делом  поинтересовалась,
давно ли он дома, не заходил ли кто. Сергей Ильич рассказал о  брюнете,  и
Лиза заметила, что ни о  каких  Скворцовых  она  в  подъезде  не  слышала.
Пожурила Деева, мол, сколько тебе говорить, не  открывай  кому  попало,  в
глазок посмотри; мало ли, ходят тут присматриваются; нам, слава Богу, есть
что терять...
     Теперь-то Деев точно знал, что брюнет тот - и есть Лизин любовник.
     "Георгий Зимаков" - услышав от Якова это имя, Сергей Ильич сразу  все
вспомнил. Он - известный в Союзе фотограф, мастер  изображения  обнаженной
натуры. И года три назад  он  отмечал  в  "Универсале"  свой  сорокалетний
юбилей,  и  именно  Лиза  (она  работала  в  ресторане  последние  деньки)
обслуживала его столик. Выходит, все эти годы?..
     Что и говорить, для специалиста  по  красоте  женского  тела  Лиза  -
просто клад. Перед внутренним взором Деева проплыли так любимые им  изгибы
и округлости. Сила его влечения к этому телу и обида на женино  коварство,
перемножившись, привели его  в  неописуемое  злое  возбуждение;  он  резко
вскочил, и почти бегом рванулся в ванную. Мери  еле  успела  отпрыгнуть  в
сторону.  Не  так-то  просто  это  -  сутками  торчать  в  чужой  квартире
незамеченной. Хорошо еще, что Деевы не грешат  гостеприимством  (опасаясь,
видно, зависти и расспросов по поводу поразительной роскоши обстановки).
     Чтобы стать невидимой для них, Мери пришлось повозиться.  Сейчас  она
уже совершенно определенно чувствовала тот миг, когда  "исчезала",  потому
что именно он сопровождался ощущением легкого удара по  надбровным  дугам,
после которого накатывали тошнота и головокружение.  Пользуясь  этим,  она
дважды прибегла к одному и тому же, уже не раз  испытанному  ею  в  других
заданиях, приему. Выследив, когда Лиза была дома одна,  Мери  погасила  во
всем подъезде свет, оставив горящей  лишь  лампочку  на  площадке  Деевых.
Затем - позвонила в дверь. Лиза открыла. Мери обратилась к ней с  каким-то
пустым вопросом, давая при этом мысленную установку на исчезновение.  А  в
момент  "удара"  по  надбровным  дугам  быстро  протянула  руку,  щелкнула
выключателем и, с громким топотом  сбежав  по  лестнице,  хлопнула  дверью
подъезда.
     Миг ее исчезновения для Лизы почти слился с мигом,  когда  лестничная
площадка погрузилась во тьму. И вскоре она начисто забыла этот  эпизод.  А
если бы ей напомнили,  спросили,  она  бы  рассказала  о  юной  хулиганке,
смахивающей на хиппи, в джинсах и свитере, с цветастой сумкой через плечо.
Что хулиганка эта неизвестно зачем приходила и непонятно  почему  ушла.  А
чего-то сверхъестественного ей не запомнилось.  Ее  хитрый  во  всем,  что
касается денег, но не блещущий в иных сферах, мозг просто НЕ УСВОИЛ ничего
такого.
     И трюк этот Мери повторяла дважды: во второй раз - с Сергеем Ильичем.
Вообще-то подобных уловок в  ее  арсенале  было  накоплено  несколько,  и,
пользуясь ими, она, при определенной подготовке, почти всегда могла  стать
невидимой - без особых затруднений и не вызвав шока у клиента.
     ...Но вот Сергей Ильич побрился, оделся, вынул из тайника в импортной
стенке небольшую картонную коробку, а из нее - завернутый  в  промасленное
полотнище "Макаров". Обтер его чистым  носовым  платком  и,  сунув  его  в
карман брюк, вышел.
     Выждав немного, из надоевшей ей уже квартиры осторожно спустилась  за
ним и Мери. Торчать у  Деевых  она  вынуждена  была  оттого,  что,  по  ее
сведениям,  Лиза  могла  позвонить  сегодня  в  любой  момент,  чтобы  под
каким-либо предлогом заставить мужа срочно  ехать  к  матери  на  дачу.  И
где-то по дороге он должен был погибнуть. Погода  на  улице  стояла  чисто
питерская - промозгло-ветренная, и дежурить с утра до вечера на улице Мери
не пожелала. Тем более, что, находясь "на деле", она  уж  точно  не  могла
себе позволить накинуть что-нибудь поверх своих вынужденно вечных  джинсов
и свитера. Она уже давно осознала, что, подобно мифическому  царю  Мидасу,
который превращал в золото все, к  чему  прикасался,  и  едва  не  умер  с
голоду, она лишена возможности  пользоваться  своим  богатством  так,  как
хотелось бы: зарабатывая солидные деньги, она вынуждена одеваться в одно и
то же тряпье. И это страшно злило ее.
