сто  попадались люди с вещами и без
вещей. На  улицах у  всех  было  одно  и  то  же  выражение:  страх  и
недоумение, и  лишь один  раз откуда-то  из-за дома выскочил здоровый,
разбойного вида  молодой человек  с кривым толстым дрыном в руках. Еще
издали парень закричал:

   - Мужики, слышь, мужики. Что случилось-то?

   - Сами не знаем, - на ходу ответил Лупцов.

   - Вы не эти..? - крикнул парень и покрутил дрыном в воздухе.

   - Не  эти, не  эти, -  ответил Иван Павлович, а парень пошел рядом,
принялся рассказывать,  как у  магазина  он  увидел  очередь,  подошел
узнать, чего  стоят, а ему так никто ничего и не ответил. Все молчат и
только кривляются. Строят рожи и молчат.

   - Страшно, - признался парень, - честное слово, страшно стало. Я на
лица ихние  смотрю, а  у них  глаза, как  стеклянные у  всех.  А  сами
толкают друг  друга, дергают.  Руки у  всех опухшие...  ты бы видел. У
тебя курить  есть? -  обратился орн  к Лупцову. Разговорчивый здоровяк
получил сигарету  и, неожиданно,  со смехом  сказал: -  Я их  вот этой
палкой  разогнал.   Знаешь,  бью,  а  они  как  резиновые,  -    палка
отскакивает. - Лупцов представил, как этот громила в одиночку разогнал
толпу и спросил:

   - И что, разбежались?
   - А как же, - самодовольно ответил парень, а затем поправился, - ты
знаешь, честно  говоря, я  не понял.  Они вроде бы и разбежались. Я же
тебе говорю,  жутко смотреть.  Я их  дубинкой охаживаю, а они как-то и
внимания не  обращают, разошлись  и давай друг друга дубасить. Цирк! -
громила махнул  кому-то рукой  на прощанье  и сказал:  - И  чего народ
разбегается? Их  же мало.  Час назад  тварь  какую-то  в  яме  сожгли.
Визжала, как  свинья. -  Лупцов вспомнил  лейтенанта  милиции,  и  его
слегка передернуло.

   Домой они  вернулись ближе  к вечеру.  Солнце закатилось  за  крыши
домов, и  небо сделалось таким плотным и сочным, таким насыщенным, что
воздушная толща  напоминала вполне  материальный гигантский  купол  из
пластика.

   Свою квартиру Иван Павлович нашел открытой, с изуродованной дверью.
Внутри царила  разруха, будто по ней парогнали стадо слонов. В поисках
припрятанных сокровищ грабители повыкидывали вещи из ящиков. Коробки и
чемоданы были варварски раскурочены, а стекла в шкафах и посуда зачем-
то перебиты.

   От неожиданности и возмущения Иван Павлович долгое время изъяснялся
одними междометиями.  Он ловил ртом воздух, кидался из одной комнаты в
другую и, наконец, обрел речь:

   - Война! Самая настоящая война!

   - Да,  действительно, не  стоило уходить,  -   сочувственно  сказал
Лупцов. -  Пойду я, Иван Павлович, посмотрю, как там у меня. Брать там
нечего. Перевернут только все, гады, убирай потом за ними.

   - Ты  посмотри и  - назад, а, Игорек, - попросил Иван Павлович. - Я
не боюсь.  Нет. Просто противно теперь здесь сидеть. Это же помойка, а
не квартира.

   - Так,  может, пойдем  ко мне? - предложил Лупцов. - Ну что теперь,
сторожить, что  ли, это?  - Он  кивнул на разбросанное белье, бумаги и
фотографии.

   - Нет,  Игорек, надо  убрать, -  ответил  сосед.  -  Мои  вернутся,
испугаются. Ты  давай, возвращайся. У тебя, небось, и есть нечего. А у
меня консервы. И хлеб найдется.

   Пообещав появиться  через полчаса,  Лупцов  поднялся  к  себе.  Его
квартира оказалась  нетронутой, если  не считать им же самим разбитого
телефона.

   Лупцов прошелся  по комнате, поддел ногой кусок телефонной трубки и
сел на  диван. Чувство  страха у  него исчезло,  было лишь  неприятное
ощущение, будто  за ним  все время  кто-то наблюдает, будто в квартире
помимо него  находится что-то  живое,  агрессивное  и  не  имеющее  ни
размеров, ни  формы. Это  ощущение  раздражало  его,  и  когда  Лупцов
услышал в прихожей шаги, он вздрогнул, напрягся, как перед ударом, и с
большим трудом удержался от желания встать с дивана и вооружиться чем-
нибудь потяжелее.

   Он сразу  понял, что это не мародеры - дверь была закрыта на замок,
и он  не слышал,  чтобы кто-то открыл ее или попытался это сделать. Он
лишь повернул  голову к  двери и  с сильно  бьющимся сердцем  замер  в
ожидании непрошенного гостя.

   Когда в комнату вошел Иван Павлович, Лупцов вздохнул с облегчением.

   - А  это, ты,  - сказал  он и  тут же осекся. Он еще раз вспомнил о
том, что  дверь закрыта  и сосед никак не мог войти в квартиру без его
помощи.

   Иван Павлович  второй ничем  не отличался  от  оригинала.  Лжесосед
вошел молча  и, не  глядя на  хозяина квартиры,  сел на  другом  конце
дивана.

   Некоторое время  Лупцов  приходил  в  себя,  успокаивался,  пытался
восстановить нормальное дыхание. При этом он, не отрываясь, смотрел на
гостя и  лихорадочно  соображал,  что  же  ему  сказать.  А  лжесосед,
совершенно не  обращая внимания  на хозяина,  чесал ноги, самозабвенно
ковырял в  носу и  иногда, прикрыв  глаза, словно китайский болванчик,
покачивал головой.  Неожиданно лжесосед  выпрямился, напрягся,  как-то
судорожно,  в  несколько  приемов,  раскрыл  рот,  и  из  глубины  его
тщедушного тела послышался скрипучий утробный голос:

   - Дура,  черт, сколько раз я тебе говорил, не трогай газету. Слышь,
что ли, шалава старая?

   Так они сидели довольно долго. Лупцов не решался покинуть квартиру,
и лишь когла стало заметно, что на улице совсем стемнело, когда Лупцов
осознал, что  рискует остаться  с незнакомцем в абсолютной темноте, он
резко встал. Встал и лжесосед.

   - Что  вам надо,  в концк  концов? -  Какого черта вы лезете в нашу
жизнь? А  если уж  пришли, то  объясните хотя бы, зачем. - Гость молча
повернулся к  Лупцову всем корпусом, улыбнулся безумной улыбкой, сунул
пальцы правой  руки в  рот  и  с  остервенением  принялся  их  грызть.
Осторожно, чтобы  не разъярить лжесоседа еще больше, Лупцов обошел его
и выскочил из квартиры.

   И все  же он  успел заметить,  что на укушенной руке не было крови.
Лжесосед грыз ее, как тряпку, и весь этот спектакль, видимо, имел одну
цель -  напугать или вызвать отвращение.

   

   6.

   

   Лупцов выскочил  из квартиры, захлопнул за слбой дверь и приложился
ухом к  дверной щели. В квартире было совершенно тихо. Зато внизу кто-
то изо  всей силы  хлопнул входной  дверью. Затем  с улицы послышались
одиночные выстрелы и крики.

   Лупцов подошел  к окну.  Небо из зеленого сделалось совсем темным и
плотным, как  бронированный бок бронетранспортера. Фонари не горели, и
разобрать что-либо не было никакой возможности.

   Почти в полной темноте Лупцов спустился на этаж ниже, наощупь нашел
дверь квартиры  Ивана Павловича  и толкнул  ее. Она легко открылась, и
Лупцов увидел  на стене  слева слабые  отсветы огня. Это означало, что
Иван Павлович - запасливый человек - сидит на кухне при свете свечи.

   - Иван  Павлович, -  позвал Лупцов и, не дожидаясь, прошел в кухню.
Хозяин квартиры  сидел за  столом с  большим кухонным  ножом в  руке и
затравлено смотрел на соседа.

   - К  тебе тоже  приходили? - догадался Лупцов, он сразу сообразил в
чем  дело,   и  интуитивно   почувствовал,,  что   сейчас  лучше  быть
поосторожнее -  Иван Павлович,  похоже, был  близок к невменяемости. -
Кто к  тебе приходил,  Иван Павлович?  - спросил  Лупцов. -  Да ты  не
бойся, это я, твой сосед.

   - Здорово, Игорь, - как-то очень официально сказал Иван Павлович.

   - Да мы уже здоровались сегодня, Иван Павлович. Забыл, что ли? Мы с
тобой сегодня  весь день  проходили  с  вещами.  -  Лупцов  специально
упомянул о  дневном походе, чтобы развеять подозрения соседа. Затем он
сел напротив  хозяина, положил обе руки на стол и спросил: - Так кто к
тебе приходил?

   Иван  Павлович   судорожно  сглотнул,  затем  застонал  протяжно  и
мучительно, прижал локти к животу и согнулся пополам.

   - Что это с тобой, Иван Павлович? - испугался Лупцов.

   - Не знаю, - сквозь зубы ответил сосед.

   - Может,  водички попить?  -   предложил Лупцов  и  встал,  а  Иван
Павлович сразу выпрямился, откинулся на спинку и процедил:

   - Не подходи!

   Лупцов снова сел на свое место.

   - Да  ты положи  нож, -  сказал он,  - не бойся, я настоящий. Между
прочим, ко  мне тоже  сейчас гость  заглянул. Копия  ты. Сидел на моем
диване и  чревовещал.  Страшно,  честное  слово.  Кстати,  -  вспомнил
Лупцов, -  ты грозился  накормить меня  консервами  с  хлебом.  Давай,
угощай.

   - Погоди,  Игорь, - признав, наконец, в Лупцове соседа, сказал Иван
Павлович. -  У меня  с животом  что-то. Схватки  прямо родовые.  Вроде
ничего не  ел сегодня.  С утра  только молока с хлебом. Ф-фу... - Иван
Павлович сразу  как-то обмяк,  расслабился  и  через  некоторое  время
пояснил, - отпустило.

   - Ну,  так кто  у тебя  был, я,  что ли? - спросил Лупцов. Ему было
страшно интересно  узнать, в  каком виде  предстал перед  соседом  его
двойник.

   - Ты, ты, - ответил Иван Павлович.

   - Ну и что? - тихо, будто боясь спугнуть, спросил Лупцов.

   - Ничего.  С тобой  еще девка  была. С седьмого этажа, школьница. -
Лупцов смущенно  и как-то  неприлично хихикнул,  и Иван Павлович сразу
откликнулся. - Вот, вот. Я об вас швабру сломал. начали здесь...
   - Я  даже не  знаю, как  ее звать,  - начал оправдываться Лупцов. -
Честное слово.  Разве что  в мыслях  позволял. Я понял. Иван Павлович,
это все наше паскудство на свет божий повылазило. Точно. Видно, у него
тоже имеется  своя критическая масса. А эти просто вытащили из квартир
и темных углов все наше непотребство. Я даже думаю, что они и не живые
совсем -  двойники наши.  Может, даже  и не  разумные.  По-моему,  они
совершенно   не   понимают,   что   делают   и   говорят.   Это   наши
материализовавшиеся  пороки.   Вернее,  отражения  наших  пороков.  Ты
заметил, они  же безобидные. Это же не они грабят на улицах. Это люди,
а они  только кривляются. Но вот увидишь, когда все это кончится, если
кончится, конечно, все спишут на них.

   - А  эти -  "папа, помоги"  - тоже  безобидные? -  зло спросил Иван
Павлович.

   - А черт его знает, - ответил Лупцов.

   - Ладно, - через силу сказал Иван Павлович и, охнув, снова согнулся
пополам. Его  тощая шея  вздулась от  напряжения, даже при свете свечи
видно было,  как побраговело  лицо. Иван  Павлович прорычал,  как  это
бывает при  рвотных спазмах, упал на колени, а Лупцов сорвался с места
и вовремя подхватил соседа.

   - Да  ты отравился,  Иван Павлович,  - сказал  Лупцов. - А главное,
телефон не работает, врача не вызовешь. Марганцовка у тебя есть?

   Иван Павлович не ответил. Он хрипел, как уимрающий, раскачивался из
стороны в сторону и все норовил улечься на пол.

   - Иван  Павлович, ты  только не  помирай, -  не на  шутку испугался
Лупцов. -  Этого нам  еще не  хватало. - Он уложил соседа поудобнее на
пол, взял  свечу и бросился в ванную комнату, где, как он помнил, была
аптечка.

   Когда  Лупцов  вернулся  на  кухню  с  большим  целофановым  мешком
таблеток, Иван  Павлович уже  успокоился. Он  лежал  совершенно  тихо,
разбросав ноги  в разные стороны. Лупцов наклонился над ним, установил
свечу на  пол, поближе к изголовью соседа, и потряс его за плечо. Даже
непрофессиональным глазом  видно было,  что Иван Павлович умер. Нижняя
челюсть у  него отвисла,  обнажив желтые, прокуренные зубы, глаза были
открыты, а  пламя свечи  едва-едва отражалось  в  быстро  помутневших,
словно затянутых бельмами, глазах.

   Некоторое время Лупцов с ужасом разглядывал своего соседа. Он никак
не мог  поверить в эту странную, необъяснимую смерть. Одновременно его
мучали страх и отчаяние от невозможности что-либо предпринять.

   Рядом с  трупом соседа Лупцов просидел не менее часа. Все это время
он мучительно  искал причину  странной смерти.  Искал ее  в  последних
событиях, в приходе собственного двойника, который на удар шваброй мог
ответить каким-нибудь совершенно неизвестным, невидимым глазу ударом.

   Лупцов  боялся   уходить  из  этой  незапертой  квартиры.  Замки  с
недавнего времени  перестали служить защитой дому, а значит, и смысл в
них отпал.  Чтобы вернуться  в свою квартиру, Лупцову потребовалось бы
подняться по  темной лестнице на этаж, но и дома его не ожидало ничего
хорошего. Однако  оставаться здесь  было еще страшнее. Нельзя сказать,
что Лупцов  боялся мертвецов,  но ночью, почти без света, в незапертой
квартире - это было слишком.

   Уходя Лупцов  обратил внимание на старенький велосипед, подвешанный
под самым потолком. Иван Павлович ездил на нем ловить рыбу на соседние
пруды. Лупцов  прикинул, что  велосипед больше  никогда не понадобится
хозяину, а потому решил, как только рассветет, забрать машину и уехать
из этого чертова города куда-нибудь поближе к природе.

   Дома Лупцов задвинул диван в самый угол, на стол поставил зажженную
свечу и,  укрывшись одеялом,  лег лицом  к двери.  Довольно  долго  он
полулежал с  открытыми глазами и прислушивался к каждому шороху. Пламя
свечи нервно  подрагивало, по  стенам и  мебели  прыгали  замысловатые
тени, и  Лупцов часто  вздрагивал от  неожиданности -  задумавшись, он
принимал  скольжение   теней  зща   неких  гадов,   с  некоторых   пор
поселившихся в его квартире.

   По проспекту, мимо дома, изредка проскакивали машины, Один раз где-
то далеко трещоткой простучала автоматная очередь. Внизу, скорее всего
на первом  этаже, разбили  стекло, и  после этого послышался леденящий
душу женский  крик. Лупцов привстал на локтях, напрягся и вскоре снова
лег. Долго  еще он тяжело вздыхал и ворочался, пока, наконец, не уснул
сном совершенно  измученного человека.  И проснулся он поздним зеленым
утром.

   

   7.

   

   Проснулся Лупцов  от того,  что звонил будильник. Он открыл глаза и
посмотрел на  часы. Стрелки,  как и вчера, показывали 12, но будильник
трезвонил, как порядочный, и не собирался умолкать.

   Лупцов встал с дивана, постоял немного, приходя в себя со сна, и по
привычке отправился  в  ванную.  В  полутемной  прихожей  он  чуть  не
столкнулся с  каким-то  субьектом,  в  котором  сразу  признал  своего
двойника. Лупцов вздрогнул от неожиданности, отступил назад в комнату,
а двойник  с бесстрастным  лицом проследовал мимо него, лег на диван и
укрылся одеялом.

   - Вот  сволочь, - с ненавистью прошептал Лупцов. - Выжили-таки. Эй,
ты, -  обратился он  к двойнику,  а тот  вдруг как-то очень некрасиво,
судорожно раскрыл рот и скрипучим голосом проговорил:

   - Тихо,  тихо, пеструшка,  а то  услышат. Тихо, тихо, не бойся. Все
будет хорошо.

   - Сволочь,  - уже  спокойнее повторил Лупцов. Он подумал о том, что
ему все  равно надо отсюда уходить, и как можно скорее. Поэтому Лупцов
сказал двойнику,  - ладно живи, говнюк, - забрал сумку с вещами, надел
резиновые сапоги и покинул квартиру.

   В прихожей  у Ивана Павловича Лупцов поскользнулся и едва удержался
на ногах  Пол квартиры  тускло поблескивал  голубоватой  порослью  той
самой плесени, что он видел на обратном пути.
   Осторожно ступая,  Лупцов вошел  в кухню,  и глазам  его  предстала
сколь страшная,  столь и  удивительная картина: Иван Павлович лежал на
полу в той же позе, но как бы укрытый дорогой ворсистой тканью. Он был
похож на  гигантский кокон  в этой  поросли, которая  особенно густо и
высоко принялась  на открытых участках тела. Лицо лишь угадывалось под
этой голубоватой  маской,  а  изо  рта  высокими  мясистыми  стрелками
поднимались толстые серебристые стебельки.

   Стоя  над   трупом,  Лупцов   вспомнил,  как  вчера  Иван  Павлович
легкомысленно потрогал  пятно на  земле. Вспомнил  и понял, что именно
из-за этого и умер его сосед.

   Покидая квартиру,  Лупцов пнул  ногой наполовину  заросшую плесенью
сумку соседа.  Затем он  осторожно, будто имеет дело с ядовитым газом,
расстегнул сумку  и заглянул  внутрь. Сверху  лежали пакеты  с  супом,
несколько пачек  риса и соль. Все это Лупцов переложил в свою дорожную
сумку и, сняв со стены велосипед, покинул квартиру.

   То, что  Лупцов увидел на улице, поразило его не меньше, чем смерть
соседа. Если  сутки назад  на улице попадались лишь отдельные островки
необыкновенной плесени, то сейчас абсолютно все: и земля, и асфальт, и
скамейки перед  домом, и низкие кусты вдоль фасада, - все было покрыто
ровным слоем  серебристо-голубой плесени.  Плесень добралась  даже  до
окон первого  этажа, до половины окутала стволы деревьев, и если бы не
страх перед  неизвестной  опасностью,  может,  он  и  восхитился  этим
фантастическим, неземным ковром с голубоватым металлическим блеском.

   Лупцов пришел  в себя,  когда увидел  на той  стороне проспекта,  у
булочной,  живой  факел.  Какой-то  бедолага  облил  себя  бензином  и
подпалил, а  затем от  невыносимой боли  начал метаться  по тротуару и
кричать. Упав, несчастный принялся кататься по асфальту, пытаясь сбить
пламя, но  вскоре затих. Бензин прогорел довольно быстро, а обгоревшие
лохмотья еще долго дотлевали на скрюченном самоубийце.

   Прикручивая сумку  веревками  к  багажнику,  Лупцов  торопился.  Он
бормотал какие-то  проклятия, искоса  поглядывал на  обгоревший труп и
думал о  том,, что  жизнь, в  сущности, кончилась  и для  него, и  что
отвоеванные у  смерти несколько дней лишь продлят его мучения, а затем
сделают невыносимой и саму мысль о смерти. Лупцов вспомнил, что когда-
то он уже думал о возможной гибели человечества. Вспомнил о том, какой
страшной показалась  ему эта  мысль, и  уже был близок к истерике. Вид
развороченного фасада  булочной на  фоне  холодного,  леденящего  душу
апокалипсического  пейзажа,   символизировал  собой   что-то   глубоко
враждебное  человеку,  какой-то  новый  исторический  период  в  жизни
планеты. Люди  с такой  легкостью были  исключены, выброшены из общего
хода жизни,  что Лупцов  подумал: "А  были ли  мы вообще?  Нас  просто
выгоняют. А  могли бы и воздух откачать или погасить солнце. Мы больше
не нужны.  И неизвестно, сделали мы то, для чего появились, или нет? И
спросить не у кого".

   Он уже  отъехал на  порядочное  расстояние  от  дома,  миновал  два
перекрестка и  свернул к  кольцевой автодороге.  В  абсолютной  тишине
слышно было,  как под  колесами веловипеда  звонко похрустывают сочные
стебли плесени.

   Страшная обида за все человечество душила Лупцова: их прогоняли, не
предъявив никакого  обвинения, как  хозяин,  которому  просто  надоело
выгуливать свою собаку и кормить ее, их выталкивали за дверь.
   Изредка на своем пути Лупцов встречал все тех же странных лжелюдей.
Они  возникали  на  дороге  вдруг,  поодиночке  и  целыми  компаниями,
перебегали дорогу  перед самым  носом у Лупцова, занимались на обочине
разным непотребством  и гоготали, словно урловые подростки в последнем
ряду кинотеатра  при виде  голой задницы  на  широкоформатном  экране.
Кривляния их  походили на  бестолковые и  суетливые игры обезьян и это
было тем  более страшно  и непонятно,  потому что выглядели они вполне
нормальными  людьми,   гораздо  более   нормальными,   чем   некоторые
сослуживцы или соседи Лупцова.

   К вечеру  Лупцов одолел  километров тридцать от кольцевой дороги, и
везде было  одно и то же: лес или густые заросли деревьев и кустарника
напоминали инопланетные джунгли. Здесь, за городом, плесень, очевидно,
росла еще  быстрее: деревянные дома заросли ею по самые крыши, голубая
бахрома свисала  даже с  проводов, и каждый населенный пункт напоминал
Лупцову никогда невиденные им древние заброшенные города.

   Остановился Лупцов из-за того, что устал, а главное, крайний дом, с
которым он  поравнялся, был  менее всего  тронут голубой  заразой.  Он
стоял свеженький,  недавно отстроенный,  внося  ощутимый  диссонанс  в
общую картину.  Желтые бревенчатые  стены  дома  прямо-таки  сияли  на
однообразном серебристо-голубом фоне.

   - Неужели?! - вырвалось у Лупцова. - Таинственный остров, и только.
- Он  подошел к  калитке и заглянул во двор. Там было все то же самое,
что и  везде, с  той лишь разницей, что плесень покрывала только зе