Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Бушков Александр. Господа Альбатросы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  -
ь собачью порешь. - Ты не хочешь говорить на эту тему. - А ты? - Панарин приблизил к нему лицо. - Ты протрезвеешь и все забудешь, это все всплывает в нас по пьяной лавочке - потому что слишком много вопросов, слишком серьезные они и мучительные... - Но должны же где-то быть все ответы на все вопросы? - А вот те шиш, - сказал Панарин. - Нету такого места. Если правда, что счастье - это вечная погоня за счастьем, то почему не может быть того же самого со смыслом жизни? - А вот тебе теперь шиш. Это - не ответ, а бегство от ответа... Тютюнин ожил: Проходит жизнь, проходит жизнь, Как ветерок по полю ржи. Проходит явь, проходит сон, Любовь проходит, проходит все... - Вот смотри, - сказал Леня Шамбор. - Вот тебе и застегнутый на все пуговицы предместкома, которого мы били что ни суббота. А расстегнулся - и вот оно... А что в нас? Что? Но мы ведь все наутро загоним на самое донышко, верно, Тим? - Верно, - сказал Панарин. - Наливай, что ли. Зал грохотал и гудел, метались цветные пятна, на экране телевизора Президент Всей Науки, судя по всему, учил Канта основам философии, бешеные ритмы заставляли стены вибрировать, плясали у бассейна пьяные механики с полуголыми лаборантками, кто-то рухнул, Коля Крымов сползал под стол, волоча за собой скатерть, Пастраго гадал по ладони притихшей, почти трезвой Зоечке, и каждый вопил, что приходило на пьяный ум. Шабаш раскрутился, как извлеченная из будильника пружина. Нынче все срока закончены, А у лагерных ворот, Что крест-накрест заколочены, Надпись: ?Все ушли на фронт?... И в лицо плеснула Мне морская соль, Это мой кораблик, Это я - Ассоль... В зал вошла Клементина. Меньше всего Панарину хотелось видеть именно ее, именно здесь, и именно сейчас. Ежась от жгучего стыда, он непроизвольно пригнулся, но в лопатки ему уперлось что-то широкое - это Пастраго, не отрывая взгляда от Зоечки, другой рукой заставлял Панарина сидеть прямо. - Ты что, дьявол, что ли? - севшим голосом спросил Панарин и встал, подброшенный хлестнувшим его взглядом, побрел к выходу, опустив глаза. - Ты ко мне? - глупо спросил он, как будто сидел в кабинете. - Ага, - кивнула Клементина. - Пошли? Панарин обреченно побрел за ней, натыкаясь на черепах. На улице моросил мелкий занудливый дождик, в прорехах туч колюче поблескивали звезды. - Сюда, что ли, - сказал Панарин, открыв перед Клементиной дверцу чьей-то машины. Они сели на передние сиденья. Свет Панарин зажигать не стал. Уютно пахло бензином и прохладным железом. - Скучно, - сказала Клементина. - Просто невыносимо. - А проживи-ка ты здесь год. Или десять. Ты на меня, часом, не обижаешься? - В общем, не очень. Сама дура, плохо защищалась. Говорят, ты там совершил что-то ужасно героическое, сажал охваченную пламенем машину? - Еще раз собьешься на ваши штампы - получишь по уху, - пообещал Панарин. - По этому прелестному ушку. - Пьян? - В плепорцию. - Спасения у меня искать будешь? - Это мы запросто. - Ну, ну! - Клементина отбросила его руки. - Слушай, почему вы так боитесь себя? - Это мы-то? - Это вы-то, - передразнила Клементина, - господа альбатросы, кто ж еще? Спрятались за своими ритуалами, полетами, формой, запоями, фольклором. И усердно внушаете себе, что прячетесь от полного гнуси окружающего мира. От себя вы прячетесь, и пока что не без успеха. - Знаешь, там сидит такой бородатый хмырь - профессор Пастраго. Вот с ним бы тебе и побеседовать, явно родственные души. - Подождет, мне с тобой интереснее. - Клементина повернула к нему лицо, удобно умостив затылок на вогнутом подголовнике. - Бравый альбатрос лишил невинности глупенькую кису... А любопытно, почему вы считаете, будто, взяв женщину, получаете право играть ею, как вещью? Может, как раз она это право получает? - Ну, это старая песня. - ?