Но плыть туда, говорят, трудно. Там же море как студень и не поддается веслу... Тордул опять зашелся смехом. Он перевел своим дружкам слова Горгия, и те тоже загоготали. - Хитер же ты, - сказал Тордул, хлопнув грека по спине. - Но отправить меня на рудник голубого серебра тебе не удастся. - На рудник? - удивился Горгий. - Послушай, у меня и в мыслях не было... - Да будет тебе, Горгий, известно, что путь на Касситериды - одна из великих тайн Тартесса. Эй, Ретобон! - крикнул он рябому. - Ну-ка спой греку закон об Оловянных островах. И Ретобон, повинуясь, прочел нараспев: Труден, опасен тот путь, что ведет корабли к островам Оловянным, Честь морякам, что ведут корабли потаенной дорогой. Если же кто чужеземцу расскажет великую тайну, Тайну пути на туманные, дальние Касситериды, - Будет казнен заодно с чужеземным пришельцем: Вырвав злодею язык, что поведал запретное слово, Тем языком и заткнуть согрешившее горло, Дабы, дыханья лишив, наказать его смертью. Все же именье злодея в казну отписать, в Накопленье. Тордул перевел все это Горгию и заключил: - В Тартессе любопытных не любят. - Он покосился на лохматого, который, похрапывая, спал на краю стола. Понизив голос, продолжал: - Вот что расскажи ты нам, Горгий. Бывали у вас в Фокее времена, когда коварный царедворец прогонял законного правителя на чужбину или обращал его в рабство? Горгий осторожно ответил: - Почтенный Тордул, я купец и не вмешиваюсь в такие дела... - Не называй меня почтенным, не люблю я это. Отвечай, я жду. Здесь нет лишних ушей. Угораздило же меня заглянуть в эту дыру, подумал Горгий, отирая с лица обильный пот. Впутают они меня в беду... - Бывало, - сказал он тихо. - Так я и думал. - Тордул придвинулся поближе. - А теперь скажи: как поступали у вас изгнанные правители? - Ну... бегали в соседние города... Бывало, скликали народ и... - Дальше! - потребовал Тордул, видя, что грек замялся. - И шли войной на того, кто их изгнал. - Клянусь Черным Быком, это по мне! - Тордул жарким взглядом оглядел притихших дружков. - Это было в давние времена, - поспешно добавил Горгий, - сам я ни разу не видел... - Скоро увидишь! - Тордул трахнул кулаком по столу. Тут произошло непонятное. Лохматый, что спал с перепоя, вдруг сорвался с места, метнулся к двери. И выскочил бы, если б Ретобон не прыгнул вслед, не подставил беглецу длинную, как жердь, ногу. Лохматого потащили в темный угол, вокруг сгрудилось несколько человек... На миг увидел Горгий безумно выпученные глаза, вывалившийся язык... Лохматый захрипел... Топот ног, звон оружия - в погреб спускались стражники в желтых кожаных нагрудниках. В темном углу люди Тордула закидали тело удавленного тряпьем. Воцарилась тишина. - Есть ли здесь грек из Фокеи? - раздельно выговорил старший стражник греческие слова. Горгий поднялся, не чуя под собой ног. - Ты хозяин корабля? Великий царь Тартесса желает видеть тебя. - Что же это за черная бронза, которую жаждал заполучить ваш Горгий? - Да что-нибудь вроде современной бериллиевой. - Бериллиевая бронза? Ну, это действительно очень прочный сплав. Кажется, его используют для особо важных пружин и еще для чего-то. А в Тартессе делали из черной бронзы мечи? - Вероятно. Меч из черной бронзы перерубал обычный бронзовый меч. - Серьезное, значит, по тем временам оружие. Понятно, почему был у них закон, запрещающий его продажу: боялись соперничества. Так? - Да. Опасались главного своего врага - Карфагена. - Главный враг... Главная забота - выделка оружия... И так на протяжении всей истории. До чего же все-таки драчливо человечество. И не пора ли договориться, остановиться... 