давно вас ждал.
     Старик зловеще улыбнулся. Я не видел его лица, но улыбка выглянула из сумрака, напоминая Чеширского кота.
     - Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Я многое знаю, молодой человек. - Старик наклонился ко мне, вынырнул из сумрака и зашептал: - Я многое знаю. Я давно здесь живу. И очень много знаю.
     Я почувствовал, что попал. Старичок-то сумасшедший. Глаза сверкают, как у берсерка при виде крови, бьющей из брюха врага, но отступать поздно. Может, и выведаю что полезное.
     - Я знаю, где находится подлинная могила Гомера. Да, мне ведома сия тайна. Только, молодой человек, никому не говорите об этом. За эту тайну многие положили свои жизни. - Старик заозирался по сторонам, вскочил, подкрался к двери, приложил ухо к поверхности и вслушался. Ничего не разобрав, он подкрался ко мне и учащенно зашептал: - Мне точно известно, что находится под нами. По-настоящему. Глубоко-глубоко. Там много пустоты.
     - А вы знаете, что было утром сегодня? У ваших окон? - перебил я странного старика.
     - Вы об этом? - удивился он. - Конечно, знаю. Я знаю все. Я видел, как выкидывали тело. Я напрягся, подвинулся поближе к старику.
     - Кто? - выпалил я вопрос. - Кого вы видели?
     - Людей. Много. Человек десять. На двух катерах. Они подошли на волне, заглушив двигатели. Потом всплеск... и удар о воду... - Старик как-то странно всплеснул руками.
     Он вернулся в кресло, став похожим на каменное изваяние льва на Адмиралтейской набережной.
     - И среди них я видел человека. Большого человека. Телевизион... - Договорить бывший дипломат не сумел.
     Щелкнуло оконное стекло, разлетаясь на мелкие осколки. Вздрогнула штора, прошитая насквозь. Дернулась голова старика и бессильно упала на грудь. Кровь хлынула из дырки в черепе и изо рта. Он замолчал навсегда.
     Я бросился к окну, выхватывая пистолет и осторожно выглядывая из-за шторы. Черный силуэт, мелькнувший на крыше соседнего, давно заброшенного дома, появился на краю крыши и нырнул в воду
     Мойки.
     Я вылетел из дома старого мидовца и кинулся к воде. Пусто. Никого нет. Спокойная черная гладь воды. Я спрятал пистолет в кобуру и бегом бросился к пустующему дому. Высадив входную дверь и перепрыгивая через ступеньки, взбежал на крышу, но, как и ожидалось, ничего не обнаружил, кроме снайперской винтовки и гильзы, еще воняющей порохом. Гильзу я прихватил, засунул в карман и поспешил уйти, пока не появилась полиция и с ней лишние вопросы - вредные для меня в нынешнем положении, когда я без лицензии.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Путь к дому, трасса, изученная вдоль и поперек. Включил автопилот, вышел на палубу, облокотился на поручни и напряженно всмотрелся в черную беспокойную воду. На душе было пасмурно, как в холодный промозглый день, когда выбрался на улицу в одной футболке. А ледяные капли сливаются в морозный поток, что обдает тебя и пригибает к земле. Я любовался волнами, а они обволакивали сознание, вызывая воспоминания. Мысли-картинки. И только об Ангелине. Мне не хватало ее, хотя я старался углубиться полностью в проблему, требовавшую немедленного решения. И это снимало напряжение, заполняло пустоту, как раковая опухоль расползавшуюся по моей душе, отравляя существование. Я знал, что должен добраться до человека, совершившего убийство, и до заказчика этого преступления. У меня был кровавый долг, требовавший немедленного воздаяния. Закон Иисуса о двух щеках почему-то не подходил мне, как, впрочем, и всему цивилизованному миру. Мир жил и принимал закон Моисея ?око за око, зуб за зуб?. Он призывал к жизни и учил борьбе. В то время как закон о двух щеках учил всепрощению. Но всепрощения в моей душе не было. Ни грамма. Только злость. Выжженная черная степь, где ни одной зеленой травинки не осталось, как после лютого нашествия ворога. Я видел в траурных волнах отражение своей души. Иногда в зеркальном мерцании воды мне мерещилась Ангелина. Хотелось закрыть глаза и спрятаться от ее укоризненного взгляда, но я не делал этого. Старался всмотреться глубже в ее глаза, где мечтал прочитать какую-нибудь подсказку, направление для своих поисков, но лик ее тут же дробился, рассыпался на множество мелких иконок и плавно исчезал, убаюкивая и мерцая.
     Я сбросил дремоту, раздраженно покачал головой и обнаружил, что уже нахожусь в Большой Неве. Слева осталась стрелка Васильевского острова, которую безуспешно штурмовали гневные волны, и... Я заметил их случайно. Маленький юркий катер марки ?гелиос? цвета весеннего неба. Он медленно шел в кильватер ко мне, точно прогулочный тихоход. Заметив его, я понял, что уже видел это суденышко. Оно стояло на причале у Новой Голландии, когда я отчалил. Несколько раз, когда я выныривал из воспоминаний, этот катерок мелькал на периферии моего взгляда. Хвост. Кто-то следил за мной. Но вот кто? Убийцы Ангелины?
     Ярость затопила мой мозг.
     Вместо того чтобы проигнорировать присутствие чужака позади себя, я бросился в каюту, снял автопилот, вцепился в штурвал и резко вошел в вираж, разворачиваясь. Я мечтал уничтожить преследователей, растереть их, протаранить, пустить на дно, накормить ими рыбу. Но, заметив, что обнаружены, наблюдатели поспешно ретировались, отвернув в сторону Адмиралтейства. Увидев, как они исчезают в одной из арок Адмиралтейского РАЯ, я успокоился. Ярость испарилась.
     Я глубоко вздохнул, точно от тяжкой болезни освободился, и вернулся на прежний маршрут. Приступ ярости высвободил энергию моей души из оков горя. Я чувствовал себя злым, но готовым к бою.
     Я ворвался в особняк на канале Беринга, как торнадо на маленький заснеженный островок, где из сугробов торчат две печные трубы, и тут же был скручен Химерой. Она напрыгнула откуда-то сверху, повалила на пол, попыталась скрутить и надеть что-то металлическое на руки. Я отплевывался, пытаясь закричать, и барахтался как утопающий на ломком весеннем льду. В конце концов мне удалось подать голос - тонкий, опасно злой:
     - Отпусти! Свои! Хватка ослабла.
     - Это я, Даг. Что облапила, как медведь-шатун.
     Давление сверху исчезло. Меня ухватили под мышки и помогли подняться. Я зловеще посмотрел на Химеру, нагло, нисколько не смущаясь, взиравшую на меня сверху вниз. Из приемного кабинета выскочил помятый, задерганный Гонза. Увидев меня, он неожиданно расхохотался.
     - Что смешного? - озлобленно спросил я.
     - Попался, Даг. Зачем дверь ключами открывал? Нет чтобы позвонить. Вот девочки и среагировали, - сквозь смех проговорил Кубинец.
     - Молодцы, - сурово, не скрывая своего раздражения, сказал я. - Я еще в собственный дом звонить должен. Может, проще запись ввести, И пароль на вход. А тех, кто не знает, сразу к стенке.
     Химера исчезла. Стояла за моей спиной, и вот ее уже нет. Я даже не почувствовал движение воздуха, так незаметно она исчезла.
     - Ладно, Даг. - Гонза примирительно вытянул вперед руки. - Девочка правильно сработала.
     Я глухо прорычал замысловатое ругательство, отстранил со своего пути Кубинца и прошел в приемную. Облегченно развалился в кресле, закинул ноги на стол, достал из-под стола бутылку темного пива собственного изготовления, скинул пробку и с большим удовольствием сделал два полных глотка.
     - Между прочим, девочки сегодня на славу потрудились, - сообщил Кубинец, улегшись на диван. - Они нашли, как убийцы проникли в дом.
     - У-у-у, - проурчал я.
     - С соседней крыши перебрались. А с нашей в дом вел ход, причем неслабо замаскированный. И не найдешь ведь, если не знать и не искать. Химера случайно наткнулась. Фальшивая труба, представляешь?! При нажатии на запрятанные кнопки труба медленно сдвигалась в сторону, открывая спуск. Там лестница. Все цивильно. Никакой гари и копоти. По этому ходу убийцы вошли, похозяйничали и ушли, никем не замеченные.
     - Значит, у убийц и их конкурентов был архитектурный план дома, - весьма здраво рассудил я. - А домик-то наш какого года постройки?
     - Старенький. Века девятнадцатого.
     - Значит, план дома найти трудновато.
     - Логично мыслишь, - согласился Кубинец.
     - А ведь это зацепка. Вряд ли нашим домом интересовалось больше десяти человек. Можно проверить каждого. Остается только заполучить информацию. А где у нас можно ознакомиться с архитектурными чертежами?
     - В градостроительном управлении. В архиве, - подсказал Гонза.
     - Все. Я поехал. - Я уже собрался выпрыгнуть из-за стола, но Кубинец меня остановил:
     - Подожди. Тебе разве не интересно, что в морге обнаружили?
     - Почему. Все интересно. Я просто забыл, - признался я.
     - Балаганов опознал Романова.
     - В этом я не сомневался.
     - Исаича задушили. Отчетливые следы от удавки на шее, но полиция уже сделала свои выводы.
     Я вопросительно посмотрел на Кубинца. Мои глаза выражали фразу ?не тяни?.
     - Самоубийство, - ошарашил меня новостью Гонза.
     Я сглотнул слюну удивления и переспросил:
     - То есть как?
     - Очень просто. Самоубийство. И все. Никаких иных версий. Следствие уже закончено.
     - А следы на шее?
     - Остались от неудачной попытки повеситься.
     Большего бреда я никогда в жизни не слышал. Конечно, дело Романова могло свободно обратиться в висяк, нераскрытое преступление, но чтобы столь нагло сбрасывать ситуацию с кона!
     - Наша полиция свихнулась, - вынес я вердикт.
     - Похоже на то, - согласился Гонза.
     - Кстати, на месте обнаружения тела побывала практически вся верхушка города, - сообщил я.
     Я подробно рассказал об итогах своей поездки, перелил всю информацию, которую удалось заполучить от скучающего полицейского и полусумасшедшего старика, поведал о новом убийстве и назойливом хвосте, следовавшем за мной до акватории Невы.
     Кубинец выслушал внимательно. Ни разу не перебил. В конце высказал гипотезу:
     - Тут все неспроста.
     - И я о том же. Значит, я поехал в градостроительное управление. Покопаюсь в архиве. Если кто что, то буду через пару часиков. Ты, кстати, не забыл, что сегодня приедет Прокуроров?
     - Признаться, из головы совсем вылетело.
     - Подготовь площадку. Закажи ужин, - распорядился я. - Ты Балаганова проинформировал о дополнительных расходах в связи с наймом Химеры и Сфинкса?
     - Ага. Ему это не по вкусу пришлось.
     - Ничего. Скушает. Хочешь результат, тряси мошной, - мечтательно произнес я первый догмат своей философии.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Площадь Ломоносова. В центре маленький уютный скверик с таким же крохотным уютным памятником - бюст великого ученого, утопающий в зелени и позеленевший от времени. Кустарники и скамейки. На них вечно сидели люди - те, кто ожидал назначенную встречу, праздношатающиеся, студенты - через Фонтанку находился Университет холода и пищевой промышленности - и просто бомжи. Сквер кольцом обжимал канал Ломоносова, в водах которого движение было настолько интенсивным, что постовых на этом пятачке было вдвое больше, чем где-нибудь еще. По другую сторону канала располагались административные здания - градостроительное управление, куда я стремился, и управление недвижимости. Двойная арка уводила к Гостиному двору и к Невскому каналу. Чуть в стороне от канала ответвлялась широкая протока, вымощенная гранитом. Она уходила к Апраксиному двору, где в любое время года и при любой погоде царила живая атмосфера торговли. Множество приезжих, в основном выходцы с Кавказа - они управляли на этой обширной, никому не подконтрольной территории. Даже полиция старалась не приближаться к этому словно бы заколдованному местечку. Здесь могли стоять два стража порядка с видом скучающих бездельников, а в двух шагах мошенники раскручивали на крупные суммы лопухообразных граждан. Мало того, если бы кому-нибудь из обиженных и разоренных вздумалось бы воззвать о помощи к служителям закона - реакция была бы удручающей и непредсказуемой. Мошенники - в народе их прозвали ?лохотронщики? - вполне могли стать пострадавшей стороной. И уже пострадавший был бы отправлен в околоток для дознания. Такое парадоксальное место, где все встает с ног на голову, где черное, оставаясь черным, превращается в белое. Там перестают действовать все законы общества и процветают законы дикого рынка. Спиной к Апраксиному двору примыкал Большой Драматический театр и здание Петропольиздата - некогда процветающего государственного предприятия, ныне же захудалого, полунищего заведения. Такова насмешка жизни над горожанами. Немыслимое сочетание в немыслимом месте. А ведь еще за
долго до основания Санкт-Петрополиса на этом месте находилась деревня барона Чука - шведского помещика, никогда, впрочем, и не бывавшего на этом богом забытом болоте. Деревня носила звучное имя - Чукония, но была чуть ли не самой бедной в округе. Отчего соседи из других деревень потешались над оборванцами из Чуконии. Деревня, чьи жители занимались тем, чем обычно занимаются крестьяне, постепенно катящиеся в глубокую пропасть. Никто ничего не делал, да и не помышлял о праведном труде. Но ведь кушать хочется. И тогда Чукония обратилась в чудовищный рассадник воров и убийц. Жители этой деревушки перестроили свои дома так, чтобы стояли они кругом, и окружили избы частоколом. Позднее, когда вырос город, он впитал в себя прежнюю планировку, и площадь, оказавшаяся здесь, обрела круглую форму.
     Но я направлялся сюда не для того, чтобы предаваться историческим изысканиям. Мой путь пролегал в градостроительное управление. Когда я подъехал к парадному входу с железной табличкой возле больших дубовых дверей, мест на парковке не оказалось. Все пространство причала было забито катерами с государственными номерами. Делать ничего не оставалось, как искать парковку где-то дальше. Я аккуратно свернул в канал, что уводил от площади к Апраксиному двору, и тут же нашел пустое место на платной парковке. Заведя катер в причальный бокс, я активировал системы сигнализации (все три, что находились на моей посудине) и, задраив капитанскую рубку, покинул борт. Перепрыгнув на причал, я оказался в компании парковщика, который шикарно улыбнулся мне и нелюбезно попросил ?подбросить денежку?. Я улыбнулся, но монету выложил. Требование служащего было вполне справедливым. Уладив формальности, я неспешным прогулочным шагом отправился по набережной к желтому зданию градостроительного управления.
     День выдался на редкость чудесным. Солнечным, насыщенным теплом и оттого вызывавшим раздражение. Привычная петропольская погода куда-то пропала из города. Взяла отпуск и отправилась на Багамы, где, как поговаривают синоптики и путешествующие, уже четвертую неделю лили сплошные траурные дожди, а небо напоминало грязную протухшую простыню, которую выбросили под дождь, да и не вспоминали о ее существовании целый год.
     Счастливые лица людей, казалось, только и занимающихся тем, что прогуливаются по городу и выказывают всем встречным свое цветущее настроение. Эти сказочные улыбки, радостные разговоры и блестящие глаза слишком уж не гармонировали с моим душевным состоянием. Мир цветет и торжествует, а Ангелина не видит всего этого. Ее просто нет. Сознание заволокла грусть. В таком настроении я взялся за позолоченную ручку парадных дверей градостроительного управления и потянул на себя. Дверь оказалась тугой. Каждый раз, когда я представал перед дверями государственного учреждения, на ум приходила мысль, что двери специально сажают на грандиозно тугую пружину, чтобы половина посетителей отсеивалась, даже не переступив порог.
     Я же порог переступил.
     Роскошный вестибюль совершенно безлюден. Зеркала, ковры и хрусталь - непременная атрибутика подобных заведений. Да двуглавый орел, висящий над парадной лестницей. Путь к лестнице преграждала будка, где дремал охранник, но при моем появлении бдительный страж проснулся, сбросил с себя оцепенение и угрюмо уставился на меня.
     - Доброе утро, - учтиво поздоровался я.
     - Угу! - буркнул секьюрити.
     - Мне нужно пройти в архив.
     - Документы.
     Я протянул ему паспорт. Он неловко взглянул на него и выронил. Несколько минут он искал красную книжицу на полу. Обнаружив ее, переписал мои данные в журнал посетителей и вернул документ.
     - Второй этаж. Комната сто двадцать четыре.
     Я кивнул вместо благодарности и взбежал по ступенькам широкой лестницы, где одновременно могли бы подняться человек пятнадцать, выстроившись в шеренгу. Комнату сто двадцать четыре я отыскал с трудом. Запутанные коридоры, изгибающиеся и разветвляющиеся, точно в лабиринте, - плод того, что здание строилось и перестраивалось в течение всего своего существования. Комнату я обнаружил после долгого плутания по переходам и закоулкам. Кого я только ни спрашивал, ни просил о помощи, но необычайно занятые чиновники отмахивались, слово я умолял их о какой-то денежной сумме. В конце концов, когда я разозлился до состояния умопомрачения и схватил за грудки попавшегося под горячую руку молодого человека, торопящегося куда-то с кипой бумаг, то получил всю информацию. Мальчишка сперва отбрыкивался, а затем все выложил как на духу, даже посмеялся над моими злоключениями, впрочем на этом не закончившимися.
     Комната номер сто двадцать четыре отказалась открываться. Она оказалась попросту запертой. Я опустился в кресло, рассчитанное на ожидающих посетителей. Судя по потертости обивки сиденья, посетители часто страдали от равнодушия служащих архива. Я даже порадовался, что не захватил с собой пистолет, слишком уж велико искушение - открыть пальбу по чиновникам, когда они появятся.
     Ждать пришлось долго. Мучительно долго. Мучительно, потому что из занятий у меня были только мысли. Неизбежные мысли. Я вернулся к образу Ангелины - печальному и нежно любимому. Погрузился в некое тягучее беспамятство, из которого меня вывел небрежный оклик:
     - Что вам надо?
     Я раскрыл глаза, зажмурился от слишком яркого света и обнаружил, что надо мной нависает одутловатое красное лицо мужчины с черными густыми усами и бритой головой.
     - Я, собственно, к вам по делу, - сурово сказал я, поднимаясь.
     - Отлично. Проходите.
     Мужчина открыл дверь и пропустил меня вперед. Но зашел не один. В дверях его нагнал старик лет сорока пяти. Старик потому, что, несмотря на его относительно моложавый вид, вел он себя так, точно провел на этом свете лет восемьдесят как минимум.
     Старик нахмурился, прошаркал в дальнюю часть кабинета, где уселся за компьютерный стол и оживил машину. Он, казалось, потерял к окружающему миру всякий интерес, но я заметил, что чиновник внимательно прислушивается ко всему, что происходит в комнате.
     Хозяин кабинета обогнул рабочий стол и сел.
     - Я слушаю вас.
     - Вы знаете, у меня несколько деликатное дело... - начал я издалека, присаживаясь на жесткое посетительское кресло.
     - Да, - рассеянно согласился чиновник.
     - Я недавно купил дом на канале Беринга.
     - Адрес, пожалуйста.
     Я продиктовал ему адрес. Чиновник занес его в компьютер и терпеливо уставился на монитор. Машина - старая. Мыслит тяжко, как тягловая лошадь, зажившаяся на свете, но все еще продолжающая таскать грузы.
     - Суть вашего обращения? - поинтересовался бюрократ.
     - Я хотел бы ознакомиться с планом своего дома.
     Компьютер выдал ответ на запрос. Чиновник нахмурился, но ничего не сказал. Он защелкал мышкой, открывая какие-то документы, проплясал на клавишах текст и нажал ?enter?. Зашумел принтер, выдавливая из себя страницу, и через минуту чиновник протянул мне бланк.
     - Распишитесь, - потребовал он. Я легко размашисто оставил росчерк и вернул бумагу.
     - Через два часа ваш заказ будет выполнен. Вот вам квитанция на оплату. В любом отделении Госкредитбанка.
     Я взял квитанцию и упрятал ее в карман.
     - Скажите, а могу я посмотреть план какого-нибудь другого дома?
     - Вообще-то это запрещено, но... - чиновник замялся, словно девушка на первом свидании, - возможно, при ряде условий.
     - Какие условия? - спросил я.
     - Ну, дом продается. Или требует представитель государственной организации. Или при наличии моей благосклонности, - последние слова он буквально прошептал.
     - А не могли бы вы сказать, - я потянулс