мещался зимний
бассейн.  Колен прошел мимо и через боковую стену проник в этот
окаменевший организм, включившись на новенького в парную  игру,
отбиваемую  застекленными,  с  медными  поперечинами  створками
дверей.  Он  протянул   свой   абонемент,   который   подмигнул
контролеру двумя уже пробитыми отверстиями. Тот ответил улыбкой
сообщника,  но  тем не менее сделал третью пробоину в оранжевой
визитной карточке, и она ослепла. Колен безо  всяких  угрызений
совести засунул ее обратно в бумажно-хлопчатый кожник и свернул
налево,   в   покрытый  прорезиненным  ковриком  коридор,  куда
выходили шеренги кабинок. На первом этаже мест уже не  было,  и
поэтому  он  отправился  по бетонной лестнице наверх. Навстречу
ему попадались, как на подбор, сплошные дылды --  ну  да,  ведь
водружены   они  были  на  вертикальные  металлические  лезвия;
несмотря на всю сложность подобной  затеи,  они  изо  всех  сил
старались  сохранить  ужимки  и  прыжки  своей обычной походки.
Человек в белом свитере открыл  ему  кабинку,  получил  чаевые,
которые   он,   поскольку   выглядел  лжецом,  использовал  как
харчевые, и покинул его в этой  монастырской  тюрьме,  небрежно
набросав  мелом  инициалы  клиента  на  черном  прямоугольнике,
специально для этого установленном внутри. Колен отметил, что у
человека была голова  не  человека,  а  осла,  непонятно  было,
почему  этого  архаровца  направили  работать  на каток, а не в
бассейн.
     Над дорожкой овалом  поднимался  гул,  рассеянные  повсюду
громкоговорители  передавали  музыку, что придавало шуму особую
сложность. Шарканье  конькобежцев  еще  не  достигло  звукового
уровня  часа  пик,  когда оно являло аналогию шуму шагов целого
полка по утопающей в грязи мостовой. Колен поискал глазами Шика
и Ализу, но они еще на льду не появились.  Николас  должен  был
присоединиться  к нему позже: у него были дела на кухне, где он
готовил дневную трапезу.
     Колен  развязал  шнурки  туфель  и  заметил,  что  подошвы
слиняли.   Он  вытащил  было  из  кармана  рулон  изоленты,  но
оказалось, что ее  осталось  слишком  мало.  Пришлось  положить
туфли  в лужицу, которая образовалась под цементной скамьей, и,
чтобы  кожа  отросла   вновь,   полить   их   концентрированным
удобрением. Он натянул пару шерстяных носков в широкую желтую и
фиолетовую  полоску,  надел  конькобежные  ботинки.  Лезвия его
коньков  спереди  раздваивались,  это  позволяло  легче  менять
направление движения.
     Он  вышел, спустился этажом ниже, слегка заламывая ноги на
коврике  из  перфорированной  резины,  которой   были   устланы
бетонированные  коридоры.  В  тот самый миг, когда он отважился
ступить  на  ледяную  дорожку,  ему,  чтобы  избежать  падения,
пришлось  отпрянуть  и  спешно  подняться  вверх на пару-другую
деревянных  стуйбнек:  какая-то  фигурантка   в   самом   конце
замечательной  галочки  уронила большое яйцо, которое разбилось
вдребезги у самых ног Колена.
     Пока  служки-чистильщики  сгребали  разлетевшиеся  во  все
стороны  осколки. Колен заметил Шика и Ализу -- они подходили к
дорожке с противоположной стороны. Он подал им знак, но они его
не заметили; тогда он устремился поперек катка к ним навстречу,
но не учел при этом общего вращательного движения. Это  привело
к  быстрому возникновению вокруг него весьма значительной груды
протестантов, на которую ежесекундно громоздились все  новые  и
новые  люди;  перед  тем  как  рухнуть  на  первых  падших, они
отчаянно размахивали в воздухе руками, ногами, плечами  и  всем
остальным.  Солнце  растопило  поверхность  льда,  и потому под
весьма немалой кучей малой раздавался плеск.
     Вскоре  в  этой  куче   очутилось   уже   девять   десятых
катавшихся,  и вся дорожка осталась в почти полном распоряжении
Шика и Ализы. Они приблизились  к  копошащейся  массе,  и  Шик,
узнав  Колена  по  раздвоенным  лезвиям коньков, схватил его за
лодыжки и выдернул наружу. Они  пожали  друг  другу  руки.  Шик
представил  Ализу,  и Колен расположился от нее слева -- справа
уже находился Шик.
     Откатившись к краю катка,  они  расположились  так,  чтобы
оставить  место служкам-чистильщикам, которые, отчаявшись найти
среди  горы  жертв  что-либо  отличное  от  не   представляющих
никакого  интереса лоскутьев распавшихся личностей, вооружились
скребками, дабы целокупно удалить всех лежачих, и прорвались  к
яме  для отбросов, распевая гимн "Молитора", сочиненный Вайяном
Кутюрье в 1709 году; начинался гимн словами:

     Господа и дамы,
     Очистите (пожалуйста)
     Дорожку,
     Чтобы мы могли
     Потом ее очистить...

     Все это было прошпиговано воплями  клаксонов,  призванными
поддержать в глубине наиболее закаленных душ дрожь неукротимого
ужаса.
     Все выстоявшие конькобежцы аплодировали этой инициативе, и
люк над  компанией  захлопнулся.  Шик,  Ализа  и Колен вознесли
короткую молитву и вернулись к катанию.
     Колен разглядывал Ализу. По странной случайности одета она
была в белый свитер и желтую юбку.  На  ней  были  двухцветные,
белые  с  желтым  ботинки  и  хоккейные  коньки. Ниже чулков из
дымчатого шелка виднелись короткие белые  носочки,  подвернутые
вровень  с  очень сильно декольтированной обувью, зашнурованной
трижды обвивавшей лодыжку нитью белого хлопка. Кроме того,  она
обладала  еще  шелковым  шейным  платком  ярко-зеленого цвета и
светлыми, необычайно густыми волосами, которые располагались по
сторонам от лица сплошной, чрезвычайно завитой массой. Смотрела
она  посредством  широко  раскрытых  голубых  глаз,  объем   ее
ограничивала  светлая золотистая кожа. Она была обладательницей
округлых рук и икр, тонкой талии и столь  хорошо  обрисованного
бюста, что можно было подумать, будто это фотография.
     Колен  уставился  в  другую сторону, он хотел восстановить
равновесие. Добившись .этого, он опустил глаза и спросил  Шика,
все ли благополучно с пирогом из угря.
     -- Не  говори мне об этом, -- сказал Шик. -- Я удил у себя
в умывальнике всю ночь -- надеялся поймать хотя бы  одного,  но
из крана шел косяк форели.
     -- Николас,  конечно  же,  сумеет приготовить кое-что и из
нее! -- заявил Колен. -- У вас, -- продолжал он, обращаясь  уже
к Ализе, -- фантастически талантливый дядя.
     -- Он  --  гордость  всей  семьи, -- сказала Ализа. -- Моя
мать безутешна, она вышла замуж всего-навсего за  преподавателя
математики,  --  и  это  в то время, как ее брат столь блестяще
преуспел в жизни!
     -- Ваш отец -- преподаватель математики?
     -- Да, он преподает в Коллеж де Франс  и  является  членом
Академии... или еще чего-то в этом роде... -- сказала Ализа, --
это  так плачевно... в тридцать восемь-то лет. Ему следовало бы
поднапрячься. К счастью, существует дядя Николас.
     -- Не должен ли он сейчас подойти? -- спросил Шик.
     От светлых волос Ализы  поднимался  восхитительный  запах.
Колен слегка отодвинулся.
     -- Думаю,  он  чуть запоздает. Он задумал что-то... Может,
вы пообедаете сегодня у меня?.. Увидим, что он придумал...
     -- Хорошо, -- сказал Шик. -- Но если ты думаешь, что я вот
так просто  возьму  и  приму  твое  предложение,  то   у   тебя
совершенно  превратные  представления  о мире. Тебе нужно найти
четвертую. Я не пущу Ализу к тебе, я этого не хочу.
     -- О!.. -- запротестовал Колен. -- Только послушайте!
     Но ответа он не услышал, ибо некий  более  чем  долговязый
тип,  который уже минут пять демонстрировал всем свою скорость,
именно в этот  миг  проскочил,  согнувшись  в  три  погибели  и
вытянувшись  во всю длину, между ногами Колена, и произведенный
им воздушный поток подбросил Колена  на  несколько  метров  над
землей.  Он  успел  ухватиться за перила галереи второго этажа,
подтянулся на руках, но упал обратно, рядом с Шиком  и  Ализой,
свалившись не на ту сторону.
     -- Нужно запрещать бегать так быстро, -- сказал Колен.
     И тут же перекрестился, поскольку долговязый конькобежец в
этот миг  разбился  о стену ресторана с противоположной стороны
дорожки, да так там и остался, налипнув на стену, как медуза из
папье-маше, разодранная жестоким ребенком.
     Служки-чистильщики вновь принялись за свое дело,  один  из
них установил на месте инцидента ледяной крест.
     Пока  крест  таял,  распорядитель  ставил записи церковной
музыки.
     Затем все пришло в  норму.  Шик,  Ализа  и  Колен  кружили
по-прежнему.

     IV

     -- Вон Николас! -- воскликнула Ализа.
     -- А вот Изида! -- сказал Колен.
     Николас  только  что  появился  на контроле, а Изида -- на
дорожке. Первый направился на верхний этаж, вторая --  к  Шику,
Колену и Ализе.
     -- Добрый  день,  Изида,  --  поклонился  Колен. Разрешите
представить вам Ализу. Ализа, это Изида. Шика вы знаете.
     Пожатия рук, и Шик воспользовался этим, чтобы  умчаться  с
Ализой, предоставив Изиде под руку с Коленом катиться следом.
     -- Рада вас видеть, -- сказала Изида.
     Колен  тоже  был  рад ее видеть. Изида в свои восемнадцать
успела  вооружиться  каштановыми  волосами,  белым  свитером  и
желтой  юбкой  с  кисло-зеленым шейным платком, белыми с желтым
ботинками и солнечными очками. Она  была  прелестна.  Но  Колен
хорошо знал ее родителей.
     -- На  следующей неделе у нас утренник, -- сообщила Изида.
-- День рождения Дюпона.
     -- Кто это, Дюпон?
     -- Мой  пудель.  Поэтому  я  приглашаю  всех  друзей.   Вы
придете? К четырем часам...
     -- Конечно, -- ответил Колен. -- Охотно.
     -- Попросите прийти и ваших друзей, -- сказала Изида.
     -- Шика и Ализу?
     -- Да, они такие милые... Итак, до следующего воскресенья!
     -- Вы уже уходите? -- спросил Колен.
     -- Да,  я  никогда здесь особо не задерживаюсь. Уже десять
часов, как я здесь, пора уже...
     -- Но сейчас всего лишь одиннадцать! -- сказал Колен.
     -- Я была в баре!.. До свиданья!..

     V

     Колен быстро шагал по светлым улицам. Он  вдыхал  сухой  и
свежий  ветер, а под его ногами лужицы, покрытые потрескавшимся
льдом, сплющивались и потрескивали.
     Люди прятали подбородки кто куда мог: в воротники  пальто,
в  шарфы, в муфты, он даже увидел человека, который использовал
для этого проволочную клетку для птиц; сопротивляясь, ее дверца
на пружинках изо всех сил упиралась ему в лоб.
     -- Завтра я иду к фон Тызюмам, -- думал Колен.
     Это были родители Изиды.
     -- Сегодня вечером я обедаю с Шиком...
     -- Пойду к себе приготовить все на завтра.
     Он шагнул с  тротуара,  стараясь  не  наступить  на  зебру
перехода, которая вдруг показалась ему тигром.
     -- Если  я  смогу  сделать  двадцать шагов, не наступив на
нее, -- сказал Колен, -- завтра  на  носу  у  меня  не  вскочит
прыщик...
     Это  ни  о  чем  не говорит, -- продолжал он, отдавив всем
своим весом девятую полосу, -- это глупо, все это -- шутки. Все
равно у меня не будет прыщика.
     Он нагнулся сорвать голубую  с  розовым  орхидею,  которую
мороз выгнал из-под земли. Она пахла так же, как волосы Ализы.
     -- Завтра я увижу Ализу...
     От этой мысли надо было избавиться. Ализа по полному праву
принадлежала Шику.
     -- Я, конечно, найду завтра девушку...
     Но мысли Колена задержались на Ализе.
     -- Неужели  они  в  самом  деле говорят о Жан-Соле Партре,
когда бывают наедине!..
     Может быть, было бы лучше не думать о том, что они делают,
оставшись наедине.
     -- Сколько статей написал Жан-Соль Партр за последний год?
     По крайней мере, он не  успел  бы  их  сосчитать  по  пути
домой.
     -- Что приготовит сегодня Николас?..
     Если  поразмыслить, в сходстве между Ализой и Николасом не
было   ничего   сверхъестественного,   они    ведь    как-никак
родственники.  Но  это  вновь  мягко  подтолкнуло  его  мысли к
запретной теме.
     -- Что, говорю я, приготовит сегодня Николас?
     -- Я не знаю,  что  приготовит  сегодня  Николас,  который
похож на Ализу...
     Николас  на  одиннадцать  лет  старше  Ализы.  Значит, ему
двадцать  девять.  Он  необычайно   талантливый   кулинар.   Он
приготовит фрикандо.
     Колен был уже недалеко от дома.
     -- В   цветочных  магазинах  никогда  не  бывает  железных
решеток. Никто не пытается украсть цветы.
     Естественно. Он сорвал оранжево-серую орхидею,  ее  нежный
венчик согнулся. Пестрая, она блестела.
     -- Она  того же цвета, что и мышь с черными усами... Вот я
и пришел.
     Колен поднялся  по  лестнице  из  одетого  шерстью  камня.
Вставил  маленький  золотой ключик в замочную скважину двери из
посеребренного стекла.
     -- Ко мне, мои верные слуги!.. Я вернулся!
     Он сбросил плащ на стул и отправился к Николасу.

     VI

     -- Николас, вы приготовите к вечеру фрикандо?  --  спросил
Колен.
     -- Помилуйте,  --  сказал Николас. -- Месье не предупредил
меня. У меня другие планы.
     -- Почему, холера дьяволу в зад, -- сказал  Колен,  --  вы
постоянно продолжаете обращаться ко мне в третьем лице?
     -- Если  Месье  позволит  мне  привести  ему мои доводы, я
скажу, что  известная  фамильярность  допустима,  только  когда
взаимно сохраняется некоторая дистанция, что в данном случае не
имеет места.
     -- Вы высокомерны, Николас, -- сказал Колен.
     -- Я  горжусь  своим положением. Месье, -- сказал Николас,
-- и вы не можете меня в этом упрекать.
     -- Конечно, -- сказал Колен. -- Но мне хотелось бы  видеть
вас не таким отчужденным.
     -- Я   испытываю   к  Месье  искреннюю,  хотя  и  скрытую,
привязанность, -- сказал Николас.
     -- Я горд и счастлив, Николас, и отвечаю вам тем же. Итак,
что вы приготовите сегодня?
     -- Я еще раз последую традиции Гуффе и приготовлю  на  сей
раз островного колбасенника под мускатным портвейном.
     -- А это возможно? -- сказал Колен.
     -- Следующим  образом:  "Возьмите колбасенника и, невзирая
на все крики, обдерите его как липку, стараясь не повредить при
этом кожу. Нашпигуйте колбасенника  тонко  нарезанными  лапками
омаров,  с  размаху припущенными в достаточно разогретое масло.
Сбросьте на лед  в  легком  чугунке.  Поднимите  пары,  красиво
расположите  под ними кружочки тушеного телячьего зоба с рисом,
обманите колбасенника. Когда он  испустит  „фа"  нижней  октавы,
добавьте  соль,  быстро снимите его с огня и залейте портвейном
высшего качества. Перемешайте платиновым шпателем.  Приготовьте
форму; чтобы она не заржавела, смажьте ее маслом. Перед подачей
на  стол  добавьте  в  подливку  пакетик  гидрата окиси лития и
кварту парногй молока. Обложите  матовым  рисом,  подавайте  на
стол и сматывайтесь".
     -- Обалдеть,   --  сказал  Колен.  --  Гуффе  был  великим
человеком. Скажите, Николас, не вскочит ли  у  меня  завтра  на
носу прыщик?
     Николас исследовал носище Колена и пришел к отрицательному
выводу.
     -- И, пока я здесь, не умеете ли вы танцевать косячок?
     -- В  нем я остановился на разболтанном стиле а ля казачок
и на загорской манере, укоренившейся  в  последнем  семестре  в
Нейи,  --  сказал  Николас,  --  так что я не обладаю в косячке
глубокими познаниями, а освоил лишь его начатки.
     -- Как вам кажется, -- спросил Колен,  --  можно  овладеть
необходимой техникой за один сеанс?
     -- Полагаю,  что да, -- сказал Николас. -- В сущности, это
вовсе  не  сложно.  Надо  только  избегать  грубых   ошибок   и
погрешностей  вкуса.  В частности, не нужно танцевать косячок в
ритме буги-вуги.
     -- Это будет ошибкой?
     -- Нет, погрешностью вкуса.
     Николас положил на стол грейпфрут, который он ощипывал  во
время этого разговора, и вымыл руки холодной водой.
     -- Вы очень заняты? -- спросил Колен.
     -- Нет, Месье, -- сказал Николас, -- моя кухня на ходу.
     -- В   таком  случае,  вы  меня  обяжете,  обучив  началам
косячка, -- сказал Колен. -- Пойдемте в  гостиную,  я  поставлю
пластинку.
     -- Рекомендую  Месье оранжево-блюзовую аранжировку в стиле
"Хлои" в обработке Дюка Эллингтона или же "Концерт  для  Джонни
Ходжеса",  -- подсказал Николас. -- То, что за океаном называют
moody или sultry tune.

     VII

     -- Основой  косячка,  --  сказал  Николас,  --  как,   без
сомнения,  известно  Месье, является произведение интерференции
двумя    одушевленными    строго    синхронными     источниками
колебательного движения.
     -- Я  и  не  подозревал,  --  сказал  Колен,  -- что здесь
потребуются элементы столь неэлементарной физики.
     -- В данном  случае,  --  сказал  Николас,  --  партнер  и
партнерша  держатся  на весьма малом расстоянии друг от друга и
приводят свои  тела  в  волнообразное  движение,  следуя  ритму
музыки.
     -- Да? -- забеспокоился Колен.
     -- Таким  образом возникает, -- сказал Николас, -- система
стоячих волн, представляющая, так же как  в  акустике,  узлы  и
пучности,  это  немало способствует созданию особой атмосферы в
танцевальном зале.
     -- Несомненно... -- пробормотал Колен.
     -- Профессионалам косячка, -- продолжал Николас, -- иногда
удается получить фокусы паразитных волн, приводя  в  синхронное
колебание  по  отдельности  разные части своего тела. Я не буду
разглагольствовать, а просто постараюсь показать Месье, как это
делается.
     Колен выбрал "Хлою", как ему  и  рекомендовал  Николас,  и
установил  ее  на  плате  проигрывателя.  Он  аккуратно опустил
кончик иглы на дно первой бороздки и уставился на  входящего  в
вибрацию Николаса.

     VIII

     -- У  Месье  вот-вот  получится! -- сказал Николас. -- Еще
одно усилие.
     -- Но почему, -- спросил, весь в поту, Колен,  --  берется
медленный мотив? Так намного труднее.
      -- К  этому  есть  основания,  --  сказал  Николас.  -- В
принципе партнер и партнерша  держатся  на  среднем  расстоянии
друг  от  друга.  При медленном мотиве можно так отрегулировать
колебания, чтобы неподвижный фокус находился на  уровне  центра
тяжести  партнеров; голова и ноги тогда подвижны. Это результат
теоретических построений. Случается, и это прискорбно,  что  не
очень  аккуратные люди танцуют косячок на негритянский манер, в
быстром темпе.
     -- Что это означает? -- спросил Колен.
     -- Это означает, что  у  них  имеется  подвижный  фокус  в
ногах,  другой  --  в  районе  головы и, к сожалению, подвижный
промежуток на высоте бедер; неподвижными точками,  или  как  бы
шарнирами, являются при этом грудная клетка и колени.
     Колен покраснел.
     -- Я понял, -- сказал он.
     -- В  буги, -- заключил Николас, -- результат оказывается,
скажем прямо, тем более непристойным, что мотив неотвязен.
     Колен пребывал в задумчивости.
     -- Где вы изучали косячок? -- спросил он у Николаса.
     -- Меня ему обучила племянница... -- сказал Николас. -- Ну
а общую теорию косячка я усвоил в процессе бесед с моим  зятем.
Он -- член Академии, как Месье, без сомнения, знает, и ему было
не  очень  трудно  ухватить  метод.  Он мне даже признался, что
сделал это девятнадцать лет тому назад...
     -- Вашей племяннице восемнадцать? -- спросил Колен.
     -- И три месяца... -- подправил Николас. -- Если  у  Месье
нет более во мне необходимости, я вернусь на кухню.
     -- Идите,  Николас,  и  спасибо,  --  сказал Колен, снимая
кончившуюся пластинку.

     IX

     -- Надену   бежевый    костюм,    и    голубую    рубашку,
красно-бежевый  галстук,  и  ботинки  из  замши  в  дырочку,  и
бежево-красные носки.
     -- А сначала ополоснусь, и побреюсь, и осмотрюсь. И  пойду
на кухню к Николасу.
     -- Николас, не хотите ли пойти со мной на танцы?
     -- Помилуйте,  --  сказал  Николас,  -- если Месье на этом
настаивает, я пойду, но в противном случае я  был  бы  счастлив
уладить  кое-какие  свои  дела,  срочность  которых  делает  их
настоятельными.
     -- Наверное,  нескромно,   Николас,   спрашивать   вас   о
подробностях?
     -- Я,   --   сказал   Николас,   --   состою   президентом
Философского Кружка Прислуги округа и,  следовательно,  подлежу
постоянному присутствию на его собраниях