5. ВЛАСТИТЕЛИ ТАРТЕССА В каменной палате журчал фонтан. Певцов и танцовщиц за обедом не было - давно потерял к ним вкус престарелый владыка Тартесса. Аргантоний сидел во главе стола. Сам рвал пальцами жирную баранину, сам раздавал куски - сначала верховному жрецу Павлидию, потом верховному казначеи Миликону, придворному поэту Сапронию, потом другим, кто помельче. Сотрапезников было немного - лишь самые приближенные, именитейшие люди Страны Великого Неизменяемого Установления. Царские кошки - рослые, откормленные - сидели вокруг Аргантония, утробно мурлыкали. Им тоже перепадали жирные куски. - Замечаю я, Сапроний, - сказал царь, - последнее время ты много ешь, но мало сочиняешь. Толстяк Сапроний всполошился, спешно обтер руки об одежду, воздел их кверху: - Ослепительный! Каждый проглоченный мною кусок возвращается звучными стихами, славящими твое великое имя! Аргантоний удовлетворенно хмыкнул. Он ценил придворного поэта за умение красноречиво высказываться. Искусство стихосложения было не чуждо царю: добрую половину тартесских законов он некогда сам, своею рукою, положил на стихи. И теперь нет-нет да и низвергалось на царя поэтическое вдохновение, и глашатаи выкрикивали его стихи на всех перекрестках, и помнить их наизусть был обязан каждый гражданин Тартесса, если не хотел быть замеченным в сомнениях. Сапроний начал читать. Пылали от верноподданнического экстаза его жирные щеки, тряслось под цветным полотном огромное брюхо. Гремел и отдавался под каменными сводами его сильный, звучный голос: Что есть Сущность? Внимай: Сущность есть Неизменность! Вьется овод вокруг круторогой коровы всегда неизменно, Неизменно вращается обод колесный вкруг оси тележной, Неизменно вращается солнце вокруг Тартессиды, Неизменность - и мать и сестра твои, вечная Вечность, На устоях твоих и воздвигнуто вечное царство Тартесса... Сапроний икнул и продолжал с новой силой: В чем Основа Основ? В Накоплении, вечно текущем. Вечен тысячелетний Тартесс в накопленье Основы. И пока за пиримом пирим серебра голубого В щит Нетона ложится... - Стой, - прервал Аргантоний вдохновенную речь поэта. - "За пиримом пирим" - плохо. Не поэтично. Слово "пирим" годится только для рудничных донесений. "За крупицей крупица" - так будет хорошо. - Хорошо? - вскричал Сапроний. - Нет, Ослепительный, не хорошо, а превосходно! Тут поднялся сухонький человечек с остроконечной бородкой. Кашлянув и прикрыв рот горстью, дабы не обеспокоить соседей дыханием, он произнес тонким голосом: - Дозволь, Ослепительный, уточнить слова сверкающего Сапрония. Он говорит: "В Накоплении, вечно текущем". Это не совсем точное определение. Сущность Накопления - неизменность, а не текучесть, хотя бы и вечная. Ибо то, что течет, неизбежно изменяется, и это наводит на опасную мысль об изменчивости Неизменного, что, в свою очередь, ставит под сомнение саму Сущность и даже, - он понизил голос, - даже Сущность Сущности. - Да что же это! - Сапроний встревоженно затряс подбородками. - Я, как известно, высоко ценю ученость сверкающего Кострулия, но не согласен я! В моей фразе понятие "Текучесть" совокуплено с высшим понятием "Вечность", что не дает права искажать смысл стихов, суть которых как раз и подтверждают Неизменность Сущности, а также Сущность Неизменности. - И все-таки стихи уязвимы, - мягко сказал Кострулий. - Даже оставив в стороне тонкости основоположений Вечности и Текучести, замочу, что на протяжении десяти строк сверкающий Сапроний ни разу не упомянул великого имени Аргантония. А, как