со  всех
сторон,  размахивая оружием, мчались враги? Да, я упустил сеть,
но остался жив. Иначе -- не было бы ни меня, ни  сети.  И  еще,
мне  было  жаль  ее,  сплетенную ночью руками Алайи. И все же я
нашел ответ.
     Рядом со мною пал молодой красивый парень, я знал его лишь
в лицо. Теперь же это лицо было расплющено ударом врага,  и  он
повалился  на  спину,  глядя  удивленными  раскрытыми глазами в
небо. Его же боевая сеть валялась рядом.
     Я быстро нагнулся и подхватил ее.
     -- Вот моя сеть! -- крикнул я Гильгамешу.
     -- Следуй за мной! -- ответил он также криком.
     В  этой  ревущей  многими  голосами   битве   можно   было
расслышать лишь крик.
     Агга был уже рядом.
     Поблизости   лежал   истерзанный  богатырь  Бирхуртур.  Он
протягивал связанные свои руки навстречу нам и  что-то  кричал,
быть может, торопил нас, умоляя освободить его скорей, чтобы он
сразу мог встать рядом с нами.
     Агга,  в  роскошных  царских  одеждах  тоже что-то кричал.
Рядом остались лишь двое  его  охранников,  остальные  валялись
вокруг, но большой отряд уже приближался к нам.
     --  Кидай!  --  крикнул  Гильгамеш  мне,  набросившись  на
последних охранников.
     Рука  моя  не  дрогнула.   Агга   попробовал   увернуться,
заметался,  но  я  сумел точно накинуть свою сеть на вражеского
царя, и он забарахтался в ней, заверещал,  словно  недорезанная
свинья.
     --  Ты этого хотел, Агга? -- воскликнул радостно Гильгамеш
и повел наш отряд к городским воротам.
     Нас, вышедших вместе с царем из города, осталось  немного.
Кое-кто  пал  на  пути  к  кораблям,  других поразило вражеское
оружие, когда мы пробивались к  Агге.  Несколько  наших  воинов
помогли  мне  подхватить  сеть с визжащим царем Киша и мы бегом
потащили его к воротам.
     Те, что были впереди, помогали пробивать  нам  дорогу.  Мы
втащили  вражеского царя в город на радость всем, кто укрывался
внутри, и Гильгамеш приказал поднять его на стену.
     Сам, своим кинжалом он распорол сеть, а все, кто  сражался
на  наших  полях  и  огородах,  бросив  битву,  следили  за его
действиями.
     Гильгамеш освободил чужого царя и поставил  на  стене  над
равниной  рядом  с  собой,  и  все  увидели,  какой  этот  Агга
невзрачный, толстый коротышка рядом с могучим  красавцем  нашим
царем.
     -- Эй вы! -- крикнул Гильгамеш так, что голос его услышали
далеко,  свои  и  чужие  воины. -- Боги не хотят помогать нашим
врагам! Ваши корабли сожжены, а царь стал моим пленником. Но  я
сохраню  жизнь  и царю и вам, если вы бросите оружие и встанете
все на колени. Я прощу каждого, кто мне подчинится  и  отправлю
вас домой на моих кораблях.
     На мгновение все замерли, как бы раздумывая. А потом Агга,
могущественный  повелитель  городов,  что  построили на Евфрате
черноголовые,  первым  склонил  голову  перед   Гильгамешем   и
опустился на колени.
     За ним на всем пространстве стали опускаться на колени его
воины.  Лишь  некоторые  из  диких,  волосатых,  те,  что  были
приведены с гор, побежали через наши поля, куда  глаза  глядят.
Кое-кто  из  них  той  же ночью стали пищей для львов и тигров,
других еще несколько дней отлавливали пастухи.
     Мы, черноголовые, отходчивы, а жители  Урука  --  и  вовсе
самые добрые люди на земле.
     * * *
     Мы,  черноголовые, отходчивы, а жители Урука и вовсе самые
добрые люди на земле.
     Когда враги опустились на колени и склонили головы, мы  не
стали лишать их жизни.
     Лишь несколько жителей, те, что ворчат даже на собственной
свадьбе, недовольно роптали:
     -- Накажи их, Гильгамеш, сильных мужчин -- истреби, слабых
-- сделай рабами.
     Но Гильгамеш поступил иначе.
     Наши воины трижды прошли мимо побежденных униженных врагов
и отобрали  всех  пожилых,  чья  жизнь  клонится  к  закату. Их
Гильгамеш  отпустил  сразу  --  пусть  плетут  себе  лодки   из
тростника, что растет у Евфрата и отправляются по домам.
     Молодых же он оставил работать на наших полях до тех дней,
когда  колос  нальется силой. Он так и объявил им: восстановите
посадки, чтобы  не  обидеть  богов  урожаем,  и  я  отпущу  вас
немедленно. Если же урожай будет скудным, скудной станет и ваша
жизнь, вы долго не увидите своего Киша.
     Главным  над  ними  Гильгамеш  поставил Аггу. И нам весело
было смотреть, как  Агга  управляется  со  своим  войском,  как
старательно работают они на полях, ухаживают за каждым стеблем.
     В первый же день после битвы решилась и моя жизнь.
     --  Отправляйся  немедленно  в  храм, Аннабидуг, -- сказал
Гильгамеш, едва мы спустились с городской  стены.  --  Служение
богам  не  менее важно, чем дело воина. Скажешь в храме старшим
жрецам, что я приказал тебе  участвовать  в  битве.  Кстати,  в
храме  бога  небес  освободилось  место  умастителя  священного
сосуда. Думаю, ты достоин его, ты хорошо проявил  себя  в  этом
сражении. Только... ведь ты не женат, а столь высокое жреческое
место  требует  человека  зрелого. Пожалуй, надо подыскать тебе
невесту. Или у тебя уже есть? Я знаю, у вашей  семьи  случилось
несчастье,  твой  отец  из-за  потери  руки  не  мог  исполнять
обязанности писца, и быть может поэтому ты медлил с женитьбой?
     Что я мог  сказать  своему  царю?  В  который  уж  раз  он
оказывал  мне  свое  расположение!  Я  же  от  волнения  не мог
выговорить и  звука.  Умаститель  священного  сосуда!  О  такой
высокой  должности  в своем храме я не смел и мечтать. Подобные
мне так и умирают младшими жрецами,  если  нет  у  них  важного
покровителя.  Уже  за  одно  то,  что  из  простых писцов я был
посвящен в жрецы, я был благодарен царю. Теперь же он заботился
о моей невесте.
     -- Есть у  меня  невеста,  мой  царь,  есть!  --  наконец,
выкрикнул  я.  --  Сестра Шамхат, Алайя, та, что при свете луны
ночами плела мне боевую сеть, это с нею я вышел на битву.
     -- Сестра Шамхат? -- переспросил Гильгамеш и в голосе  его
я  почувствовал изумление. -- Так у нее есть сестра? Что ж, она
должна быть тоже красавицей.
     -- У нее старая слепая мать.
     -- Я позабочусь, Аннабидуг, чтобы твою семейную  жизнь  не
омрачала бедность... Иди же немедленно в храм.
     Так   неожиданно   повернулась  моя  жизнь  по  воле  царя
Гильгамеша, ближе всех из нас, смертных, стоящего к богам.
     А когда созрел  урожай,  многие  из  бывших  врагов  стали
друзьями.  Некоторые даже вошли в наши семьи. А у Гильгамеша не
было лучше  помощника,  чем  бывший  правитель  Киша  Агга.  Мы
отправили  их по домам как добрых гостей. От них скоро пришел в
наш город корабль, груженый зерном, теперь они  посылали  часть
своего  урожая  в  наш храм. И мы еще раз возблагодарили богов,
потому что не было на земле  царя  мудрей  и  добрее,  чем  наш
Гильгамеш.

     Часть вторая

     Не было на земле царя мудрей и добрее, чем Гильгамеш, но и
ему случалось упорствовать в заблуждениях. Ведь даже боги порой
бывают неправы.
     Та  стена,  которой  обнес  он  город Урук, показалась ему
недостаточной.
     Рано утром в городе бил барабан,  барабанщик  подходил  то
ближе, то дальше, но слышно его было отовсюду.
     --  Чтоб  ему  провалиться в загробный мир! проклинали тот
барабан горожане, но вставали, наскоро ели  лепешки  и  шли  на
работы.
     Жрецы и писцы расписали каждый дом, каждого жителя. Работы
исполняли даже старики, калеки и малые дети.
     Безрукий  месил  гдину  ногами.  Рядом  тем  же  занимался
слепой. Здоровым нагружали в корзины кирпичи и, упираясь лбом в
широкий  ремень,  поддерживающий  груз,  они   поднимались   по
лестницам на городскую стену. И так до заката.
     Усталые от общественных работ люди возвращались домой и не
было у них сил, чтобы омыть ноги.
     --  Или  он  собирается выстроить эту стену выше небес? --
спрашивают  друг  у  друга  горожане,  которых   молодой   царь
переделал в строителей.
     Но  чаще  они  молчат.  Нет  у  них  сил на разговоры. Еле
плетутся они по своим улицам.
     Старики давно уже не  могут  разогнуть  спины,  а  молодым
стало не до улыбок, не до любви.
     --  Стоило  воевать  с Аггой, чтобы превратиться в рабов у
собственного царя! Зачем нам эта стена, если и так  мы  сильнее
всех! -- с таким вопросом то один, то другой житель обращался к
богам.
     Лишь  на  богов  была  их  надежда,  или они не видят, что
жители живут из последних сил ради этой стены!
     И боги услышали мольбы жителей.
     * * *
     И боги услышали мольбы жителей.
     Боги собрались на совет.
     -- Этот Гильгамеш, он должен быть пастырем своему  народу,
--  сказали  они  богу небес великому Ану. -- Ты владычествуешь
над Уруком вместе с ветреницей Иштар. Ты и  сделай  так,  чтобы
жители его не страдали.
     --  Я  и  сам  то  и дело слышу стоны жителей, -- смутился
великий бог небес, -- но что мне сделать  с  Гильгамешем?  Ведь
старается он для нас! Наши храмы он огородил своей неприступной
стеной.  До  него  никто  во  всем  Шумере  не догадался такого
сделать. Теперь к храмам не подберется ни один враг. Да  и  сам
Гильгамеш,  этот  юный  царь  работает  день и ночь -- стоит ли
наказывать его, если  он  чересчур  увлекается?  Даже  я,  бог,
удивляюсь, откуда у него столько сил.
     --  Эти его силы ты и должен слегка приуменьшить. Пусть он
перестанет мучать своих горожан, мы уже  устали  от  их  жалоб.
Обратись  к  богине Аруру, она давно не лепила никого из глины,
пусть слепит  другого,  подобного  Гильгамешу,  и  этот  другой
отвлечет молодого царя, уменьшит его старательность. Или забыл,
что  любое  достоинство  в  человеке,  когда его слишком много,
причиняет близким лишь боль и страдания. Не жди же, зови Аруру!
     И великий Ан призвал старую богиню.
     * * *
     И великий  Ан  призвал  старую  богиню  Аруру.  Согбенная,
скрюченными  пальцами  она  слепила  когда-то  из  глины немало
людей. Люди ведь для того и  появились  по  воле  богов,  чтобы
стать  им  помощниками  на  земле  и кормильцами. И напрасно то
один, то другой человек придумывает себе особенное  назначение.
Продолжать  человеческий род, радовать близких и дальних своими
словами  и  своею  работой  --  что  может  быть   выше   этого
назначения?
     В  тот  день,  когда боги надумали лепить первых людей, их
руки еще не привыкли к подобному занятию. Они  поручили  делать
людей  старой  Аруру, а у той выходили из глины урод за уродом.
Это потом она научилась лепить богатырей и красавиц. И  теперь,
когда  множество  поколений  людей,  рожденных  теми,  кого она
вылепила, отжило свой век на земле,  она  не  боялась  за  свое
умение  -- старая богиня лепила того, кого представляла в своем
сердце -- и не ошибалась.
     -- Создать подобного  Гильгамешу  не  трудно,  --  сказала
старуха, -- пусть они состязаются, а Урук отдыхает.
     И появился Энкиду.
     * * *
     И появился Энкиду.
     Кто-то  большой, волосатый, сильный спустился с гори стоял
среди трав в долине. Он смотрел на небо, вдыхал ароматы  земли,
и сердце его наполнялось радостью жизни.
     --  Ты  кто?  -- подскочил кузнечик. -- Раньше тебя тут не
было. Как твое имя?
     -- Я не знаю,  кто  я,  --  ответил  большой  волосатый  и
сильный. -- У меня нет имени.
     --  Так не бывает! -- удивился кузнечик. -- Каждый предмет
на земле: цветок, зверь, туча и камень, лежащий  среди  дороги,
знает, кто он. Вот я, например, кузнечик.
     --  Значит,  и  я  --  кузнечик!  --  обрадовался  большой
волосатый и сильный.
     -- Нет, ты  не  кузнечик,  ты  кто-то  другой.  Но  ты  не
печалься, живи среди нас, если хочешь. А хочешь, узнай про себя
у газелей.
     --  Кто  ты? -- спросили газели, такой большой волосатый и
сильный. Как твое имя?
     -- Я не знаю, но может быть я -- газель?
     -- Нет, ты не газель, но  живи  среди  нас,  если  хочешь.
Вместе пойдем к водопою.
     Юный  охотник,  сын  пастуха, ловец диких животных, увидел
дивное чудо: кто-то большой, волосатый и сильный бежал по степи
вместе с газелями и скрылся вдали среди трав.
     Охотник устроил засаду у водопоя. Звери  округи  приходили
сюда -- без воды никто не прожил бы и нескольких дней.
     Скоро  юный  охотник разглядел и друга газелей. Муж, такой
же могучий, как доблестный царь Гильгамеш, пришел со зверьем  и
был  им как друг или брат. Вместе со всеми теснился он у воды и
пил по-звериному.
     И видел охотник еще: едва стадо газелей,  напившись,  ушло
от  оазиса,  как  появилось  семейство  львов.  Газели,  обычно
пугливые, не бросились вбег, их  могучий  защитник  подошел  ко
львам   в   одиночку,   и   львы,   исполняя   приказ  грозного
предводителя, послушно ушли, пропустили стадо газелей.
     И еще увидел юный охотник, как тот  муж  обнаружил  ловчую
яму,  вырытую накануне и прикрытую ветками, и сразу засыпал ее.
И понял охотник, кто ломает в последние дни  все  его  ловушки,
рвет  силки,  засыпает  другие  ямы.  Почему  не ловятся больше
звери.
     Пришел охотник к отцу-пастуху, и на лице  его  был  испуг,
словно боги позвали уже его в последний путь.
     --  Отец,  я боюсь теперь выходить в открытую степь. Боюсь
встретить лицом к лицу этого странного мужа,  приказу  которого
подчиняются даже львы.
     -- Сын мой, не надо бояться чудесных явлений. Ведь то, что
кажется чудом тебе -- для другого обычное дело. Если же в нашем
мире нарушен  порядок,  для  того  существует  царь, Гильгамеш.
Расскажи обо всем ему. Он наш повелитель  и  поставлен  богами,
чтобы травы росли, овцы плодились, а дичь попадалась в капканы.
     Юный  охотник  взял  сотканный  матерью кусок серой ткани,
набросил его на тело, чтобы в городе никто не возжелал над  ним
посмеяться  или спутать его с рабом, прихватил несколько свежих
лепешек и отправился в  путь.  Он  вышел  еще  до  рассвета,  в
прохладных сумерках при бледнеющих звездах, и ко времени, когда
солнце зашло за Евфрат, переступил городскую черту.
     Всюду  сновали  люди,  они  месили  глину, делали кирпичи,
грузили их на спину и поднимали на стену. Охотник уже слышал об
этом новом чуде Урука, и, задрав голову,  на  мгновение  встал,
удивившись, сколь много людей занято столь бесполезным делом, и
какими же малыми они кажутся там в высоте на стене.
     Городская жизнь, кучки зевак на площади у базара, были ему
непривычны, но он не растерялся, а подошел к молодому жрецу.
     Жрец,  несмотря на молодость, судя по одеянию был в важном
звании. Охотник в степи редко беседовал со жрецами. Но этот был
добр и улыбчив. Он  сказал,  что  служит  в  храме  бога  небес
умастителем священного сосуда -- ведь любой вещи, принадлежащей
богу,  должны  быть  оказаны почести -- и проводил его наверх к
жилищу самого Гильгамеша.
     И скоро охотник рассказывал обо всем царю.
     * * *
     И скоро охотник рассказывал обо всем царю.
     Охотник думал, что царь пошлет вместе с ним отряд  опытных
воинов, чтобы они изловили в степи того полузверя-получеловека.
     Но не зря пелись песни о царской мудрости!
     --  Что  толку  с  отряда  воинов,  если  все  звери степи
послушны тому, о ком ты рассказал! -- проговорил Гильгамеш.  --
Он  натравит  зверей  на  людей,  и  еще  неизвестно, кто тогда
победит. Нужен же мне  твой  полузверь  живым,  а  не  мертвым.
Потому не стану я посылать сильных воинов, а пошлю с тобою одну
лишь  красавицу,  веселую женщину Шамхат. Эта Шамхат в одиночку
победит любого богатыря, потому что нет  силы,  более  могучей,
чем   ее  красота  и  добрый  характер.  Я  скажу,  --  добавил
Гильгамеш, -- чтобы тебе сегодня дали достойный приют  и  сытно
накормили,  а  завтра  рано  утром отправишься в степь вместе с
Шамхат.
     Так охотник, прежде и не мечтавший увидеть  царя,  получил
от  него  доброе  слово,  а  также  и  новое одеяние в награду.
Вечером он посетил Эану, великий  храм,  принес  жертвы  богам,
потом  сытно  поужинал  городской  едой,  ночь  провел в уютной
постели, а поутру вместе с красавицей отправился в путь.
     Красавицу до ворот проводила сестра и ее  муж,  тот  самый
молодой жрец, что день назад подвел его ко дверям Гильгамеша.
     Охотнику  бы  радоваться, а он чувствовал лишь печаль. Так
прекрасна была Шамхат, веселая женщина, идущая с ним  по  степи
среди  трав,  что  с  первого  взгляда  юный  охотник возмечтал
сделать ее своею женой. Он бы пел  ей  песни  любви  при  свете
яркой звезды -- богини Иштар, оберегал бы ее от любого врага, а
быть  может,  перестал  бы  бродяжничать,  сделался,  как отец,
пастухом, поселился бы вместе с Шамхат в  шатре,  а  кругом  по
степи  бродили бы овцы, и он приносил бы своей красавице нежный
сыр и густые мягкие сливки. Скоро у них  родились  бы  красивые
дети, которые, громко смеясь, бегали бы вокруг шатра.
     Однако,   все   это   было  для  него  невозможно.  Шамхат
предназначалась не ему, а другому. Таков был царский приказ.
     * * *
     Таков был царский приказ, но не желал подчиниться ему юный
охотник. Медленно вел он  красавицу,  не  привыкшую  к  дальней
ходьбе по степи, а потом, осмелев, заговорил:
     --  Шамхат,  что  тебе  Гильгамеш!  Или  в другом месте, в
другой стране не будет степи? Или переведутся там звери?  Стань
моей  женою,  мы  покинем  земли Урука, поставим шатер в другой
стороне, я буду бить зверя и приносить тебе шкуры.  Я  молодой,
сильный и смелый охотник и со мной тебе будет хорошо.
     Но Шамхат в ответ улыбнулась и покачала головой.
     --  Сам  подумай,  я  выросла в городе и ничего не умею из
того, что знают  ваши  женщины.  Тебе  нужна  хорошая  девушка,
добрая хозяйка, а не такая, как я. Моя мать похоронена в городе
и  там  --  моя  родина. А приказ Гильгамеша -- это воля богов.
Разве ты не знаешь, что ему привиделся странный  сон.  Об  этом
сне  он  спрашивал  у  своей  матери,  всеведущей Нинсун. И она
заранее предупредила Гильгамеша о твоем приходе и о том, к кому
мы идем. Она даже имя его назвала -- Энкиду. Давай же,  посидим
немного  в  тени, юный охотник, от этой жары я едва переставляю
ноги, но отдых наш будет не долог, и ты поведешь меня дальше  к
месту встречи с Энкиду.
     Охотник  печально  взглянул на красавицу и после короткого
отдыха повел ее дальше.
     Наконец, они подошли к месту звериного водопоя.
     * * *
     Наконец, они подошли к месту звериного водопоя.
     Вокруг небольшого озера с глинистыми берегами росли кусты,
в них и устраивал засаду охотник.
     -- Мы спрячемся здесь, -- сказал он, -- я приготовил  даже
постель  из  травы.  Место  открытой воды заметно издалека -- к
нему летят птицы со всей степи,  птице  вода  нужна  чаще,  чем
зверю.  У зверей же есть уговор -- каждый пьет в свое время, --
шептал охотник Шамхат, -- скоро придет и тот,  кого  ты  зовешь
Энкиду. Ты не бойся, я не позволю ему тебя обидеть.
     --  Милый,  смешной охотник, -- засмеялась Шамхат, -- я не
боюсь. Если он -- человек, как ты говоришь, и мужчина -- он мне
не страшен.
     -- Смотри же, вдали показались газели. И видишь, среди них
-- он. С тех пор, как газели приняли  его  в  свое  стадо,  они
заметно осмелели.
     --  Ты  оставайся  здесь,  я  же  выйду к нему, -- сказала
Шамхат в тот миг, когда большой сильный и  волосатый  вместе  с
газелями  приблизился  к  водопою.  -- Я не стану его торопить,
пусть он сначала напьется.
     И Шамхат медленно вышла на открытое место.
     Прежде газели немедленно бы встрепенулись при виде  нового
существа,  бросились  бы бежать. Теперь они спокойно продолжали
пить воду, а те, что напились, бродили поблизости.
     Лишь большой, сильный и  волосатый  удивленно  смотрел  на
Шамхат.
     Но  чем  ближе подходила она к нему, тем меньше оставалось
удивления  в  его  взгляде,  зато  восхищения  становилось  все
больше.
     --  Ты  совсем  не  большой, не сильный и не волосатый, --
проговорила Шамхат, смеясь, -- ты -- красивый и смелый и ты  --
человек. Имя твое -- Энкиду. Подойди же ко мне.
     Шамхат продолжала медленно приближаться, и Энкиду пош