а след.
     Я решил, что он ждет от меня ответа, и выпалил первое, что  пришло  в
голову:
     - Возможно, он уехал в другой город и сменил фамилию?
     Айрин посмотрел на меня удивленно,  словно  я  сморозил  еще  большую
глупость, чем он мог от меня ожидать.
     - Это ему не поможет, - сказал он раздраженно.
     Мне надоело чувствовать себя запуганным, и я храбро спросил:
     - А почему бы и нет?
     - Люди воруют не для того, чтобы спрятать добычу навсегда; они крадут
деньги, чтобы их тратить. Сейчас он уже истратил эти деньги, думает, что о
нем забыли, и  снова  нашел  где-нибудь  работу  в  качестве  швейцара.  -
Наверно, на лице у меня отразилось сомнение, потому что Айрин продолжал: -
Разумеется, швейцара; он не сменит профессию. Это все, что он знает,  все,
что умеет. Помните Джона Кэррэдайна, киноактера? Я видел его  когда-то  на
экране. У него было лицо длиной в целый фут, один  сплошной  подбородок  и
челюсть; так вот, они очень похожи.
     Айрин повернулся к картотеке, открыл ящик,  вытащил  пачку  глянцевых
листов и протянул их  мне.  Это  были  полицейские  объявления  о  розыске
преступника,  и  если  человек  на  фотографии  не  слишком   походил   на
киноактера, то во всяком случае у него было такое же запоминающееся лицо с
лошадиной челюстью.
     - Он мог уехать и мог сменить имя, - отчеканил Айрин, - но он никогда
не сможет изменить это лицо. Где бы он ни скрывался, мы должны были  найти
его еще несколько месяцев назад: эти объявления были разосланы повсюду.
     Я пожал плечами, и Айрин  снова  повернулся  к  картотеке.  Он  вынул
оттуда и  протянул  мне  большую  старомодную  фотографию,  наклеенную  на
плотный серый картон. Это был групповой снимок, какой сейчас  редко  можно
увидеть, - все служащие мелкого заведения  выстроились  в  ряд  перед  его
фасадом. Дюжина усатых мужчин  и  женщин  в  длинном  платье  улыбались  и
щурились на солнце, стоя перед  небольшим  зданием,  которое  я  сразу  же
узнал: это был ресторан Хэринга, и он не очень отличался от нынешнего.
     - Я обнаружил это на стене  в  конторе  ресторана;  не  думаю,  чтобы
кто-нибудь когда-нибудь за все годы хоть раз взглянул на  эту  фотографию.
Крупный мужчина в центре - первый хозяин ресторана, основавший его в  1885
году, когда и был сделан снимок. Остальных никто не знает.  Но  посмотрите
внимательней на лица.
     Я послушался и сразу понял, что он имел в виду: одна из физиономий на
снимке как две капли воды была похожа на ту, в объявлении о розыске. Такое
же поразительно вытянутое лицо, такой же лошадиный подбородок.
     Я взглянул на Айрина.
     - Кто это? Его отец? Дедушка?
     - Возможно, - ответил он нехотя. - Конечно, это не исключено.  Но  не
слишком ли  он  смахивает  на  того  парня,  за  которым  мы  охотимся?  И
посмотрите, как он ухмыляется! Словно специально устроился снова на работу
в ресторан Хэринга в 1885 году и теперь оттуда, из  прошлого,  насмехается
надо мной!
     - Инспектор, - сказал  я,  -  то,  что  вы  рассказали  -  необычайно
интересно и даже  захватывающе.  Поверьте,  вы  полностью  завладели  моим
вниманием, и я ничуть не тороплюсь. Но я не совсем понимаю...
     - Вы ведь профессор, не так ли? А профессора - народ сообразительный,
верно? Я ищу помощи всюду, где могу ее найти. У нас накопилось с полдюжины
нераскрытых дел вроде этого - люди,  которых  мы  безусловно  должны  были
поймать, и притом без труда!  Вот  еще  один  -  Вильям  Спэнглер  Гризон.
Слышали когда-нибудь это имя?
     - Еще бы! Кто же не слышал о нем в Сан-Франциско?
     - Это точно, его хорошо знали в обществе. Но известно ли вам,  что  у
него за душой не было ни цента собственных денег?
     Я пожал плечами.
     - Откуда мне знать? Я был уверен, что он богат.
     - Богата его жена. Полагаю, из-за этот он и женился на ней, хотя люди
болтают, что она сама за ним гонялась.  Я  беседовал  с  ней:  женщина  со
скверным характером. Он молод, красив и обаятелен, но,  по  слухам,  очень
ленив; вот почему он на ней и женился.
     - Я встречал ею имя в газетных  столбцах  -  в  театральной  хронике.
Кажется, он имел какое-то отношение к театру?
     - Всю жизнь он питал страсть к сцене, пытался  стать  актером.  Когда
они поженились, она дала ему денег, чтобы он мог ездить играть в Нью-Йорк;
это сделало его на некоторое  время  счастливым,  он  летал  на  восточное
побережье для репетиций и загородных пробных спектаклей. Там  он  ухаживал
за молоденькими смазливыми актрисами. Жена наказала  его,  как  маленького
ребенка. Притащила обратно сюда, и с той поры - ни цента на  театр.  Тогда
он сбежал, прихватив с собой 170 тысяч ее долларов, и с тех пор о нем - ни
слуху ни духу. И это -  противоестественно,  потому  что  он  не  может  -
понимаете, не может! - быть вдали от  театра.  Он  давно  уже  должен  был
объявиться в Нью-Йорке - под чужим именем, в  парике,  с  усами  и  прочей
ерундой. Мы должны  были  поймать  его  несколько  месяцев  назад,  но  не
поймали; он тоже словно канул в воду. - Айрин встал с кресла.  -  Надеюсь,
вы говорили всерьез, что не торопитесь, потому что...
     - В общем, конечно...
     - Потому что у меня назначена встреча для нас обоих. На Пауэлл-стрит,
возле Эмбаркадеро. Пойдемте.
     Инспектор вышел из-за стола, взяв лежавший на краю большой конверт. Я
заметил, что конверт был с  обратным  адресом  нью-йоркского  полицейского
управления и адресован Айрину. Он направился  к  дверям,  не  оглядываясь,
словно не сомневался, что я последую за ним. Внизу возле дома, он сказал:
     - Мы можем взять такси - вместе с вами я смогу  за  него  отчитаться.
Когда я езжу один, то пользуюсь фуникулером.
     - В такой чудесный день, как сегодня, брать такси  вместо  трамвая  -
такое же безумие, как идти работать в полицию.
     - Ну что ж, мистер турист! -  сказал  Айрин,  и  мы  пошли  в  полном
молчании. Трамвай как раз делал круг, и мы заняли  наружные  места.  Стоял
типичный день позднего сан-францисского лета,  полный  солнца  и  голубого
неба; но Айрин мог с таким же успехом ехать в нью-йоркской подземке.
     - Так где, по-вашему, находится  сейчас  Вильям  Спэнглер  Гризон?  -
спросил он, уплатив за проезд. - Я запросил нью-йоркскую  полицию,  и  они
разыскали его для меня за  несколько  часов  -  в  городском  историческом
музее. - Айрин открыл конверт, вынул оттуда пачку подколотых листов  серой
бумаги и протянул мне верхний лист. Это была фотокопия театральной афиши в
старомодном стиле, длинной и узкой. - Слыхали когда-нибудь о такой  пьесе?
- спросил он, читая через мое плечо.
     Афиша гласила: "Сегодня и всю  неделю!  Семь  гала-представлений!"  А
ниже крупным шрифтом "ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАШ ДЯДЮШКА!"
     - Ну, кто же ее не знает! - ответил я. - Шекспир, не так ли?
     Мы проезжали Юнион-сквер и отель святого Франциска.
     - Приберегите свои шуточки для ваших студентов. Прочтите лучше список
действующих лиц.
     Я прочел длинный перечень имен; в те давние времена на  сцене  бывало
не меньше народу, чем в  зрительном  зале.  В  конце  стояло:  "В  уличной
толпе", а дальше - добрый десяток  исполнителей,  и  среди  них  -  Вильям
Спэнглер Гризон.
     - Этот спектакль шел в 1906 году, - сказал Айрин. - А  вот  другой  -
зимнего сезона 1901 года.
     Он сунул мне вторую фотокопию, ткнув пальцем  в  самый  конец  списка
действующих лиц.  Я  прочел:  "Зрители  на  Больших  скачках";  мельчайшим
шрифтом шла целая куча имен, третьим из которых  стояло:  Вильям  Спэнглер
Гризон.
     - У меня имеются фотокопии еще двух театральных афиш, - сказал Айрин,
- одна от 1902 года, другая - от 1904, и всюду он среди исполнителей.
     Трамвай остановился, мы вышли  из  вагона  и  направились  дальше  по
Пауэлл-стрит. Возвращая фотокопию, я предположил:
     -  Это  его  дедушка.  Может  быть,  свою  страсть  к  сцене   Гризон
унаследовал от него?
     - Не слишком ли много дедушек вы  обнаружили  сегодня,  профессор?  -
Айрин вкладывал снимки обратно в конверт.
     - А что обнаружили вы, инспектор?
     - Сейчас я вам покажу, - ответил он, и мы продолжали путь молча.
     Впереди виднелся залив, очень  красивый  в  Солнечном  освещении,  но
Айрин даже не смотрел в ту сторону.  Мы  подошли  к  невысокому  зданию  с
табличкой на дверях:  "Студия  17:  коммерческое  телевидение".  Мы  вошли
внутрь, миновали пустую контору, затем громадную комнату с  бетонированным
полом, на котором плотник мастерил  переднюю  стену  маленького  коттеджа.
Пройдя помещение, - инспектор явно уже  был  здесь  ранее,  -  он  толкнул
двойную дверь, и мы очутились в крохотном кинозале. Я увидел белый  экран,
дюжину кресел и проекционную будку. Голос из будки спросил:
     - Инспектор?
     - Да. Вы готовы?
     - Сейчас, только вставлю пленку.
     - Хорошо.
     Айрин показал мне на  кресло  и  уселся  рядом.  Тоном  доверительной
беседы он начал:
     - В этом городе жил чудак и оригинал по имени  Том  Вилей  -  фанатик
спорта,  настоящий  маньяк.  Он  посещал  все  боксерские   схватки,   все
спортивные игры и соревнования, все автогонки и дерби, и все они  вызывали
у него одно лишь недовольство. Мы его знали,  потому  что  он  то  и  дело
бросал свою  жену.  Она  ненавидела  спорт,  придиралась  к  мужу,  а  нам
приходилось ловить и возвращать его, когда она подавала жалобы на беглеца,
не желающего содержать семью. К счастью, он никогда не удирал  далеко.  Но
даже когда мы его ловили, все, что он говорил в свое оправдание, - это что
спорт умирает, публике на это наплевать и самим спортсменам тоже, и что он
мечтает вернуться в те славные и далекие времена, когда спорт был поистине
велик. Улавливаете мою мысль?..
     Я кивнул. Кинозал погрузился во тьму, и над нашими  головами  зажегся
яркий луч света. На экране замелькали кадры  старого  кинофильма.  Он  был
немым, и было странно следить за движущимися фигурами, слыша лишь жужжание
проектора. На экране показался Янки-стадион - сначала его общий вид, затем
я увидел человека с битой в руках. Камера приблизилась к нему, и  я  узнал
знаменитого бейсболиста Бэйба Рута. Он изготовился, ударил битой по мячу и
побежал, радостно смеясь. На экране возникла надпись: "Бэйб снова совершил
это!" - и дальше говорилось, что это его пятьдесят первый успех  в  сезоне
1927 года.
     Лента кончилась, на экране замелькали какие-то бессмысленные цифры  и
перфорация, а Айрин сказал:
     - Голливудская киностудия устроила этот просмотр для меня, бесплатно.
Они иногда снимают здесь  свои  телевизионные  фильмы  про  полицейских  и
гангстеров, так что им выгодно сотрудничать с нами.
     Неожиданно на экране появился Джек Демпси, он сидел  на  табуретке  в
углу ринга, над ним хлопотал секундант. Пленка была плохой: ринг находился
на открытом воздухе, солнце мешало съемкам.  И  все  же  это  был  великий
Демпси собственной персоной, во  всей  своей  красе.  Покружив  по  рингу,
камера показала ряды зрителей в соломенных  шляпах  с  плоским  верхом,  в
жестких воротничках; одни засунули за шею носовые платки, другие  вытирали
пот с лица. Затем, в странной тишине, Демпси  вскочил,  низко  пригибаясь,
пошел к центру ринга и стал  боксировать  с  противником.  Внезапно  лента
оборвалась.
     - Я потратил шесть часов на просмотр всех этих фильмов и отобрал три.
Сейчас будет последний.
     На экране возникла зеленая лужайка для игры в  гольф;  тут  и  там  у
кромки стояли зрители. Спортсмен, улыбаясь, примеривался клюшкой  к  мячу;
на нем были короткие широкие штаны до колен, волосы  разделены  посередине
пробором и зачесаны назад. Это был Бобби Джонс, один из сильнейших игроков
в гольф во всем мире, в зените своей славы в 1920 году. Он ударил  клюшкой
по мячу, мяч завертелся и упал в лунку. Джонс поспешил  за  ним,  а  толпа
зрителей кинулась на травяное поле за своим любимцем - все, кроме  одного.
Ухмыляясь, этот зритель пошел вперед, прямо  на  кинокамеру,  остановился,
помахал  шляпой  в  знак  приветствия  и  отвесил  поясной  поклон.  Лента
кончилась, в зале зажегся свет. Айрин повернулся ко мне лицом.
     - Это был Вилей, - отчеканил он, - и бесполезно уверять меня, что это
его дедушка. Вилей даже не родился, когда Бобби Джонс выиграл чемпионат по
гольфу, а все же это был, абсолютно точно и бесспорно, Том Вилей - фанатик
спорта, исчезнувший из  Сан-Франциско  полгода  назад.  -  Айрин  умолк  в
ожидании ответа, но я молчал; что я мог возразить? Полицейский  продолжал:
- Он же сидел на стадионе, когда Рут делал перебежку. И я подозреваю, хоть
и не полностью  уверен,  что  это  он  корчил  гримасы  вместе  с  другими
зрителями возле ринга, когда Демпси вел бой.
     Проекционная будка  открылась,  киномеханик  вышел  со  словами:  "На
сегодня все, инспектор?", и Айрин ответил: "Да". Механик взглянул на меня,
бросил: "Привет, профессор!" - и ушел.
     Айрин кивнул:
     - Да, профессор, он вас помнит. Он помнит вас. На прошлой  неделе  он
крутил для меня эти ленты, и когда мы смотрели  фильм  про  Бобби  Джонса,
механик заметил, что уже  демонстрировал  его  кому-то  несколькими  днями
раньше. Я спросил: кому же? И он ответил: профессору  из  университета  по
фамилии Вейган. Профессор, только мы с вами, два человека  во  всем  мире,
заинтересованы в этом маленьком  обрывке  кинофильма.  Поэтому  я  занялся
вами;  я  выяснил,  что  вы  -  профессор  физики,  блестящий   ученый   с
незапятнанной  репутацией,  но  это  мне  ни  о  чем  не  говорит.  Вы  не
зарегистрированы в уголовной полиции, во  всяком  случае  у  нас;  но  это
ничего не значит: большинство людей не  зарегистрированы  как  уголовники,
хотя по меньшей мере половина из них этого заслуживают. Тогда я  обратился
к газетам и обнаружил в архиве  "Кроникл"  подборку  вырезок,  посвященных
вам. - Айрин поднялся. - Пойдемте отсюда.
     Выйдя наружу, мы свернули к заливу, прошли до конца улицы и вышли  на
деревянную пристань. Мимо проплывал  большой  танкер,  но  Айрин  даже  не
взглянул на него. Он сел на сваю, указав мне на другую,  рядом  с  ним,  и
вынул из нагрудного кармана газетную вырезку.
     - Здесь сказано, что вы выступали перед Американо-канадским обществом
физиков в июне 1961 года в отеле "Фэйрмонт".
     - Разве это преступление?
     - Возможно. Я не слышал вашего доклада.  Он  назывался  "О  некоторых
физических аспектах времени" - так написано в заметке. Но я не  утверждаю,
что понял остальное.
     - Это был специальный научный доклад.
     - И все же  я  уловил  главную  мысль:  вы  заявили,  что  существует
реальная возможность отправить человека в прошлое.
     Я улыбнулся.
     -  Многие  люди  думали  так  же,  включая  Эйнштейна.   Это   широко
распространенная теория. Но только теория, инспектор!
     - Тогда поговорим кое о  чем  более  практическом,  чем  теория.  Мне
удалось выяснить, что более года назад  Сан-Франциско  стал  очень  бойким
рынком сбыта старинных денег. Все торговцы старыми монетами  и  банкнотами
приобрели новых заказчиков. Люди странные и эксцентричные, они не называли
себя, их не волновало, в каком состоянии находятся старинные деньги. И чем
более подержанными, грязными и измятыми - а  значит,  и  дешевыми  -  были
банкноты, тем больше их это устраивало. У одного из клиентов, примерно год
назад, было необычайно длинное худое лицо. Он  скупал  монеты  и  банкноты
любого вида и достоинства, лишь бы они были выпущены не позже  1885  года.
Другой клиент, молодой, привлекательный и  обходительный,  скупал  деньги,
выпущенные не позже начала 1900-х годов. И так  далее.  Вы  догадываетесь,
почему я привел вас сюда?
     - Нет.
     Он показал на пустынную пристань.
     - Потому что здесь никого нет. Мы тут одни, без свидетелей. А  теперь
расскажите мне, профессор, - я ведь не смогу использовать ваши  слова  как
доказательство вины, - каким образом, черт  побери,  вы  это  делали?  Мне
кажется, вы жаждете с кем-нибудь поделиться. Так почему бы не со мной?