     Сергей Ильич вывел свою темно-вишневую "Тойоту", а, когда выбрался из
нее, чтобы закрыть гараж, Мери скользнула в машину,  перелезла  на  заднее
сиденье и с удовольствием свернулась на  нем  калачиком  -  так,  чтобы  и
снаружи ее нельзя было заметить.
     Деев боялся смерти. А жить он умел. Никто, кроме Лизы (а теперь еще и
Мери), даже не догадывался об истинной величине его состояния, о том,  что
уже более семи лет немаленький  ткацкий  комбинат  в  подмосковном  городе
Иванове, сам того не подозревая, работает исключительно на его карман; что
ему принадлежит львиная  доля  дохода  двух  контролируемых  им  питерских
кооперативных таксопарков... Но,  как  это  ни  парадоксально,  наибольший
доход приносил ему его родной ресторан  -  благодаря  сети  проституток  и
сутенеров, а еще более - благодаря нелегальной ночной рулетке.
     Остановившись перед "Универсалем", Сергей Ильич переложил пистолет из
кармана в "бардачок" и вышел из машины. Мери  осталась  лежать:  рано  или
поздно он вернется,  только  бы  без  незапланированных  пассажиров...  Из
ресторана он выскочил  тут  же.  Интересно,  что  ему  нагородила  жена  -
сердечный приступ матери или возможность выгодной сделки?  Или  что-нибудь
еще? Похоже, он напрочь забыл все предостережения  Якова.  А  может  быть,
позвонил "доброжелатель", сообщивший, что Лиза Деева  в  данный  момент  с
неким чернокудрым красавцем находится на даче  матери,  и  он,  предвкушая
наслаждение мести, решил, что это - нечто Лизой  незапланированное?..  Все
средства хороши, чтобы заманить мужа в ловушку.
     Сергей Ильич проскочил с  Невского  на  Литейный,  почти  не  сбавляя
скорости на поворотах.  Мери,  уже  не  опасаясь  нежелательных  глаз,  на
сиденье села. В районе Озерков она заметила, что идущая  за  ними  бежевая
"Волга" упорно повторяет все деевские фортели.
     Почуял "хвост" и Сергей Ильич. Он принялся петлять и кружить,  покуда
не избавился-таки от преследователя.



                                    3

     "Тойота" вошла в лесную зону, за которой раскинулся  дачный  городок.
Но углубиться далеко Дееву не удалось:  ему  пришлось  резко  затормозить,
чтобы не врезаться в стоящую поперек лесной дороги "Ниву". Он  остановился
метрах в десяти от нее, и Мери увидела в машине двоих - приятеля Лизы (для
которого Мери уже давно была невидима)  и  невысокого  крепыша  в  кожаной
куртке, который сквозь окошко  в  дверце  с  завидной  скоростью  выбросил
вперед руку с пистолетом.
     - Ложись! - крикнула Мери и, обхватив Деева руками за  шею,  повалила
его на сиденье. Неизвестно, чего тот  испугался  больше  -  пистолета  или
объятий невидимых рук, но рухнул без сопротивления, и пули, пробив лобовое
стекло, просвистели  над  ними.  Мери  подняла  голову  и  встретилась  со
стальными глазами только что стрелявшего  смуглолицего  скуластого  парня,
сейчас торопливо выбиравшегося из "Нивы".
     Он замер, уставившись на Мери. Насчет девчонки уговора  не  было.  Но
это - свидетель. Что-то в ее взгляде заставило  его  помедлить;  буквально
одну секунду. Но вот рука с пистолетом вновь взметнулась вверх...  А  Мери
наконец  почувствовала  долгожданный  толчок  в  лобные  доли  и  услышала
противный звон в ушах... И увидела выражение недоумения и страха в  глазах
наемного убийцы. На всякий случай она все же вновь пригнулась к сиденью. И
не ошиблась: несколько выстрелов бессилия вынесли лобовое стекло и осыпали
ее стеклянной крошкой.
     В наступившей тишине она, ничуть не  заботясь  о  рассудке  директора
ресторана, негромко  приказала:  "Лежите  и  не  двигайтесь".  После  чего
открыла дверцу и, выждав мгновение, выбралась наружу.