Одиссея? тоже старая, а ее читают. "Господи, - подумал Панарин, - ну не знаю я, что говорить и как держаться... Хоть бы ругала меня, что ли, тюрьмой грозила - а она, как назло, умная и загадочная..." - Поди ты к черту, - сказал Панарин. - Я пьян, ясно тебе? Или не барахтайся, или иди спать. Клементина расхохоталась - искренне, без наигрыша. Панарин сердито открыл ?бардачок?. Он так и не вспомнил, чья это машина, но чутье не подвело - там оказалась бутылка чего-то импортного с завинчивающейся пробкой. Стал открывать, порезал палец, но открыл. - Хватит, дай-ка сюда. - Клементина отобрала у него бутылку. - Никогда не пила из горлышка, ну да... Тим, ты меня боишься? - Что? - А разве нет? Ты начал проявлять вполне человеческие чувства. Мечешься вот. Мимоходом совратил глупую девчонку, а теперь мучительно соображаешь, чего от нее ждать. Успокойся. Нечего от нее ждать. Сейчас пойду в ваш кабак и буду сидеть, пока меня не подцепят. Хочешь? - Не надо, - глухо сказал Панарин. - Прелестно. Самое смешное, что ты мне понравился, дурак. Я и не думаю тебя жалеть - никакой ты не несчастненький, Богом и людьми обиженный, а просто очень одинокий, заплутавший в соснах дурак. Сосен, правда, не три, а значительно больше, но не в том дело... - Это машина Бонера, - медленно сказал Панарин. - Но это означает только то, что теперь она - ничья. И ничего больше. Вопреки тому, что о нас понаписано, мы не верим ни в какие приметы-амулеты-талисманы... - Я знаю. - Клементина положила голову ему на грудь. - Ни во что вы не верите, даже в себя и своем деле уверенность помаленьку теряете... И если ты скажешь, что любишь меня, я не поверю, пока ты ни на что такое не способен. Еще предстоит очень долго делать из тебя человека... Можешь обнять, только не очень хамски. Панарин опустил лицо в пушистые волосы. В баре гремела музыка, кто-то, как всегда, палил по плафонам, дергались по стенам ломаные тени. - Нет-нет, - тихо сказала Клементина. - Убери руки, не наглей. Ну выпила, так сразу все можно? - Она высвободилась. - Отвези меня домой. Ехать пришлось всего с полкилометра. - Пока, - сказала Клементина, чмокнула его в щеку и хлопнула дверцей. Панарин развернул машину, поехал назад, к бару. Все внутри требовало шалого выпендрежа - и, не снижая скорости, он выпрыгнул, покатился по бетону, ушиб колени и локти. Осиротевшая машина врезалась в глухую бетонную стену склада, взметнулось гудящее желтое пламя. Панарин выпрямился и, освещенный пожаром, взвыл по-волчьи, подняв лицо к небу, черному и хмурому: - Господи, ну неладно же что-то, все не так! Он стоял, покачиваясь, и, ясное дело, не получил ответа с неба, а на земле и внимания никто не обратил ни на его крик, ни на пламя. Отерев грязные ладони о брюки, прихрамывая, он вошел в бар, где все было, как до его ухода, как десять лет назад. - Молодец, что вернулся, - сказал Пастраго. - На такую девку не годится лазить в состоянии алкогольного опьянения. Ты запомни, что эта киса - луч света в темном царстве души твоей. Может, человеком станешь - во всех смыслах. - Ну кто ты такой, гад? - тоскливо спросил Панарин. - Тебе мандаты показать? - Задницу ими подотри. - Кожа жесткая. Натуральная. Не подойдут, - серьезно сказал Пастраго. - Не бери в голову, Тим. Я не дьявол и не колдун, не экстрасенс даже. Я из Таганрога, папа - грек Бонифаций, рыбку ловил, мама - русская Надя, фельдшером работала. Ныне оба на пенсии, хоть на домик им заработал... Слушай, почему вы вбили себе в голову, что вы такие уж закрытые и высокосложные? Свежему человеку просвечивать вас донельзя легко, простые вы, как сибирские валенки... - Ты в самом деле пил? - Еще как! Все было когда-то, было, да прошло... Остался бывший незаурядный психолог средних лет: третья стадия алкоголизма, ящик с дипломами, кембриджской мантией да десятком орденов - даже бурундийский есть. Я у них там в славные шестидесятые вылечил короля от сексуальной меланхолии, вручили самый высший, с тарелку размером. Если перевернуть, вполне окрошку наливать можно. Как-то по пьянке попробовал - ничего, подходяще... - Он по-бабьи подпер щеку ладонью и заголосил: Лондон - милый городок, В нем - туманный холодок. Профьюмо, министр военный, Слабым был на передок. Он парады принимал И с Кристиной Киллер спал... - А завтра у нас свадьба, - сказал Панарин. - Событие для Поселка поистине уникальное... Знаю. Вышло так оно само - Спал с Кристиной Профьюмо, А майор товарищ Пронин Ночью спрятался в трюмо... - Хватит! - рявкнул Панарин. - Вам же страшно! Вам очень страшно себя, Варфоломей! - Ага, - сказал Пастраго. - И тебе тоже. - Да нет, что угодно, только не страх, я пьян... - Да ничего ты не пьян, голубчик, - пробормотал Пастраго, буравя его взглядом, и Панарин ощутил, что в самом деле трезв, как Тютюнин до грехопадения. - А кому было страшно, кому нет - историю это не интересует, равно как всевозможных Несторов и Анонимусов, - сказал Пастраго. - Но вот кем мы были, дерьмом или чем-то чище - историю, быть может, ой как заинтересует энное количество лет спустя... Что стоишь? Топай! Он слабо махнул рукой и рухнул на стол, в тарелки и бокалы. Зоечка заботливо вытащила у него из-под головы осколки салатницы. Панарин вышел на улицу, покосился на догорающий остов машины, поднял воротник куртки и не спеша прошел под моросящим дождиком полкилометра до коттеджа. Осторожно постучал в стекло зажигалкой. Клементина сразу же его впустила. *** Вот и окончен последний полет. Черные горы. Малиновый лед. Грустные краски заката. Больше не резать крылом небеса. Но не согласны с судьбою глаза - Темная воля крылата... Л. Замятнин Утром Панарин обнаружил на доске объявлений два новых приказа. Первый извещал, что с сегодняшнего дня профессор и доктор гонорис кауза В. Б. Пастраго назначается главным психологом медсанчасти Поселка. Вторым объявлялся строгий выговор предместкома Тютюнину - за катание в ночное время и в нетрезвом виде на казенной корове и распевание при этом романсов упадочно-нигилистического содержания. Уже активно действовал Комитет Организации Бракосочетания КОБРА. Работа нашлась с момента учреждения комитета - на Площади имени Покорения Антимира объявился вдребезину пьяный Тютюнин с балалайкой, он брел и орал: Я в деле, и со мною неж, И в этот миг меня не трожь... Его отловили и без лишнего шума запихнули в подвал магазина ?Молоко?. Следом туда же угодили Балабашкин, Станчев, трое отгульных механиков и поднятый с четверенек возле бара гайлендер Брюс. Им поставили ящик вермута, велели громко не орать и заперли на висячий замок. Появился профессор Пастраго в хорошо сидящем смокинге, с настоящей хризантемой в петлице. Его обыскали и, не найдя ничего алкогольного, пропустили на площадь, куда уже стекались принаряженные и трезвые аборигены. Нетрезвых задерживали и уволакивали к Тютюнину сотоварищи. КОБРА работала с неумолимой быстротой своей ползучей тезки - бдительный Леня Шамбор, чей интеллект с похмелья был обострен, ухитрился разоблачить Колю Крымова, запрятавшего фляжку с коньяком внутрь пышного букета. - Вот, ведь можете, - сказала Панарину Клементина. - Можете? - Ага, - сказал Панарин. - Денек-то мы можем, чего уж там... Ты что такая ненормально веселая? - Свадьба же. Клементина надела голубое кружевное платье, улыбчиво щурилась и пристукивала каблучками. Над Поселком гонялись за редкими облачками оранжевые самолеты метеослужбы, выпускали туманные шлейфы йодистого серебра, и облачка таяли. Динамики с утра без передышки услаждали Поселок Чайковским и Глиэром. Царило солнечное благолепие, носили цветы и ящики с шампанским. Объявился вдруг Шалыган - побритый и причесанный, в черной тройке, украшенной десятком орденских планок, при галстуке Айви Лиг и букетике гвоздик. На него обалдело оглядывались. Панарина тронул за рукав главный радист Митрошкин, в отглаженной форме с золотыми Эдисонами в петлицах: - Ахнуть хочешь? - Излагай. - Тарантул уходит. - Врешь! - Через два месяца. По состоянию здоровья, - авторитетно сказал Митрошкин с уверенностью человека, отвечающего за свои слова. - Будет новый. Молодой, наших лет, доктор в тридцать, членкор в тридцать два. На той неделе прибывает пополнение - орава молодняка, из училища имени Холопа Никишки, как всегда. - Да-а... - сказал Панарин. - Чему тут удивляться? - пожал плечами Шалыган. - Тим, Тарантул - последний мамонт Поселка, последний динозавр тех времен, когда вначале требовали результатов, а уж потом вскользь интересовались процентом потерь. "Интересно, сам-то ты из каких зверей будешь?? - подумал Панарин, украдкой приглядываясь к Шалыгановым колодкам - был там и полный набор орденов Галилея, и ленточка исключительно редко вручавшегося (особый вклад и проявленные при этом) ордена Командора Беринга, и ленточка Звезды Улугбека, которую Панарин видел впервые в жизни на живом человеке; и ленточки, принадлежавшие регалиям, о которых Панарин вообще не имел понятия. Чудит дедушка? Или нет? - Вот тебе и выход, - сказал Панарин Клементине, чтобы уйти от загадок. - Понаедут молокососы с твердыми моральными устоями, воссядет тридцатипятилетний членкор, и все уладится. В динамике заиграл горн, и публика в ожидании выхода новобрачных стала строиться шпалерами. - Тим! Сзади стоял капитан Окаемов, румяный двадцатипятилетний детинушка, начальник Отдела Безопасности - косая сажень в плечах, серебряные лары, Боги-охранители, на погонах. Сейчас он выглядел странно - весь какой-то мятый, взъерошенный. - Что? - спросил Панарин. - Пойдемте. Немедленно. - Что случилось? - встревожилась Клементина. - Сегодня ведь нет полетов. - И не будет, не будет... - Окаемов бочком-бочком отходил, волоча за собой Панарина. - Мы в клинику, человеку там плохо, начальство просит позвать... Капитан Окаемов был человек энергичный, неглупый и совестливый. Энергию ему оказалось некуда приложить - его безопасники несли скучную службу в качестве вахтеров и ночных сторожей, оцепляли при аварии посадочные полосы да отволакивали в вытрезвитель подобранных в горизонтальном положении пилотов. Как человек совестливый, капитан тяготился своей полуненужностью и малозначимостью, отчего, по достоверным данным, частенько запирался ночью в цейх гаузе Отдела, долго кушал водку (в бар он ходить стеснялся - вдруг да обзовет кто дармоедом) и тихонько пел самому себе песни. Кончал он обычно тем, что находил какой-нибудь дрын и порывался наружу - идти драться с засевшими в Вундерланде драконами и чудо-юдами. Тогда из караулки приходил седой старшина Касторыч, по слухам, помнивший еще легендарного надворного советника аэрологии Сперантьева, запускавшего некогда над Вундерландом воздушные шары с наблюдателями, лихими усатыми поручиками лейб-аэростатного его величества полка имени кесаря Рудольфа, и баллоны с громоздкими ящиками фотографических камер. Касторыч показывал начальству ядреный кулак с вытатуированным Коперником и, наплевав на субординацию, осведомлялся: ?