вдруг я увидела свою  маму.  Она  смотрела  на  меня  из  этого
зеркала.  Я  провела рукой по лицу -- и она. Я потрогала волосы
-- и она. С тех пор я стараюсь в зеркала не  смотреться.  Потом
--  лагерь.  Сначала  было  страшно тяжело, я просто умирала на
общих работах. И вдруг в столовой ко мне  подходит  друг  отца,
Сергей  Аполлинариевич Болдин, бывший полковой врач. Он устроил
меня  в  санчасть  медсестрой,  спас   от   смерти.   А   через
каких-нибудь   три   года  мне  невероятно  повезло:  мое  дело
пересмотрели  и  меня  освободили   "за   отсутствием   состава
преступления"!  Из  всего лагеря освободили еще человек 20. Это
было после расстрела Ежова и прихода к власти Берии. Мы ехали в
Москву и молились за здравие Берии. Тем  не  менее,  в  столице
меня не прописали, жить мне было негде, а главное -- не на что.
Я  поехала  в  Гурьев, к тете Веронике. Она работала хирургом в
госпитале, взяла меня к  себе  ассистентом.  Так  всю  войну  я
прожила    в    пыльном    Гурьеве.   Общалась   со   ссыльными
интеллигентами, казаками и казахами. Там было  много  рыбы,  но
мало  муки.  Ела  ложками  икру,  мечтая о хлебе. Ела верблюжье
мясо.
     -- И вкусно? -- спросил Сережа.
     --  Не  помню.  Тогда  было  все  равно.  Кончилась  война
вернулся с фронта сын тети Вероники Валентин. Мы сразу полюбили
друг друга и вскоре поженились. Семейная жизнь длилась недолго:
9 ноября 1948 года меня снова арестовали. Потом -- Валентина. Я
была  на  шестом месяце беременности и на этот раз держалась не
так стойко: все подписала. Весь их бред. Вообще второй  раз  --
очень тяжело. Очень. Я боялась за ребенка, но увы, напрасно: он
родился мертвым. Лагерь в Мордовии. И снова счастье улыбнулось:
устроилась  в  швейную мастерскую. М-да. О лагерях теперь много
пишут, есть, конечно, очень правдивые  публикации,  но,  я  вам
скажу:  представить  лагерную  жизнь  невозможно.  Поэтому  я о
лагере не люблю рассказывать. Не потому, что --  неудобно,  или
--  больно,  нет.  Просто  это -- бессмысленно. Освободили меня
осенью 1954-го. Вернулась в Гурьев. Сутки  спала.  Потом  стала
собираться  в  Игарку  --  к Валентину в лагерь. Тетя купила на
базаре балыка, паюсной икры, меда, орехов, напекла  булочек.  И
вот  так  сидим  вечером, укладываем все это в рюкзак, вдруг --
стук в дверь.  Тетя  пошла  открывать  --  и  не  вернулась.  Я
крикнула  --  не  отзывается. Встаю, иду. И вижу -- они стоят с
Валентином   обнявшись.   Нас,   оказывается,   в   один   день
освободили... -- Александра Олеговна вытерла выступившие слезы,
вздохнула  и бодро закончила, -- а через год у меня родился вот
этот молодой человек!
     -- Да! -- покачал головой Штаубе. -- Теперь я знаю, в кого
Виктор такой целеустремленный.
     --  Генрих  Иванович,  вы  не  знали  Витиного  отца!   --
погрозила  ему  пальцем  Александра  Олеговна.  --  Не  делайте
преждевременных выводов!
     Все засмеялись.
     -- Давайте выпьем за  семью  Ребровых!  --  Ольга  подняла
бокал.  --  Вы все настоящие герои. Я слушала и... просто... не
знаю, что сказать. Вы героиня, Александра Олеговна. Дай Бог вам
здоровья.
     -- Спасибо, милая, -- старушка выпила вина.  --  На  самом
деле  таких судеб в России -- миллионы. У меня еще все обошлось
благополучно.