известно, упоминание не должно быть реже одного раза на шесть строк. Сапроний подался к царю тучным корпусом. - Дозволь же. Ослепительный, дочитать до конца - дальше идет о твоей непреходящей во веки веков славе... - Он вдруг осекся, завопил: - Ослепительный, скажи светозарному Павлидию, пусть он не смотрит на меня гак! Павлидий, слегка растянув тонкие губы в улыбке, опустил финикийское стеклышко, сквозь которое смотрел на поэта. У Аргантония борода затряслась от смеха. - Уж не попал ли наш Сапроний в твои списки? - спросил он. Павлидий убрал улыбку с лица. Государственные дела не оставляют мне времени для повседневного наблюдения за поэзией - это, как известно, поручено Сапронию. А он, как мы видим, и сам попадает под власть заблуждений. Чего же удивляться тому, что произошло на вчерашнем состязании поэтов? Взять хотя бы стихотворение Нирула... - Помню, - сказал Аргантоний. - Стихи местами не отделаны, но основная мысль - прославление моего имени - выражена удовлетворительно. - Мой ученик, - поспешно вставил Сапроний. - На слух все было хорошо, - тихо сказал Павлидий. - Но я взглянул на пергамент Нирула и сразу понял, что он опасный враг. Он раздвоил, Ослепительный, твое имя. Он написал в одной строке "Арган" и перенес на другую "тоний". В палате воцарилась зловещая тишина. Сапроний грузно рухнул на колени и пополз к царю. - Всюду враги. Всюду преступники, - огорченно сказал Аргантоний. - Покоя нет. Ты отправил Нирула на рудники? - Сегодня же отправлю, - ответил Павлидий. - Не торопись. Торопятся те, кто спешит. А в государственных долах спешка не нужна. Надо судить его. Перед народом. - Будет исполнено, Ослепительный. - Встань, - сказал царь Сапронию. - Твоя преданность мне известна. Но за едой и развлечениями ты перестал стараться. Мне доложили, что ты держишь в загородном доме одиннадцать кошек. Я, кажется, ясно определил в указе, кому сколько полагается. - Наговоры, Ослепительный! - взвизгнул Сапроний. У него сегодня был черный день. - Пять котов и шесть кошек, - спокойно уточнил Павлидий. - Хоть и люблю я тебя, Сапроний, а никому не позволю. Лишних кошек сдать! И царь принялся за тыкву, варенную в меду, тщательно оберегая бороду от капель. Горгия провел в обеденную палату тот самый мелкозавитой щеголь, что встречал его корабль. Щеголь звали его Литеннон - заранее растолковал греку, как следует подползать к царю. Горгий на миг растерялся: но торжественному случаю он надел праздничный гиматий, обшитый по подолу красным меандром, а каменные плиты пола были нечисты от кошек. Однако размышлять не приходилось: подобрав гиматий, он стал на колени и пополз к царю. Аргантоний милостиво принял подарки - куски янтаря и египетский душистый жир. Велел сесть. - Фокея - союзник Тартесса, - сказал он, ощупывая грека взглядом. Медленно взял с блюда кусок мяса. Кошки, тесня друг друга, потянулись к нему с ненасытным мявом. Но царь протянул кусок Горгию. - Отведай. Мясо укрепляет силы. Я хочу знать, почему не стало видно в Тартессе фокейских кораблей. Горгий сказал, что Фокея по-прежнему дорожит союзом с Тартессом, но на Море возникли большие опасности. Тут он подумал немного, припомнив выкрики давешних глашатаев, и добавил: - Конечно, все знают, что Карфаген - ощипанная цапля на кривых ногах... Аргантоний хмыкнул, оторвал для грека еще кусок мяса. Заговорил о чем-то с Павлидием. За последние дни Горгий уже привык к звучанию тартесской речи, а тут, как ему показалось, разговор шел не по-тартесски. Слова шипели, как весла в кожаных уключинах. "Особый язык для себя придумали?" - подивился Горгий. - Дошло до меня, - сказал царь, перейдя на греческий, - что ты хочешь выменять свои товары на оружие из черной бронзы. Так ли это? - Фокея в опасности, великий басилевс, - осторожно ответил Горгий. - Персы собираются пойти на нас войной, потому и велено мне привезти из Тартесса оружие. И если у нас будет оружие из черной бронзы... - Ослепительный, - сказал верховный казначей Миликон, не дав Горгию договорить, - грек не знает наших законов... - Сапроний, прочти купцу закон, - велел царь. - В греческом переводе. Поэт встал, нараспев произнес: Тот, кто, замыслив измену владыке Тартесса, Черную бронзу продаст иль подарит пришельцу, Или расскажет, как делают черную бронзу, Будет казнен заодно с чужеземным пришельцем: Взрезав злодею живот и кишки у злодея изъявши, Теми кишками удавят его за измену. Все же именье злодея отпишут в казну, в Накопленье. - Теперь, фокеец, ты знаешь. Закон на то и составлен, чтоб его знали, - сказал Аргантоний. Придворные восхищенно зашептались. Царь откинулся на подушки, потирая живот обеими руками, лицо его исказила гримаса: видно, начиналось жжение. Павлидий подал ему чашу с водой, но Аргантоний оттолкнул ее и поднялся. - Миликон, - сказал он, - поможешь греку в торговле. Он удалился, сопровождаемый кошками. Павлидий вышел вслед за ним. В галерее Венценосной Цапли царь оглянулся, недовольно буркнул: - Ну, что еще? Покоя от вас нет. - Грек лжет, Ослепительный, - доложил Павлидий. - Он сказал моим людям, что, опасаясь карфагенян, прошел Столбы безлунной ночью. А как известно, этими ночами стояла полная луна... - Утомляешь ты меня, Павлидий. Если грек - карфагенский лазутчик, то займись, им. А мне не докучай. Эй, усыпального чтеца ко мне! После ухода царя придворные почувствовали себя свободнее. Сапроний быстро доел баранину, выпил вина и, не отирая жирных губ, придвинул к себе тыкву в меду. Миликон, перебирая холеными пальцами бородку, шептал что-то на ухо ученому Кострулию, а тот хихикал, поводя вокруг острыми глазками. Горгий сидел, не притрагиваясь к еде, и не знал, что делать. Уйти без разрешения было неприлично, оставаться - вроде бы ни к чему. Наконец черные глаза Миликона остановились на нем. - Не хочется в такую жару заниматься делами, - лениво сказал верховный казначей, - но что поделаешь, грек: царь повелел заняться тобой. Горгий учтиво наклонил голову. Сапроний оторвался от еды, засопел, остановил на Горгий тяжелый взгляд. - Послушай, грек, - сказал он, - много ли в Фокее поэтов? - Есть у нас певцы-аэды, - ответил Горгий. - А много ли их, не знаю, господин, не считал. - Многочисленность поэтов идет во вред власти, - высказался Сапроний. И без обиняков добавил: - У меня кончился запас египетских благовоний. Умащиваться нечем. - Чтобы тебя умастить, - насмешливо заметил Миликон, - надо извести столько жиру, сколько иному хватит на год. Кострулий захихикал. - Если бы это сказал не ты, светозарный Миликон... - недобрым тоном начал Сапроний. - То ты бы немедля написал стихотворный донос, - закончил, смеясь, Миликон. - Знаю я тебя. - Он поднялся, стряхнул с одежды обглодки. - Идем, грек. - Господин, - обратился Горгий к Сапронию, - у меня есть немного египетского жира. Если позволишь, я... - Завтра вечером, - перебил его толстяк, - приходи в мой дом по ту сторону стены. Я пришлю за тобой раба. Горгий поспешил за Миликоном, соображая на ходу, хватит ли для поэта двух амфор жира или придется пожертвовать три. Видно, этот пузатый - влиятельный человек

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору