о собственные
фольклорные  изыскания  много   раз   подтверждали  мысль  о   поверхностном
проникновении новой религии в  массу народа.  В  быту  и  искусстве русского
крестьянства  языческие  идеалы  сохранились  почти  нетронутыми  до  самого
двадцатого века. Да и обязательство, взятое на себя Ильиным - воздерживаться
от   воздействия   на   историческую   среду,   -   делало   его   положение
затруднительным.
   - Что молчишь?  - Взгляд Добрыни стал яростным, тонкие губы побелели. -
Я любую правду вынесу.
   - Пойми меня правильно, Добр... Святовид, я не могу дать простой ответ,
что  случится в  будущем.  Возможно,  оттого,  что мы  попали сюда и  как-то
вмешались в  вашу жизнь,  ход  событий изменится,  и  будущее станет другим,
нежели то, из которого мы явились...
   Добрыня задумался. Потом хмуро спросил:
   - А как было у вас?
   - Христианство   то   побеждало,   то   проигрывало.   Сломив   внешнее
сопротивление,  оно  оказывалось  перед  необходимостью  уживаться  с  иными
представлениями о мире. В конечном итоге власть над душой человека оно так и
не смогло завоевать.
   Святовид с сомнением покачал головой:
   - Не хочешь говорить...  Запомни:  что бы ни ждало нас в грядущем, я не
сдамся Змею. Пусть один останусь из Перунова воинства, но не сдамся...
   - Знаешь  что,  -  быстро  сказал  Ильин.  -  Я  вдруг  вспомнил  стихи
старинного поэта... Жил он в одно время с великим кудесником слова Пушкиным,
через восемь веков после нашего сегодняшнего разговора.  Был он  чиновником,
по-вашему -  тиуном,  толстым и  плешивым,  над ним смеялись разные зубастые
людишки из пишущей братии.  Даже имя его - Бенедиктов - чем-то вроде бранной
клички стало. Но кое-какие строчки его застревают в памяти. Вот послушай:

   Не унывай, о малодушный род!
   Не падайте, о племена земные!
   Бог не устал: бог шествует вперед;
   Мир борется с враждебной силой змия.

   Когда  Ильин  умолк,  Добрыня еще  долго  сосредоточенно раздумывал над
услышанным. Потом растерянно развел руками.
   - Значит, и восьми веков человеку не хватило, чтобы понять, где истина?
Выходит, эта борьба конца не имеет? В чем же тогда ее смысл?
   - Ты  же  сам  говорил -  двести  поколений сменилось с  тех  пор,  как
столкнулись Змей и  Всадник.  И борьба между ними не прекратилась...  А ваше
время и наше разделяют около тридцати поколений...
   Добрыня повернулся и  побрел к  своей  избе,  курившейся дымом -  белые
пряди струились над  оконцем,  над дверным проемом,  то  и  дело заволакивая
мудроотрешенную деревянную морду  коня,  венчавшую охлупень.  Ильин  смотрел
вслед  волхву,  на  его  разом  ссутулившиеся плечи и  с  внезапной ясностью
осознавал:  оба  они  только что  прикоснулись к  цепи,  связующей прошлое и
будущее.  Беседа  двух  людей  в  глухом  углу  Новгородской  земли  набатом
отзовется в  будущем,  каждое слово,  сказанное ими  сегодня,  громовым эхом
прокатится через грозные ущелья времени.
   Потому  что  сейчас  на  его  глазах  Добрыня принял решение.  Один  из
последних хранителей Знания выбрал свой жребий.
   Но  с  кем  ты,  спросил  себя  Ильин.  На  стороне тех,  кому  суждено
погибнуть?  В  стане тех,  кто  выйдет победителем?  Или  ты  останешься вне
схватки?..


IV

   То,  что  Виктор узнал за  несколько недель пребывания среди язычников,
коренным образом изменило его представления о  прошлом.  Он много раздумывал
над   сообщениями  летописцев,   противоречившими  истинному  ходу  событий.
Особенно занимала его история с "обращением" Добрыни.
   В конце концов он пришел к выводу,  что монахи православных монастырей,
создававшие  летописные  своды,  пошли  на  сознательное  искажение  истины:
Добрыня был настолько популярен в народе, что изобразить его активным борцом
за  христианскую веру  значило  косвенным  образом  повысить  престиж  новой
религии.  Конечно, произошло это десятилетия, если не столетия спустя, когда
ушли  в  мир  иной  люди,  знавшие обстоятельства исчезновения новгородского
посадника.