     --   Много,   много   исковерканных   жизней,    незаконно
репрессированных,  --  вздохнул  Штаубе, -- но если говорить об
НКВД, то там работали не одни подонки. Там были и честные люди.
     -- Я таковых не  встречала,  --  тихо  сказала  Александра
Олеговна.
     --  Уже  без  пятнадцати  двенадцать! -- выкрикнул Сережа,
посмотрев на часы.
     -- Шампанское! Где шампанское?
     -- Надо телевизор включить!
     -- Так быстро!
     -- Друзья,  без  паники,  без  паники!  --  Ребров  встал,
подошел  к  Александре  Олеговне.  -- Мама, у нас для тебя есть
подарок, который ты должна  успеть  получить  в  уходящем  1990
году.
     -- Что же это за подарок?
     --  Это  очень  серьезно,  Александра  Олеговна!  -- Ольга
встала, -- Надо успеть!
     -- Без суеты! -- Ребров встал позади  старушки.  --  Мама,
закрой глаза.
     Старушка  закрыла  глаза.  Ольга  взяла  ее за левую руку,
Штаубе за правую. Ребров вынул из кармана удавку,  надел  петлю
на шею Александры Олеговны.
     -- Чур, без щекотки! -- засмеялась она.
     -- Хоп, -- скомандовал Ребров, резко затягивая петлю.
     Александра Олеговна беспокойно зашевелилась, захрипела.
     -- Руки, руки! -- пробормотал Ребров.
     Ольга  и  Штаубе  крепко держали старушку. Голова ее мелко
затряслась. Правая нога стала биться о ножку  стула.  Зазвенела
посуда, опрокинулся бокал.
     -- Держать! -- прошептал Рсбров.
     Удары  ноги  стали  слабеть, Александра Олеговна выпустила
газы. По телу прошла дрожь и оно расслабилось. Через пару минут
Ребров отпустил удавку.
     -- 18 и 6, -- улыбнулся Сережа, -- комки там  бумажные  на
медведей. И булка.
     -- Взбзднулось старушке... -- поморщился Штаубе.
     Ребров снял удавку. Труп положили на пол.
     --  Так.  Теперь  прошу  минуту  внимания,  --  выпрямился
Ребров. -- Во-первых, всем переодеться.  Во-вторых,  помнить  о
разделении  труда,  не мешать друг другу. И в-третьих, господа.
От нашей точности, профессионализма, спокойствия в  сегодняшнем
деле  зависит  все.  Постарайтесь  понять это. Пока все идет по
плану, мы на верном пуги, обстоятельства благоприятствуют  нам.
Сорваться мы не имеем права. Двинулись.
     Они переоделись в белые халаты, надели резиновые перчатки,
отволокли  труп  в просторную ванную комнату и заперлись. Здесь
все было готово к работе: инструменты, посуда,  приспособления.
Труп  раздели.  Длинные  голубые трусы Александры Олеговны были
выпачканы свежим калом.
     -- Не только пукала! -- улыбнулся Сережа.
     Ребров и Ольга связали ноги трупа и,  при  помощи  Штаубе,
подвесили  вниз  головой  на  крюке,  укрепленном в потолке над
ванной. Сережа поставил в ванну  десятилитровый  бидон.  Ребров
включил   электропилу,   отрезал   голову   трупа,   опустил  в
подставленный Ольгой целлофановый пакет. Кровь из шеи потекла в
бидон.
     -- Ольга, Владимировна,  Сережа,  --  пробормотал  Ребров,
точнее  подставляя  бидон,  --  сожгите одежду и вещи в камине.
Документы положите мне на стол. Через полчаса жду вас здесь.
     Забрав одежду, Ольга и Сережа вышли.
     --  Так.  Голова,  --  Ребров  повернулся  к  Штаубе.  Тот
протянул   ему   пакет.   Ребров   вынул   голову,  положил  на
эмалированное блюдо,  включил  электропилу  и  разрезал  голову
вдоль.  Штаубе взял половину головы, положил на станину пресса,
нажал красную кнопку. Пресс заработал и  стал  медленно  давить
половину.   Штаубе  подставил  трехлитровый  бидон  под  желоб.
Выжатая жидкость стекла в  бидон.  Ребров  стряхнул  выжимки  в
ведро  и  положил  на  станину  пресса  другую  половину. Пресс
раздавил ее, жидкость стекла в бидон. Реоров стряхнул выжимки в
ведро. Через полчаса вошли Ольга и Сережа. Почти вся  кровь  из
трупа  стекла  в  бидон.  Ребров взял электронож, отрезал часть
ягодицы, передал  Ольге,  которая  сразу  же  опустила  мясо  в
электромясорубку,  которая перемолола мясо в фарш, который упал
в заборник соковыжималки, которая отжала из фарша сок,  который
стек  в  десятилитровый  бидон.  Ребров  отрезал  новый кусок и
передал Ольге,  Сережа  следил  за  мясорубкой,  Штаубе  --  за
соковыжималкой. Менее чем за три часа мясо и внутренности трупа
были  переработаны.  Ребров распилил скелет на небольшие части,
из которых Ольга и Штаубе отжали на прессе сок. Когда все  было
кончено,   сок  и  кровь  перелили  в  тридцатилитровый  бак  и
перенесли его в гостиную. Потом тщательно вымыли ванну, посуду,
оборудование и инструменты. Выжимки вывалили в саду под  яблони
и  забросали  снегом.  Затем  все  переоделись  и  собрались  в
гостиной. Ребров подошел к баку, снял крышку:
     -- Двадцать восемь  литров.  Вы  оказались  правы,  Генрих
Иваныч.
     --  У  меня глаз наметан, -- усмехнутся Штаубе, усаживаясь
за стол и наливая себе водки.
     -- Ой, как я устала, -- Ольга опустилась на ковер рядом  с
баком. -- Уже четыре часа? Давайте хоть шампанского выпьем.
     --  Нужно  залить,  а  потом  уже пить шампанское. Сережа!
Принеси чемодан.
     Сережа принес коричневый чемодан с металлическими  углами,
поставил  рядом  с  баком.  Ребров отпер маленьким ключом левый
замок чемодана и осторожно вынул его: замок оказался  массивной
резиновой  пробкой. Сережа вставил в отверстие широкую воронку.
Ребров и  Штаубе  подняли  бак  и  перелили  его  содержимое  в
чемодан.
     --  Вот так, -- Ребров вставил пробку на место и запер, --
теперь можно и шампанского...
     Штаубе откупорил бутылку, наполнил четыре бокала.
     -- Первый раз в жизни Новый  год  не  отмечала,  --  Ольга
взяла бокал, посмотрела сквозь него на свечи.
     -- И я! -- Сережа отпил из бокала.
     --  Поздравляю,  друзья,  --  устало  улыбнулся Ребров, --
теперь у нас есть жидкая мать.
     -- И с Новым годом.
     -- Ура!
     Они чокнулись и выпили.
     -- Кто будет баранину? -- спросила Ольга.
     Сережа и Штаубе подняли руки.
     -- А я пожалуй спать пойду, -- Ребров потер виски.
     -- Иди, Витя. Ты бледненький, устало выглядишь.
     -- Переволновались, поди?
     -- Да... как-то все вместе. И  сердце  покалывает,  --  он
взял  мандарин, посмотрел на него и положил на место. -- Жидкую
мать -- в малый подвал. И всем спокойной ночи.
     Он вышел.
     -- Ребят, пойдемте в каминную, -- предложила Ольга,  --  а
то  здесь  прохладно.  На  огне  баранину  согреем,  на  шкурах
поваляемся.
     -- Идея не плоха, -- Штаубе налил шампанского, -- только я
сперва жидкую мать отнесу.
     -- Осилите один?
     -- Я, голубушка, вас могу до вахты донести и  обратно!  --
обиженно воскликнул Штаубе.
     -- Правда? -- улыбнулась Ольга.

     Штаубе швырнул в огонь кость, облизал пальцы и потянулся к
бутылке с водкой;
     -- Оленька... еще по одной.
     --  Мы не против, -- Ольга лежала на медвежьей шкуре и ела
грушу. Сережа спал на диване укрытый пледом.
     -- Этих людей тоже надо понять, --  Штаубе  передал  Ольге
рюмку,  --  что  ж  это -- работали честно, перевыполняли план,
жили впроголодь, защищали Родину,  а  потом  им  говорят:  ваша
жизнь,  балбесы,  --  ошибка,  вы не светлое будущее строили, а
хуевый сталинский лагерек, который  называется  Союз  Советских
Социалистических   Республик!   С   чем   вас,  ебена  мать,  и
поздравляют благодарные потомки!
     Он рыгнул, выпил, вытер губы полотенцем.
     -- Не знаю, -- Ольга выпила, откусила  от  груши,  --  мне
Инка   Бесяева  рассказывала,  как  ее  с  двумя  подругами  на
цековскую дату возили и чем это кончилось.
     -- Чем?
     -- Трупом. Старший тренер "Спартака"  по  гимнастике  взял
свою  любовницу -- Инночку и двух ее подружек. И на дачу к зав,
отделом ЦК. Там еще был зам. Тяжельникова и какой-то хуй из  ЦК
ВЛКСМ.  Выпили,  закусили,  потом  в баньку. Стали трахаться. И
этот хуй комсомольский захлебнул девчонку спермой. Насмерть.  А
потом...
     --  Сриз  форпи на ященковое! Есть партаппаратчики, а есть
рядовые коммунисты, хули  тут  неясного!  Ельцин  же  тоже  был
коммунистом!
     --   А  мне  Ельцин  не  нравится.  У  него  лицо  тяжелое
какое-то...
     --  Главное,  чтоб  человек  дело  делал.   Для   честного
коммуниста  это  значит  --  думать  о  нуждах народа, помогать
налаживать  производство,  заботиться   о   неимущих.   А   для
партаппаратчика  главное  --  карьера,  масть,  подхалимаж! Он,
пиздюк, готов начальству в жопу  червем  вползти  и  через  рот
вылезти!  Таких  надо  давить,  как  гнид.  А честный коммунист
никому не помеха. Даже собственникам.
     -- У меня папаша был честным коммунистом, -- Ольга размяла
папиросу,  закурила,  --  все  воевал  с  партначальством.  Два
выговора и два инфаркта,
     -- Или вот говорят: Сталин, Сталин! Злодей и убийца. А то,
что он  аграрную  страну  превратил в индустриальную -- забыли.
Культ  личности  --  это  правильно,  на  хуй  это  нужно.   Но
дисциплина нашим разъебаям нужна, как хомут для бешеной лошади!
Они   без   дисциплины  вон  что  творят:  убивают,  поджигают,
рэкетируют! Он бы им показал -- рэкет! Такой бы,  блядь,  рэкет
устроил,  что  срали бы и ссали со страху без продыха! В Сибири
бы на лесосплаве рэкетировали!
     --  Мой   папаша   тоже   Сталина   уважал,   но   не   за
индустриализацию, а за Отечественную войну...
     --  За  войну?!  Да  за  это  его живьем сварить и собакам
выбросить! Он, гад  рябой,  армию  обезглавил,  Тухачевского  с
Якиром расстрелял, пересажал честных командиров! Такую сволочь,
как Мехлиса, приблизил!
     Позволил  немцам  в  первый день всю авиацию разбомбить на
хуй!
     Ольга вздрогнула,  папироса  выпала  из  ее  пальцев.  Она
закрыла лицо руками и всхлипнула.
     -- Что? Что такое? -- наклонился к ней Штаубе.
     -- Не хочу я... не хочу... жуок... -- простонала она.
     --  Да  бросьте вы, -- он положил ей руку на плечо, -- вам
-- и бояться?
     -- Я не боюсь! Я не хочу, чтобы Нина!
     Штаубе вздохнул, поднял папиросу и бросил в огонь:
     --  Ольга  Владимировна,  Нина   человек   подготовленный.
Соколов -- то не лучше, правда?
     -- Я не хочу... не хочу! -- всхлипывала Ольга.
     --  Жуок  не  вчера  придумали,  что  ж  теперь  мучиться?
Выпейте-ка лучше, да гоните  тоску-печаль.  Нам  без  анестезии
нельзя.
     Он  разлил  остатки  водки  по  рюмкам,  приложил горлышко
бутылки к губам и подул. Бутылка отозвалась протяжным звуком.

     Неделя прошла в подготовке к Делу #3. 8 января в 9.12 утра
все собрались в кабинете Реброва.
     -- Попрошу всех  перевести  часы,  --  сказал  Ребров,  --
сейчас 11 часов 28 минут.
     Он  подождал,  пока  Штаубе,  Сережа  и  Ольга  переводили
стрелки ручных часов, и продолжил:
     -- Итак, Дело #3. От  его  исхода  зависит  наше  будущее.
Оступиться  мы  не  имеем  права.  А  также  не  имеем права на
малодушие,  нерешительность,  непрофессионализм.  В  12.10   мы
входим  в  министерство.  В  12.30  мы  должны  выйти из него с
готовым  результатом.  В  12.45  --  завод.  Дальнейший  график
времени зависит от обстоятельств. Вопросы есть?
     -- Можно я понесу? -- спросил Сережа.
     -- Нельзя, -- Ребров встал. -- Ну, двинулись.
     -- С Богом, -- пробормотал Штаубе.
     Они спустились вниз, оделись и вышли из дома.
     -- Опять подтаяло, -- Ольга сощурилась на тусклое солнце.
     -- Щас бы пухляка закатать, -- сказал Сережа.
     -- Пухляки... все впереди... -- рассеянно произнес Штаубе.
     Они  сели  в  машину  и  поехали. В 12.02 Ребров свернул с
Садового кольца на Малую Бронную, въехал  во  двор  дома  #8  и
заглушил мотор.
     --  Генрих  Иваныч, вы третий, -- сказал Ребров, забирая у
Штаубе дипломат.
     -- Я все прекрасно помню! -- раздраженно ответил Штаубе.
     -- Ну если кто под ногами запутается!  --  Ольга  шлепнула
Сережу по шапке. -- Дыши ровно, следи за мамой. Убью!
     Они вышли из машины, прошли по улице Жолтовского, свернули
направо  и  оказались  у здания министерства Специальных Работ.
Ребров подошел к массивной двери, потянул за ручку и вошел.  Он
был  одет  в  серую  дубленку,  пыжиковую  шапку и светло-серый
мохеровый шарф; в левой руке он нес черный "дипломат".  За  ним
вошла  Ольга  в  длинном  синем  дутом  пальто, с продолговатой
дамской сумкой. Вслед за ней вошел, опираясь на палку, Штаубе в
зимней форме полковника Инженерных войск с коричневым портфелем
в руке. Сережа следовал за ним  в  своей  обычной  одежде.  Они
прошли  тамбур  и  оказались  в  большом вестибюле с мраморными
колоннами. Справа в застекленном кабинете сидел  вахтер,  возле
широкой  парадной лестницы прохаживался милиционер. В вестибюле
находилось еще несколько человек.
     -- Ну, что же ты оробел? -- Штаубе повернулся к Сереже. --
Ты же про министерство спрашивал?  Вот  это  и  есть  дедушкино
министерство!
     Они подошли к вахтеру.
     --  К  Злотникову,  --  Ребров подал вахтеру Ольгин и свой
паспорта. Вахтер выписал два пропуска.
     -- А мы к Николаю Николаевичу Артамонову по старой дружбе!
-- Штаубе протянул свой паспорт. -- Не успел десять  лет  назад
уйти  на пенсию, как все в родном министерстве изменилось. Даже
вахта! Была деревянная -- стала стеклянная!
     Вахтер улыбнулся:
     -- Мальчик с вами?
     -- Со мной, суворовец!
