команду.  "Вот
петух", - подумал Марк. Трубачи  и  флейтисты  начали  играть  причудливую
мелодию. Толстый барабанщик ударил по барабану с такой силой, что тот едва
не свалился с тележки. Когда фанфары смолкли, два видессианина,  пришедшие
вместе с римлянами, приложили правые руки к сердцу и склонили головы перед
толстым чиновником, возглавлявшим шествие. Марк отдал ему  римский  салют,
выбросив вперед сжатую в кулак правую руку. Гай Филипп пролаял команду,  и
легионеры отозвались  на  удивление  слаженно.  Ошеломленный  Ворцез  даже
отступил на  шаг,  гневно  взглянул  на  Скауруса,  который  вынужден  был
сдержать насмешливую  улыбку,  и,  скрывая  замешательство,  взмахом  руки
послал вперед жрецов. Старший жрец указал пальцем на Марка и спросил его о
чем-то.
     - Прошу прощения, мой друг, но я не говорю на твоем языке, -  ответил
тот на латыни.
     Тогда, резко повернувшись к Зимискесу,  жрец  повторил  свой  вопрос.
Ответ вряд ли удовлетворил его. Жрец презрительно фыркнул, а  затем  пожал
плечами и взмахнул руками,  вероятно,  благословляя  римлян.  Второй  жрец
подхватил певучую молитву. Обряд был, видимо, необходим для видессиан.
     Когда  жрецы  и  служки  отошли  в  сторону,   командующий   шествием
приблизился к Марку и пожал его руку. Ладонь Ворцеза была пухлой, потной и
теплой; он улыбнулся, но его улыбка, похоже,  выражала  далеко  не  добрые
чувства, а, скорее, холодный расчет  честолюбца.  Трибун  прекрасно  понял
его, потому что сам, когда это было необходимо, хорошо умел скрывать  свое
истинное состояние.
     С помощью терпеливого  Зимискеса  Скаурус  понял,  что  перед  ним  и
вправду был Раденос Ворцез - гипастеос  Имброса,  губернатор,  назначенный
Императором Видессоса.  Марк  узнал,  что  имя  Императора  Маврикиос,  он
происходит из династии Гаврас.  Марк  понял  также,  что  Зимискес  предан
Маврикиосу, но сомневается в том, что Ворцез разделяет эту преданность.
     Почему же, недоумевал Марк, гипастеос не подготовил город к  прибытию
римлян? Ворцез, уяснив суть вопроса, с сожалением развел руками. Вести  об
их появлении достигли Имброса  только  вчера.  Да  и  трудно  поверить  во
внезапное появление незнакомцев в Видессосе: Ворцез не получал  рапорта  о
людях, пересекающих границу империи.
     И, наконец, гипастеос не слишком доверял акритаи - слово "акритаи" он
упомянул, когда говорил о Зимискесе и Мазалоне. Юный Проклос покраснел  от
гнева, услышав это, и его рука легла на рукоять  меча.  Но  Ворцез  сладко
улыбнулся солдату и успокоил его двумя-тремя словами.  Видимо,  он  сказал
следующее: "Я был неправ: некоторые вещи могли быть решены сразу же".
     Горгидас  сжал  локоть  трибуна.  Его  тонкое  лицо  было  серым   от
усталости.
     - Есть ли у них врачи? - спросил он. -  Моим  раненым  нужна  помощь.
Пусть хотя бы дадут опиум,  чтобы  облегчить  страдания  тех,  кто  умрет,
несмотря на все наши заботы.
     - Сейчас мы это узнаем, - сказал Скаурус. Он  не  имел  ни  малейшего
представления, как все это объяснить Ворцезу, но иногда  слова  бывают  не
нужны. Он поймал взгляд гипастеоса и показал ему на носилки.
     Ворцез и сопровождающие его люди  подошли  ближе.  При  виде  раненых
легионеров Ворцез удивленно вскрикнул.  Хотя  в  его  свите  и  находились
солдаты, о том, что такое война, он, похоже, не знал.
     К недоумению трибуна, худой жрец остановился возле носилок.
     - Какого черта он здесь нужен? - раздраженно буркнул Горгидас. -  Мне
требуется врач, а не чтец заклинаний и молитв.
     - Я думаю, что в данный момент это не имеет значения. Сексту  Муницию
уже ничто не поможет, - проворчал Гай Филипп.
     Марк бросил взгляд на стонущего легионера  и  мысленно  согласился  с
мнением старшего центуриона. Муниций был ранен копьем в живот, и  повязка,
наложенная на его рану, пропиталась кровью и гноем. Трибун знал, что  рана
не могла не быть смертельной. Знал это и Горгидас. Он коснулся  рукой  лба
амуниция и щелкнул языком.