   Фальсификация,  вероятно,  внедрялась в  летописи постепенно.  Ведь они
переписывались, подправлялись, редактировались каждым последующим поколением
хронистов,  что  находило  отражение в  самом  стиле  описаний.  Именно  это
обстоятельство позволило в свое время академику Шахматову отделить наслоения
позднейших  эпох  и   реконструировать  первоначальную  летопись.   Но  ему,
разумеется,   не   удалось   восстановить  сведения,   попросту  выброшенные
редакторами.  О  тех  или  иных  событиях  можно  догадываться,  сопоставляя
противоречивые тексты разных сводов.
   Прошлое не менее загадочно,  чем будущее. И эти тайны времени возникают
по  воле  людей,  заинтересованных в  сокрытии  истины.  Приходя  к  власти,
узурпатор стремится к  воздействию на  память подданных,  ибо  сопоставление
прошлого и настоящего не всегда бывает в пользу последнего. К тому же знание
минувшего может дать  каждому философскую опору для  противостояния власти -
оно учит, что любой правитель бессилен перед естественным ходом жизни.
   События эпохи Владимира Святославича,  крестившего киевлян и  начавшего
насильственную  христианизацию всех  земель,  входивших  в  его  державу,  с
особенной  наглядностью  подтверждали  для  Ильина  умозрительно  выведенный
тезис.  Уничтожение  письменных  памятников,  преследование старых  обычаев,
физическое  истребление  носителей  духовной  традиции  язычества  приобрело
характер культурного геноцида.  Виктору пришлось долго растолковывать Анне и
Овцыну  значение этого  термина,  хорошо известного любому читателю газет  в
двадцатом веке.  Ивана он  не  решился просвещать на  этот  счет  -  выплеск
благочестивых чувств мог привести к изрядным разрушениям.
   - Выходит,  мы,  жители будущего,  являемся как бы пленниками тех,  кто
сегодня устанавливает контроль над прошлым?  -  с оторопью в голосе спросила
княжна.
   - В  духовном смысле это  так и  есть.  Тот,  кто контролирует прошлое,
владеет и будущим, - сказал Ильин.
   - Прошлое чревато будущим,  -  глубокомысленно заметил Овцын. - Изменяя
представление о нем,  я приобретаю господство над еще не родившимся.  Это же
самая страшная власть - власть над временем!
   - Необходимо  что-то   сделать,   чтобы  разрушить  этот   заговор!   -
воскликнула княжна.  - Если мы обладаем знанием, мы должны предупредить наши
века  на  языке,   понятном  им.   Ведь  подобное  же  послание,  написанное
Святовидом,   там  попросту  не   примут  на   веру  -   те   же  церковники
скомпрометируют его, а ученые истолкуют как пристрастное мнение...
   - Да  Святовиду и  не  придет  в  голову  предупреждать будущее.  Он  с
настоящим-то не в ладах, самому быть бы живу, - возразил Овцын.
   Мысль о  послании в  будущее не  оставляла их  все  последние дни перед
уходом из  лесного поселка.  Но  идея,  казавшаяся поначалу простой и  легко
осуществимой,  представилась  немыслимо  сложной,  когда  Виктор  постарался
охладить  благородное негодование друзей,  показав,  как  непросто перевести
замысел в практическую плоскость.
   Написать на  бересте от  своего имени,  а  затем запечатать в  глиняном
горшке и зарыть там,  где,  как он знает,  будут производиться раскопки?  Но
такую находку попросту выбросят,  да  еще  выругают автора неуместной шутки,
подсунувшего сосуд археологам. Написать на какой-нибудь скале или в укромном
месте  православного  храма  от  имени  жертвы  преследователей?   Да  такое
сообщение тысячу раз  уничтожат...  Нет,  любая  форма письменного послания,
если  поразмыслить,  -  ненадежный способ передачи Знания.  В  почти  сплошь
неграмотном обществе Древней Руси только устное сообщение может стать своего
рода  палочкой эстафеты времени.  Но  имеет  ли  шансы  на  успех  у  людей,
подвергшихся христианизации, а тем более у их потомков, устная информация об
истинных намерениях священников и  миссионеров?  Она покажется им  клеветой,
своеобразной формой мести со стороны проигравших...
   Не  усматривая в  каверзных вопросах Виктора  попытку  отвратить их  от
намерения вмешаться в ход истории, Анна и Василий продолжали обсуждать самые
немыслимые проекты.
   - Если нам не  дано вернуться назад и  рассказать о  происходившем,  мы
просто обязаны придумать форму  передачи Знания,  -  заявила Анна,  выслушав
соображения Виктора. - Только искусство может победить власть времени.
   Овцыну запомнился рассказ Ильина об  одном  из  эпизодов второй мировой
войны,  когда крохотная подводная лодка смогла торпедировать линкор. Торпеда
казалась ему одним из лучших созданий человеческого ума.  Образ ее постоянно
присутствовал  в   его   построениях.   Что   может  сыграть  роль  торпеды,
неостановимо  прошивающей  толщу  времени  и   производящей  взрыв  в  точно
обозначенном веке? Как запустить из глубины столетий снаряд, который поразит
устои  исторической лжи  через много столетий после того,  как  Истина будет
похоронена?
   Овцын размышлял вслух:  ясно,  что сообщение должно быть передано некой
тайнописью,  но  по внешности не вызывать подозрений.  В  то же время в  нем
должно содержаться нечто такое,  что  вызывало бы  у  людей желание делиться
полученными сведениями с другими,  и таким образом складывалась как бы живая
цепочка.
   - Ты   хочешь  сказать...   может  быть,   это   должно  быть  какое-то
изображение? - спросила Анна.
   - Я  думаю,  необходимо запустить несколько сообщений в  разной  форме.
Тогда  само  обилие их  натолкнет потомков на  мысль,  что  это  не  простое
совпадение...
   - Я не умею рисовать, - вздохнул Ильин. - И вырезать из дерева не могу.
Не талантлив,  к сожалению.  Может быть,  ты, Василий, карандашом или кистью
владеешь?
   Овцын отрицательно покачал головой и сказал:
   - Шпагой,  эспадроном,  саблей могу вензеля по воздуху выписывать, а на
бумаге -  увольте...  Это вот Иван у нас богомаз -  говорил мне как-то,  что
приходилось ему иконы малевать.
   - А ты, Анюта? - спросил Ильин.
   - Я рисую, но не очень, - сникла княжна. - Женские головки больше.


V

   Накануне их ухода Виктор пришел проститься с Добрыней.
   Старик с  непроницаемым лицом  выслушал слова благодарности за  кров  и
пищу, потом предложил филологу следовать за ним.
   Привыкнув к  сдержанности волхва,  Ильин  не  стал  задавать вопросов и
двинулся за Добрыней в глубь леса. Обойдя небольшое озеро, кормившее поселок
рыбой,   они  взобрались  на   лесистую  гривку,   полого  поднимавшуюся  по
направлению к скалистым обрывам водораздела,  хорошо видным от воды.  Виктор
слышал,  что в той стороне находилось языческое святилище, но никогда не был
там.
   Когда  достигли первого  утеса,  волхв  раздвинул руками  кусты  у  его
подножия и, призывно кивнув головой Ильину, скрылся в зарослях.
   Пробравшись по узкой тропке через густой малинник, Виктор заметил узкий
лаз,  где исчез Добрыня.  Протиснувшись за ним,  филолог оказался в  пещере,
стены которой круто уходили в  темноту.  В  нос  ударил острый запах навоза.
Напротив входа переливалась овальная гирлянда огней.
   Подойдя ближе,  Ильин  увидел,  что  это  деревянные плошки с  каким-то
маслом,  поставленные  кругом  продолговатого камня  с  углублением.  Язычки
пламени непрерывно трепетали - понизу тянул слабый сквозняк.
   В  темном углу  пещеры,  куда  отошел Добрыня,  кто-то  шумно вздыхал и
возился. Неожиданно голос волхва раскатился под сводами:
   - Помоги!
   Виктор  двинулся  вперед,  выставив руки  перед  собой.  Наткнувшись на
стену, сказал:
   - Ничего не вижу.
   - Сюда! - Добрыня был совсем рядом.
   Ильин сделал еще два шага и натолкнулся на что-то живое. По телу прошел
внезапный озноб.
   - Что это?!
   - Козел. Возьми его за рога и вали набок. Надо связать ноги.
   Нащупав толстые костяные завитки на голове животного, Виктор вцепился в
них  и  рванул в  сторону.  Шерстистая туша  дернулась на  месте,  но  козел
удержался на ногах.
   Только  с  помощью  волхва  Ильину  удалось  побороть тяжело  дышавшего
противника.  Усевшись на его крутой бок,  судорожно вздымавшийся и опадавший
под ним, Виктор ждал, пока Добрыня возился с сыромятным ремнем.
   - Понесли,  - наконец сказал старик, и Ильин, продолжая держаться одной
рукой за рог, схватил другой связанные ноги козла.
   Добрыня показал,  как уложить жертву в углубление продолговатого камня.
Козел несколько раз дернулся и затих, словно осознав значительность минуты.
   - Испрошу у богов помощи тебе,  пришедший с небес,  - сказал Добрыня. -
Верю тебе, что не Змеем послан. А те трое - они от него. Берегись их.
   Ильин  не  стал  на  этот  раз  оспаривать мнение  жреца,  таинственная
обстановка святилища как бы обязывала к немногословности.
   Воздев руки к  своду,  Добрыня принялся нараспев произносить молитву на
санскрите.  Глаза Виктора, привыкшие к темноте, различали теперь изваяния, к
которым обращался жрец. Это были несколько фаллических столбиков из дерева и
камня,  испещренные какими-то  письменами,  навершие одного из  них украшала
воинственная усатая физиономия, под ней было изображено несколько пар рук.
   "Да ведь это лингам.  А  персонаж этот -  какое-то  подобие многорукого
Шивы!" -  внезапно озарило Ильина. У кого-то из путешественников по Индии он
читал об этих изображениях,  воплощающих представление о мужском начале мира
- их устанавливают на перекрестках дорог, на деревенских торжищах.
   Мелодичный  речитатив   на   санскрите  усиливал   впечатление,   будто
происходящее  совершается  где-то   в   индуистском  храме.   Когда  Добрыня
повернулся в профиль,  в слабом мерцании огней его отрешенное лицо напомнило
Ильину облик аскета-отшельника из Гималаев, виденного как-то в телевизионном
"Клубе путешественников".
   В полутьме сверкнуло широкое лезвие. Быстрым движением перерезав глотку
козла,  волхв  навалился  на  него  всем  телом.  Ноги  животного  судорожно
дергались, из горла с бульканьем била черная струя.
   По  узкой  канавке,  выбитой в  камне-жертвеннике,  кровь устремилась к
глиняному сосуду,  стоявшему на  земле,  глухо ударила в  его  дно.  Теплый,
удушливый запах -  запах самой жизни -  помутил сознание Виктора. Он едва не
упал, ощутив свинцовую тяжесть, разлившуюся по телу.
   - Запали хворост,  -  продолжая удерживать агонизирующую жертву,  велел
волхв.
   Ильин  огромным усилием  воли  заставил себя  преодолеть охватившую его
немощь.  Заметив кучу сухого валежника у  алтаря,  вытащил из  нее веточку и
зажег от масляного светильника. Прикрыв огонек ладонями, дал ему разгореться
и с нескольких сторон подпалил сучья.
   Минуты не прошло,  как стены пещеры вынырнули из темноты.  Даже высокий
свод, и тот стал различим в игре красноватых бликов.
   Оставив отрезанную голову козла на  жертвеннике,  Добрыня ловко вскинул
на руки тяжелую тушу и отнес к стене,  где свисал ремень,  перекинутый через
деревянный костыль,  торчавший из  щели между камнями.  Вставив пяльцы между
задними ногами туши,  волхв  обмотал их  ремнем и  поднял козла  на  воздух.
Захлестнув ремень  вокруг костыля,  принялся ловко  орудовать ножом,  снимая
шкуру.  Содрав  ее,  бросил  в  сторону  и  одним  движением выпустил наружу
внутренности жертвы.
   Схватив окровавленными руками  расползающиеся скользкие кишки,  Добрыня
принес их к  костру и  швырнул в  огонь.  Шипение и  треск наполнили пещеру.
Едкий дым повалил кверху,  пламя село,  и все вокруг погрузилось в полутьму.
Не дожидаясь, пока костер разгорится, жрец принялся поливать сучья кровью из
глиняного сосуда,  громко восклицая что-то на санскрите. Но время от времени
он переходил на родной язык, и тогда Ильин разбирал одно и то же заклинание:
"Огонь! Огонь! Возьми свой огник!"
   Дым  уходил  вверх  белым  столбом Редкие  языки  пламени вырывались из
костра, высвечивая худощавую фигуру старика. Ильину уже порядком надоел этот
спектакль,  и  он  тоскливо думал о  том,  что ничего нет утомительнее,  чем
присутствовать на  церемониях,  не задевающих сердце.  Никакого мистического
трепета  он  не  ощущал,  было  неловко  за  Добрыню  и  немного  противно -
пузырящиеся и  лопающиеся на  костре кишки,  считал Ильин,  могут  разве что
раздосадовать богов.  Небожители  явно  предпочли  бы  тушу,  подвешенную на
пяльцах.
