послышался  тихий  Голос,  в  котором
звучала нечеловеческая мощь:
     -- Помню... Ты  тогда  на  четвереньках  лазил...  Разве  волхвы  так
упиваются?.. Олег, я долго размышлял, расспрашивал других...  Может  быть,
Рус поможет?... Или Славен?...  Могильник  Руса  еще  был  виден  на  моей
памяти, я могу сказать тебе, где он... А курган Славена  размыло  дождями,
разметало грозами...
     Олег ответил невесело:
     -- Да помню я, помню!
     -- Тоже ходил на бровях?
     -- Курган Славена  далеко,  могильник  Руса  ближе,  но  у  меня  нет
времени. Я чувствую, что резню нужно остановить немедленно. Иначе  славяне
разделят  участь  тех  древних  народов,  некогда  славных,  что  исчезли,
несмотря на великую мудрость...
     -- Я не знаю, что делать, -- послышался тяжелый вздох.
     -- Попробуй достичь Руса, -- попросил Олег с мольбой. -- Тебе проще!
     Голос Кия долго не отзывался. Олег  не  двигался,  опираясь  на  меч,
Гульча затаила  дыхание.  После  долгой  паузы  Голос  произнес  медленно,
виновато:
     -- Не могу... Недостает сил.
     -- Прощай, Кий. Спи спокойно.
     Он повернулся, туже затянул пояс. Гульча встала рядом. За их  спинами
раздался мощный вздох, словно вздохнула сама земля:
     -- Спокойно?.. Постараюсь, хотя теперь будет трудно.
     Олег кивнул. Гульчу оглядел критическим взглядом -- ничего не забыла?
-- и она храбро шагнула за ним в темноту. Не успели  сделать  пару  шагов,
как внезапно в склепе прозвучал новый мощный Голос, настолько могучий, что
голос Кия показался Гульче перед ним детским:
     -- Олег?.. Тот самый, к которому мы бегали советоваться?
     Олег повернулся, Гульча больно ударилась носом  о  его  твердую,  как
дерево, грудь.
     Голос произнес мощно:
     -- Олег, на помощь не придет ни Кий, ни Вандал, ни Скиф, ни Колоксай.
Никто, хотя поклялись встать из сырой земли и явиться на выручку, когда их
народу будет грозить смертельная опасность... Нас  держит  мать-земля.  Ты
должен одолеть беду без нас.
     -- Но я не могу!
     -- Кто сейчас княжит в моей земле?
     -- Славен, твоей земли давно нет, -- ответил Олег с горечью. -- Твоих
потомков расплодилось, как муравьев!  Разделили  старые  земли,  нахватали
новых у соседей. Теперь идет резня... Уже тысячу лет после твоего... после
тризны...
     -- Ну-ну, -- произнес голос Славена мощно, но озадаченно.
     -- Твои дети разошлись по всему белу свету.  Живут  в  горах,  лесах,
степях, пустынях, даже на островах в Северном море. Южном -- тоже.  Каждое
племя дробилось на десятки мелких, но  те  быстро  разрастались,  начинали
драться между собой. Из мелких осколков вырастали  крупные  племена...  Но
пока идет междоусобная резня --  на  границах  скапливаются  совсем  чужие
народы.
     -- Олег, такое уже бывало!
     -- Это не гунны, не савоты! Эти велят менять язык, веру, обычаи.  Это
другое, Славен. Другие времена, другие песни.
     Славен молчал так долго, что Гульча уже начала переступать с ноги  на
ногу, -- неисповедимы пути богов, мог и забыть про них, смертных. Наконец,
после долгого мощного вздоха, от которого затрепетало пламя факела,  Голос
сказал печально:
     -- Я не был вещим, как ты... Не знаю, Олег. Одно могу сказать -- иди,
как шел, на Север!
     Олег постоял, прислушиваясь, круто развернулся и пошел в дальний угол
склепа. Там отыскалась еще комнатка, в ней тоже лежали сокровища, а  также
все крайне необходимое князю в  загробной  жизни:  оружие,  кубки,  блюда,
дорогие ткани... При их приближении разбежались какие-то мелкие  существа:
мыши или подземные домовые.
     Гульча карабкалась вслед за  пещерником  вверх  по  узкой  расщелине,
ползла под каменными плитами, что потрескивали, угрожая  каждое  мгновение
обвалиться, протискивалась, цеплялась, оставляя клочья  истлевшей  одежды.
Под ногами было  мокро,  гремели  камни.  Пещерник  часто  останавливался,
поджидая ее, он тоже дышал тяжело, протягивал руку, которую она каждый раз
гордо отшвыривала.
     Они вылезли под огромное звездное небо. Воздух после склепа показался
таким чистым, что  она  поперехнулась,  а  среди  тусклых  северных  звезд
блестел особенно ярко-желтый, как глаз молодого кота, месяц.
     Олег двигался в  лунном  полумраке  сосредоточенно,  по  сторонам  не
оглядывался, словно видел перед собой далекий огонек и боялся оторвать  от
него взгляд. Гульча спешила следом, искоса  посматривая  на  мрачное  лицо
пещерника.
     Невры, думал  Олег  яростно,  искать  среди  них?  Вернее,  среди  их
потомков? Они дали начало стольким  народам,  что  те  захватили  половину
мира, а о другой пока просто не подозревают.  Сказано:  в  лесу  родились,
пням молились. Их потомки, выйдя из леса,  жили  жадно  и  яростно.  Когда
Таргитай повстречался с Даной, та родила от него троих героев: Арпо,  Липо
и Коло, а из другой деревушки невров  вышел  Рудольф  --  Рыжий  Волк.  Он
сочетался с одной берегиней, она родила от него Гунна, Кимвра и Гота. Коло
выпала доля счастливее, чем у братьев, он был отцом Скифа, дедом  Славена,
прапрадедом Руса... А у потомков Рудольфа обошел братьев по жизненной мощи
Гот: он был отцом Бритта, Кельта и Пикта. У Гота было  три  сына:  Алеман,
Тевт и Сакс, их племена набирают силу с каждым днем, теснят соседей, скоро
обрушатся на детей Славена...
     Олег  поспешно  прогнал  перед  мысленным  взором  наиболее   живучих
потомков Таргитая. У Кия были братья: Щек и  Хорив,  каждый  оставил  кучу
детей -- храбрых воинов и честных мужей, однако те как-то сошли на нет. Не
было огня, от которого происходят  в  движение  народы,  сдвигаются  горы,
трясется небо.  Лишь  у  Кия  был  один  с  таким  огнем,  что  даже  Олег
посматривал с беспокойством.  Впрочем,  Рустам,  так  его  звали,  был  не
честолюбив, княжеской власти не  добивался.  В  молодости  он  побывал  на
Востоке, был ослеплен  богатством  и  великолепием  древних  стран,  много
бродяжничал, воевал во главе наемных банд, отрядов, был полководцем  то  у
одного, то у другого правителя. Создал три королевства,  одну  империю  --
все бросил, управлять оказалось занятием скучным  и  тяжким.  Вернулся  на
родину в глубокой  старости,  братья  на  родной  земле  доживали  век,  с
палочками ходили, а он явился крепкий, как дуб, темный от  жгучего  южного
солнца, седой, как лунь, но  с  цепкими  глазами  и  прямой  спиной.  Даже
задавил на празднике медведя за два дня до кончины...
     Олег  закрыл  глаза,  стараясь  поймать  образ,  споткнулся,  услышал
ехидный смешок Гульчи.  Что-то  случилось  тогда,  ибо  кияне,  их  чужаки
называли киевлянами, неделю весело пересказывали, добавляли  от  себя.  Ах
да, Рустам вызвался бороться с правнуками, но  те  отказались.  Лишь  один
принял вызов, но был побежден. Олег внимательно следил  за  поединком,  он
единственный заметил, что правнук в конце схватки поддался,  заметив,  что
старый  богатырь   начал   слабеть.   Олег   прижал   ладони   к   вискам,
сосредоточился, и вдруг как будто все  осветилось:  увидел  залитый  двор,
хохочущий народ, услышал дудки, бубны, медвежий рев,  и,  перекрывая  все,
появилось молодое веселое лицо.  У  парня  были  ярко-синие  глаза,  русые
волосы, крохотный шрам на левой скуле.
     Олег потряс головой, отгоняя видение, -- это был Таргитай.  Он  снова
услышал смешок Гульчи, сердито покосился в ее сторону, тут же новая  мысль
вспыхнула в мозгу: это не Таргитай. Похож, как вылитый,  но  не  Таргитай.
Однако с ним что-то связано... Кто он? Вспомнить бы...

     Киев был еще виден на высоких горах,  когда  они  зашли  в  небольшую
весь. Правда, весь на поверку оказалась селом -- там князь Самовит поселил
смердов. Олег купил себе и Гульче неказистую, но добротную одежду и еды, и
они снова вышли на дорогу.
     Вздымая пыль, мимо проносились всадники. В  сторону  Города  тянулись
груженые  телеги.  Олег  посматривал  на  небо,  а  когда  солнце   начало
опускаться к виднокраю, свернул к ближайшему лесу:
     -- Опасно или не опасно, но лучше ночевать в лесу.
     -- Олег, я оставила такого коня на постоялом дворе!
     -- Я тоже. И свой меч. И запасных коней, и многое  другое.  Какая  ты
жадная женщина!
     Гульча вспыхнула от обиды,  пещерник  насмешливо  оскалил  зубы.  Она
смолчала, нельзя давать ему ощущать свое  превосходство  --  дразнит.  Она
торопливо насобирала хвороста, стараясь не удаляться  далеко  в  чащу,  --
страшно. С ближайшей березы содрала  уже  кем-то  разлохмаченную  бересту.
Похоже, только грозится, что  продаст  первому  встречному,  но  лучше  не
нарываться -- надо делать все, что требуется, и даже немного больше.
     Вечером, когда поужинали  у  костра  и  Гульча  заснула,  свернувшись
калачиком, Олег долго сидел,  глядя  в  огонь.  Перед  собой  он  разложил
обереги, которые купил у волхва,  пока  Гульча  выбирала  одежду.  Обереги
грубоватые, вырезаны не то наспех, не то без старания, и Олег долго щупал,
гладил, пропускал между пальцев, приучая себя к узнаванию на ощупь.
     Была уже  полночь,  когда  услышал  далекий  зов.  Он  закрыл  глаза,
расслабил тело. В темноте под опущенными  веками  поплыли  светлые  пятна,
начало высвечиваться крупное лицо с  запавшими  глазами  и  плотно  сжатым
ртом. Острые глаза смотрели из-под  низкого  лба  с  такой  нечеловеческой
силой, что плечи Олега сами собой передернулись, словно на морозе.
     -- Ты близок, -- прошелестел Голос, и у  Олега  побежали  мурашки  по
коже: узнал Фагима, главу Семи Тайных. -- Oчень  близок  к  большой  тайне
Семи. Но решение принято! Ты не смеешь вмешиваться!
     -- Решение Семи? -- спросил Олег. -- В чем оно?
     -- Устойчивость. Разрушение старых империй, создание государств,  где
правит закон, а не деспот! Поощрение Добра, борьба со Злом...
     Олег ответил тихо, чувствуя, как сердце начинает стучать чаще:
     -- Этого хочу и я. Но чем помешаю я?
     -- Ты  поддался  низменному  зову.  Обреченные  племена  спасаешь  от
судьбы, ибо ты -- из их племени. Считаешь себя из их  племени!  Но  мы  не
принадлежим народам, мы -- соль  всего  человечества.  Те  племена  должны
исчезнуть.
     -- Славяне? -- воскликнул Олег.
     Кровь бросилась в голову, видение затуманилось, и Голос пропал. Когда
Олег  с  большим   трудом   сосредоточился,   до   его   слуха   донеслось
нещадно-насмешливое:
     --...Как и другие великие! Египтяне, хетты, арии,  парфяне.  Для  нас
нет племен и народов, есть человеческий род.
     --  Совет  может  ошибаться,  --  прошептал   Олег,   чувствуя   себя
раздавленным. -- Я заглядывал в будущее славянских племен. Если объединить
под  одним  вождем,  то  возникнет   удивительнейший   народ...   Да,   он
непредсказуем! В отличие от тех,  с  кем  любит  работать  Совет  Семи.  В
славянство намешается много разных племен, другие народы будут смотреть со
страхом и с любопытством...
     Голос сказал враждебно:
     -- Можешь поклясться, что новый народ принесет лишь благо?
     -- Нет, -- сказал Олег. -- Но  родится  богатырь!  Богатырь,  которым
управлять трудно. А вы, опасаясь его  мощи,  хотите  отдать  его  законное
место другим детям -- послушным, предсказуемым?
     Голос помолчал, после паузы спросил в упор:
     -- Ты можешь сказать, когда Совет Тайных хоть раз оказался неправ?
     Олег замолчал надолго, а когда заговорил, сам удивился страшной тоске
в своем голосе:
     -- Уже могу. Это вы навязали дикому племени обров новую  веру?  Смели
языческих божков, взамен дали Единого! Навязали высокие этические нормы. И
что же? Их держали в узде разбойничьи обычаи, а благодаря новой вере  обры
распоясались, вдруг став избранным  народом,  ведь  все  прочие  --  скот!
Единый допускает их существование лишь для того, чтобы  обры  надевали  на
них ярмо! Они так и делали... Теперь где те  обры?  А  без  вас  могли  бы
уцелеть.
     -- Одновременно с обрами, -- возразил Голос, -- эту религию приняли и
хазары, а их царство велико. Они уже наложили тяжкую  дань  на  северян  и
полян, подступили к самому Киеву!
     -- Надолго ли? -- возразил Олег. -- Сразу по принятии  новой  религии
ханом Обадия-- там началась кровавая междоусобица. Да,  наложили  дань  на
полян, это вторая смертельная ошибка... Я заглядывал в будущее, Фагим! Там
нет Хазарского каганата. Вообще нет хазар!
     Фагим долго не отвечал, а когда сквозь тьму прорезался  его  властный
голос, Олег впервые уловил тщательно спрятанную тревогу:
     -- Ты был лучшим из прорицателей, тебя звали Вещим. Мы не в состоянии
увидеть грядущее, но мы в силах его лепить! Лепим в тиши тибетских  пещер,
вознесясь над человечеством. И  ничто  на  белом  свете  не  в  силах  нас
остановить. Ты это знаешь, Олег!
     -- Да, -- ответил Олег, -- знаю.
     -- Не вмешивайся! Ты был одним из Семи  Тайных,  но  Совет  не  может
знать жалости, дружбы, привязанности...
     -- Совет не знает этих чувств, -- ответил Олег. -- Все-таки  я  пойду
своим путем, Фагим. Ты его знаешь.
     Видение обрело яркость, вместо глаз Фагима  полыхало  красное  пламя.
Когда глава Семи заговорил, изо рта вырвались длинные языки огня:
     -- Знаю?.. Ты забыл, что ни короли, ни маги, ни звери, ни птицы, даже
ничтожный муравей не в состоянии противиться воле Семи Тайных. Что  можешь
ты с той поры, как отринул могучую магию -- а ты был сильнейшим магом,  не
спорю, -- и посвятил себя ведовству -- уделу рабов?
     Олег ответил медленно, чувствуя усталость и слабость:
     -- Меня легко убить, но нельзя  покорить.  Ведовство  дает  гордость,
чувство достоинства. Магам это неведомо. Я знаю, чем  могу  помешать...  и
могу ли, однако не откажусь от такой возможности. Если возникнет, конечно.
     -- Но не будешь искать сам?
     Олег подумал, ответил просто:
     -- Буду.
     Фагим долго молчал, теперь все лицо стало красным клубком движущегося
огня, а глаза и рот белыми от ярости. Голос прогремел:
     -- Тогда ты  обречен!  Отныне  ты  --  вне  закона.  Наша  мощь  тебя
найдет!!!
     Лицо стало расплываться, Олег быстро крикнул:
     -- Отныне?.. А чьи попытки были раньше?..
     Последнее красное пятно исчезло в темноте. Голос не отзывался, и Олег
открыл глаза. Перед ним горел костер, багровые угли  уже  покрылись  серым
толстым пеплом. Небо медленно светлело, в кустах  сонно  чирикнула  ранняя
пташка.
     Олег подхватился на ноги, тело застыло в  долгом  сидении,  слушалось
плохо. Он потряс Гульчу за плечо, крикнул в ухо:
     -- Уходим! Уходим немедленно!
     Она послушно поднялась, широко раскрыв глаза.  Ее  качнуло,  он  едва
успел подхватить, снова тряхнул:
     -- Слышишь?.. Бери котомку, уходим немедленно!
     Гульча раскрыла глаза еще шире, но Олег видел, что она  спит.  Сцепив
зубы, он подхватил котомку, застегнул пояс, бросил Гульчу на плечо и бегом
бросился через  лес.  Гульча  начала  тереть  кулачками  глаза,  возиться,
поджимая колени. Олег решил было, что она устраивается спать, но вдруг над
ухом раздался ее голос:
     -- Что?.. Почему?.. Куда?
     -- Доброе утро, -- буркнул Олег. Он на  бегу  поставил  ее  на  ноги,
сильно шлепнул сзади -- с пробуждением!
     Она терла глаза, пробовала зевнуть, едва не задохнулась, закашлялась,
и лишь тогда проснулась окончательно. Увидела, что они  стремглав  несутся
через утренний лес, вскинула брови еще выше, глаза были, как блюдца:
     -- За нами гонятся? Говард?
     Олег  не  отвечал,  на  бегу  ухватился  за  ожерелье  с  деревянными
фигурками. Пока левой рукой  отводил  прыгающие  навстречу  ветви,  пальцы
правой руки прощупывали обереги,  судорожно  искали  нужные,  отбрасывали,
наконец зажали что-то твердое, выпускать отказались. Олег  быстро  перевел
взгляд  на  обереги.  Грубо  вырезанный  птичий  клюв  выглядывал   из-под
указательного пальца, а средним  Олег  прикрыл  извилистую  бороздку,  что
могла означать змею, воду, верхнее небо.
     Он выбежал на  поляну,  небо  открылось  шире.  В  синеве  пролетела,
дергаясь из стороны в сторону, белая бабочка, блеснули  слюдяные  крылышки
стрекозы. В немыслимой высоте что-то виднелось.
     Олег с трудом различил сокола-сапсана.
     Слева над зелеными вершинками пролетел, медленно  взмахивая  большими
черными крыльями, крупный ворон. Он миновал было поляну, затем  замер,  не
двигая крыльями,  начал  набирать  высоту,  но  не  улетел  от  поляны,  а
поднимался к небу кругами, как голубь.
     -- Брат, помоги! -- взмолился Олег.
     Он вперил взгляд в далекую сверкающую точку, пытаясь нащупать сокола.
Ворон поднялся над лесом, пошел ходить кругами. Голову поворачивал,  глядя
на проплывающие внизу деревья и поляны то одним глазом, то  другим.  Когда
был над поляной, где затаились под деревом Олег с  Гульчей,  встрепенулся,
чаще заработал крыльями...

     ГЛАВА 13

     Он не заметил  блеснувшего,  будто  серебряная  молния,  стремительно
падающего сокола. Сапсан страшно ударил грудью, во  все  стороны  брызнули
черные перья. Олег слышал, как хрустнули птичьи кости. Сокол подхватил  на
лету мертвую добычу и, роняя капли  крови,  поволок  над  лесом,  часто  и
натужно хлопая крыльями.
     -- Спасибо, брат, -- крикнул Олег вслед. -- Ты всегда будешь на гербе
нашего рода... Всего народа!
     Он потащил Гульчу за собой, в распадке между низкими, словно болотные
кочки, холмами замер, попятился. Гульча  смотрела  непонимающе,  Олег  зло
прошипел:
     -- Змеиное место... Они и тебя не пощадят, поняла?
     С этими странными словами -- более того, оскорбительными! --  потащил
в обход. В быстром беге Гульча задыхалась, она потеряла  все  убийственные
слова и сравнения.
     Бежали долго, пещерник часто менял направление, хватался  за  нелепые
обереги,  раздражал  Гульчу  языческими  обрядами,  от  чего-то  прятался,
заставлял ее ползти через бурелом, хотя рядом  оставалась  чистая  поляна,
продираться через колючие кусты, минуя ровное место.
     К полудню он ее едва тащил, но чем выше поднималось солнце, тем  чаще
радостно блестели глаза пещерника. Наконец он  сказал  ясным  и  вроде  бы
удивленным голосом:
     -- Кажется, оторвались... Никогда бы не подумал... Такие противники!
     -- Го... вард? -- прохрипела Гульча пересохшим горлом.
     Олег даже не одарил ее взглядом:
     -- Бери выше... Эх, это же в характере нового народа: воровать -- так
золотую гору, драться -- так с медведями, а если в постель  тащить  --  то
королевскую дочку!
     Гульча сказала с достоинством:
     -- Не знаю, о каком народе говоришь, но я  --  дочь  Марка,  из  рода
Ламеха, где тридцать поколений великих царей и семьдесят малых...
     -- Уговорила! -- перебил Олег, скаля зубы. -- Хочешь, сейчас  тащи  в
постель, топчи мою невинность!
     Гульча смерила его недоверчивым взглядом. Глаза пещерника лихорадочно
блестели, руки крупно  тряслись.  Они  остановились  на  уютной  маленькой
поляне, но пещерник не бросился сгребать сухие ветки для костра,  не  снял
лук. То садился на пень, то вскакивал, суетливо  дергал  шеей.  Глаза  его
шарили по верхушкам деревьев.
     -- Ручей близко? -- спросила Гульча.
     Пещерник отмахнулся, но Гульча уже услышала слабое  журчание.  Когда,
смыв пот и грязь, она вернулась на поляну с котелком в руке, Олег лежал  у
костра, забросив руки за голову. Глаза его  неподвижно  смотрели  в  синее
небо. Рядом на широких  листьях  лопуха  были  разложены  последние  куски
зайчатины, купленные в веси.
     Гульча поставила котел на огонь, села возле пещерника, обняла его. Он
поднял голову, глаза его были веселыми:
     -- От своего не отступишься?
     --  Разве  я  похожа  на  дуру?  --  ответила  она   с   подчеркнутым
негодованием.
     Олег опустил затылок на ладони, с  закрытыми  глазами  вслушивался  в
нежные пальцы,  что  едва  слышно  скользили  по  широким  пластинкам  его
напряженных мускулов, а те,  твердые  как  дерево,  медленно  уступали  ее
мягкому  нажиму,  размягчались.   Кровь   ходила   свободнее,   давно   не
испытываемый поко