     - У него жар. На таком лбу можно жарить мясо. Ну-ну, я  погляжу,  как
этот шарлатан  попробует  ему  помочь.  Бедняге  ни  к  чему  даже  опиум,
настолько он плох. Думаю, жить ему осталось максимум два дня.
     Раненый солдат повернулся на звук голоса. Это  был  крепкий,  высокий
человек, но в чертах его лица уже читалась обреченность.
     Жрец-видессианин вел себя так, словно кроме него и Муниция вокруг  не
было ни одной живой души.  Он  снял  повязки  и  коснулся  пальцами  раны.
Скаурус ожидал дикого крика, но  легионер  лежал  совершенно  спокойно,  и
глаза его были закрыты.
     - Это уже кое-что, - сказал Марк. - Он...
     - Тсс, - прервал его Горгидас. Врач внимательно наблюдал за жрецом  и
видел,  как  невероятное  напряжение  появилось  на  его  лице,   как   он
концентрирует все свое внимание на раненом солдате.
     - Следи за собой, когда  разговариваешь  с  трибуном,  -  предупредил
врача центурион, но сказал он это не слишком резко: врач не стоял под  его
началом и пользовался большей свободой, чем обыкновенный солдат.
     - Нет-нет, все в порядке, - заверил его Скаурус, но не окончил фразы,
вздрогнул и почувствовал, как по рукам забегали мурашки. Марк вдруг ощутил
близость необъяснимого, близость чуда - как и  тогда,  когда  он  скрестил
свой меч с мечом Виридовикса. Это воспоминание  заставило  его  наполовину
вытащить меч из ножен. Так и есть! Символы друидов мерцали  мягким  желтым
светом.
     Позднее он пришел к выводу, что волшебство  в  этом  случае  было  не
таким сильным, как то, что забросило их в Видессос.
     Марк почувствовал, как энергия от  жреца  переходит  к  Муницию.  Гай
Филипп присвистнул: он тоже это заметил.
     - Энергия заживления, - прошептал Горгидас.  Он  разговаривал  сам  с
собой, но его слова объяснили все гораздо лучше, чем что бы то ни было.
     По сравнению с этим и незнакомые звезды - пустяки, решил трибун.
     Видессианин закончил  свою  работу  и  поднял  руки.  Его  лицо  было
бледным, капли пота стекали по бороде.
     Муниций раскрыл глаза.
     - Я голоден, - объявил он своим обычным голосом.
     Горгидас подскочил к нему, как волк к козленку,  и  быстро  сорвал  с
раны повязку. То, что он увидел, настолько потрясло его,  что  он  не  мог
вымолвить ни слова. Рана исчезла, а вместо нее  на  животе  солдата  белел
шрам. На вид этому шраму можно было дать четыре-пять лет, никак не меньше.
     - Я голоден, - повторил легионер.
     - Помолчи, - сказал Горгидас. Он был сердит, но не на амуниция, а  на
весь мир. То, что он только что увидел, разрушило его  рационалистическое,
иногда немного циничное мировоззрение. Колдовство, магия помогли там,  где
его талант медика оказался бессилен - это привело его  в  ярость,  он  был
поражен, он был восхищен до такой степени, что боялся  признаться  в  этом
даже себе самому. Но  он  пробыл  среди  римлян  достаточно  долго,  чтобы
научиться не осуждать победителей. Поэтому он  схватил  жреца  за  руку  и
потащил к следующему раненому  -  у  того  было  пробито  стрелой  легкое.
Видессианин снова надавил рукой на грудь больного.  И  снова  Марк  и  его
товарищи ощутили "заживляющий поток", переходящий от  жреца  к  римлянину,
хотя на этот раз лечение длилось гораздо дольше, чем в  первом  случае.  И
снова солдат вскочил и удивленно огляделся вокруг. Когда Горгидас осмотрел
рану, все было точно так же, как  и  у  Муниция:  большой  шрам,  но  рана
полностью зажила.
     Горгидас хлопнул себя ладонью по лбу в отчаянии:
     - Клянусь Асклепием, я _д_о_л_ж_е_н_ научиться этому!
     Он был так возбужден, что, казалось,  готов  был  применить  к  жрецу
самые изощренные пытки, лишь бы вырвать у него тайну. Впрочем, он  тут  же
взял себя в руки и подвел его к  следующему  солдату.  На  этот  раз  жрец
попытался уйти.
     - Но он же умирает, черт бы  тебя  побрал!  -  крикнул  Горгидас.  Он
говорил по-гречески, показывая рукой на солдата,  и  жрец  понял  его.  Он
вздохнул, пожал плечами и склонился над легионером. Но едва жрец  протянул
руку к ране, как его вдруг стала бить мелкая  дрожь,  точно  в  лихорадке.
Марк почувствовал, что магия уже действует, но, не  успев  закончить  свою
работу, жрец упал навзничь. Он потерял сознание.
     - Проклятье, - взвыл Горгидас. Он подбежал к другому жрецу в  голубой
тунике и, не обращая внимания на протесты служек, поволок его  к  раненым.
Но жрец только пожал плечами и с сожалением развел руками. Горгидас понял,
что этот жрец исцелять не умеет. Он выругался и в отчаянии  топнул  ногой.
Гай Филипп схватил его своими ручищами.
     - Ты что, с ума сошел? Он вылечил  двух  обреченных  людей.  Будь  же
благодарен хотя бы за это - посмотри на  бедного  жреца.  Помощи  от  него
сегодня как от пустого кувшина.
     - Двоих? - Горгидас сделал  тщетную  попытку  вырваться  из  железных
клещей ветерана. - Я всех их хочу спасти!
     - И я тоже. Я тоже. Они хорошие ребята и заслуживают  лучшей  участи.
Но ты убьешь этого целителя, если заставишь его продолжать  работу.  А  уж
тогда он не сможет больше спасти никого.
     - Некоторые из них умрут уже сегодня,  -  ответил  Горгидас,  немного
успокоившись. Как всегда, в словах центуриона была правда - пусть жестокая
и горькая.
     Гай Филипп ушел отдать приказание  легионерам  -  пора  было  ставить
лагерь на ночь. Марк и Горгидас остались ждать, пока жрец придет  в  себя.
Через несколько минут он очнулся и неуверенно  поднялся  на  ноги.  Трибун
низко поклонился ему - гораздо ниже, чем Ворцезу.  Это  было  справедливо.
Сегодня жрец сделал для римлян куда больше, чем Ворцез.


     В этот вечер Скаурус собрал  для  совета  несколько  своих  офицеров,
чтобы договориться о том, что им делать дальше. Подумав немного, он позвал
Гая Филиппа, Горгидаса, Квинта Глабрио, Юлия Блезуса и  Адиатуна-иберийца.
Когда  же  в  его  палатку  ввалился  Виридовикс,  он  решил  и  ему  дать
возможность присутствовать на совете - в  конце  концов  Марку  пригодится
сейчас любая идея, любое мнение. В Галлии,  когда  за  его  спиной  стояла
могучая Римская республика,  он  принял  бы  решение  сам,  единолично,  и
передал бы его по команде. А сейчас - не  теряет  ли  он  свой  авторитет,
советуясь  с  подчиненными?  Пожалуй,  нет,  ситуация  слишком  далека  от
привычной  военной  обстановки,  когда  все  можно  было  разрешить  одним
приказом. Римляне были республиканцы  -  и  большее  число  голосов  могло
перевесить один голос командира.
     Блезус заговорил:
     - Мне кажется, командир, что нас нанимают на  службу  королю-варвару.
Но разве мы какие-нибудь парфяне?
     Гай Филипп пробормотал что-то в знак согласия. Виридовикс был  с  ним
заодно - по  его  мнению,  римляне  следовали  приказам  своих  командиров
слишком уж слепо. Галл и старший центурион с недоумением переглянулись. Им
совсем  не  по   душе   было   неожиданно   для   самих   себя   оказаться
единомышленниками. Марк усмехнулся.
     - Вы заметили, с каким видом местный  начальник  смотрел  на  нас?  -
сказал Квинт Глабрио. - Для него варварами были мы.
     - Я тоже обратил на это внимание, и мне это отнюдь не понравилось,  -
сказал Скаурус.
     - Они, возможно, и правы, - подал голос Горгидас. - И Секст  Амуниций
сказал бы то же самое. Вчера он стоял одной  ногой  в  могиле,  а  сегодня
преспокойно стирает свои тряпки возле палатки. Кем бы  эти  видессиане  ни
были, они знают многое, чего не знаем мы.
     - Гай Филипп и я тоже заметили это, - сказал Марк и добавил несколько
слов о стременах и подковах лошади Зимискеса. Глабрио кивнул - он тоже это
отметил. Виридовикс заявил, что и он не  упустил  этих  деталей,  ведь  он
всегда внимательно следит за всем, что имеет отношение к войне.  Блезус  и
Адиатун выглядели удивленными.
     -  Самое  важное  -  понять,  что  случится  с  нами,  если   мы   не
присоединимся к видессианам, - сказал Квинт Глабрио.
     "Младший центурион обладает даром доходить сразу  до  сути  дела",  -
подумал Марк.
     - Мы не можем оставаться солдатами и быть не у дел в чужой стране,  -
проговорил Гай  Филипп  неуверенно.  -  Я  слишком  стар,  чтобы  заняться
грабежами, а это самое лучшее, на  что  нам  можно  рассчитывать  в  таком
случае. Нас не так много, чтобы что-нибудь здесь завоевать.
     - А если мы разоружимся, нас съедят живьем, превратят в рабов  или...
Что там они делают с чужеземцами?.. - спросил Марк. - Когда мы вместе - мы
сила, но поодиночке каждый из нас здесь ничто.
     С того момента, как они встретили Зимискеса,  трибун  и  сам  пытался
найти лучший выход, чем стать наемником, но не нашел его. Он  надеялся  на
то, что у других возникнут  какие-то  идеи,  но  похоже,  что  этот  выход
действительно был единственным.
     - Нам  повезло,  что  видессиане  нуждаются  в  солдатах,  -  заметил
Адиатун. - Иначе они бы уже охотились за нами.
     Адиатун-ибериец,  иностранец  на  службе  римского   легиона,   давно
чувствовал себя наемником. Он не мог рассчитывать на  римское  гражданство
до ухода в отставку. Возможно, поэтому его не  слишком  печалила  мысль  о
службе Видессосу.
     - И скорее всего, мы навряд ли  узнаем,  где  Рим,  -  подытожил  Гай
Филипп. Все кивнули, и на их лицах было куда меньше надежды, чем несколько
дней назад.
     Чужие звезды в ночном небе снова и  снова  напоминали  Скаурусу,  как
далеко от дома находятся его легионеры. Целительная  магия  видессианского
жреца нанесла ему еще больший удар - так же как и Горгидас,  трибун  знал,
что ни один римлянин, ни один грек не мог сравниться с этим жрецом.
     Гай Филипп был последним, кто  покинул  палатку  Скауруса.  Он  отдал
трибуну почетный салют, как на параде.
     - Привыкай, - сказал он, крякнув при виде замешательства Марка.  -  В
конце концов, ты - наш Цезарь.
     Оторопев поначалу, Марк расхохотался. Но когда он лег в  постель,  он
неожиданно понял, что старший центурион был прав. Если уж на то пошло, Гай
Филипп даже преуменьшил то, что с ним произошло. Даже  Цезарь  никогда  не
командовал всеми римлянами. Мысль  эта  была  неожиданной,  и  он  не  мог
заснуть полночи.


     Спустя два дня возле городских  ворот  образовался  временный  рынок.
Товары и продукты были хорошими, а цена, которую просили  за  них  местные
жители, - приемлемой. Марк с облегчением думал о том, что большинство  его
солдат, перед тем как выйти в  опасный  поход,  оставили  почти  все  свои
деньги у банкиров легиона.  Это  было  тем  более  важно,  что  официально
римляне еще не числились на службе  Видессоса.  Ворцез  заявил,  что  дело
уладится очень скоро. Он послал гонца на юг, в  столицу,  с  донесением  о
прибытии римлян. Скаурус заметил, что  Проклос  Мазалон  исчез  из  города
одновременно с гонцами Ворцеза. Из осторожности он  не  стал  говорить  об
этом Зимискесу, который остался с легионом как своего  рода  неофициальный
ординарец, несмотря на явное неодобрение Ворцеза. И  тут  были  интриги  и
борьба за власть..
     Миссия Мазалона, должно быть, оказалась удачной, потому что имперский
чиновник,   который   прибыл   в   Имброс   через   десять   дней,   чтобы
проинспектировать странных солдат, был не  из  тех  людей,  что  нравились
Ворцезу. Это был не бюрократ,  а  воин-ветеран,  который  терпеть  не  мог
формальностей и считал, что нужно держаться  поближе  к  делу.  Он  вообще
очень напоминал Марку Гая Филиппа.
     Имперский  чиновник,  которого  звали  Нефон  Комнос,  прошел   через
временный лагерь римлян, разбитый под стенами Имброса. Образцовый порядок,
аккуратность и чистота сразу вызвали его восхищение. Когда  проверка  была
закончена, он спросил у Марка:
     - Клянусь адом, человек, откуда пришли твои люди? Ты знаешь искусство
войны и приемы боя лучше, чем мы; ты появился в Империи, не  пересекая  ее
границ. Как это могло случиться?