   Однако волхв рассудил по-другому. Когда пламя справилось с требухой, он
вытер  руки  о  козлиную  шкуру,  разрезал  на  дощечке  печень  жертвенного
животного и кивком пригласил Ильина присесть рядом.
   - Сырое? Я не могу...
   - Богов оскорбишь. Удачи не будет.
   Виктор  осторожно взял  податливый кусок  двумя  пальцами и  откусил от
него.  Слегка солоноватый вкус теплой печени вызвал легкую тошноту, но с ней
удалось справиться.  Ильин понимал,  что  Добрыня притащил его сюда вовсе не
для   того,   чтобы  угостить  субпродуктами.   Если   он   сейчас  оскорбит
благочестивые чувства волхва,  тот  вряд  ли  скажет,  ради чего затеяно это
действо.
   Подтверждение его мыслей пришло почти сразу же.  Дожевав печень, старик
медленно заговорил:
   - Идешь в  мир,  много зла  в  нем.  Вот уже двадцать шесть весен,  как
зашаталась вера русичей, хитрые иноземцы полонили душу Владимира...
   - Как же это могло произойти?  Ведь ты был его близким человеком,  имел
влияние на него...
   - Он  слушал меня во  всем.  Когда я  сказал:  заключи мир с  Болгарией
Волжской,  он  исполнил совет.  Когда  я  говорил:  построй для  наших богов
достойные их  святилища,  он  строил.  Когда говорил:  не крестись,  станешь
подвластен цесарю, он тоже слушал.
   - А в результате великий князь принял иноземных епископов и позволил им
сокрушить Перуна и Сварога?
   - Не знаю,  может,  похоть его погубила...  Было у него много наложниц,
несколько сотен. И среди них много гречанок, хазарских пленниц. Не через них
ли  пробрались к  его  сердцу  греческие попы?  Да  еще  могли  запугать его
опасностью,  от  многих сынов  исходящей -  будут-де  искать твоего великого
стола  Киевского и  не  найдешь нигде опоры.  Ежели примешь веру  Христову -
цесарь тебе братом будет, любую помощь подаст.
   Раз у тебя были такие подозрения, почему же ты не отговорил его?
   - Он на меня за Святополка,  сына своего,  взъярился.  Отрок и умом,  и
красотой взял,  но  не люб он Владимиру,  ибо родил он его от вдовы старшего
брата своего Ярополка, им убитого... А я княжича привечал, баловал...
   - Святополк тоже,  надо полагать, не очень-то расположен к своему отцу,
если мать его Владимир взял за себя силой...
   Добрыня долго молчал, вздыхая, потом, явно перебарывая себя, заговорил:
   - На мне грех лежит... Я во всем виноват...
   И снова умолк, как бы не в силах говорить дальше.
   - Как же, ты ведь был ревностным сторонником славянской веры, насколько
мне известно...
   Ильин прикусил язык.  Такие оговорки,  как  не  раз  уже бывало,  могли
вызвать  только  подозрительность Добрыни:  слишком  хорошо  знает  пришелец
подробности его  жизни.  Но  старик был  погружен в  собственные мысли и  не
заметил оплошности Виктора.
   - Я  стоял  крепко за  наших  богов  -  еще  покойный князь  Святослав,
родитель нынешнего великого князя,  привил нам, своим дружинникам, презрение
к  религии  греков.   Мы  смеялись  над  тем,  что  им  положено  всю  жизнь
довольствоваться одной женщиной, что надо по урочным дням не есть мяса, дабы
не прогневить бога - как будто ему есть дело до того, что у тебя в кишках...
Но  пока великий воитель проводил время в  походах,  дети его  оставались на
воспитании у бабки своей - княгини Ольги, которая приняла христианство. Дома
христиан давным-давно стояли в Киеве,  да и в других городах русских их было
немало.  Народ не любил их за ханжество,  но зла им не творил.  Знать бы,  к
чему приведет эта терпимость... - Добрыня проскрежетал зубами и опять умолк.
   Ильин не  решился нарушить молчание,  хотя  на  языке у  него вертелось
много вопросов. Он боялся спугнуть откровенное настроение Добрыни.
   - Итак, Ольга занималась воспит