     Не опуская пистолет и не отрывая взгляд от машины, наемник пружинящей
походкой двинулся по дорожной грязи к "Тойоте". Мери, стараясь ступать  на
места посуше, чтобы не заметно было, как ее невидимые ступни проваливаются
в жижу, выдавливая углубления, пошла ему навстречу. А поравнявшись с  ним,
вынула из сумочки баллончик с нервно-паралитической начинкой,  поднесла  к
самому его носу и, затаив  дыхание,  утопила  кнопку.  Крепыш  отшатнулся,
когда перед его глазами мелькнуло что-то цветное и яркое, но не успел даже
вскрикнуть, как, нелепо взмахнув руками, рухнул в грязь. Мери подняла  его
пистолет и вместе с баллончиком  сунула  в  сумку.  И  тут  услышала,  как
надрывно взревел двигатель "Нивы", подчиняясь воле насмерть  перепуганного
специалиста по обнаженному женскому телу.
     В несколько прыжков Мери достигла машины и, вновь выдернув  из  сумки
баллончик, сунула его в окошко "Нивы". Двигатель рыкнул  еще  только  один
раз и затих.  Водитель  упал  лицом  на  баранку,  как  чехлом,  укрыв  ее
роскошной седеющей шевелюрой.
     Деев не понял ничего. Прошло лишь три-четыре минуты, а  оба  врага  -
повержены. Он догадался, что это действует обещанная Яковом защита. Но  не
понял - как. Выждав немного, он осторожно вышел из  машины  и,  недоуменно
озираясь, двинулся к "Ниве". Он был так ошарашен всем происшедшим (включая
объятия невидимки), что даже и не подумал прихватить с собой "Макаров".  А
позади его "Тойоты"  появилась  та  самая,  преследовавшая  их  в  городе,
бежевая "Волга".
     "Худо", - поняла Мери и, бегом  обогнув  "Ниву",  затаилась.  "Волга"
тормознула, и из нее выскочили трое  мужчин.  От  волнения  Мери  чуть  не
целиком высунулась из-за "Нивы". "Беги",  -  хотела  крикнуть  она  Дееву,
торчавшему посреди  дороги  глупой  живой  мишенью,  но,  побоявшись  быть
услышанной ребятами из  "Волги",  только  мысленно  продолжала  повторять:
"Беги, дурак, беги!.." А тот лишь обернулся  на  звук  двигателя  и  стоял
теперь выпрямившись,  не  делая,  видно,  в  растерянности,  даже  попытки
скрыться. Быть может, он  уже  всецело  полагался  на  своего  загадочного
невидимого покровителя? Но покровитель был бессилен.  Лишь  волна  жалости
окатила Мери,  но  что  она  могла  сделать?  "Кончен".  Деев  не  был  ей
симпатичен, но за последние дни она  привязалась  к  нему,  научилась  его
понимать, а главное - считала себя за него ответственной.
     Дичь  настигнута.  Охотники  действовали  слаженно   и   четко.   Три
пистолетных ствола одновременно уставились в нелепую фигуру на  дороге,  и
выстрелы  их  слились  воедино.  Деев,  словно  дирижер  перед   оркестром
собственных убийц, высоко взмахнул руками. Мери, увидев, как из его  спины
вылетают в  ее  сторону  окровавленные  клочья,  почувствовала  дурноту  и
отшатнулась за корпус машины.
     Выстрелы  смолкли.  Мери,  пересилив  себя,   выглянула.   Двое   уже
оттаскивали тело, держа его за ноги, третий склонился  над  парализованным
крепышом. Но вот он выпрямился и быстрым шагом двинулся к "Ниве". Играть в
прятки было бессмысленно. Рано или поздно она будет обнаружена. Так  лучше
попытаться взять инициативу в свои руки. Мери выпрямилась во весь  рост  и
шагнула из-за машины.
     Убийца,  оказавшийся  усатым   худощавым   мужчиной,   вздрогнул   от
неожиданности и, остановившись, вперил в нее цепкий взгляд угольно  черных
глаз. Мери уже  давала  ему  установку  на  невосприятие  себя,  чувствуя,
правда, как от напряжения начинает раскалываться затылок.
     Выйдя из оцепенения, усатый сделал еще шаг,  и  одновременно  с  этим
Мери почувствовала сильный удар по надбровным  дугам.  Усатый  остановился
снова,  и  знакомое  Мери  выражение  затравленности   мелькнуло   в   его
глазах-угольках.
     - Эй, где ты? - негромко позвал он. Мери, сжимая ладонями лоб и  чуть
не плача от боли, отступила назад за "Ниву".
     - С кем это ты там? - подошел один из тех, что оттаскивали тело Деева
- лысеющий коротконогий дядька в форме десантника, висящей на нем мешком.
     - Здесь только что была девчонка, слышь, Гога.
     - Ты бредишь. Тебе они чудятся на каждом шагу.
     - Вот тут она стояла. А потом - раз! - и исчезла.
     "Если мне придется давать установку еще раз, я или сойду с  ума,  или
умру; и уж точно - потеряю сознание", - подумала Мери,  понимая  в  то  же
время, что никуда ей от этого не деться. Она прислонилась спиной к гладкой
обшивке  "Нивы"  и  без  сил  сползла  вниз,  усевшись  прямо  на  грязную
утрамбованную землю. Лысый ощутил шевеление за  машиной  и  с  неожиданным
проворством прыгнул вперед, одновременно с этим  выдергивая  из-за  пазухи
пушку и  выставляя  ее  перед  собой.  И  увидел...  перепуганную  бледную
взлохмаченную  девушку;  точнее  -  девочку  совсем  еще   ребенка   -   с
полуоткрытым, словно от боли, ртом, сжимающую руками голову.
     Лысый  Гога  опустил  пистолет,  ухмыльнулся  и  причмокнул  толстыми
жадными губами:
     - Куда ты смотришь, Копченый? Вот же  она.  И  очень  даже  ничего...
Позабавимся.
     Он  протянул  руку...  и,  побелев,  отшатнулся:  девчонка   исчезла.
Напрочь.
     - Эй! - крикнул он третьему, - Киса, скорее сюда!
     Мери была не  в  силах  даже  просто  попытаться  отползти.  Знакомый
страшный голос ее детства вместе с огненным пульсом в висках затараторил в
ее ушах на неведомом,  но  угрожающем  языке;  еще  миг,  и  она  потеряет
сознание.
     Сквозь зыбкую дымку она увидела, как рядом с двумя фигурами перед ней
появилась еще одна. Они энергично переговаривались, но  Мери  не  понимала
слов,  заглушаемых  гулом  в  ушах,  понимала  только,  что  перед  ней  -
опасность. Она попыталась дать установку и третьему появившемуся, но  одна
только мысль об этом расколола ее голову пополам, и  окружающее  заволокло
розовой пеленой, сквозь которую человеческие фигуры  просматривались  лишь
контурами. Нет, видимо, лучше не  пытаться:  три  установки  подряд  -  ее
физический предел. Там, за границей этой пелены, притаилась смерть.
     Но что-то ведь она должна сделать! Смерть и по эту сторону.
     Ей казалось, она не сможет уже и просто шевельнуться, но руки, словно
руки марионетки, руководимые незримыми канатиками, сами заползли в сумку и
нащупали там рукоятку подобранного пистолета.
     В тот миг, когда расплывчатая фигура, которую другие  звали  "Кисой",
склонилась над ней, Мери выдернула пистолет и, держа  его  обеими  руками,
выставила перед собой. Но не слушались пальцы. Она изо всех  сил  пыталась
преодолеть накатившую слабость, но курок не поддавался.
     А склонившийся над ней человек, которого она тщетно  пытается  убить,
что-то сказал. Что-то очень простое и до нелепости  неуместное  здесь.  Он
сказал... Он сказал...
     Слабость победила, и пистолет, так и не выполнив своей  задачи,  упал
на колени.
     Так что же он сказал?
     Мери почувствовала, как сильные руки бережно подхватили ее и  куда-то
понесли. И отчего-то ею овладела уверенность, что сейчас,  наконец,  можно
себе позволить потерять сознание.
     Так что же он сказал? Слова были такие: "Маша? Ты?! Откуда?.."
     И что это означает?
     Последним усилием воли она заставила свой взгляд  сфокусироваться  на
лице несущего ее мужчины. И  мысли  закружились  в  хороводе  смятения.  И
прежде чем провалиться в  небытие,  она  успела  прошептать  потрясенно  и
счастливо:
     - Атос?!!



                                    4

     И вовсе никакая она не Мери. И вовсе она  -  не  взбалмошный  зверек,
способный пролезть в любую щель, если только за  это  заплатят...  Так  ее
назвали, такой ее сделали.  Но  кто  назвал?  Кто  сделал?  ЧУЖИЕ.  А  она
промолчала и попыталась сыграть возможно искуснее выдуманную для нее роль.
Так было проще. Ей не за кого было спрятаться, кроме собственных фантазий.