А в рыло не хошь, салага?? Окаемов тогда сникал, покорно делал кругом через левое плечо и засыпал в уголке, а Касторыч укрывал его шинелью, ставил рядом чекушку, банку с малосольными огурчиками и уходил на цыпочках читать по складам Лукиана и Крыжановскую-Рочестер, до коих был большой любитель. Как человек неглупый, Окаемов пытался искать выхода в самообразовании - заочно учился на факультете прикладной философии и запоем читал в трезвые периоды научно-популярную, научную и околонаучную литературу, всю подряд, оптом, чохом и гамузом, по всем областям знания. Правда, ничего путного из этого не вышло стараясь соответствовать высоконаучному учреждению, при котором нес службу, Окаемов, что ни неделя, выдвигал завлекательные, но абсолютно несостоятельные с научной точки зрения гипотезы о Вундерланде. В общем, его любили как своего парня и оригинала. Но сейчас он явно не собирался ошарашивать Панарина очередным измышлением, что-то другое... Второй блок клиники густо оцепили безопасники и сотрудники Лаборатории Встречи Случайностей. Прямо на газоне стояли машины ЛВС, шевелились сложные антенны, трещали рации, бегали взад-вперед врачи. У крыльца, распространяя запах спирта и оружейной смазки, возвышался Касторыч, держа наперевес противотанковый гранатомет. - Хоть ты исчезни! - рявкнул на него Окаемов. - Не могу. Феномен, - с достоинством ответил Касторыч и не пошевелился. - А ежели случился феномен, надо бдить. Окаемов почти бежал перед Панариным, распахивая стеклянные двери. У палаты Славичека стояли четыре безопасника, с автоматами, не оттертыми толком от смазки, и случайники с какими-то приборами. - Входите. - Окаемов распахнул дверь. - Ну и что? Палата была пуста. Кровать разобрана, рядом с ней уныло повисли шланги капельниц. - Смотрите. - Окаемов подтолкнул его к висевшему на стене большому квадратному зеркалу. Панарин стоял вплотную к зеркалу, но не отражался в нем, и Окаемов не отражался. Отражались разобранная кровать, капельница, медицинские приборы, а Панарин с капитаном - нет. Там, в Зазеркалье, были Бонер и Славичек. Славичек в пижаме сидел на постели и чистил апельсин, а Бонер, в мятом летном комбинезоне, расхаживал по комнате, курил и горячо говорил что-то. Славичек внимательно слушал, вставляя порой короткие реплики. Панарин, не отдавая себе отчета в том, что делает, постучал кулаком по холодному стеклу. - Бесполезно, - сказал Окаемов. - Мы и стучали, и записки им показывали. Друг друга мы не видим. - Зеркало снимали? - Адамян снимал. Зеркало как зеркало. Если отойти с ним в другой угол, оно отразит все, как и полагается нормальному зеркалу. А здесь, на этой стене - только они... - Метроном Славичека? - спросил Панарин. - То застучит, то молчит. - Окаемов схватил его за рукав. - Что же получается? Они не умерли, они в Зазеркалье. - Очень похоже, - сказал Панарин. - Увы, придется нам ограничиться констатацией сего факта. Потому что больше ничего мы сделать не в состоянии... Что еще? - Содержимое тумбочки. - А что там такого? Впрочем... Вы что имеете в виду? - Вот это. - Окаемов развернул носовой платок и показал завернутый в него талисман-гальку. Обычный обкатанный камешек в желто-черно-бело-красную полоску, с просверленным отверстием, на шелковом шнурке. У многих были такие, где-то их подбирали по Бог весть кем заведенной традиции. У Панарина не было - никогда ему на пляже эти ?полосатики? не попадались. - Ну и что? - В палату его привезли абсолютно голого, вы же знаете правила - всю одежду в таких случаях забирают на исследования. Персонал клянется, что тумбочка была пуста. Посетителей к нему не пускали. Откуда талисман тут взялся? - Ну мало ли... - А знаете что? - Окаемов глядел на него торжествующе. - А почему до сих пор никто не додумался приложить его к уху? - Куда? - К уху, как раковину. Я вот попробовал, как та обезьяна с будильником - помните, ?В мире животных? показывали? Просто так, взял да и приложил. Вы попробуйте сами. Панарин пожал плечами и приложил кам

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору