Игнациус, как и в прошлый  раз,
сгреб целых шесть штук и  начал  жевать,  мучительно  наслаждаясь  сладким
песочным тестом.
     Пальцы у него постепенно отогревались.
     Все равно - это был обвал.
     - Я, пожалуй, верю вам, -  задумчиво  произнес  Созоев.  Он  скрестил
пухлые  белые  ладони  на  животе.  -  Конечно,   звучит   это   предельно
фантастически, но кое  о  чем  мне  намекнул  Федя  Грун  перед  тем,  как
исчезнуть, правда, самые крохи - так ведь я  ученый,  я  привык  создавать
целостную картину по отдельным разрозненным фактам. Скажите, Саша, вы  его
там случайно  не  видели?  Нет?  Очень  странно.  По  законам  невероятных
совпадений, вы должны были обязательно столкнуться с ним. Причем, в  самый
кульминационный момент.  Это  было  бы  очень  логично.  А  природа  любит
внезапную логику. Сколько это субъективно продолжалось?
     - Час или немногим больше, - неудержимо проваливаясь  в  сон,  сказал
Игнациус.
     - А вернулись вы через шесть суток. М-м-м... Замедление времени почти
в полторы сотни раз. Очевидный хроноклазм. И у вас нет провалов в  памяти?
Вы отчетливо помните всю цепь событий?  Да,  это  не  артефакт,  не  рыбий
ложный мир, создаваемый больным воображением. За шесть  дней  беспамятства
вас бы несомненно задержали. - Он откинулся в  тень  из  круга  настольной
лампы. - Отдыхайте, Саша, вы совершенно измучены. А кольцо Мариколя у  вас
с собой?  Любопытное  колечко,  на  вид  самое  обыкновенное...  -  Созоев
чуть-чуть помолчал. - Знаете, Саша, я не пытаюсь дать Ойкумене  какое-либо
рационалистическое  обоснование.  Вероятно,  оно  и  не  требуется.   Тут,
разумеется, можно выдвинуть ряд красивых  гипотез  -  к  сожалению,  чисто
умозрительных, - можно построить великолепную теоретическую конструкцию  о
взаимном балансировании миров на весах Времени или о Вселенной, вывернутой
наизнанку, где само Время незыблемо, а Пространство имеет вектор движения,
прокалывающий его... Я не стану этого делать. Я скажу вам  другое.  -  Он,
еще больше откидываясь, восторженно всплеснул руками.  -  Я  вам  завидую,
Саша! Нет-нет, не перебивайте! Я, конечно, величина  в  нашей  области,  у
меня есть несколько интересных работ, моя монография переведена на  девять
языков и готовится второе  издание,  на  меня  ссылаются,  меня  постоянно
цитируют... Если честно, то  -  ерунда  все  это...  Труд,  труд  и  труд.
Ежедневный труд. Железная самодисциплина... Я бы все отдал, лишь бы  рядом
сейчас была не Мара, а совсем иная женщина. Иная, забытая,  запрещенная  к
воспоминаниям... Человек не может без  любви.  Отверженность  -  это  удел
гигантов. А я не гигант, Саша. И вы тоже  не  гигант.  Я  говорю  это  вам
совершенно искренне и определенно...
     Он притиснул короткие руки к  груди.  И  вдруг  замер  -  разглядывая
что-то невидимое.
     - Мне негде жить, - вяло, из теплой тяжелой дремы, сказал Игнациус. -
Я сейчас вернусь домой и окажется, что меня выселили,  как  тунеядца.  Или
старуха уехала в деревню и  заколотила  квартиру.  Или  сгорел  весь  этот
проклятый дом. У меня нет денег, я два  дня  ничего  не  ел.  Кроме  куры,
которая до сих пор шевелится...
     - Ну, это просто, - махнул ладонью  Созоев.  -  Переночуете  у  меня,
завтра что-нибудь придумаем вместе.
     Он исчез за портьерой, и шаги его сразу затихли.  Навалилась  горячая
душная дьявольская тишина. Страшно пялились окна. Паутинные шорохи  летали
по кабинету. С другого  конца  земли  доносились  невнятные  пререкающиеся
голоса. Передвинули мебель. Свалилось  что-то  громоздкое.  Конечно,  было
неудобно ночевать здесь. Но куда еще идти? Игнациус не  мог  пошевелиться.
Лампа выхватывала открытую книгу и ворсистый малиновый полукруг на  ковре.
Глухо били часы. Наверное, в Ойкумене. Очень тонко пищала кровь, стиснутая
в висках. Опять передвинули мебель. Жизнь иссякала. Хотелось проснуться  и
чтобы все стало, как раньше. Изменить ничего уже было  нельзя.  Сдавленный
протяжный хрип, как питон, выполз из мрака. Он тянулся без конца, на одной
нечеловеческой дикой ноте, и в нем была боль,  которая  отделяет  душу  от
тела.  Комната  вдруг  опрокинулась.  Игнациус  слепо  шарил  по  обоям  в
коридоре. Где тут у  них  выключатель?..  Ни  черта  не  видно!..  Что  за
дурацкая привычка гасить свет?!. Ба-бах! - ударила случайная  дверь.  Была
спальня, и была разоренная пустая кровать, и валялась у входа  заломленная
подушка, и был опрокинутый таз, и чернилами растекались две лужи,  сплетая
щупальца, и махровое полотенце свисало с обвода стола, и смертельно разило
лекарствами, и торчали из кресла-качалки венозные  босые  ноги,  и  Созоев
опять прижимал ладони к груди, и рубашка на нем была напрочь  расстегнута,
и отставшая прядь волос приклеилась у него на лбу.
     - Уже все, уже все, уже все... Не пугайтесь, Саша, со мной  бывает  в
последнее время...
     Марьяна ставила чашку на  круглый  поднос.  Обернулась,  и  глаза  ее
просияли. Игнациус даже не понял, что она сделала: что-то очень  короткое,
какой-то неуловимый жест - но он сразу же вдруг  очутился  в  прихожей,  а
затем на лестнице, держа в охапке свое пальто.
     Тихо щелкнул замок.
     Это был хаос, обвал,  распад  материи.  Ойкумена  ни  на  секунду  не
отпускала его. Скрипел оседающий под ногами снег. Черный  купол  в  пожаре
звезд  медленно  поворачивался  над  ребристыми  крышами.   Впереди   была
набережная незнакомой реки: гранитные столбики в шапках,  оснеженная  вязь
перил между ними, а на другом, приземистом, берегу - убогие, занесенные по
самый  шифер,  дощатые  длинные  бараки.  Наверное,   склады.   Скукой   и
запустением веяло от них.
     Игнациус остановился, как вкопанный.
     Еле различимая табличка белела над  подворотней.  "Сонная  улица  12"
было начертано на ней.
     - Нет! - сказал он.
     Быстро пересек улицу и  рванул  дверь  телефона-автомата.  Выудил  из
кармана номер, который дала ему сеньора Валентина. К счастью,  бумажка  не
потерялась.
     - Слушаю, - тут же ответил Стас.
     - Приезжай и забери кольцо, -  испытывая  ненависть  к  самому  себе,
процедил Игнациус.
     Стас пресекся.
     - Отдаешь?
     - Да.
     - Точно?
     - Ты же не глухой, дубина!
     - Стой на этом месте и никуда не уходи! - волнуясь, крикнул Стас.
     Игнациус бросил трубку.
     Кончили! Хватит!
     С него достаточно!
     Что-то изменилось вокруг. Что-то с освещением. Зеленоватое  радостное
сияние озарило снег. До мельчайших подробностей проступили -  трещинки  на
стенах, белое нутро сугробов, подагрические деревья в саду.
     Он поднял голову.
     Высоко над спящим городом, - бесшумно, точно в сказке, - напоминая  о
несбыточном, сыпался яркий звездный дождь.

     9

     Ойкумена пылала с четырех сторон. Горела соленая  Гавань,  где  отряд
Жукоеда разгромил портовые кабаки и разбил бочки с янтарным рыбьим  жиром.
Горел квартал Уродов, который подожгли сами жители  -  одноногие,  безухие
или слепые обитатели городского дна. Жарко трещали склады сукна в Казенном
ряду - пламя раскинулось воющей стеной, и звероватые шишиги, выползшие  из
притонов, тащили  узлы  с  награбленным.  Величаво,  грозно,  торжественно
перекатывал  коричневые  барханы  дыма   плоский   Тараканий   Чертог   на
Гниловодье, продолговатые искры, шипя, стреляли через парапет в  зловонную
сукровицу канала. Дул  горячий  ветер.  Огненные  клубы,  испепеляя  одним
прикосновением, бродили по улицам.  До  небес  вздымались  хлопья  тяжелой
копоти. Шершни-убийцы, как вертолеты, гудящие над  головой,  задыхались  в
ней и шлепались на мостовую, ломая перепончатые слюдяные крылья.  Багровая
мгла окутала город. Люди ныряли в нее и растворялись  без  следа.  Красный
надрывный зрачок луны, словно  приклеенный,  висел  над  Башней.  Валялась
пустая хитиновая скорлупа - это Медный Палец прошел по Галерее, беспощадно
вырезая  дозорных.  Зловеще  и  тихо  светились  в  обморочных   переулках
пурпурные иглы чертополоха. Чертополох цветет,  если  корни  его  напитаны
обильной кровью. Без четверти  двенадцать,  когда  с  шестигранника  Башни
упали девять гулких звенящих ударов, Громобой и  Палец  пошли  на  приступ
Чертога и были отброшены копейщиками из  дворцовой  охраны  -  откатились,
устилая холщовыми рубахами булыжник перед дворцом. - Вперед!!! -  заглушая
рыдающий вой огня,  неумолимо  ревел  Экогаль.  Четверо  телохранителей  -
здоровенных, тупых,  привычно-озлобленных  деревенских  парней,  одетых  в
мелкую кольчугу до колен - окружали его, а  тонконогие,  как  гончие  псы,
адъютанты переминались  кучкой  в  ожидании  приказов.  Ордена  и  золотые
перевязи  сияли  на  их  нетронутых  мундирах.  -  Милорд,  пошлите   туда
птицеглазых, - мучаясь, сказал Игнациус. - Вперед!!! -  по-слоновьи  ревел
Экогаль. Серые толпы, ощетиненные топорами и дрекольем, снова двинулись на
ворота.  -  Наследник  с  нами!..  Наследник  Мариколя!..  -  то  и   дело
выкрикивали  из  колонн.   Игнациус   замечал,   как   при   этих   криках
перешептываются офицеры, как бледнеет  от  ярости  лицо  Экогаля,  как  он
кусает твердые губы и решительно, гневно стискивает фигурную рукоять меча.
- Милорд, пошлите туда птицеглазых... - Личная дружина герцога, закованная
в  панцири  и  кольчуги,  отливая  синевой  щитов,  стояла  на  безопасном
расстоянии и желтые квадратные штандарты с вышитым глазом орла гордо реяли
над ней. - Я вас  умоляю,  милорд...  -  Серые  толпы  в  панике  катились
обратно. Медный Палец, крутясь, как щепка в водовороте, пытался остановить
их.  Его  быстро  смяли.  Оглушительно   разрывались   пороховые   горшки.
Арбалетчики, невидимые в узких бойницах, выкашивали целые ряды бегущих.  -
Мужичье, воевать не  умеют,  лапотники,  -  презрительно  сказал  Экогаль.
Адъютанты  почтительно  засмеялись.  Тогда  Игнациус   стиснул   зубы   и,
спотыкаясь на деревянных ногах, побежал через пузатую площадь, испятнанную
буграми распластанных тел.  Он  задыхался  от  копоти:  воздух  сгорел  до
пустоты. Но он высоко поднимал руку с кольцом, чтобы его узнали. Скорпион,
как  звезда,  сверкал  в  багровом  пульсирующем  мареве.  -  Наследник!..
Наследник с нами!.. - Десятки прицельных  глаз  уперлись  в  него,  стрелы
звякали о булыжник, рвануло манжету на рукаве - сзади уже нарастал грозный
камнепадный топот. Холщовые рубахи, дохнув  резким  потом,  обогнали  его.
Оглянувшись, он  увидел,  что  стремительный  синий  клин,  будто  облако,
приближается к Чертогу. Экогаль все-таки двинул туда  птицеглазых.  Значит
подействовало. Мародеры! Насильники! Игнациус отскочил.  Крутобокая  бомба
жахнула по земле и шипящая чугунная смерть распорола воздух. Он упал,  его
подхватили. Ворота были сбиты  с  опор.  Перемешанные  отряды  хлынули  на
широкое дворовое пространство. Брызнули стекла первого этажа.  Покачнулась
и рухнула в бассейн рогатая статуя Жука-самодержца. Все  было  кончено.  -
Мариколь!.. Мариколь!.. - раздавалось повсюду. Игнациус отталкивал  жалкие
мозолистые ладони, тянущиеся к нему за благословением. Все  было  кончено.
Еще отчаянно рубились разрозненные звенья стражи - не прося пощады,  зная,
что пощады не будет, еще чадили сцепленные телеги, под прикрытием  которых
Громобой подошел к  Чертогу,  еще,  поскрипывая,  вращалась  на  сорванных
петлях лепная половинка ворот, еще пищали гусеницы  на  мозаичном  полу  -
корчась в судорогах, истекая творожистой лимфой, еще визжал  приколотый  к
панелям прыщавый юнкер-бананоед, и  начальник  дворцовой  охраны,  топорща
хитиновое крыло, еще вяло, со слабеющей силой отмахивался коротким  мечом,
еще забегали вперед телохранители,  расчищая  дорогу,  принимая  случайные
стрелы - на себя, еще задушенно  хрипели  в  ответвлениях  коридоров,  еще
метались по картинным лаковым залам перепуганные горничные  и  лакеи,  еще
дымилась подожженная крыша и медным басом лупил набат на пожарной  каланче
- но все уже было кончено. Взбудораженный  Экогаль,  ухватив  за  клинышек
бородки старого таракана в лиловом придворном камзоле,  расшитом  золотом,
возил его по зеркальному паркету.
     - Где Фукель?.. Говори,  скотина!..  Где  Цукерброд?..  Где  мерзавец
Лямблия?..
     У таракана тряслись свекольные щеки и брызгала слюна из  распахнутого
ужасом фиолетового рта. Он едва выговаривал мутные фразы. Тайный Верховный
Совет бежал... объявлен Звездный Интердикт...  Его  Святейшество  наложили
запрет на вход в  Башню...  погашены  все  три  Радианта...  ждут  подхода
туземцев и гвардии... праздник отменен... посланы гонцы на края Ойкумены к
диким племенам тарантулов... не убивайте  меня,  милорд...  я  буду  верно
служить вам!.. - Экогаль бросил его  и  пнул  ногой.  -  Эй,  кто  там?  -
закройте двери. Пошевеливайтесь! Мне - вина!.. - Адъютант развернул  перед
ним полотняную цветную карту  города.  Зажгли  десятирожковый  подсвечник.
Восковая сушь изжелтила лица. Экогаль, склонясь у карты, выставил железные
шипы  на  локтях.  -  Удержать  Гавань...  корабли...   Один   батальон...
Арсенал... это - главные  силы...  Прежде  всего  -  Арсенал...  Городские
заставы... Чертог...  Казначейство...  Среди  сенаторов  многооборотней...
Клятва нового магистрата... Тарантулы боятся кипящей смолы... Хюммель! Как
со смолой?.. - Человек послан, милорд!..  -  Смена  караулов...  Тюрьма...
Затопить лабиринт... А фаланги боятся  беркутов,  которые  выклевывают  им
глаза... Хюммель!.. -  Десять  ручных  беркутов,  милорд!  Сторожит  Птах,
сокольничий вашей милости!.. - Экогаль жадно  прихлебывал  горячее  сардэ,
заправленное специями. Игнациус без ног лежал в кресле. Он  был  полностью
измочален. Хилый дрожащий кузнечик подал ему на  подносе  курящуюся  паром
фарфоровую  чашку.  Он  отмахнулся.  Небо  сочной  зеленью  светилось  над
багровым туманом Ойкумены - шелестел звездный дождь. - Надо пробиваться  в
Башню, пока там не опомнились, - устало  сказал  он.  (Экогаль  с  досадой
пожал плечами.) - Один хороший  удар  и  мы  -  там.  (Экогаль  иронически
хмыкнул.) - Дайте мне птицеглазых, я протараню вам путь... - Идет гвардия,
- ответил ему Экогаль, не разгибаясь.  -  Идут  полчища  тарантулов,  идут
сонмы ядовитых фаланг, это вы понимаете, сударь? Под  городом  два  гнезда
ос, сейчас их отпугивают пожары - но что  потом?..  -  У  него  болезненно
дергалась щека. Один  из  адъютантов  прошептал  за  спиной  Игнациуса:  -
Сударь, вы сидите в присутствии его светлости. -  Ну  и  что?  -  удивился
Игнациус. Офицер тонко улыбнулся подстриженными усами. - Это не полагается
по этикету, сударь... - Идите вы  к  черту,  -  сказал  Игнациус.  Взял  с
подноса горячую чашку  и  немного  отпил.  Наперченное  вино  обжигало.  -
Милорд, дайте мне отряд Жукоеда; наконец, дайте мне просто  две  сотни  из
ополчения, мы нанесем удар в самое сердце!.. - Он не слышал себя. За окном
шумел целый лес голосов. - Наследник!..  Наследник  с  нами!..  -  Экогаль
раздраженно выплеснул остатки вина в  камин.  -  Эй,  кто  там?  Выставить
охрану  у  подвалов  с  королевской   казной!   Все   разграбят,   мужичье
сиволапое!.. - Лиловый таракан ползал перед  ним  и  хватал  за  глянцевые
сапоги, норовя поцеловать носок. - Жизнь!.. О, только жизнь,  милорд!..  -
но вдруг осмелев, просвистел что-то снизу  вверх:  неразборчивое,  быстрым
дыханием. Экогаль замер. - Ну да? Ну, если соврал! - Обернулся к портьере,
застилающей  половину  громадного  резного  окна,  слегка   покачался   на
каблуках, видимо, предвкушая, и одним властным движением сорвал ее. -  Ах!
- Невысокий грушевидный человек в пестром  костюме  арлекина  прижался  за
занавеской. Он даже не пошевелился, оцепенев зрачками на  мучном  лице.  -
Гусмар! Названный  брат  мой!  -  радостно  воскликнул  Экогаль.  -  Какая
встреча!.. Брось кинжал, червяк, я же в латах, или ты забыл  наши  детские
игры? - Кинжал стукнул  о  дерево.  Подскочили  очухавшиеся  адъютанты.  -
Злодейское покушение!.. Разрешите, я прикончу  подлеца!..  Вы  не  ранены,
милорд?.. Какое счастье!.. - Заткнитесь,  -  сказал  им  Экогаль,  любовно
разглядывая Арлекина. - А я, признаться, думал, что ты  сбежишь  вместе  с
Тайным Верховным Советом. Или тебя не взяли, Гусмар? Предателей не  любят.
Есть все-таки справедливость в этом мире!  Я  повешу  тебя  на  площади  с
барабанным боем - ты теперь дворянин.  Уведите  его!..  -  Двое  вытянутых
офицеров приняли под руки бледного,  как  мел,  обомлевшего,  не  дышащего
Арлекина, который так и не проронил ни единого слова. За окном  неожиданно
грянуло: - Моя  милашка  милее  всех!  У  ней  рубашка  короче  всех!..  -
Сермяжное воинство расползалось в пьяном угаре.  -  Если  вы,  милорд,  не
дадите мне людей, то я пойду один  и  сам  переведу  стрелки,  -  с  тихим
бешенством, приподнимаясь, сказал  Игнациус.  На  часах  было  без  десяти
полночь. Экогаль обратил к нему крупное  бритое  лицо  в  разводах  черной
пыли. -  Не  забывайтесь,  сударь.  Командую  здесь  все-таки  я!..  -  Он
ощерился, показав  лошадиные  зубы.  Мощно  отпихнув  караульных,  в  залу
ввалился Громобой - истерзанный, волосатый, забрызганный кровью по кожаной
куртке ремесленника.  В  немой  ярости  разевал  пасть.  Щурясь  на  него,
Экогаль, будто приняв некое решение, лениво опустился в кресло и отхлебнул
вина. - Я вас слушаю, друг мой, - приветливо сказал  он,  поведя  ладонью.
Громобой задыхался. - Ваши люди, милорд... Они убили Бобра, они арестовали
Вертлягу и Коршуна, они ставят своих офицеров командовать нашими отрядами,
они разбили в подвалах бочонки с брагой и опаивают  моих  мужиков,  сейчас
они намереваются повесить Лисицу, который первым ворвался  в  Чертог!..  -
Громобой дернул на груди истлевшую рубаху и  вытащил  из-за  пояса  грубый
помятый свиток  с  печатями.  -  Вот  ваши  привилегии,  написанные  вашей
собственной рукой, милорд! Я плюю на  них!  Я  увожу  своих  собратьев  из
города, и меня больше не обманут никакие ваши посулы и  обещания!..  -  Он
повернулся и прорычал на телохранителя, загородившего  двери:  -  Прочь  с
дороги!.. - но тут же странно крякнул и попятился, как сумасшедший, нелепо
размахивая руками: а-а-а... - сел в камин на груды угля и пепла. Из  горла
его, в розовой ямке между ключицами, торчала рукоять  ножа.  -  Вы  с  ума
сошли, - одними губами сказал Игнациус, потому что отчетливо прозрел вдруг
свою судьбу. И действительно, трое других телохранителей мгновенно  зажали
его в плотные жесткие тиски - не шелохнуться. - Что это значит,  милорд?!.
- Вы мне мешаете, - мельком ответил Экогаль, изучая карту.  -  Вы  слишком
популярны среди черни. Наследник!.. Плохо, когда на одном теле  сразу  две
головы.  Хотите  вина?  Не  беспокойтесь,  сударь:  посидите  в   подвале,
подумаете... Кольцо Мариколя охраняет вашу жизнь, но не  вашу  свободу.  -
Длинным змеиным шипением закатился очнувшийся Арлекин. Он смеялся, надувая
толстые  губы.  -  А  вы  думали,  сударь,  что  герцог  и  в  самом  деле
намеревается повернуть Звездный Круг  и  разрушить  Ойкумену?  Вы  наивны,
сударь... Кем он тогда  будет  управлять,  где  будет  его  империя?  Нет,
сударь, герцогу нужна власть и только власть - люди, насекомые, - ему  все
едино. - У него текли через пудру  бессильные  жалкие  слезы.  Грушевидное
тело заколыхалось. Экогаль взял его за пышные сборки  воротника  так,  что
материя затрещала. - Ты умен, Гусмар. Ах, как ты умен... Я бы хоть  сейчас
назначил тебя своим сенешалем. Но ты  слишком  умен,  чтобы  оставаться  в
живых, - глаза его стремительно расширились: приседая и мучаясь, в  дверях
привалился распаренный Жукоед и  с  трудом  выталкивал  из  горла  сипящий
перегоревший воздух. - Мы разбиты, милорд!.. Мой отряд  разбит!..  Гвардия
вошла в город!.. Мужики бегут!.. На улицах резня!..  Нет  сил  удержать!..
Спасайтесь, милорд, пока это возможно!.. - Жукоед был всклокочен, в космах
его застряли репьи.  А  вдоль  скулы  протянулась  кровавая  свежая  рана.
Игнациус  почувствовал,  как  ослабли  сдавившие  его