     Скаурус и его офицеры использовали каждую свободную минуту для  того,
чтобы изучать видессианский язык, разговаривая с Зимискесом, со служками и
слугами Ворцеза, со  жрецами,  которые  очень  удивились  желанию  трибуна
учиться читать и той быстроте, с которой  он  запоминал  слова  их  языка.
После своей родной латыни и греческого изучить еще один язык не составляло
для Марка большой трудности. Но это касалось  только  чтения.  Когда  дело
доходило до разговора, он чувствовал себя не  столь  уверенно.  И  все  же
мало-помалу он начинал понимать живую речь. Однако ему было  очень  трудно
объяснить, каким образом его забросило в Видессос, не  говоря  уж  о  том,
чтобы убедить слушателей в своей правдивости.
     Он  попытался  растолковать  это  Комносу.  С  помощью  Зимискеса  он
рассказал все, что с ним случилось, и ждал недоверчивого возгласа.  Однако
этого не произошло. Комнос нарисовал на груди знак Солнца.
     - Фос, - прошептал он, имея в  виду  солнечное  божество.  -  Великая
магия, вот что это такое.  Друг  мой  римлянин,  вы,  должно  быть,  нация
великих волшебников.
     Удивленный тем, что над  ним  не  смеются,  Марк  тем  не  менее  был
вынужден не согласиться. Комнос заговорщически подмигнул:
     - Пусть это будет твоя тайна. Наш жирный слизняк Ворцез станет  лучше
обращаться с тобой, если узнает, что ты в случае чего  сможешь  превратить
его  в  ящерицу.  Я  думаю,  чужеземец,  имперские  воины  смогут  многому
научиться у тебя. Может быть, ты обучишь халога  (он  показал  на  высоких
светловолосых северян, почетных стражей Ворцеза) и сумеешь  убедить  их  в
том, что война - это нечто большее, чем дикая конная атака,  сметающая  на
своем пути все, что не понравилось вождю? И еще я скажу тебе вот что:  для
битвы с проклятым Каздом - пусть Скотос унесет  его  в  ад!  -  нам  нужны
воины. Казд высасывает кровь из наших западных провинций.
     Комнос бросил взгляд на север.  Пыльные  серые  тучи  собирались  над
горизонтом, суля зимние холода и метели. Он задумчиво потер подбородок.
     - Ничего, если тебе  придется  подождать  до  весны,  прежде  чем  вы
придете в город? - спросил он Марка, слегка нажимая на слово "_г_о_р_о_д_"
и тем самым давая понять, что речь идет о Видессосе,  столице  Империи.  -
Это даст нам время хорошо подготовиться к вашей встрече...
     Им нужно время для того, чтобы утрясти свои интриги, понял  Марк.  Но
предложение Комноса устраивало его, и он согласился.
     Спокойная  зима  в  Имбросе  даст  возможность  легионерам   спокойно
отдохнуть, восстановить силы, выучить язык, познакомиться с обычаями  этой
земли. Им никто не будет мешать,  как  это  легко  могло  бы  случиться  в
столице.
     Вскоре Марк и Комнос стали хорошими друзьями. Раденос Ворцез внезапно
исполнился необыкновенной предупредительности и чем мог помогал  римлянам.
Он держался весьма осторожно и во время разговора с  легионерами  озирался
по сторонам. Скаурус понял, что он  побаивается  имперского  чиновника,  и
Комнос стал ему еще милей.


     Тучи шли с севера. Осенние  дожди  начались  сразу  же  после  уборки
урожая. Один за другим  ливни  поливали  землю,  вбивая  в  нее  последние
опавшие листья, превращая все дороги и тропы в  непроходимые  реки  грязи,
просачиваясь  в  каждую  щель  казармы,  наспех   возведенной   римлянами.
Легионеры ругались, заделывали дыры и  не  успевали  сушить  свою  одежду.
Вдобавок ко всему на  оружии,  доспехах  и  инструментах  появились  пятна
ржавчины.
     Вскоре наступили настоящие холода, и сырая земля стала  твердой,  как
камень. Ее покрыли снежные сугробы в человеческий рост. Только тогда  Марк
понял, почему в этой стране, где климат был  так  непохож  на  италийский,
накидки и плащи были роскошью, а длинные штаны необходимостью.  Он  и  сам
стал носить такие каждый день.
     В подобные холода гимнастические упражнения  уже  не  были  надоевшей
обязанностью, которой хочется избежать. Они помогали согреться  и  размять
одеревеневшие от холода  мышцы.  Римляне  посвящали  им  каждую  свободную
минуту. Га