Но фантазии - легче воздуха, и они исчезают в небесах, стоит отпустить  их
лишь на миг. А на самом-то деле она всегда знала, вернее, чувствовала, что
эта роль - не для нее. На самом деле, она - нежная и спокойная, ласковая и
безмятежная, добрая и мечтательная.
     В детстве, когда папа с мамой еще жили вместе, больше всего на  свете
ей нравилось болеть. Валяться в постели и чувствовать, как тебя  любят.  И
чтобы мама сварила душистое какао, а папа почитал вслух "Карлсона". И вот,
впервые за тысячу лет, ей снова выдалась такая возможность.
     Она часами нежилась в белоснежных простынях, изредка,  когда  искорки
мигрени жгли ей виски, закрывая глаза  и  постанывая.  А  Атос-Леша  сидел
перед ней на толстом плюшевом ковре и в  десятый,  пятнадцатый,  двадцатый
раз повторял ей удивительную  историю  их  встречи,  историю  собственного
превращения  в  князька  питерской  мафии,  Робина  Гуда   конца   второго
тысячелетия... Только чашку какао неизменно заменял бокал шампанского,  да
ласки Леши не ограничивались отеческим поглаживанием послушных  волос.  На
второй день пребывания ее в этой небольшой, но  комфортабельной  квартире,
успокаивая очередной ее приступ истерики, он как-то естественно  скользнул
к ней под одеяло, и у нее даже мысли не возникло прогнать его, и он  легко
взял ее - совсем без борьбы и почти без боли  и  крови.  Так,  словно  она
давным-давно готовилась к этой  минуте,  вся  была  настроена  на  нее.  И
подтверждением этому послужило еще и  то,  что  с  первого  же  раза  Маша
получила свою долю наслаждения (а из книг она знала, что у женщин, обычно,
это получается не сразу). И ее головные  боли  пошли  на  убыль.  И  жизнь
наполнилась каким-то новым удивительно ярким содержанием.
     Теперь  ей  уже  казалось,  что  все  время,  сколько  она  живет   в
Ленинграде, она помнила и любила Лешу. На самом деле это  было  не  совсем
так. Точнее - совсем не так. Она действительно вспоминала иногда это имя -
Леша Кислицин. Но образ, который связывался в ее душе с  этим  именем,  не
был Лешей Кислициным. Скорее, это был идеальный образ некоего бестелесного
существа, начисто лишенного каких бы то ни было пороков, зато  с  избытком
наделенного всеми без исключения добродетелями. Он был  ее  отдушиной,  ее
соломинкой, той самой фантазией, которая хоть и легче  воздуха,  а  бывает
порой, пусть мимолетным, но необходимым утешением.
     В то же время, Леша реальный настолько отдалился  от  нее,  настолько
мало ее интересовал, что она даже ни  разу  не  удосужилась  написать  ему
письмо или хотя бы позвонить по коду междугородки. А зачем?  Все,  что  ей
было надо,  -  внутри  нее,  реальность  же,  казалось  ей,  может  только
разочаровать.
     В ее мечтах он - Атос - насмерть сражался с негодяями (коих  повидала
она  в  Питере  великое  множество),   защищал   слабых   и   обиженных...
Встретившись с ним, она обнаружила, что все ею напридуманное соответствует
действительности! Это было невероятно. Но  разве  что-то  еще  может  быть
невероятным, если они встретились в этом огромном городе?
     Рассказ  Атоса  звучал  захватывающе.  О  том,  что  Маша  уехала   в
Ленинград, он узнал не сразу. Сначала, когда он несколько дней не встречал
ее в школе, он не придал этому  большого  значения.  Он  знал,  что  после
истории с химичкой, она куда-то перевелась, а куда - решил  узнать  позже.
Потом, переехав на новую квартиру в другой район, перешел в другую школу и
он сам; новые лица, новые стены заставили его на время забыть обо всем.
     Специально, чтобы узнать, где же теперь учится Маша, он пришел  в  их
старую школу месяца примерно через полтора. И тут только он  узнал  об  ее
отъезде. И сразу решил: через несколько месяцев, закончив школу, он поедет
в Ленинград учиться. В ЛГУ, на юридический. (В  этом  месте  его  рассказа
Маша встрепенулась: "На  юридический?!  У  меня  же  там  папа  работает!"
"Античное право? Павел Иванович?" "Каждый раз, когда я слышал его фамилию,
я вспоминал тебя. Я думал - вы однофамильцы. Я и представить не  мог,  что
это - твой отец..." "Я часто ходила к нему на работу. Значит, мы все время
были где-то неподалеку друг от дру