     Как ни странно, он был прав: я действительно  мечтал  рассказать  обо
всем кому-нибудь! Поспешно, чтобы не передумать, я начал:
     - Я использую маленький черный ящичек с кнопками.  Медными  кнопками.
Но вы же не физик - как я смогу вам объяснить? Скажу лишь  одно:  человека
действительно  можно  отправить  в  прошлое.  Это   намного   легче,   чем
предполагал любой теоретик. Я фиксирую черный ящик, точно  фотокамеру,  на
объекте. Затем включаю специальное  устройство  и  выпускаю  наружу  очень
точно направленный луч - поток электронов. С этот момента человек - как бы
это лучше выразиться?  -  словно  плывет  по  течению,  сам  по  себе,  он
фактически свободен от  времени,  которое  движется  вперед  без  него.  Я
высчитал, что прошлое нагоняет его со скоростью двадцать три года и пять с
половиной месяцев за каждую секунду  того  времени,  пока  включен  поток.
Пользуясь секундомером, я посылаю человека в любой период  прошлого,  куда
он пожелает, с точностью плюс-минус три недели. Все они пытались  так  или
иначе сообщить мне, что прибыли благополучно.  Вилей  обещал  разбиться  в
лепешку, но попасть в кадры кинохроники,  когда  Джонс  выиграет  открытый
чемпионат по гольфу. На прошлой неделе я посмотрел эту хронику и убедился,
что он сдержал слово.
     Инспектор кивнул.
     -  Хорошо,  а  теперь  скажите:  _з_а_ч_е_м_  вы  это   делали?   Они
преступники, вы это знали и все же помогли им бежать.
     - Нет, инспектор, я не знал, что они преступники. И они мне  об  этом
не говорили. Просто они были похожи на людей, которые не могут  справиться
с грузом своих забот. А я им помогал, потому что нуждался в том же, в  чем
нуждается  врач,  открывший  новую  сыворотку,  -  в  добровольцах,  чтобы
испытать ее! И я их нашел: ведь  вы  -  не  единственный,  кто  прочел  то
сообщение в газете.
     - И где вы это делали?
     - За городом, на берегу. Поздно ночью, когда никого не было вокруг.
     - Почему именно там?
     -  Есть  опасность,  что  человек  окажется  на  участке  времени   и
пространства,  уже  занятом  каменной  стеной,   зданием.   Его   молекулы
перемешаются  с  другими  молекулами,  чужеродными,   что   будет   крайне
неприятно. Но на берегу залива никогда не было зданий. Конечно, в  прошлом
берег мог быть немного выше, чем сейчас. Поэтому, чтобы  исключить  всякий
риск, я предлагал каждому из них подняться на спасательную вышку в  одежде
того времени, в которое он собирался отбыть, и с  запасом  денег,  имевших
хождение в тот период. Я осторожно направлял на него черный  ящичек,  так,
чтобы исключить вышку из сферы действия аппарата, включал поток электронов
на определенное время, и человек оказывался на том  же  берегу  пятьдесят,
шестьдесят, семьдесят, восемьдесят или девяносто лет назад.
     Некоторое  время  инспектор  сидел,  кивая  головой.  Потом   сказал,
энергично потирая ладони:
     - Так вот, профессор, а теперь извольте-ка вернуть их всех назад!
     Я отрицательно замотал головой, но он мрачно усмехнулся:
     - Нет, вы их вернете или я поломаю  всю  вашу  карьеру!  Это  в  моей
власти, вы это знаете. Я выложу все, что рассказал вам одному,  и  докажу,
что вы замешаны в этом деле. Каждый из пропавших  посещал  вас  более  чем
однажды, и, вне всякого сомнения, кого-нибудь из них  заметили.  Вас  даже
могли видеть  вместе  на  берегу.  Как  только  я  выложу  все  это,  ваша
педагогическая деятельность закончится навсегда.
     - Но я _н_е _м_о_г_у_ этого сделать! Каким образом, черт побери, я до
них доберусь? Они находятся в прошлом - в  1885,  1906,  1927  или  других
годах; абсолютно невозможно вернуть их обратно! Они  ускользнули  от  вас,
инспектор, и навеки!
     Айрин буквально побелел.
     - Нет! - закричал он. - Нет, они преступники и должны быть  наказаны,
должны!
     Я был изумлен.
     - Но почему? Никто из них не причинил большого  вреда.  Для  нас  они
больше не существуют. Забудьте о них