     Вахтер выписал пропуск, вернул паспорт.  Все  четверо,  не
торопясь  разделись  в  гардеробе  и  прошли мимо милиционера к
лифтам. Когда вошли в кабину, Ребров нажал кнопку 2:
     -- Ольга Владимировна, только после "хоп".
     Они вышли на втором этаже и двинулись по широкому, обитому
дубом коридору, который заканчивался просторным холлом. Красная
ковропая дорожка вела к главной двери:
                Министр специальных работ РАДЧЕНКО
                    Валерий Павлович
     В холле были еще пять дверей:
                Первый заместитель министра МАЗДРИН
                    Юрий Прокофьевич
                Заместитель министра СМИРНОВ
                    Николай Игоревич
                Заместитель министра ШУШАНИЯ
                    Георгий Автандилович
                Заместитель министра НИКУЛИН
                    Виктор Николаевич
                Заместитель министра БОДРЯГИН
                    Михаил Михайлович
     Ребров подошел к двери кабинета Никулина, открыл  и  вошел
первым. В приемной сидела секретарша.
     -- Здравствуйте, -- громко произнес Ребров.
     -- Здравствуйте, -- ответила секретарша.
     Штаубе, Ольга и Сережа тоже вошли.
     -- Виктор Николаевич у себя?
     --  Вам  назначено?  -- смотрела на них секретарша. Штаубе
улыбнулся:
     -- Голубушка, старым друзьям не назначают. Их приглашают в
гости.
     -- Все ясно, -- улыбнулась она, снимая трубку телефона, --
а как доложить?
     -- Доложите "хоп", -- сказал Ребров, отступая  в  сторону.
Ольга  вынула  из  сумки  свой  пистолет  с глушителем и дважды
выстрелила в голову секретарши. Секретарша откинулась в кресле.
Ребров взял из ее руки трубку,  положит  на  рычажки,  выдвинул
средний ящик стола, нашел ключи, бросил Штаубе. Штаубе запер на
ключ   входную   дверь.   Ребров   вошел  в  кабинет  помощника
замминистра. В кабинете сидели помощник и машинистка.
     -- Здравствуйте, товарищи. Хоп,  --  проговорил  Ребров  и
шагнул  в  сторону.  Ольга  быстро выстрелила в головы сидящих.
Помощник схватится  руками  за  лицо,  встал  и  упал  на  пол.
Машинистка  со стоном сползла со стула. Ольга подбежала к ним и
выстрелила. Ребров вышел в приемную:
     -- Присмотр и давление.
     Штаубе открыл дверь главного кабинета, пропуская  Реброва,
Ребров вошел. Никулин сидел за столом и что-то диктовал сидящей
напротив стенографистке.
     --  Здравствуйте, Виктор Николаевич. Хоп по ней, -- громко
произнес   Ребров.   Ольга   дважды   выстрелила    в    голову
стенографистки.  Стенографистка  вскрикнула  и упала головой на
стол. Никулин смотрел на стенографистку.
     -- Виктор Николаевич, позвоните Колосову,  скажите,  чтобы
водитель  Якушев  немедленно поднялся в приемную к министру, --
проговорил Ребров.
     Никулин смотрел на стенографистку. Кровь  из  размозженной
головы текла на стол.
     -- Вы поняли, что я сказал?
     Никулин   посмотрел  на  Реброва.  Ольга  навела  на  него
пистолет.
     -- Звони, еби твою! -- процеди  Штаубе.  --  Мы  ждать  не
будем!
     Никулин снял трубку, нажал кнопку селектора:
     --  Борис...  Борис  Ильич. Да. Тут... это. Найди Якушева,
водителя. Пусть он к Валерию Палычу поднимется. Да. Срочно. Да.
Он положил трубку.
     -- Теперь минуту внимания, -- Ребров  в  упор  взглянул  в
глаза  Никулину,  --  сейчас  вы  пойдете  с  нами к Радченко и
поможете в одном несложном деле. Оно займет не более 15  минут.
Ваша  жизнь  зав